Короче, случилось то, что по теории вероятности должно было случиться. Жизнь у Василия Карасёва на планете номер пять потекла своим чередом.
Время шло. Он закончил филиал Университета, биофак, на котором они начинали вместе с Ланой. Остался работать на кафедре. Вплотную занялся вопросами клонирования. Ещё там, на земле, они мечтали о том времени, когда каждый человек будет иметь свой «сундучок здоровья». Это влюблённые так нежно называли Генетический Бокс, над которым работал биологический факультет. Суть работы заключалась в создании генетического материала каждого человека при его рождении. Планировалось воспроизводить клон всех органов только что родившегося ребёнка и помещать этот материал в специальный бокс, где эти, будем говорить, части организма должны расти и развиваться в соответствии с возрастом, параллельно своему источнику, но абсолютно раздельно друг от друга. Каждый орган – на своей полочке. Для боксов разрабатывалась идеальная среда, в которой клонированный организм рос и мужал без какого-либо отклонения от здоровой нормы. Короче, полностью здоровый человек, только расчленённый по всем правилам медицины.
Если источник в процессе жизни заболевал, его не бросались лечить, а просто целиком трансплантировали ему выращенный здоровый орган. При этом, взамен изъятого из Бокса, сразу же клонировался новый, но по ускоренному методу. Необходимое время развития вторично клонированного органа вычислялась в зависимости от возраста заболевшего источника. Конечно, могло произойти непредвиденное: человеку только что трансплантировали ногу, на которой обнаружили опухоль, а он на следующий день попадает под машину, и страдает как раз его новая нога. Вторичный клон ещё не вырос (хоть и запущен ускоренный процесс). Ну, что ж! Пациенту придётся немного подождать. Нужно аккуратнее переходить дорогу.
Главное, такой метод отлично решал все биоэтические и правовые проблемы клонирования. Никаких «новых» людей никто не создавал, что было запрещено законом. А запчасти полагаются любым механизмам.
Конечно, ещё в прошлом веке учёные занимались терапевтическим клонированием, получением стволовых клеток и дальнейшим использованием их для лечения. Однако, метод Генетического Бокса со временем оттеснил устаревшие способы на второй план.
Главной проблемой замены человека им же самим была, конечно, трансплантация такого важного органа, как мозг. Чтобы клонированный мозг не отставал в развитии от своего источника, все обладатели Генетических Боксов в обязательном порядке обязаны будут являться на контрольное считывание хотя бы раз в месяц. Пока другого способа изобрести не удалось. Именно над этой задачей и работал Вася Карасёв на кафедре. Внедрение чипа в мозг младенца с целью постоянного сканирования информации на расстоянии частично решало вопрос, но требовало тщательной доработки. Пробы на животных пока не дали точной оценки. Пора было перейти к экспериментам над человеком, но на это Университет пока разрешения не получил. Уже существовали Боксы с клонированными органами обезьян, что, по мнению учёных, приближало последних к цели.
Надо сказать, что только люди с крепкими нервами могли ежедневно снимать показания с рук, ног, печени и прочих мартышкиных атрибутов, разложенных по полочкам Генетических Боксов. А немногочисленные девушки, работающие на кафедре, наотрез отказывались заниматься проверкой полового созревания обезьяньих клонов, что вызывало неизменный смех и издевательства со стороны мужской части лаборатории. Надо сказать, мужчин мало интересовали аспирантки, с их научными разговорами и вечными масками на лицах. Лаборатория вообще походила на некий лепрозорий – все одеты в одинаковые зелёные брючные костюмы, шапочки, надвинутые на самые глаза, и маски. Для удобства общения на спинах сотрудников красовались их фамилии.
Работа была кропотливая, но интересная. Карасёв был увлечён, трудился усердно и был на хорошем счету у профессора Букина, заведующего кафедрой.
Вместе с Василием проблемой мозговых чипов занимался Игорь Беленький. Он прилетел с земли несколько позже, но сразу врубился в тему.
Беленький был из разряда «рубаха-парень», быстро входил в доверие и легко втягивал собеседника в откровенные разговоры. Карасёв частенько заходил к нему после работы. Домой он не торопился. Жить с папой-мамой, когда тебе скоро тридцать, не весело. А Игорь жил один. При Реновации его родителям как-то удалось получить две квартиры на семью.
Однажды за бутылочкой самодельного коньяка (3 столовых ложки сахара, сухая кора дуба, три штучки гвоздики, кусочек мускатного ореха и зёрнышко кориандра залить самогоном и настаивать минимум месяц), которым баловал Игоря папа, изрядно захмелевший Беленький пальцем поманил приятеля.
– Только тихо… ты знаешь, что у нас на кафедре-то делается?
– Да вроде в курсе. А что?
– Ха! В курсе он! А как тебе Эсмеральда?
– Новенькая, что ли?
– Новенькая, новенькая.
– Мартышка, как мартышка.
– Ничего за ней не заметил?
– Ничего в ней нет особенного.
– Особенное в ней то, что появилась она неизвестно откуда.
– Как же это?
– Ты ведь знаешь, что моя маман главбухом трудится? Так вот. Приходного ордера по Эсмеральде не было. А потом Букин пришёл к ней в кабинет…
– К Эсмеральде?
– К маман! И говорит: выпишите на Эсмеральду платёжку, Вера Леонидовна. Мол, где-то застряла, а с обезьяной нужно работу проводить…
– Какую работу с обезьяной Букин проводить собрался? Разъяснительную?
– Кончай к словам придираться, Васька. Говорю тебе – ниоткуда мартышка взялась. Но я-то знаю. Только тихо.
– Ну, и откуда? – Карасёв скорчил недоверчивую гримасу.
– Из соседней комнаты. Из третьей лабораторки. Знаешь Анечку Власову? Тихая такая. Вот она и ещё одна с Букиным всё уединяются. Я сначала чёрт те что подумал. Но разговоры услышал. Случайно. Не подумай, что подслушивал. Просто, если честно, мне эта Анечка… ну, нравится.