Виолетта Орлова
Естествознатель. Книга 4. Зловещие топи
– Это еще что? – с сомнением в голосе пробормотал мужчина. Вопрос был задан для очистки совести, ибо решительно всем в этом мрачном заведении было известно про методы, которыми пользовались старожилы, добиваясь подчинения от новичков. Так как Артур продолжил лежать неподвижно, не имея возможности ответить на заданный вопрос, охранник наклонился и легонько потрепал юношу по щекам, отчего тот со слабым стоном открыл глаза. Казалось, у него болел каждый участок тела, от кончиков пальцев ног до головы. Лица, впрочем, ему не тронули.
– Тебя никак избили? – вновь дотошно поинтересовался надзиратель, как будто сам не мог догадаться об очевидном. Артур с трудом перевернулся набок и попытался встать; к счастью, ему ничего не сломали, хоть и знатно отбили почки. Его сильно подташнивало.
– Я упал с койки, – тихо пробормотал он, исподлобья глядя на надзирателя. Тот грозно нахмурился.
– Ты врешь, лживый шакал! Как твое имя?
– Артур.
– Снова спрашиваю: тебя избили?
– Я упал с койки, – упрямо повторил юноша, дрожащей рукой опираясь на стену.
– Я до рези в животе не люблю хитрецов. Посидишь несколько дней в карцере, может, одумаешься. Советую впредь с начальством быть более откровенным, а с сокамерниками – послушным.
Артур с раздражением прикрыл глаза. Да уж. Более откровенным. Чтобы не дожить до рассвета, как милостиво обещал ему Джехар?
Тогда его сопроводили к врачу, который весьма детально осмотрел пациента и даже дал кое-какие лекарства. А когда Артура прямо перед ним вывернуло наизнанку, тюремный лекарь, подумав секунду-другую, дал пострадавшему еще одно лекарство и сделал укол. Затем надзиратель, как и обещал, отвел юношу в карцер.
Это было маленькое, вырытое в земле сырое помещение по типу кувшина – внутри оно расширялось, а кверху сужалось, чтобы снизу нельзя было выбраться. Отличная разновидность тюремной камеры – кажется, полидексяне называли их «зинданами». Человек, в своем вечном желании ограничить волю других людей, порой идет на удивительные ухищрения. Несколько дней в карцере иных слабохарактерных бедняг сводили с ума, ибо находиться в полной темноте, такой оглушающей и ослепляющей, что, кажется, сами стены давят на тебя со всех сторон, было не просто неприятно, но даже мучительно.
В первый день юноша отлеживался после неудачного «знакомства» со своими сокамерниками, а на второй стал постепенно приходить в себя. Утром (наказуемый понимал, что наступало утро, по одной весьма нехитрой примете: в определенное время на веревке спускалась очередная миска с безвкусной кашей) юноша начинал делать интенсивную зарядку, которая задействовала все мышцы. Места для полноценной тренировки было ничтожно мало, однако упорный клипсянин не щадя себя придумывал различные упражнения, с наслаждением ощущая, как по телу разгоняется кровь. Потом он с аппетитом завтракал остывшей пресной кашей, мысленно вспоминал друзей, про себя разговаривал с Дианой, утешая ее, а пару раз даже обращался к своему единорогу, образ которого со временем становился все более расплывчатым. Затем он вновь с завидным упрямством принимался за усердные упражнения и делал паузу лишь тогда, когда сил не оставалось даже на то, чтобы просто лежать без движения.
Иногда он занимал работой и свою голову, продумывая различные варианты побега. Но для успешной реализации этого предприятия пока, увы, имелось слишком мало исходных данных. Одно Артур понимал очень хорошо: ему отчаянно нужна помощь Джехара, каким бы мерзавцем тот ни был, иначе ничего не выйдет. На третий день провинившегося все-таки помиловали и выпустили из застенок зиндана. Обычно наказуемые выходили испуганными, оробевшими, поникшими, совершенно дезориентированными в пространстве, уязвимыми и сломленными, но Артур вовсе не походил на человека, потерявшего присутствие духа. С характерной для него вызывающей невозмутимостью он отверг помощь надзирателя и сам ловко вскарабкался по лестнице. Свет больно ударил по глазам, и юноша на мгновение замер, привыкая к новой обстановке.
– Воняешь, как болотная крыса, – поморщился надзиратель. – Сперва помойся.
Этот приказ Артур выполнил с огромным удовольствием, ибо и сам жутко страдал от невозможности привести себя в порядок. Окунаясь в ледяной пруд с головой, юноша не к месту вспомнил, как коронер позволил ему принять у себя ванну. Теперь, пожалуй, о подобных излишествах можно было только мечтать.
Спустя час клипсянин вновь стоял перед толстым надзирателем. Господин Кван (а главного тюремщика звали именно так) с нескрываемым интересом сверлил упрямого заключенного взглядом. Обычно затхлого карцера было достаточно, чтобы сломать любого гордеца и, подобно винтику, встроить в отлаженный механизм Доргейма.
– Ты не поладил с соседями… Мы можем поселить тебя в другую камеру, если хочешь, – предложил тогда господин Кван, испытующе глядя на новичка.
– Не стоит, меня вполне устроила предыдущая, – был ответ, который, кстати, невероятно удивил толстяка. Он пожевал свои мясистые губы и неуверенно пробормотал:
– Вот как? Что ж. Если еще раз упадешь с койки… Словом, не удержишься на своей, то мы тебя точно переселим.
– Не беспокойтесь. Подложу подушку, чтобы не упасть, – пообещал ему Артур и смело вошел в свою камеру. Надзиратель, пойманный врасплох чудным поведением новичка, даже не заметил, что тот, перед тем как скрыться за бамбуковой дверью, глубоко вдохнул, подобно пловцу, который решается на длительное пребывание под водой. Да разве и можно было по невозмутимому лицу юноши распознать страх, который на какое-то мгновение возобладал в его сердце над всеми другими чувствами? Смелые поступки отнюдь не означают полное отсутствие боязни, но при этом, несомненно, указывают на сильный характер.
Клипсянина поприветствовали удивленными возгласами, впрочем, не лишенными издевки.
– Смотрите-ка, он снова к нам! Надо же, ему пришлась по вкусу первая ночь в тюряге! – мерзко протянул Спайки, дурашливо вытягивая губы и выпучивая глаза, как бы делая таким образом страшное лицо.
– Наверное, Джехар и впрямь ему понравился. А может, наш красавчик просто любит боль?
Артур обвел взглядом соседей – Жаба смирно сидел на своей койке, поджав ноги, как канарейка, на его бледном лице читалось полное безразличие. Очевидно, «добрые» товарищи по несчастью уже успели основательно обработать бедолагу, выбив из него все возможные эмоции. Любопытно, но Джехар не участвовал в насмешках сокамерников; он с угрюмым видом давил грязной чашкой тараканов и делал это с такой забавной сосредоточенностью, как будто в данный момент не нашлось бы занятия важнее и достойнее для его персоны.
– Чем займемся сегодня ночью? Может, обольем его парашей? – поинтересовался Спайки у Чанга, так как тот стоял ближе всех. Чанг пожал плечами, с циничной насмешкой глядя, как Артур спокойно проходит мимо них и приближается к своей койке. Совершенно неожиданно клипсянин вдруг замер и, резко обернувшись в сторону Спайки, так сильно двинул ему ногой, что тот, дико заверещав, упал на пол, раздавив при этом своей тушей добрую порцию тараканов.
– Еще раз приблизишься ко мне ночью, переломаю руки. Это касается и всех остальных! – тихо, с каким-то мрачным надрывом в голосе, прошептал Артур. Спайки опомнился, тут же вскочил на ноги, но перед тем, как накинуться на обидчика, бросил встревоженный взгляд на Джехара. Они могли бы одолеть новичка только все вместе, скопом. Но вожак не двинулся с места. Азор тоже не шевелился; с веселой улыбкой он наблюдал за остальными, как папаша, который с умилением следит за забавами своих чад.
– Джехар, мы разве не проучим наглеца, а? – умильным голосом поинтересовался блондин. – Он ведь чуть не убил меня! – заунывно добавил он. Но главный явно придерживался другого мнения.
– Отстаньте от него, мерзкие твари. Отныне он под моей защитой.
– Что-о? – воскликнул Спайки, не в силах сдержать в голосе страшное разочарование. – Ты что, Джех, он ведь не подчинился правилам, а ты хочешь просто так простить его?! На каком таком основании? Может, это Одди попросила не трогать его смазливую физиономию?
– Заткнись, – лениво проговорил Джехар, подняв на блондина свои холодные голубые глаза. – Я сказал, новичка мы не трогаем и точка.
– Я тоже против насилия, Спайк, – с укоризной проговорил Азор, чуть насмешливо глядя на забияку.
– Ладно, ладно, как скажете, – уныло пробормотал Спайки, увидев, что на его стороне никого не оказалось.
Ночью, когда все начали засыпать, Джехар свесил голову вниз и тихо поинтересовался у Артура, внутренне борясь с какой-то странной робостью:
– Зачем ты вернулся к нам? Разве надзиратель не предлагал тебе иных вариантов?
– Предлагал. А что, в другой камере все было бы иначе?
– Нет, – улыбнулся в темноте Джехар. – Но ты не мог этого знать наверняка. Хочешь услышать, как я назову тебя? Бунтарь, ибо ты такой и есть. Не хочу давать тебе псиную кличку.
– Разве без прозвищ никак не обойтись? – хмыкнул Артур.
– Нет, таковы правила. Скажи еще спасибо, что именно я выбрал тебя. Одди —повернутая на голову, она бы тебя затравила.
– Спасибо, – насмешливо ответил Артур.
– Ну так что, Бунтарь, отчего ты попросился вновь к нам? Скажи, а?
– Я намеренно хотел, чтобы меня поселили с тобой, Джехар.
Вожак так удивился, что чуть не свалился со своей койки.
– Зачем это?
– Очень просто. Ты поможешь мне сбежать.
Глава 2. Кто скоро доверяет, тот легкомыслен
Джехар столь основательно обдумывал слова юноши, что Артур уже потерял надежду услышать хоть какой-нибудь ответ. Но вот в тишине раздался хрипловатый отрывистый голос:
– Я не буду помогать тебе. Но не потому, что не могу этого сделать. Ты сам не захочешь через некоторое время.
– Почему же? – удивленно спросил Артур, не сумев сдержать досады в голосе. По его скромному мнению Доргейм не относился к тем местам, в которых хотелось задержаться подольше.
– На то есть несколько причин. Ты узнаешь обо всем по порядку.
– Но…
– Поверь, я искренне уважаю тебя, Бунтарь, но теперь настало время спать. Завтра ранний подъем.
И как бы Артур ни пытался более разговорить главного, тот упорно молчал, делая вид, что спит.
Следующий день и впрямь начался раньше, чем того желали бедные заключенные. Ровно в шесть утра раздался невыносимо громкий лязг замков, который сонному человеку, утомленному тяжелой работой предыдущего дня, представлялся не просто неприятным, но даже мучительным. Доргейм-штрасс начал поспешно просыпаться.
Почти сразу же выяснилось, что покровительство Джехара имело для Артура свои очевидные преимущества. Во-первых, его больше не трогали и не задирали. Когда он вместе с сокамерниками зашел в общую столовую, располагавшуюся на открытом воздухе под поросшим зеленой травой деревянным навесом, более пунктуальные заключенные, уже приступившие к завтраку, с живым интересом покосились на вошедших. Впрочем, юные обитатели Доргейма по каким-то причинам старательно избегали прямых и честных взглядов, и наблюдали подло, исподтишка, подобно уличным воришкам, выслеживающим очередную жертву. Однако Артур чувствовал, что стоило ему отвернуться, как чей-нибудь любопытный взгляд прилипал к нему сзади и преследовал все то время, покуда он передвигался по столовой. Пристальное внимание со стороны заключенных наводило на мысль о том, что новости в Доргейме распространяются с завидной скоростью. Стало быть, всем уже известно, что у Джехара появился любимчик.
Почему же Артура непременно окрестили любимчиком? Ответ прост: в месте, где иерархия между людьми выстраивалась по примеру взаимоотношений человека и собаки, его и не могли назвать иначе. Шепотом пересказывая друг другу достоинства и изъяны новичков (причем чужие недостатки их интересовали в гораздо большей степени, как это обычно водится), все начинали обсуждения с Артура – человека, наиболее ярко проявившего себя в первые дни. Кто-то испытывал по отношению к нему откровенную зависть, ибо столичный щеголь всего за два дня пребывания в Доргейме умудрился полностью склонить на свою сторону главного, другие стали искренне уважать юношу за смелый и решительный нрав. Имелись также и те, кто выказывал легкое презрение – отчасти из-за того, чтобы выслужиться перед Оделян, отчасти из-за личных предубеждений.
Вторым положительным моментом заступничества Джехара оказалось то, что сами надзиратели принялись обращаться с Артуром в весьма обходительной и доброжелательной манере, словно того неожиданно повысили в звании. На раздаче еды ему заботливо выдали двойную порцию каши из протертого сельдерея: кислую зеленоватую массу венчали две жирные свежесваренные лягушки, которых, видимо, поместили сюда для красоты, подобно вишенкам на торт. Повариха заискивающе улыбнулась Артуру, протягивая тому экзотичное блюдо. Наверное, она бы весьма расстроилась, узнав, что юноша с опаской отодвинул в сторону лягушек, прежде чем приступить к еде.
Столовая представляла собой огромную террасу, расположенную на подвесном пирсе прямо над торфяным болотом. Окруженная со всех сторон миловидными зелеными занавесками, защищавшими от комаров, прокуренная благовониями (дабы не ощущался запах гнили) и вдобавок облагороженная высокими вазами с камышами, она в принципе могла сойти за весьма недурной трактирчик, где иной зажиточный кутила не прочь будет оставить кругленькую сумму.
Впервые оказавшись здесь, Артур был приятно удивлен, ибо тюремная столовая совсем не оправдывала своего названия. На террасе было аккуратно, достойно и опрятно. Повсюду сновали туда-сюда совершенно обычные подростки, которые вовсе не казались законченными злодеями или же преступниками. Скорее, простые школьники, чьи родители по какой-то странной прихоти выбрали в качестве учебного заведения для своих чад эту экзотичную школу, располагавшуюся на болотах.
Заключенные перемещались без кандалов, им предоставлялась некоторая свобода, которой, впрочем, никто из них не желал воспользоваться. Возможно, разгадка крылась в мрачных фигурах охранников, которые с арбалетами наперевес ходили вдоль пирса и внимательно наблюдали за юными узниками.
В столовой каждый стол был пронумерован и предназначался для обитателей одной камеры. Так, Артура заселили в камеру номер шесть, стало быть, и стол, за которым ему следовало сидеть, имел такую же нумерацию. В целом, начальники Доргейма, казалось, были помешаны на цифрах. У заключенных вместо имени были свои порядковые номера, по которым к ним и обращались. Еще до завтрака тюремный надзиратель выдал Артуру его персональный номер – восьмой, что, к удивлению последнего, вызвало жгучую зависть его сокамерников.
– Надо же, недавно появился, а уже восьмой. И чем ты их только зацепил? – сквозь зубы процедил задиристый Спайки, когда они все вместе сидели за своим столом и давились сельдереевой кашей.
– Пока не вижу в этом особых преимуществ, – хмыкнул Артур, дивясь необъяснимой зависти блондина.
– Восемь – это самое большее простое число, которое делится на два, – учтиво пояснил Азор, сопровождая свои слова вежливой улыбкой. – Вот Спайк и завидует.
– Понятно, – с иронией вымолвил Артур, впрочем, так ничего и не поняв. Жабе, кстати, достался номер четыре. Судя по реакции остальных, весьма неблагоприятное число, способное даже навлечь беду. Кстати, Оделян по какой-то причине не пожелала взять под свое крыло Жабу, и тот перешел Джехару. Главный же не стал заморачиваться с кличкой и назвал низкорослого юношу сообразно его номеру – «Четверка». В его устах это прозвище и впрямь звучало как нечто оскорбительное и унижающее достоинство, но Жаба выглядел полностью смирившимся со своей участью. Подобно пугливой собачонке, он жался к Азору, и если тот вставал, то и Четверка непременно вскакивал со своего места, чем необычайно забавлял остальных.
Только Джехар ни над кем не смеялся; чаще всего он был хмур и немногословен, что, впрочем, говорило в его пользу. Изредка он бросал краткие отрывистые фразы, постепенно объясняя новичкам порядки Доргейма, но при этом, надо отметить, обращался он всегда исключительно к своему протеже, а всех остальных предпочитал не замечать.
Артур с нескрываемым любопытством наблюдал за ребятами. В Доргейме находились преимущественно юноши – всего около пятидесяти человек. Впрочем, как потом выяснилось, это была лишь первая смена. Миниатюрная столовая не могла вместить сразу всех. Заключенные были приблизительно одного возраста и, как бы странно это не выглядело, все они так или иначе походили друг на друга внешне. Например, здесь преобладали загорелые голубоглазые брюнеты и шатены; довольно редко, подобно малочисленным седым волоскам на еще юной голове, среди них встречались худощавые блондины, но это было скорее исключением из правил.
Пять довольно миловидных девушек разбавляли мужскую компанию, но, судя по кислым лицам, они явно не радовались полному отсутствию конкуренции. Юноши с жадностью пожирали их тощие фигурки взглядами, неприлично свистели в их сторону, кидали какие-то многозначительные остроты и так, судя по всему, продолжалось в течение всего дня. Здесь присутствовала и еще одна юная особа, но ее нельзя было описать вместе с другими, ибо она хоть и принадлежала к женскому полу, тем не менее сильно выделялась среди своих подруг. Артур сразу заприметил ее, так как она держалась особняком от других. Даже за столом сидела отдельно, будто царица на троне, наблюдавшая за своими подданными. Кстати, у нее одной не было нумерации, что также привлекало внимание. Обладавшая весьма яркой внешностью, она, казалось, должна была притягивать всеобщие взгляды, но реальность была полностью противоположной – на нее не только не смотрели, но еще и обходили стороной, словно бедняжка страдала от какой-то страшной и весьма заразной хвори.
У нее были длинные кудрявые волосы, совершенно черные, как древесный уголь. Подобно ажурной паутине, они опутывали всю ее фигуру: жилистую, крепкую, подтянутую. У незнакомки были длинные сильные руки, натруженные ладони, крепкие, как у молодого бычка, ноги, а за ее плечами, как и у остальных надзирателей, на кожаном ремешке болтался новенький арбалет. Несмотря на женственное и вполне миловидное лицо, она вела себя, как парень. Сидела по-мужски, чуть расставив ноги, ела поспешно и жадно, будто дикая лисица, не заботясь об аккуратности; волосы ее были растрепаны, словно давно не знали расчески, а крупные глаза девушки смотрели нагло и вызывающе. Пользуясь тем, что на нее никто не обращает внимания, она сама с бесстыдным любопытством разглядывала каждого заключенного, и от ее неприятного раздевающего взгляда, откровенно говоря, становилось не по себе.
Артур засмотрелся на незнакомку, но вовсе не оттого, что она привлекла его внешне. Просто ему стало любопытно, какую роль занимает эта надменная девушка в иерархии Доргейма. В какой-то момент она словно физически почувствовала чужой интерес и, резко вскинув голову, устремила взгляд своих прекрасных карих глаз на дерзновенного наглеца, подобно тому, как профессиональный воин отражает атаку врага – молниеносно, быстро, с предельной жестокостью.
– Кто эта девушка? – с любопытством поинтересовался Артур у Джехара, но вожак нарочито быстро засунул себе в рот ложку каши, как бы показывая тем самым, что за едой он не мастак вести беседы. Вместо него в разговор встрял любезный Азор, всегда готовый прийти на помощь новичкам.
– Она понравилась тебе, братишка? – с искренним пониманием и какой-то даже ласковостью в голосе протянул брюнет.
Клипсянин с сомнением покачал головой.
– Просто интересно. У нее нет номера.
– Ее зовут Оделян, и она держит зону.
При этих его словах Чанг язвительно хмыкнул, устремив взгляд, полный откровенного презрения в сторону таинственной госпожи.
– Я что-то не так говорю, братишка? – ласково и чуть удивленно поинтересовался вежливый Азор.
– Отнюдь. Ты все сказал правильно.
– Просто мне показалось, что ты…
– Тебе показалось, – с нажимом проговорил Чанг и угрюмо уставился на свою недоеденную кашу, над которой уже назойливо кружила жирная муха. Артур с удивлением смотрел на товарищей по несчастью. Пока он совершенно не понимал, какого рода взаимоотношения сформировались между обитателями Доргейма.
В столовую все прибывали новые люди. Вот зашла шумная ватага юношей; они поспешно набрали себе подносы с кашей и плюхнулись за один столик, не переставая смеяться и рассказывать друг другу какие-то забавные истории. На первый взгляд создавалось впечатление, будто это беспечные школьники Троссард-Холла, но никак не узники сурового Доргейм-штрасса. Однако спустя минуту пристального наблюдения, можно было уловить некоторые странные, и даже весьма подозрительные детали: так, один из компании шутников все время травил байки своим соседям, но при этом обращался не к ним напрямую, а в противоположную сторону, будто за его спиной также находились собеседники, но только невидимые глазу. Другой парень с задумчивым видом жевал кашу, которая почему-то все время вылезала у него изо рта, хотя, исходя из логики всех естественных законов, она должна была бы, напротив, устремляться внутрь – туда, куда ее так настойчиво пропихивали ложкой. Третий вообще, судя по всему, не знал, как пользоваться столовыми приборами, и неаккуратно черпал еду пригоршнями, разбрызгивая зеленую массу по всей округе. Заприметив все эти нелицеприятные вещи, Артур устремил в сторону Джехара вопросительный взгляд, но тот лишь хмыкнул.
– Это Неприкасаемые, – нехотя буркнул он, предупреждая вопрос.
– В каком смысле?
– В таком. Их нельзя трогать. Ни нам, ни надзирателям.
Артур еще раз удивленно посмотрел в сторону подозрительной группы людей; сейчас ребята занимались тем, что ковыряли ложками в тарелках друг друга, явно не желая делать то же самое в своих собственных.
– Они выглядят… Немного… Странно, – аккуратно заметил клипсянин, покосившись на главаря, но получил в ответ усмешку. – Попадешь к господину Тукаю, еще и не таким станешь.
– А кто это?
– Ты излишне любопытен, новичок! – не выдержал Спайки, злобно ощерившись. – Почему Четверка прилежно молчит во время еды, а Бунтаря не заткнуть?
– Так ведь Бунтарь – он таков и есть по своей натуре! – хохотнул Азор и добавил уже более строгим голосом: – Помягче, Спайк. Пожуй лучше кашки.
– Школьный лекарь и психолог, – мрачно ответил наконец Джехар на вопрос Артура и решительно встал со своего места. – Хватит прохлаждаться, нас ждет работа.
Чанг скривился:
– Сказал бы уж что-нибудь новенькое, а то каждый день одно и то же.
– Сходи пожалуйся Одди, – предложил Азор приятелю, заговорщицки подмигнув, отчего Чанг слегка побледнел. А может, так просто показалось Артуру.
– Через десять минут у нас начинаются уроки, – командным голосом пояснил Джехар, обращаясь преимущественно к Артуру. – Бунтарь и Четверка, вам надо зайти на беседу к директору для получения школьного инвентаря и расписания.
– Нас проводят? – поинтересовался Артур.
– Я могу показать! – с готовностью воскликнул Азор, которому, вероятно, не терпелось хоть как-то помочь новичкам. Но Джехар скривился, как от зубной боли.
– Сами найдут. В Доргейме никто не будет ходить за вами по пятам. Днем вы предоставлены сами себе. Только вечером, после работ, надзиратель сопроводит вас обратно в камеру.
– Неужели они не боятся, что заключенные убегут или устроят бунт? – воскликнул Артур, невероятно удивленный такими вольными порядками тюрьмы. Его первое впечатление об этом мрачном месте было совсем другим.
– Бессмысленно отсюда убегать, новичок. Во-первых, вокруг непроходимые болота, как ты уже мог заметить. Во-вторых (и это самый главный аргумент), только Доргейм сможет нам по-настоящему помочь.
Джехар с такой искренней верой произнес свои слова, будто Доргейм-штрасс в действительности являлся не обычным исправительным заведением, а неким одушевленным лицом, не только не лишенным добросердечности, но также и впрямь способным кому-то оказать помощь.
– Понимаешь, он на нашей стороне… – совсем уже загадочно добавил вожак, чуть приглушив голос.
– Кто? – не сумев сдержать иронии, все же поинтересовался Артур. Вместо ответа Джехар обвел рукой пространство вокруг себя, будто очертив таким образом некоего воображаемого помощника всех обездоленных и униженных.
– А я в это не верю. Хотя нет, не так. Я ни во что не верю, – вдруг цинично выговорил Чанг, смачно сплюнув на землю.
– Что же ты тогда не сбежишь, братец? – удивленно и вместе с тем ласково спросил Азор.
– А мне наплевать. На все. И на себя в том числе, – угрюмо бросил Чанг и вновь замкнулся в себе. Он производил впечатление жалкого и озлобленного на весь мир волчонка.
– Директор обитает в третьей мшистой кочке слева от Гнилого болота, – сказал Джехар, видимо, наивно полагая, что данные разъяснения как-то помогут новичкам отыскать логово директора.
– Третья мшистая кочка, я так и думал. А от какой точки начинать считать? – не удержался от иронии Артур. – И что, кстати, ты подразумеваешь под гнилым болотом, Доргейм-штрасс?
Спайки весело хохотнул, а вместе с ним и Четверка, подражая своим старшим товарищам.
– Хорошо, что Одди тебя не слышит.
– Да, только она почему-то все время на меня смотрит, – сказал Артур, покосившись в сторону таинственной девушки.
– А что ж ей не смотреть на такого красавца? – опять хохотнул Спайки, впрочем, не без зависти. – Ты даже с грязью на роже будешь за версту светить. Но тебе все же не повезло, приятель, ведь наша дама как раз таких особенно не любит.
– Хватит! – грозно шикнул Джехар и дал насмешнику легкий подзатыльник. – Надо идти.
Жаба с готовностью вскочил со своего места; казалось, во время всего завтрака он только и ждал этого повеления.
– Третья кочка, третья кочка, – с ужасным беспокойством шептал он про себя, судорожно пытаясь сообразить, куда ему следует держать путь. Задавать уточняющие вопросы он не смел, а ослушаться приказа – и того подавно.
Азор, с сомнением глядя на него, покачал головой.
– А я все-таки провожу вас, новички. В Зловещих топях очень легко заплутать и сгинуть без следа. Джехару наплевать на вас, а мне нет.
С этими словами благообразный юноша грациозно поднялся на ноги, лениво потянулся и, поманив за собой Жабу, стал уводить его куда-то в дремучие заросли, подальше от столовой. Артур хотел было последовать за ними, но Джехар настойчиво удержал его за плечо.
– Не торопись, – шепнул он ему на ухо.
– В чем дело?
Лицо главаря, к большому удивлению Артура, вдруг залилось краской.
– Я хотел сказать тебе кое-что… По приезде у вас забрали одежду и личные вещи. Обычно все шмотки сжигают на костре, чтобы заключенные не передавали друг другу заразу и блох, но сперва ее тщательно просматривают. Золото, если таковое имеется, тырят себе. А если какие другие вещи… То могут просто выкинуть или сохранить из любопытства.
Артур с безразличием пожал плечами.
– У меня при себе не было ничего ценного.
– Ценного – нет, но надзиратель показал мне кое-что любопытное, принадлежавшее тебе. Смотри, – с этими словами Джехар ловко достал из кармана какой-то загадочный черный предмет. Артур сразу же все вспомнил, и сердце его сжалось от непреодолимой грусти.
Это был сушеный жук, подарок Тода. Для иного человека подобная вещица покажется сущей безделушкой – даже весьма малопривлекательной безделушкой, но Артур был искренне убежден, что для беруанца данный дар носил особый смысл: он делился самым дорогим и сокровенным, как бы частичкой своей души. Ужасно жаль, что последующие трагические события безжалостно разорвали ту хрупкую нить взаимопонимания, которое установилось между ними хоть на какое-то непродолжительное время.
Артур, надо сказать, по-прежнему продолжал считать Тода другом. Благородный юноша всегда верил в лучшие качества человека; он был искренне убежден, что даже самый подлый предатель может однажды исправиться, равно как и закоренелый преступник. Что уж было и говорить о Тоде, который не являлся ни тем, ни другим. Просто беруанец затаил на него обиду, но подобные эмоции обычно преходящи. По крайней мере, Артур всем сердцем надеялся, что настоящая дружба сильнее всяких обид и недомолвок.
– Эта вещица нужна тебе? – поинтересовался Джехар, с нескрываемым интересом вглядываясь в изменившиеся черты юноши.
– Да, я бы забрал его, – тихо ответил Артур.
– На, держи, – Джехар неловко сунул ему в руку жука. – Мы жестоко избили тебя в первую ночь в камере… Доргеймцы всегда так поступают с новичками, но почему-то именно теперь я осознал, что это, наверное, подло и недостойно. С другой стороны, мы все равно будем продолжать так делать, ведь систему не изменить. Если порядка не будет, ничего не получится.
Артур удивленно приподнял брови.
– А что должно получиться?
– Об этом, думаю, тебе расскажет старик.
– Старик?
– Директор. И еще, Бунтарь. Будь я на воле, непременно захотел бы с тобой подружиться. Я не знаю причин, по которым ты оказался здесь, да и не хочу знать. Уверен наверняка, что ты не причастен ни к чему дурному. Я не вижу в тебе ни малейшей лжи и притворства. Но, несмотря на мои симпатии, в стенах Доргейма я твой главный, улавливаешь суть? А ты мой подчиненный. Мои приказы не обсуждаются. В свою очередь, я не буду оскорблять тебя и просить чего-то такого, что может задеть твою гордость. В первый день, признаюсь, я хотел испытать тебя. Мы всегда унижаем новичков, чтобы понять, из какого теста они слеплены. В том деле, которое нас всех ожидает, нужны верные умы и храбрые сердца. Теперь же, когда экзамен пройден, я знакомлю тебя с основным правилом. Мое слово для тебя – закон. Повеления вожаков просты и касаются в основном трудового распорядка – работы, учебы и чистки камеры. Надеюсь, ни у кого не появится мысли, что ты недостаточно послушен.
– А что произойдет в противном случае? – с нескрываемым интересом спросил Артур, а губы его по инерции сложились в некое подобие бунтарской ухмылки. Джехар сильно побледнел и опустил голову.
– В противном случае мне не поздоровится, – наконец тихо признался он.
Артур качнул головой.
– Я постараюсь не подставлять тебя, – ответил он, немного, впрочем, замявшись.
Джехар, Джехар. Я постараюсь в открытую не подставлять тебя, но это не помешает мне начать планировать мой скорый побег.
– Отлично. Тогда – братья? – улыбнулся своими полными губами вожак. Артур смущенно кивнул ему в ответ и поспешил ретироваться. Ему хотелось нагнать Азора с Жабой. В какой-то момент, проходя мимо группы ребят с подносами, он услышал едкую фразу, произнесенную ему практически в самое ухо:
– Задумал своей смазливой рожей задобрить Джеха? Только зря стараешься, не он здесь главный.
