Винсент Бевинс
Метод «Джакарта». Антикоммунистический террор США, изменивший мир
Мировой маккартизм
Маккартизм назван по имени сенатора Джозефа Маккарти, возглавлявшего дикую охоту на коммунистов в правительстве США в начале 1950-х гг. Однако наиболее правильным было бы осознать, что это не просто политическая кампания, а целый процесс, запущенный еще до оголтелого поношения коммунистов в приснопамятном публичном выступлении этого деятеля и никоим образом не закончившийся после того, как этого человека обвинили во лжи{40}. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности (House Un-American Activities Committee, HUAC) начала работать в 1938 г., а закончила лишь в 1975-м. Знаменитые публичные процессы не были обычной «охотой на ведьм», то есть нападениями осатаневших толп на нечто, не существующее в природе: в Соединенных Штатах действительно были коммунисты. Они активно действовали в профсоюзах, Голливуде и некоторых властных структурах, Коммунистическая партия США привлекла много темнокожих и евреев. Они не пользовались особенной популярностью в 1930-е гг., по-настоящему новым после Второй мировой войны стало то, что теперь никто не собирался терпеть их.
Маккартизм был процессом, запущенным сверху – инспирированным в первую очередь президентом и Федеральным бюро расследований (ФБР). В 1947 г. директор ФБР Джон Эдгар Гувер, сыгравший огромную роль в создании и распространении антикоммунистического консенсуса, обратился к HUAC и озвучил ряд основополагающих положений маккартистской картины мира{41}. Он заявил, что коммунисты планируют в стране военный переворот, который может привести к уничтожению сил полиции и захвату всех коммуникаций. Гувер утверждал:
Бесспорно одно. Американский прогресс, к которому стремятся все добропорядочные граждане и который подразумевает среди прочего пенсионное обеспечение, дома для ветеранов, помощь детям и многое другое, используется коммунистами как занавес для сокрытия их истинных целей и заманивания в ловушку доверчивых последователей. ‹…› Неважно, сколько зарегистрированных членов состоит в партии… дело в том, что на каждого члена партии приходится десять человек, готовых, желающих и способных вести партийную работу. ‹…› Не приходится сомневаться, в чем заключается подлинная верность коммунизму. Это их преданность России{42}.
Гувер ставил логическую смертельную ловушку. Если вас обвиняют в том, что вы коммунист, или подозревают в связях с коммунистами, защититься невозможно. Вы предлагаете небольшую социальную реформу? Правильно, именно так и поступил бы коммунист, чтобы скрыть свои истинные мотивы. Ваша численность невелика? Это еще одно доказательство вашего коварства, поскольку означает лишь то, что ваши товарищи прячутся в тени. Ничуть не лучше, если вас много или вы не скрываете, что являетесь коммунистом, и гордитесь этим.
С расцветом маккартизма все, хотя бы отдаленно напоминающее коммунизм, было изгнано из приличного американского общества. Молодой актер Рональд Рейган привел к присяге на верность всех членов Гильдии киноактеров Америки – мощного профсоюзного объединения, которое он тогда возглавлял. На всех значимых уровнях власти должности сохранили лишь фанатичные антикоммунисты – в итоге из Государственного департамента, дипломатической службы США, была изгнана часть умнейших экспертов. В связи с «проигранным» коммунистам Китаем особенно энергично в тайных симпатиях к левому движению обвинялись опытные специалисты по Азии{43}.
По словам одного бразильского историка, не то чтобы США изобрели эту идеологию, но в годы после Второй мировой войны страну превратили в мировой «оплот антикоммунизма», который тратил значительные ресурсы на продвижение этой идеи, а также служил ориентиром и источником легитимности для мыслящих подобным образом движений во всем мире{44}.
К концу 1940-х гг. разграничительные линии между первым и вторым мирами обрели относительную стабильность. А вот будущее третьего мира пока оставалось неопределенным.
Джакартская аксиома
После обнародования доктрины Трумэна и пришествия маккартизма не осталось никаких сомнений в том, что коммунисты и коммунистические правительства – враги Вашингтона. На что бы ни надеялись Хо Ши Мин и Мао в 1945 г., на мировой арене их приветствовать не собирались. С другой стороны, оставалось неясным, как руководители США поступят в отношении растущей волны радикальных движений третьего мира, которые оппонировали европейскому империализму, не были коммунистическими, но отказывались вступать в явный альянс с Вашингтоном против Москвы. Это было очень распространенное явление. Многие лидеры независимых движений третьего мира связывали Соединенные Штаты с их западноевропейскими союзниками-империалистами, другие были убеждены, что Советский Союз – ценный друг в борьбе с колониализмом. Они не желали, чтобы ими правили Советы, но хотели иметь как можно больше союзников.
В 1948 г. исход схватки за власть в бывшей Голландской Ост-Индии, казалось, подсказал вариант возможного разрешения этой коллизии. На острове Ява силы борцов за независимость сражались с армией, прибывшей из Нидерландов и пытавшейся вновь завоевать эти колонии в Юго-Восточной Азии. Во время Второй мировой войны голландцы уступили огромный архипелаг японцам и отказались признать правительство, созданное местными жителями в 1945 г. В ходе войны за независимость республиканские силы – правого толка – схлестнулись с коммунистами, исповедовавшими революционную идеологию, вблизи города Мадиун на востоке Явы. При поддержке независимого лидера Сукарно коммунисты были разгромлены, глава Коммунистической партии Индонезии был убит. Этот инцидент получил название Мадиунский мятеж{45}. Огромная страна, которую Сукарно возглавил после окончательного изгнания голландцев в 1949 г., отныне называлась Индонезия. На тот момент ее готовность подавлять коммунистические восстания представлялась достаточно серьезной, чтобы Соединенные Штаты сочли, что в долгосрочной перспективе это сулит им выигрыш.
При Трумэне деятели внешнеполитического ведомства США видели в рождающейся Индонезии Сукарно яркий пример весьма антикоммунистического и антиколониального движения, поэтому название столицы страны, Джакарта, стало обозначать принцип терпимости к нейтральным странам третьего мира. По выражению историка холодной войны Одда Арне Вестада, Вашингтон принял «джакартскую аксиому»{46}.
Этот баланс сил не был особенно устойчивым, да и сами действия Соединенных Штатов в реальном мире у лидеров нового третьего мира особого восторга не вызывали. Молодому конгрессмену от Массачусетса Джону Кеннеди хватило заинтересованности, амбиций и денег, чтобы, поездив по миру, уловить те чувства, с которыми другие страны относятся к США, и то, что он осознал, оказалось для него неприятным откровением. Джек Фитцджералд Кеннеди, или JFK, был в американской элите белой вороной. Он был католиком и не то что даже «первым ирландским аристократом» – первым представителем американской верхушки, а выходцем из народных масс – тех, что прибыли в страну нищими иммигрантами, а не колонизаторами{47}. Его отец Джозеф Кеннеди преодолел предрассудки и заведомо ничтожные шансы на успех, создав огромное состояние в сфере финансов и недвижимости. И к тому моменту, когда юный Джек отправился воевать во Второй мировой войне, он уже успел совершить гранд-тур по Европе, объездить бо́льшую часть Южной Америки и окончить Гарвард.
Джо Кеннеди понимал одну основополагающую истину, касающуюся политической власти в Соединенных Штатах: власть можно купить. По словам одного из кузенов, он потратил «ошеломляющую» сумму на кампанию Джека в ходе выборов в Конгресс в 1946 г. Он сказал двоим репортерам: «Политика сродни войне. Для победы нужно три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги». Деньги помощник Джо – предосторожности ради – предпочитал передавать деловым партнерам в общественных туалетах{48}. Джек, которого, как и его отца, знакомые считали плейбоем, одержал победу играючи. Однако политика США не могла управляться одними лишь деньгами – ему нужно было добиться еще и общественной поддержки. Между тем сам характер его избирательного округа, населенного рабочими-католиками, несколько смещал его в «либеральную» сторону – к альянсу с силами, поддерживавшими «Новый курс» Франклина Делано Рузвельта.
Бесспорно, Джеку было не до красных. В ходе своей первой избирательной кампании он произнес: «Пора: пришло время ясно высказаться по важнейшей проблеме, стоящей сегодня перед миром. Эта проблема – Советская Россия»{49}. Он считал, что профсоюзы действуют исключительно в интересах своих лидеров и наводнены коммунистами, и не стал скрывать свое мнение на этот счет от них самих на слушаниях в Конгрессе. В 1954 г., когда специальный сенатский комитет рекомендовал обвинить Джозефа Маккарти в нарушении правил Сената, Джон Кеннеди был единственным демократом, который не голосовал против него{50}. Однако то ли потому, что он так много поездил по миру, то ли потому, что был ирландцем и знал, пусть в самой малой степени, каково это – происходить из народа, отчасти угнетенного, но факт тот, что JFK воспринимал третий мир иначе, чем бо́льшая часть вашингтонской элиты. Если великое множество других ее представителей квалифицировали малейшее уклонение от открытого альянса с США как коммунистическую подрывную деятельность против мирового порядка, то Кеннеди полагал, что если формирующиеся нации отстаивают свое право идти собственным путем, то это вполне естественно.
В 1951 г. он совершил поездку в Марокко, Иран, Египет, Индокитай, Малайю, Бирму, Индию и Пакистан и пришел к выводу, что Соединенные Штаты не смогли понять важность «националистических устремлений… направленных прежде всего против колониальной политики Запада»{51}.
Позже, в том же году, Кеннеди отправился в очередной длительный вояж, на сей раз в Израиль, Иран, Пакистан, Сингапур, французский Индокитай, Корею, Японию и Индонезию. Он отметил, что США «однозначно ассоциируются с империалистическими силами Европы». Вашингтону было совершенно необходимо установить союзные отношения с формирующимися нациями, но задача осложнялась тем, что американцы «все в большей мере становились колониалистами в умах людей»{52}.
Размышляя о ситуации во Вьетнаме, он пришел к выводу, что Соединенные Штаты «связали себя с отчаянной попыткой французского режима уцепиться за остатки своей империи»: «Если я что-то и усвоил в результате своего знакомства с Ближним, а также Дальним Востоком, так это что на вызов коммунизма невозможно эффективно ответить одной лишь силой оружия»{53}.
В Индии Джек и его брат Бобби получили серьезный урок от одного из представителей новой когорты мировых лидеров. Джавахарлал Неру, первый премьер-министр Индии, подобно Гамалю Абдель Насеру, пришедшему к власти в Египте в 1952 г., отдавал предпочтение построению социалистического общества. Оба эти лидера отвергли ленинскую модель и хотели идти собственным путем, но в критические моменты зачастую предпочитали объединяться с Советами, а не с американцами и их европейскими союзниками. Даже если бы Неру знал о самых страшных трагедиях 1930-х гг. в Советском Союзе, его трудно было бы осуждать за недоверие к западным державам: во время Второй мировой войны британская политика вызвала в Индии голод, унесший жизни 4 млн человек.
Британский премьер-министр Уинстон Черчилль обвинил в голоде, спровоцированном его правительством, самих индийцев, заявив, что те сами виноваты, раз «плодятся как кролики», и осведомился, почему Ганди, которого Черчилль на дух не переносил, до сих пор не умер{54}.
Когда Джек с младшими братом и сестрой ужинали с Неру в 1951 г., индийский лидер, по рассказам Бобби Кеннеди, держался властно, демонстрировал скуку и незаинтересованность и проявил интерес разве что к их сестре Пэт. В ответ на вопрос JFK о Вьетнаме индийский лидер презрительно отозвался о войне с Францией как о примере обреченности колониализма и сказал, что США швыряют свою денежную помощь в «бездонную дыру». Он мягко поучал молодых Кеннеди, словно разговаривая с детьми, и Бобби с раздражением отметил в своих записях, что Неру заявил им, что коммунизм якобы предлагает народам третьего мира «то, за что стоит умирать». Свой конспект замечаний Неру Бобби закончил следующим соображением: «Мы [американцы] можем предложить этим людям лишь статус-кво»{55}.
Улыбающийся Джонс и «банда чокнутых» Виснера
Когда Соединенные Штаты превратились в обладающую беспрецедентной мощью мировую силу, в распоряжении правительства оказалось мало способов взаимодействия с остальным миром. Президент возглавлял Военное министерство, или Пентагон, скоро ставший Министерством обороны. Наличествовал Государственный департамент – Министерство иностранных дел и дипломатическая служба США, действующая с 1789 г. Однако отсутствовала специализированная разведывательная служба – не было постоянного ведомства, занимающегося сбором информации за рубежом и имеющего право на осуществление секретных операций, тайной деятельности, направленной на изменение хода событий во всем мире. Американцы не имели многовекового опыта управления мировой империей, как британцы, или хотя бы опыта каждодневного оборонительного шпионажа, который Советы унаследовали от Российской империи. Однако Вашингтон очень быстро создал новое разведывательное управление, используя огромное богатство страны, чтобы щедро его финансировать, и имея в своем распоряжении достаточно молодых мужчин, приобретших зарубежный опыт во время Второй мировой войны, чтобы укомплектовать его кадрами.
Одним из самых важных новичков был Фрэнк Виснер. Всякий раз, как его спрашивали, почему он занимается тем, чем занимается, в интересах властей Соединенных Штатов, этот человек рассказывал следующую историю. В сентябре 1944 г. Виснер прилетел в Румынию работать начальником резидентуры в Управлении стратегических служб (Office of Strategic Services), временного шпионского ведомства, организованного Вашингтоном в военный период. Находясь там, он услышал – и поверил в это, – что Советы намерены взять Румынию под свой контроль, но его боссы на родине были не в настроении реагировать на сообщения о злокозненных планах своих союзников. В январе 1945 г. Сталин отдал приказ вывезти из страны в Советский Союз тысячи мужчин и женщин немецкого происхождения с целью «мобилизации на принудительные работы». Некоторых из этих немцев Виснер знал лично. Когда началась насильственная эвакуация, он, по его словам, лихорадочно ездил по городу, пытаясь их спасти, но не смог. Тысячи людей были согнаны в товарные вагоны и отправлены в трудовые лагеря. По воспоминаниям близких Виснера, эти сцены будут преследовать его всю оставшуюся беспокойную жизнь{56}.
Виснер, которого иногда звали просто Виз, родился в 1909 г. в богатой семье, владевшей обширными землями в Миссисипи – одном из штатов американского Юга, где действовали законы Джима Кроу, дискриминирующие афроамериканцев. Он вырос в замкнутом мире привилегированного семейства, и в детстве даже одевался-то не сам: лежа Виз поднимал руки и ноги, а темнокожая служанка натягивала на него рубашку и брюки{57}. Любимой книгой Фрэнка был «Ким» Редьярда Киплинга: сюжетная коллизия там разворачивается на фоне Большой Игры между Британской и Российской империями{58}. Виза отправили в аристократическую школу Вудберри-Форест[1] в Вирджинии. Он рьяно тягал штангу, чтобы нарастить мышцы на своем костлявом корпусе, и отличался исключительным конкурентным духом. В Университете Вирджинии ему предложили вступить в тайное «Общество семи», настолько эксцентричное, что оно раскрывало имена своих членов только после их смерти. Виз был очень собранным, но иногда позволял себе расслабиться, особенно на вечеринках, где алкоголь тек рекой. Он стал юристом в респектабельной юридической фирме на Уолл-стрит. Непоседливость и крепкий нравственный стержень принудили его записаться в ВМФ за год до того, как японцы атаковали Соединенные Штаты в Пёрл-Харборе{59}. Управление стратегических служб предпочитало нанимать на работу элитных специалистов по корпоративному праву из лучших школ, и Виснер соответствовал их требованиям. Он попал в разведку – с помощью своего старого профессора – и чувствовал себя там будто рыба в воде. В Румынии Виснер не только собирал информацию и пытался спасти немцев. Он быстро оказался на короткой ноге с местной аристократией, жил в поместье, выпивал, танцевал и демонстрировал фокусы{60}. Также он вращался в обществе, где повсюду сновали более опытные советские агенты. После отъезда Виснера из Румынии стало ясно, что там он был под колпаком у русских шпионов{61}.
Вернувшись на Уолл-стрит после войны, Виснер заскучал было и приуныл, однако тут же ухватился за возможность снова послужить своей стране – сразиться с коммунистами{62}. Он возглавил новое ведомство тайных операций с безобидным названием «Бюро политической координации» (Office of Policy Coordination) и приступил к работе в Берлине.
Ровно в это же время в Берлин явился человек совершенно иного типа, Говард Палфри Джонс, работавший в другой ветви внешнеполитического аппарата США. Джонс, на этот раз оказавшийся в Берлине вместе с Алленом Даллесом, бывшим боссом Виснера в Управлении стратегических служб, был дипломатом и ветераном, еще на самом раннем этапе развития немецкого национал-социализма не понаслышке знавшим о его жестокости. Во время поездки в Германию в 1934 г. его избили солдаты-нацисты – за то, что не отсалютовал должным образом нацистскому флагу{63}. Джонс был уже в возрасте, когда началась Вторая мировая война, и служил в Германии. Сразу после войны он поступил на службу в Государственный департамент США. В отличие от Виснера, убежденного участника крестового похода против коммунистов, Джонс придерживался совершенно иного подхода по отношению ко всему остальному миру. Он не рассматривал любую ситуацию в черно-белом свете мировой борьбы, а стремился глубоко погрузиться в присущие ей сложности. Его работа приносила ему подлинное наслаждение.
Почти на каждой фотографии Говард Палфри Джонс напоминает огромного добродушного увальня. На лице широкая улыбка, вид такой, словно он просто счастлив здесь оказаться – хоть с яванскими танцорами, хоть бок о бок с коллегами-дипломатами. Современники описывали его аналогичным образом. Он разъезжал по миру в костюмах из блестящей белой синтетики и прилагал все усилия, чтобы говорить на местном языке и со всеми подружиться. Даже те, кто считал его врагом, – а именно коммунисты – называли его Улыбающийся Джонс и призывали товарищей не покупаться на его благостный облик{64}.
Джонс родился в 1899 г. в Чикаго в семье, относившейся к среднему классу. Это был город вечной суматохи и хаоса, и он вырос, вытворяя в родном квартале всевозможные проделки в пестрой компании друзей – сыновей иммигрантов из Польши, Италии, Богемии и Норвегии{65}.
По мировым стандартам у Джонса было совершенно счастливое детство, однако по сравнению с такими, как Виснер и Кеннеди, он был всего лишь простым парнем. Когда впоследствии его просили рассказать, чем в своей жизни он больше всего гордится, Джонс обращался к тому времени, когда противоборствовал расизму в США. Закончив колледж при Висконсинском университете, он стал редактором газеты в Эвансвилле, штат Индиана. Газета обнаружила, что Ку-клукс-клан (Ku Klux Klan) – жестокая организация, помешанная на идее превосходства белой расы, – руководит сетью преступников и контролирует полицию. Редакторы подготовили разоблачительную статью, и «великий орел» Ку-клукс-клана лично звонил Джонсу с угрозами. Он все равно опубликовал статью. Клан принялся жечь кресты по всему городу, половина рекламодателей порвали отношения с газетой{66}.
Государственный департамент отличался от тех серьезных организаций, на которые работал Виснер, но даже по сравнению с большинством дипломатов в своем ведомстве Джонс отличался способностью к сопереживанию и отзывчивостью. Его прозвали – пожалуй, не без пренебрежения – «мастером ненавязчивой рекламы», подразумевая, что он представляет официальную позицию властей США максимально мягко. Джонс был убежден, что международная политика должна основываться на глубоком знании чаяний местных жителей, из чего следовало, что никакого универсального подхода к работе быть не может. Он, безусловно, считал приемлемыми попытки Вашингтона изменить мир и преследовать собственные интересы. Однако разве можно это сделать, не понимая ту или иную культуру изнутри?
В 1948 г. в Берлине Джонс и Виснер работали над серьезной проблемой Германии на тот момент – как вести финансовые дела в разделенной на зоны оккупации стране. Виснер жестко требовал относиться к Москве без малейшего снисхождения. Он поддержал создание новой валюты в западных зонах оккупации. В июне 1948 г. власти союзников решили в одностороннем порядке выпустить валюту для Западной Германии, дойчмарку, застав Советы врасплох и, вероятно, спровоцировав долгосрочное разделение страны на два государства{67}.
После этого Джонса направили работать на Тайвань, где националисты под руководством Чан Кайши создали свое правительство. Поскольку они отказывались признать коммунистическое правительство Мао на материковой части страны, власти США признали Тайвань «настоящим» Китаем, несмотря на то что на острове до их прибытия проживало собственное население, обладавшее собственной культурной идентичностью. Та власть не была демократической. В феврале 1947 г. новое правительство истребило тысячи противников власти националистов. Так начался третий период «белого террора» и периодических репрессий против диссидентов, часто оправдываемых задачей борьбы с коммунизмом, все это длилось на протяжении многих лет{68}.
К 1951 г. Бюро политической координации Виснера оказалось поглощенным только что сформированным постоянным органом под названием «Центральное разведывательное управление США», где он получил должность заместителя директора по планированию. Виз отвечал за тайные операции. Его команда, которую все кто ни попадя в Вашингтоне называли «бандой чокнутых», стала искать способы выиграть холодную войну, действуя втайне по всему миру, насколько для этого хватало сил.
Хотя Виснер был настоящей белой костью, большинство постов в ЦРУ на раннем этапе занимали выходцы из еще более высоких слоев американского общества. Многие были выпускниками Йеля, причем из тех, кто взирает сверху вниз на выпускников того же университета, кто не воспитывался в правильной частной школе или не состоял в правильном тайном обществе. Однако в смысле антикоммунизма Виз всем им мог дать фору. Как сказал Артур Шлезингер – младший, служивший сержантом Управления стратегических служб в Германии: «Лично я никогда не был большим поклонником Советского Союза и, безусловно, не рассчитывал на гармоничные отношения после войны. Но Фрэнк, даже на мой взгляд, малость перебирал по этой части»{69}.
Ребята из ЦРУ и их жены сформировали в Вашингтоне (округ Колумбия) приятную социальную среду. Более урбанизированные и либеральные, чем большинство людей в этом городе в ту эпоху, они организовывали шумные званые обеды в своих домах в Джорджтауне, куда приглашали агентов ЦРУ, чиновников из Министерства обороны и влиятельных журналистов. После обеда, как было принято в те времена, женщины удалялись в одну комнату, а мужчины беседовали о политике в другой{70}. Как правило, они брали пример с Секретной разведывательной службы, или МИ-6, – британского агентства, накопившего огромный опыт шпионажа на протяжении столетий существования Британской империи. Некоторые являлись большими поклонниками Джеймса Бонда. Трейси Барнс, один из основателей ЦРУ, обожал литературного героя, созданного Яном Флемингом в 1953 г., и дарил его романы своей семье на День благодарения{71}.
Пол Нитце, разработавший так называемый план холодной войны, описал имперские ценности высшего класса, которыми дети элиты проникались в школе Гротон, частном учебном заведении, устроенном по образцу английских школ и снабдившем ЦРУ на начальном этапе многими ключевыми сотрудниками.
«Так исторически сложилось, что каждая религия высоко чтит тех своих последователей, кто уничтожил врага. Коран, древнегреческие мифы, Ветхий Завет – вот чему учили мальчиков в Гротоне, – сказал Нитце. – Сокрушить врага – благое дело. Конечно, имеются некоторые ограничения средств и способов. Если обратиться к греческой культуре и прочесть Фукидида, там есть пределы того, что можно сделать с другими греками, принадлежащими к твоей культуре. Однако нет пределов тому, что можно сотворить с персом. Он варвар». Коммунисты, заключил он, «были варварами»{72}.
С самого начала в ЦРУ было два основных подразделения. Одна сторона деятельности – сбор информации посредством шпионажа. Работа этих людей отчасти напоминала частную новостную службу президента. Другой стороной были секретные операции – грубые действия, активные попытки изменить мир. Вот это как раз была территория Фрэнка Виснера.
Виз начал с создания спящей сети шпионов и «закулисных» агентов в Западной Европе, задачей которых было активизироваться, если Советы когда-нибудь вторгнутся туда{73}. В Германии ЦРУ ничтоже сумняшеся брало на службу бывших нацистов, в том числе руководителей эскадронов смерти, при условии, что те были антикоммунистами. Затем Виснер стал искать способ проникнуть на советскую территорию. Он нанимал отчаявшихся, потерявших все украинских беженцев, многие из которых воевали на стороне нацистов, их должны были забрасывать на территорию коммунистов на парашютах, чтобы там они организовывали восстания против русских. Ни один из них не выжил{74}. Виснера это, однако же, не остановило. Центральное разведывательное управление отправило сотни агентов-албанцев на их родину. Почти все были схвачены или убиты. Выглядело это так, будто союзные с Советами государства поджидали их. Так оно и было. Ким Филби, британский агент, работавший в тесной близости с Виснером и другими сотрудниками ЦРУ, был советским «кротом». Практически каждая из ранних операций Виснера оказалась так или иначе скомпрометирована. Но и узнав об этом, Виснер продолжал отправлять своих агентов в Албанию. Их вылавливали и судили.
Медленно, но верно Виз и цэрэушники приходили к пониманию, что собственная территория Советов по большей части неприступна. Проникнуть туда шансов не было. Если они хотят победить коммунизм – а они отчаянно этого хотели, – нужно смотреть в других направлениях. Такую возможность как раз и дал третий мир. Проблема, которую эти люди не заметили, согласно весьма благожелательной истории, написанной журналистом Эваном Томасом, состояла «в том факте, что они почти ничего не знали о так называемом развивающемся мире»{75}.