Вирджиния Вулф
Дневники: 1915–1919

Полная версия

После обеда мы отправились в Лондон: Л. – на встречу с редактором⁷³ «New Statesman»⁷⁴ по поводу статьи о дипломатии⁷⁵, я – осмотреть квартиру на Макленбург-сквер. Там мы потом и встретились. Однако, когда мы добрались до дома, квартирант отказался впускать нас, поэтому пришлось обратиться к владелице, живущей всего через несколько домов оттуда. Нас провели в большую комнату, ужасно изуродованную бархатными занавесками, гигантскими фиолетовыми подушками и кучей обыкновенных позолоченных и лимонного цвета предметов. Сама владелица сидела в инвалидном кресле, напоминающем детский стульчик с перекладиной поперек. Ее волосы (соломенного цвета парик) были уложены по обе стороны головы, и выглядела она как обыкновенная толстая напудренная и нарумяненная тетка из Блумсбери. Такой вид всегда вызывает у нас обоих физический дискомфорт. Однако она оказалась очень разумной деловой женщиной, владеющей и, я полагаю, успешно управляющей несколькими домами. Она заставила осмотреть ее дом, а не тот другой. Нас сопровождала маленькая и сморщенная, очень любезная старушка, которая изуродовала свою часть дома до неузнаваемости. Например, гостиная, где она расточала свое мастерство, пестрела бесчисленными, не сочетающимися друг с другом, отвратительными мелочами: две связки флагов на столах произвели на меня особенно сильное впечатление. Там были флаги всех наций, я думаю, и фотографии всех королевских семей. Словно смотришь в калейдоскоп на бесчисленные цветные точки, хотя снимки были черно-белыми. Потом я пошла в «Days»⁷⁶, а Л. – в Лондонскую библиотеку⁷⁷. Ему нужно написать статью о дипломатах в 1200 слов к полудню среды – замечательная тема, как ни крути.

12 января, вторник.

Сегодняшний день с пожара не начался. Однако Л. пришлось призвать миссис Ле Грис к ответственности за грехи Лиззи. Бедной женщине ничего не оставалось, кроме как согласиться. Поскольку она знает, что Лиззи увольняется, ей все равно, сколько тарелок разбито, лишь бы ушла. Миссис Ле Г. не может найти прислугу, но она и платит всего £16 в год.

Я заметила, что Сесил⁷⁸ пришел к обеду в штатском. На самом деле, им с Филиппом совершенно не нравится армия, и они не видят никаких шансов попасть на фронт. С одной стороны, Сесил хочет стать постоянным военным, потому что это лучше, чем жизнь барристера⁷⁹. С другой, они с Филиппом могут отправиться в колонии. Странность Вулфов, на мой взгляд, заключается в их крайней расхлябанности. У нас дискуссии и волнения по поводу малейших изменений образа жизни были бы бесконечными, но Вулфам, кажется, все равно, станут они фермерами, сбегут ли с чужой женой или женятся на дочери польского еврея-портного. Я помню, как тщательно тетушка Мэри⁸⁰ скрывала тот факт, что девушка Герви⁸¹ была своего рода торговкой, и насколько неугомонно себя вела, пока они не расторгли помолвку. Возможно, у Вулфов нет семейных традиций. В любом случае это дает ощущение свободы. Больше сказать нечего. После обеда Л. и Сесил пошли в Кингстон, я же прошлась по магазинам, купив немного мяса и овощей, а еще взяла несколько книг из местной библиотеки. Я думаю, мы найдем ее более полезной, чем Лондонскую, поскольку никто, кроме нас, здесь не читает солидных книг. Сейчас Л. пишет свою статью о дипломатии, а мне надо идти печатать. Прекрасный день для чуда.

13 января, среда.

Сегодня утром я вступила в небольшой спор (с Л.), пытаясь съесть свой завтрак в постели. Верю, что однажды эта процедура будет иметь смысл, особенно если я смогу избавиться от яичной скорлупы. Потом Л. отправился в редакцию «New Statesman» со своей статьей. Я пообедала и поехала в «Days», чтобы взять еще книг. В 4 часа дня «Days» – это прибежище модных дам, которые хотят, чтобы им подобрали чтиво. Более жалких существ я еще не видела. Они приходят в мехах, словно тюлени, и пахнут как виверры⁸², кичливо кладут на стойку несколько романов, а затем томно спрашивают, нет ли «чего поинтересней». Работники там – самые смиренные и услужливые из мужчин. Всегда почтительные к «их милости», они таскаются с этими престарелыми графинями и наглыми юными миллионершами. Лондонский Вест-Энд вызывает у меня отвращение: я заглядываю в автомобили и вижу внутри толстых вельмож, похожих на огромные драгоценные камни в атласных футлярах. Вторая половина дня нынче какая-то длинная и скучная, словно сейчас не зима и не весна. Я приехала домой к чаю. Л. вернулся с Гордон-сквер, где виделся с Мейнардом⁸³ (он говорит, что немецкая экономика рушится) и Саксоном, который восстанавливается после гриппа. У Леонарда разболелась спина, поэтому вместо похода на кооперативное собрание мы остаемся дома.

14 января, четверг.

Сегодня утром нас разбудил (чувствую, эта фраза скоро станет такой же заезженной, как «Однажды, давным-давно» в сказках) глухой пульсирующий звук, будто на крыше пытались завести моторный омнибус⁸⁴. Однако опыт подсказывал, что Лиззи просто развела на кухне сильный огонь, а в трубах не оказалось воды. Когда Л. открыл кран, из него пошел пар, словно из пасти дракона Зигфрида⁸⁵ в Ковент-Гарден, а потом с ржаво-красной водой выплыли куски труб. Никто, однако, не подумал, что котел мог и лопнуть. Мы писали все утро. Кстати, я получила весточку от Адриана⁸⁶, который заселился в комнаты Кембриджа без единой простыни. Теперь, когда Уотерлоу замолкли, я начинаю писать и звонить по поводу простыней. После обеда мы отправились в Кингстон, чтобы купить несколько очаровательных чашек, которые продаются там всего по пенни за штуку. Если Лиззи не уедет и продолжит вести себя так, словно каждый рабочий день для нее последний, нужно дать ей что-нибудь дешевое для вымещения гнева. Мы возвращались домой на двухэтажном автобусе, придумывая фразы на манер Уолтера Лэмба. Леонард собирается пойти на выступление фабианцев⁸⁷, а я думаю развлечь себя посещением кинодворца⁸⁸. Но зачем? Разумеется, я выйду оттуда, сказав себе: «Ничто и никогда не заставит меня снова пойти в кинодворец». Также я получила письмо от Энни⁸⁹, которая, очевидно, намерена стать нашей постоянной кухаркой, поскольку у нас, я думаю, самые лучшие условия работы в Англии. Уотерлоу говорят, что ее молодой человек переехал – или был заменен другим – в Уиллсден⁹⁰. Статья Л. о дипломатии должна выйти в субботу. После отправки в редакцию он, конечно, был уверен, что ее завернут (это примечание на будущее).

15 января, пятница.

Я все же cходила в кинодворец, а Л. к своим фабианцам, и в целом он считает, что его разум, дух и тело получили бы больше пользы от кино, чем от Веббов⁹¹ и докторов, говоривших о своей этике. В кинодворце было две или три великолепных кинокартины: в одной – баржа с древесиной, проплывающая мимо Багдада, в другой – восточный дворец, наводненный обезьянами и бродячими собаками, в третьей – затонувшая яхта. Но, как обычно, драма очень скучна. Хотелось бы любить то, что нравится всем остальным. Зал был переполнен, раздавались взрывы смеха, аплодисменты и т.д.

Сегодня утром я получила известие от Эмфи Кейс, которая хочет, чтобы я разузнала о месте в Льюисе⁹², где Лили родила ребенка, поскольку она знает молодую женщину, которая тоже хочет завести детей. Интересно, как Эмфи и Джанет узнают о таких вещах.

Днем мы ходили в Хогарт, чтобы понять, действительно ли шум школьников – существенный недостаток. Очевидно, это касается только Саффилда⁹³. Ну… Интересно, что в итоге получится. Я бы многое отдала, чтобы перевернуть страниц тридцать и узнать, как у нас обстоят дела. Мы ходили в парк и видели, как военные Территориальной армии⁹⁴ бьют кнутами и пришпоривают своих лошадей, а еще видели огромное упавшее дерево. Мы ужинаем рано и идем в Зал⁹⁵ – неслыханное мотовство, хотя было время, когда я ходила в оперу, на вечерние концерты и т.д. по крайней мере 3 раза в неделю. Уверена, в конце вечера мы оба поймем, что «чтение хорошей книги было бы лучше». Л. продолжает читать дипломатов, а я о 1860-х: Кемблы⁹⁶, Теннисон⁹⁷ и т.д., – чтобы проникнуться духом того времени ради «Третьего поколения»⁹⁸. Они были невероятными учеными: всегда откапывали вымерших монстров, смотрели на звезды и пытались обрести Веру. Сейчас мне кажется, что у человеческой расы вообще нет характера: она ни к чему не стремится, ни во что не верит и воюет только из унылого чувства долга. Я начала лечить свою мозоль. Это нужно было сделать еще неделю назад.

16 января, суббота.

Думаю, вчерашний вечер в Зале (Колизее) стоил своих денег, несмотря на недостатки в программе. Что мне обычно нравится, так это «сценки»: комические певцы, или мужчины, пародирующие примадонну, или жонглеры. Я не люблю пьесы в одно действие. Мне нужен целый акт, чтобы вникнуть в суть, а одноактные представления – это в основном чистая скука. Поэтому вчера я была разочарована просмотром трех одноактных пьес: сначала «День» Барри⁹⁹ – чистейший вздор высшего сорта об Императоре; затем была пьеса¹⁰⁰ о женщине, которая говорит «пират», имея в виду «попугай»; третья – «Доктор Джонсон»¹⁰¹. В начале Джонсон выплевывает хлеб с маслом через нос, а в конце он сентиментален и нежен, словно женщина, каким, собственно, и задумывался этот персонаж. Однако там был человек, который пародировал примадонну, а еще патриотическое ревю¹⁰² – больше всего люди хлопали Грею¹⁰³. Мы ушли как раз в тот момент, когда восточная ваза¹⁰⁴, окрашенная в серый и фиолетовый цвета, взорвалась посреди сцены. Военные образы мне не понравились, и я тихонько ретировалась, как ягненок.

Все утро мы писали. Кстати, статья Л. в «New Statesman» читается очень хорошо. Я получила запрос от Адриана на столовое серебро, стаканы и кухонные принадлежности. Похоже, они обустроили жилье без единого предмета. Он писал мне при свече, воткнутой в блюдце. Л. ушел в библиотеку, а я гуляла с Максом вдоль реки, но нам сильно помешала украденная им кость, мои спадающие чулки и собачья драка, после которой его порванное ухо сильно кровоточило. Я подумала о том, как же я счастлива и без тех переживаний, которые когда-то мне казались счастьем. Мы с Л. некоторое время спорили об этом, а также о никчемности всех человеческих трудов, которые только и поддерживают счастье их творцов. Теперь я наслаждаюсь своим творчеством исключительно потому, что люблю писать, и мне, честно говоря, все равно, что скажут другие. В какие только пучины ужаса ни нырнешь за этими жемчужинами, но они того стоят.

17 января, воскресенье.

Утро было непримечательным, а после обеда пришел Герберт¹⁰⁵ и пригласил Л. на прогулку. Я отправилась в Квинс-холл и осталась на три прекрасные мелодии¹⁰⁶, а вернувшись, обнаружила, что Герберт задержался. Марджори Стрэйчи пришла на ужин; сразу видно, что она изменилась, в лучшую сторону, как мне показалось, хотя и заметно похудела. Она жаловалась на бессонницу и – в присущей всем Стрэйчи манере – на «разбитость», на «слишком пугающую» жизнь. Однако говорили мы о совершенно обычных вещах, пока после ужина она не начала вдруг усиленно талдычить о замужестве. (Ни с того ни с сего она заявила нам: «У меня есть друг, который считает меня очень красивой и очень глупой», – и, заподозрив неладное, я ответила: «Ох, он рабочий, ты не должна выходить за него».) В общем, она продолжала давить на нас вопросами о семейной жизни, о том, стоит ли ей выходить замуж; порой я думала, что это обычная болтовня незамужней женщины, а иногда подозревала, что там кроется что-то большее. Наконец, кто-то из нас (возможно, я) сказал:

– Ну, Марджори, а ты-то чего хочешь?

– Замуж, – трагично ответила она.

– Но есть ли кто-то, за кого ты хочешь выйти?

– Да.

– А он хочет на тебе жениться?

– Да.

– И кто же он?

Она зарылась лицом в ладони, а затем воскликнула: «Женатый мужчина! Джоз Веджвуд¹⁰⁷!». Мы оба ахнули, и повисла тишина. А потом еще час или два мы не обсуждали ничего другого. Это самое странное, что я когда-либо слышала – вот как можно описать произошедшее. Прошлым летом Джоз ушел от жены, или она ушла от него, что, конечно, сомнительно. С тех пор он жил в Лондоне и плакался Филиппу Морреллу¹⁰⁸ (и не только) на свое одиночество. Филипп рекомендовал проститутку. Потом Оттолин¹⁰⁹ сосватала ему Марджори. Они пригласили ее на ужин, после которого Оттолин танцевала за раздвижными дверьми, оставив Марджори тет-а-тет с Джозом. И хотя это была их первая встреча, он рассказал ей о своей жизни и невзгодах. На следующий день Джоз навестил леди Стрэйчи¹¹⁰. Потом они с Марджори постоянно встречались, а примерно за неделю до Рождества он сделал ей предложение в Локридже¹¹¹. К тому времени она уже была сильно влюблена и согласилась, но что же им делать дальше? Она против развода Джоза, ссылаясь на то, что это позор, а он, ко всему прочему, говорит, что развод погубит его политическую карьеру. Он чрезвычайно амбициозен. Она хочет жить с ним в роли жены, но это, конечно, также означает полный политический крах. Быть просто любовницей – немыслимо для Марджори. Леди Стрэйчи только усложняет дело: она пришла бы в ужас от любой нетрадиционности, поэтому ей вообще нельзя ничего сообщать. Кроме того, есть и страх перед миссис Веджвуд. Если та все узнает, то попытается ли она вернуть Джоза? Удастся ли ей? Половина семьи Стрэйчи (включая Литтона) советуют М. больше не думать об этом. Она явно влюблена, а также совершенно растеряна и вымотана. Марджори собирается на юг Франции, а Джоз тем временем отправляется на фронт. Ну и что со всем этим делать? Видя влюбленность М., я чувствовала, что единственный выход – пойти на крайний вариант, но, когда я задумалась о том, как именно все это произошло и насколько быстро, о манипуляциях Оттолин, у меня возникли сомнения – в основном по поводу Джоза. Не повторяется ли история Синди Уотерлоу¹¹²? Серьезны ли его чувства, даже если ее таковы? Он был женат на Этель 20 лет, и у них 7 детей. Леонард настроен пессимистично, и я с ним почти согласна. Он считает, что М. выбрала наихудший путь с точки зрения собственных перспектив, и указывает на ужас ее положения в качестве любовницы мужчины, который, конечно, больше всего озабочен своей карьерой и был ниспослан ей для удовлетворения желаний, которые могут быстро пройти. Однако какое-то время они теперь проведут врозь, и все может наладиться само собой. Так или иначе, я чувствую, что для нее это событие всей жизни. Сегодня утром, повинуясь ночному порыву, я написала¹¹³ Томасу Харди! Поблагодарила его за стихотворение об отце¹¹⁴ и другие произведения!

18 января, понедельник.

Сегодня утром мы еще находились под впечатлением от Марджори. Кажется, всю ночь соседи грохотали коробками. У квартиранта жена вернулась из Нью-Йорка. Днем мы посмотрели несколько домов на Макленбург-сквер, что привело к долгому обсуждению нашего будущего и пересчету доходов. В будущем – неизвестность, и это, я думаю, лучшее, что там вообще может быть. Л. уехал к Веббам, а я вернулась домой; с тех пор не произошло ничего стоящего, кроме того, что, когда я начала писать эту страницу, Л. заявил о своем решении уйти из комиссии, дабы выпустить памфлет¹¹⁵ об арбитраже, – теперь мне придется оставить дневник и обсудить с ним эту глупость. Отчасти это связано с моей эгоистической привычкой использовать аргументы из своей книги. Я хочу посмотреть, что можно сказать против всех форм деятельности и таким образом отговорить Л. от всей его работы, говоря на самом деле не в своей манере, а в стиле Эффи¹¹⁶. Разумеется, совершенно необходимо, чтобы Л. выполнил работу, которая может получиться превосходной.

19 января, вторник.

Меланхолия Л. продолжается: сегодня утром он даже заявил, что не может работать. В результате день вышел достаточно грустным. На улице очень холодно и пасмурно. Днем мы гуляли в Ричмонд-парке, деревья все черные, а небо над Лондоном тяжелое, но, я думаю, в нем достаточно красок, делающих его даже красивее, нежели в ясные дни. Олени идеально сливаются с засохшим папоротником. Но, как я уже сказала, Л. был меланхоличен. Все, что я могу поделать, так это отказаться от своих прежних слов и высказать истинное мнение. Писать романы – плохая привычка, и, я думаю, она искажает жизнь. Однако, после того как в течение 5 минут я искренне хвалила писательство Л., он сказал: «Стоп», – я прекратила, и больше ничего говорить не пришлось. Анализируя настроение Л., я приписываю большую его часть явной неуверенности в своих писательских способностях, будто он, в конце концов, не способен быть писателем. Но, как у человека практичного, его меланхолия проникает гораздо глубже, чем полунамеки на нее у таких осознанных людей, как Литтон¹¹⁷, сэр Лесли¹¹⁸ и я. Спорить с ним невозможно.

Что ж, я читаю «Идиота». Порой я не выношу стиль книги, но в то же время он кажется мне обладающим той же жизненной силой, что и у Скотта¹¹⁹. Вот только Скотт лишь создавал превосходные образы обычных людей, а Достоевский давал жизнь удивительным, невероятно проницательным и пронизанным страданиями персонажам. Возможно, сходство со Скоттом отчасти связано со свободным, вольным и легким стилем перевода. Кроме того, я читаю Мишле, пробираясь сквозь унылое средневековье, и «Жизнь Фанни Кембл»¹²⁰. Вчера в поезде я читала «Похищение локона»¹²¹, которое кажется мне величайшим – почти сверхчеловеческим по своей красоте и блеску – произведением; даже не верится, что такие вещи можно написать. Думаю, когда-нибудь я выпущу работу¹²² под названием «Эксцентрики». Мистер Грот¹²³ будет одним из них, а также леди Эстер Стэнхоуп¹²⁴, Маргарет Фуллер¹²⁵, герцогиня Ньюкасла¹²⁶. Тетя Джулия¹²⁷?

20 января, среда.

Закончив главу в первой половине дне, я отправилась за мелкими покупками. Например, увидев массу розовой субстанции у рыботорговцев, я тут же купила ее – икру трески. Затем переписала некоторые заметки Л. об арбитраже. Прогулка на природе улучшила его настроение сильнее, чем все доводы жены, да и погода стояла прекрасная. Во всяком случае, можно надеяться, что он начнет работать, а это главное. После обеда он отправился в школу экономики¹²⁸, а я в Вестминстер¹²⁹. Хочу посмотреть как можно больше домов. На Бартон-стрит¹³⁰ аренда стоит всего £130 – низкая цена из-за войны. Вестминстер, тихий и затененный аббатством район, – почти самое сердце Лондона.

Затем пошел дождь. Я заглянула в «Days» и узнала, что мои книги уже отправлены. Пытаясь вспомнить название хотя бы одной из них, я потерпела фиаско – именно так, наверное, чувствуешь себя на экзамене. В ожидании поезда на Хаммерсмит¹³¹ я читала «Опыт о критике»¹³². Классика помогает мне скоротать время гораздо лучше, нежели «Pall Mall Gazette»¹³³. Мейнард Кейнс приходил на обед. Мы угостили его устрицами. Он как ртуть на наклонной плоскости, немного скользкий, но очень любезный, как и все скользкие люди. Мы вовсю сплетничали об Адриане с Карин¹³⁴ (обсуждение любовных похождений Адриана проходило в громких рассудительных тонах) и, конечно, о Марджори c Джозом. Именно тогда, несмотря на дружелюбие и забавность, Кейнс показался мне немного скользким. Он видел странность и веселье, но не понимал, что их роман может быть и всерьез. По его словам, все это подстроили Несса и Оттолин. Потом мы поговорили о войне. Как он сказал, сейчас мы не воюем, потому что ждем весны. Тем временем государство тратит столько денег, что французы, испуганно стоящие на коленях, восхищенно разевают рты. Мы обязательно победим и сделаем это эффектно, в последний момент применив все наши способности и богатство для достижения цели.

21 января, четверг.

Вчера вечером Мейнард скептически высказался о ценности статьи про арбитраж. Он скептичен относительно ценности почти любой работы и признает лишь удовольствие, которое она приносит своему творцу. Мейнард работает лишь потому, что ему нравится. И это, конечно, снова повергло бедного Л. в уныние. Сегодня утром он был очень меланхоличен, а еще ему пришлось провести целый день в Британском музее¹³⁵, что довольно скверно даже для тех, кто верит в свою работу. Я считаю, что статья будет иметь огромный успех, а его работа, если и не предотвратит войну, то уж точно поставит Л. в один ряд с выдающимися молодыми людьми, что уже само по себе хорошо. Я пошла в Лондонскую библиотеку – затхлое, прокуренное, ненавистное мне место. Там я прочла текст Гилберта Мюррея¹³⁶ о бессмертии¹³⁷, взяла книгу для Л. и вернулась домой, пропустив свой поезд и прочитав на станции «Хаммерсмит» «Послание доктору Арбетноту»¹³⁸. Л. пришел поздно: он ездил в Хампстед и виделся с Джанет, состояние которой, кажется, без изменений вот уже несколько месяцев, но так, я думаю, и должно быть. Маргарет раздражает Эмфи своими советами, как правильно лечить отдыхом, «к которому пациентку вообще-то не принудишь». На ужин пришла Сильвия Мильман¹³⁹. После долгих любезностей и расспросов о Китае (его она прилежно изучила в своем стремлении к развитию) мы перешли к воспоминаниям о детстве, которые меня позабавили, но, боюсь, надоели Л. Ни у кого никогда не было более скучной жизни, чем у нее, но, не имея ни капли таланта, она упорно трудилась и тянулась за Прогрессивной, т.е. за Нессой, пока не начала снимать квартиру, копить на путешествия и помогать в «Omega». Ида работает медсестрой во Франции, а Энид и Мод держат птицеферму. Декан¹⁴⁰, очевидно, обладал многими хорошими качествами, но энтузиазм явно не из их числа. Сильвия все сидела и болтала, пока Л. не приподнялся со стула.

22 января, пятница.

Когда этим утром Л. распахнул шторы, свет внутрь комнаты практически не проник; снаружи царила какая-то серая неразбериха – мягкий, непрерывно кружащийся снег. Он шел почти весь день, иногда переходя в дождь. Обычно Ричмонд очень красивый, здесь много зелени и солнца, благодаря которому комнаты купаются в мягком естественном свете, но сегодня все улицы в миг покрылись мерзкой коричневой жижей. И конечно же, в этом Проблемном Доме прорвало трубы, или они засорились, или протекла крыша. Как бы то ни было, в середине утра я услышала отчетливый шум воды за обшивкой стен, и с тех пор миссис Ле Грис, Лиззи и другие люди лазают по крыше. Миссис Ле Грис истерически вопит: «Ой, все будет хорошо – вы же застрахованы». Сантехник отказывается выходить из дома в такую погоду. Мы собираемся послушать фабианцев в Эссекс-холле¹⁴¹. Осмелюсь предположить, что сегодня ночью что-нибудь снова подымет нас всех из постелей. Странная выдалась зима, худшая на моей памяти и вполне подходящая для войны и всего остального. Вчера я не упомянула, что получила ответ от Томаса Харди! Он написал очень милое, свойственное его характеру письмо и был весьма польщен моим посланием. Выходит, тот мой ночной порыв был от Бога.

23 января, суббота.

Фабианцев определенно стоило послушать и тем более увидеть. Мисс Аткинсон¹⁴² долго несла чушь о мирном урегулировании. Все ее слова я понимаю и в целом могу опровергнуть, так что это выступление, вероятно, было никудышным. Интересно наблюдать за миссис Вебб, которая сидела за столом, словно трудолюбивый паук, и непрерывно плела свою паутину (каламбур¹⁴³!). Зал был полон серьезных, скучных дам, гордящихся тем, что дома их считают «странными», а также широконосых, бледнолицых, качающих головами молодых людей в коричневых твидовых костюмах. Все они выглядели нездоровыми, странными и немощными. Единственная стоящая речь прозвучала из уст Сквайра¹⁴⁴ – человека забавной наружности, одетого в ярко-синюю рубашку. Он сказал, что все звучит очень разумно и уныло. Так оно и было, однако мысль о том, что эти хилые прядильщики паутины способны хоть как-то повлиять на судьбы наций, кажется фантастической. И все же пойти туда стоило: теперь я объявила себя фабианкой. Мы пробыли в Ричмонде весь день, гуляли вверх по реке и были перепуганы внезапным сходом снега с крыши. Очень холодно и туманно. Джин¹⁴⁵ предложила сходить и послушать пение ДМО¹⁴⁶, но тепло камина после обеда оказалось более притягательным. С нами обедали Оливер¹⁴⁷ и Рэй¹⁴⁸. Оливер, как обычно, резвый, нетерпеливый и довольно несдержанный. Рэй же успокаивающе тверда и конструктивна. Мы обсуждали войну и Марджори. «Невыносимо думать об этом. Отвратительно!» – сказал Оливер, поежившись после своего заявления о том, что М., конечно, должна жить с Джозом в качестве любовницы. Рэй говорит, что делит людей на тех, кто достаточно мил, чтобы в них влюбляться, и тех, кто нет. Марджори относится к последним. Они считают, что М. влюблена не только в Джоза, но и в драматизм ситуации. Они разделяют наши опасения, но согласны, что в ее случае лучше это, чем ничего.

24 января, воскресенье.

В середине вчерашнего ужина нам позвонила Молли¹⁴⁹ и спросила, могут ли они с Дезмондом¹⁵⁰ прийти сегодня на обед. Оливер воскликнул, что Дезмонд, как он случайно узнал, обещал пообедать с Генри Джеймсом¹⁵¹. Мы сказали Молли, и для нее это стало новостью. В итоге она пришла одна около 12:30. Мы, конечно, погрузились в сплетни Гордон-сквер. Этой зимой она сильно мучилась из-за целой серии скандалов с Клайвом, природу которых я могу себе представить, но, то ли ему стало скучно, то ли ей – противно, точно не знаю. В любом случае, как я и предполагала, после бурных ссор, длившихся почти 18 месяцев, они разорвали отношения; он оскорбляет ее, а она ругает себя за то, что вообще когда-либо слушала его. Молли понимает, что урывочное общение его не устраивает – «разговоры на вечеринке в саду», как он это называет, – и чувствует, что близость в тех кругах приводит к своего рода серости души. Поэтому она разорвала отношения и теперь увозит Дезмонда на 9 месяцев во Фрешуотер¹⁵², чтобы экономить на жилье и писать роман. Это ее последняя попытка. Чувствуется отчаяние. Ему придется ездить в город раз в 6 недель, а ей надо ухаживать за тремя детьми и домом всего с одной служанкой. Сама она намерена больше никогда не возвращаться в этот водоворот страстей. К тому же, они поссорились с его матерью и лишились £100 в год, поэтому теперь им придется жить на £350 – с учетом еженедельных публикаций статей Дезмонда в «New Statesman». Молли была бессвязной, невнимательной и, как обычно, неуловимой, словно маленький серый мотылек среди машин. Л. поехал к матери, а я навестила Джин и обнаружила ее одетой в черный бархат, сидящей в комнате, похожей на дешевый ресторан с ярким освещением. Еще там была старая миссис Томас [мать Джин], которая беспрестанно вязала; мы поговорили о водосточных трубах и солдатах, а вечером я вернулась домой в тишину и спокойствие – слава Богу.

25 января, понедельник.

Мой день рождения. Позвольте перечислить все события. Л. поклялся ничего мне не дарить, а я, как хорошая жена, поверила ему. Однако он забрался в мою постель с маленьким свертком, в котором была красивая зеленая сумочка. А еще он принес завтрак, газету, где сообщалось о морской победе (мы затопили немецкий боевой корабль¹⁵³), и квадратную коричневую посылку с «Аббатом»¹⁵⁴ внутри – прекрасное первое издание. Так что у меня было очень веселое праздничное утро, но день его превзошел. Меня бесплатно отвезли в город и угостили: сначала в кинодворце, а затем в «Buszards» [чайные комнаты]. Кажется, у меня не было праздника и угощений в честь дня рождения уже лет десять – до этого прекрасного морозного дня, бодрого и веселого, какими они и должны быть, но никогда не бывают. Кинодворец немного разочаровал, поскольку, прождав полтора часа, мы так и не попали на военные картины. Дабы наверстать упущенное, мы успели на экспресс, и я была очень счастлива, читая книгу отца о Поупе¹⁵⁵, весьма яркую и остроумную, – ни единого мертвого предложения в ней. Вообще не помню, когда я в последний раз так радовалась дню рождению – во всяком случае, с тех пор как была ребенком. Сидя за чаем, мы решили три вещи: во-первых, переехать в Хогарт-хаус, если получится; во-вторых, купить печатный станок; в-третьих, купить бульдога и, вероятно, назвать его Джоном. Все три идеи крайне волнительны – особенно станок. А еще мне дали пакет сладостей с собой.

26 января, вторник.

Утром Л. отправился в школу экономики, я же, как обычно, писала у камина, время от времени прерываясь из-за Лиззи, похожей на ломовую лошадь с грубой шерстью и грязными копытами. После обеда встретила Л. у ворот Кью¹⁵⁶, и мы прогулялись обратно в Ричмонд через сады, которые сейчас, кажется, изобилуют бутонами и луковицами, хотя ни одного ростка толком не видно. Он уже продумал свою книгу про арбитраж – таков уж мужской разум – и, насколько я вижу, готов немедленно приступить к работе, которая (предсказываю) будет иметь большой успех и даст жизнь стольким публикациям, сколько он захочет. Как сказала Молли, вздохнув: «Должно быть, здорово – иметь работающего мужа!». Думаю, куда более странно иметь неработающего. Миссис Вулф¹⁵⁷ и Клара¹⁵⁸ придут к ужину, так что мне надо идти.

27 января, среда.

Миссис Вулф и Клара приходили на ужин. Не знаю, что с ними не так, но лучше и не пытаться понять. Возможно, отчасти их голоса, отчасти манеры? Как бы то ни было, они подарили нам цветы и шоколад. Миссис В. сидела и вязала. Клара курила. Думаю, еврейки чем-то недовольны. Клара уж точно. У миссис В. разум ребенка. Ее все забавляет, но она ничего не понимает, говорит первое, что приходит в голову, постоянно капризничает – то в хорошем настроении, то в плохом. Кажется, что все люди нравятся ей одинаково, как будто они сами одинаковые. Миссис В. рассказала нам, как она ложится спать с корзиной носков под боком, чтобы с утра первым делом начать штопать.

Л. уехал в школу экономики. Я писала, а затем поехала к Джанет. Эмфи и кухарка заболели гриппом. Меня встретила старшая сестра – проницательная, разумная пожилая женщина, которая взяла все на себя. Джанет выглядела лучше и сказала, что ей лучше. Мы говорили о моем романе¹⁵⁹ (предсказываю, что все будут уверять меня, будто это лучшая книга, которую они когда-либо читали, а за спиной – осуждать, ибо она того заслуживает), о Шелли¹⁶⁰, поэтах и их безнравственности. Она сказала, что в молодости не одобрила бы отношения Шелли с женщинами, при этом старшая сестра изворачивалась и юлила, что затрудняло разговор о морали. Вернулась, дочитала Поупа и ложусь спать.

28 января, четверг.

Леонард снова отправился на обед с Веббами и заседание комитета. Я снова писала. Нужно отметить, что последние дни очень пасмурные, светлеет лишь около трех часов пополудни, прежде чем окончательно стемнеет. И все-таки эта темнота, я думаю, уже скорее весенняя, чем зимняя. Я решила поехать в Лондон и насладиться шумом Стрэнда, чего, наверное, каждому хочется после пары дней в Ричмонде. Как-то не получается воспринимать Ричмонд всерьез. Полагаю, сюда всегда приезжали для прогулок, и в этом часть его очарования, но иногда хочется серьезной жизни. Пока я одевалась, мои наручные часы упали на пол, а сидя за чаем в магазине на Стрэнде, я обнаружила, что они все еще показывают 16:30, хотя и продолжают тикать. Поэтому я отнесла их во «Frodsham»¹⁶¹ на Саут-Молтон-стрит, где с большим удовольствием назвала фамилию Маккейб¹⁶² и рассказала, что эти часы принадлежат моей семье уже более 60 лет. «Frodsham» заявляют, что они единственные настоящие часовщики в Лондоне, а все остальные – ювелиры. В автобусе я увидела красивую женщину, которая с трудом сдерживала смех, поскольку ей на колени, словно мешок с углем, свалился внушительных размеров военный, который будто щекотал ее, и чем больше она смеялась, тем милее казалась мне. Примерно раз в две недели один человек кажется мне милым, а остальных я даже не замечаю. Вернувшись домой, я застала Л. торжествующим после заседания комитета. Теперь он волен делать что хочет, а Сквайр всячески намекает, чтобы Л. редактировал для них «Синюю книгу»¹⁶³. Ну «я же говорила». Сегодня пришла новая служанка. Громко насвистывая, Лиззи уехала со свертком из коричневой бумаги. Интересно, куда она отправилась?