Виктория Воронова
Двуликие
33.
Договорившись с доктором об ужине, Егор отправился в офис «Альянса».
Дождавшись, пока секретарь принесет чай, позвонил заместителю:
– Привет, в офисе?
– Да, как раз к тебе собирался.
Андрей влетел в кабинет и тут же сходу начал рассказывать:
– Нашли крысу в СБ – за деньги при проверке кадров время от времени закрывал глаза на некоторые детали. Уволили, с занесением выговора в личное дело. Теперь этот идиот приличной работы нигде не найдет.
– Хорошо. Как там с тендером дела обстоят?
– Все идет по плану, документы собрали, заявку отправили. На этот раз осечек быть не должно – всех, кто работал с Антиповым, уволили без выходного пособия.
– Всех? И разбираться не стали, кто конкретно гадил?
Андрей обиделся.
– Ну почему-же не стали? Разобрались. Вычислили – оказалось, есть у нас такие недалекие работники, которые за антиповские посулы информацию сливали. А он им даже не заплатил, представляешь? Очень ребята обиженные на него, я их к Антипову отправил, пусть они ему там в камере претензии и предъявят.
Егор усмехнулся.
– Ну ладно, эти двое. А остальных-то за что уволил?
– На всякий случай. Не хотел оставлять никого, кто с этой мразью работал. Мало ли.
– Пособия выплати, оформи как сокращение штата.
– Что-то ты добренький больно стал, на тебя непохоже. Это женитьба, что ли, действует на тебя так разлагающе?
– Женитьба на меня действует как положено, не переживай. Раз людей уволили без предупреждения, без доказательства вины, выплати пособие, будь добр. Не хочу, чтобы обо мне слухи ползли на весь Город, как о бесчестном работодателе.
Андрей поднял руки в знак того, что он капитулирует.
–Ладно-ладно, я понял. Наверное, ты прав – репутацию мы годами зарабатывали, к нам только лучшие на работу идут. Еще не хватало, чтобы из-за истории с Антиповым мы репутации лишились.
– Да, кстати, Михаил Артемьевич сказал, что опознанием ты занимаешься.
Андрей помрачнел.
– Да, я.
– Ну и как?
– Медленно, но продвигается дело. Начинают родственники погибших съезжаться, надо бы решить проблему с гостиницами и транспортом. Останки тоже надо будет как-то перевозить.
– Ты возьми помощников, сколько нужно. Если понадобится, еще найми кого-нибудь. Организуйте все – встречу, заселение, питание, транспорт. Все, вплоть до похорон, если понадобится. Все расходы за счет «Альянса», разумеется.
В кабинете наступила тишина. Двое мужчин молчали, каждый думал о своем. Андрей думал о том, как это жутко, когда твои близкие погибают в результате насильственной смерти. Что можно сказать в такой ситуации, как утешить? Чем могут утешиться родители, потерявшие единственного ребенка, неважно – сына или дочь? Как объяснить детям, чьи мать или отец пропали месяцы, а то и годы назад, что мама или папа больше никогда к ним не вернутся – не обнимут, не расскажут сказку на ночь, не поцелуют. И все по воле жадного до денег, жестокого ублюдка? Даже не одного, а целой своры. И ведь там были и люди, и амбиморфы. И те, и другие принимали участие – хладнокровно, последовательно, убежденные в собственной правоте, утратившие всякие ориентиры между добром и злом, убивали и взрослых, и детей.
В мысли внезапно ворвалась Васька – Андрей видел ее сегодня в «Солнечном» – ему пришлось заехать к Клавдии Георгиевне, чтобы обсудить, сколько номеров можно отдать родственникам погибших. К счастью, до летнего сезона было еще далеко, и поэтому свободных комнат было много. Он столкнулся с Василисой в холле. Нос к носу. Глаза в глаза. Девчонка сначала замерла испуганно, а потом развернулась и быстрее ветра умчалась куда-то. Он даже не успел ничего сказать, а ведь хотел извиниться за тот вечер. Клавдия Георгиевна рассказала ему, что Василиса вместе со своей сестренкой живет в санатории. Помогает на кухне, прибирает в комнатах постояльцев. Последнее почему-то встревожило Андрея.
– А что за постояльцы у вас? Приличные хоть люди-то?
Клавдия Георгиевна рассмеялась.
– Неприличных не держим. Да не переживай, я за Василисой присматриваю. Хорошая она девка, да не сладко ей в жизни пришлось – сирота. Когда родители умерли, за ней и сестрой бабушка присматривала. Да вот видишь ли, померла старушка три месяца назад. Девчонок тут же и определили в детский дом. Да разве можно домашних-то детей в детский дом! Слышал, поди, какие там нравы – иные-то детки похуже зверей бывают, одно название что дети, а по сути… Вот и сбежали девчонки, мыкались на улице, потом каким-то чудом Васька в этот ваш клуб непотребный на работу устроилась. Потом вот Егор Васильевич ее сюда определил.
Тут Егор прервал поток Андреевых воспоминаний.
– Алло! Прием! О чем задумался?
Андрей с недоумением уставился на Егора.
–Что?!
– Уже три раза тебя окликнул, ты не слышишь – завис где-то в астрале. О чем задумался?
– Да так, ни о чем. Сегодня в «Солнечном» был, с Клавдией Георгиевной разговаривал, думаю, часть прибывших туда поселим.
– Да, хорошая мысль. Василису-то видел?
Андрей поперхнулся чаем и взглянул на Егора. Мысли тот, что ли читает?
– Ну видел.
– И как она?
– Нормально вроде, Клавдия присматривает за ней. С виду вроде здорова и бодра.
– Ну и ладно.
Андрей ушел разбираться с компенсациями для уволенных, а Егор поехал в дом, где под арестом пребывал Быстрицкий.
Войдя в мрачное здание с решетчатыми окнами, Егор невольно поморщился – здесь всегда пахло бедой, воздух был сырым и затхлым. Зданию было лет триста, и оно всегда служило местом для ограничения чьей-то свободы – до революции здесь содержались арестанты, задержанные имперской полицией, затем здание перешло в руки рабоче-крестьянского класса, однако предназначения своего не изменило – ходили слухи, что в этих подвалах расстреляли немало людей во имя светлого будущего. С 70-х годов прошлого века здание стояло заброшенным – от него веяло такой жутью, что даже банды малолетних гопников не решались устраивать там себе лежбища. Егор выкупил этот раритет у муниципалитета десять лет назад. Прикинув и так и эдак, решил, что жить и работать в этом особняке невозможно, а вот использовать по старому назначению вполне.
Сегодня на входе дежурил молодой парень. Увидев Егора, вскочил с места, вытянулся в струну, расправил плечи. Егор усмехнулся – вроде не в армии, но сама обстановка располагает. Это здание, конечно, нельзя было назвать тюрьмой – здесь не отбывали срок заключения, как в человеческих тюрьмах, здесь подвергались временному ограничению свободы проштрафившиеся двуликие. Для таких свободолюбивых созданий, для которых свобода передвижения, лес, ветер, солнце либо луна были также необходимы как воздух, находиться даже неделю в таком каземате – сущее наказание и пытка. Одичавших сородичей здесь не держали – душевнобольным не наказание нужно, им нужен покой. Поэтому апофеозом гуманизма в условиях неизлечимой болезни по традициям амбиморфов была эвтаназия – одичавшего двуликого лишали жизни. Ни к чему мучить больного пребыванием в темной камере.
Но бывали здесь и такие гости поневоле как Быстрицкий – приговоренные к смертной казни. Приговор был озвучен сегодня и доведен до каждого из существующих родов амбиморфов в цивилизованном мире, благо нынешние технологии позволяли обмениваться информацией в считанные секунды. По традиции, после оглашения приговора, в течение месяца кто угодно мог подать прошение о пересмотре дела либо о помиловании. Однако в случае с Быстрицким вряд ли найдутся желающие вмешаться в процесс исполнения приговора – слишком много свидетелей, слишком явная вина, слишком чудовищное злодеяние. Так что то, что жить осталось Олегу Ивановичу один месяц – это практически бесспорное утверждение. За этот месяц Егор надеялся выторговать у Быстрицкого информацию о том, кто из людей причастен к созданию лаборатории. У младшего Быстрицкого шансов на помилование также не было – он весьма активно и сознательно участвовал в папашиных авантюрах. Но ведь была у Быстрицкого еще и дочь – по последним данным, к деятельности отца и брата она отношения никакого не имела.
Все имущество причастных к преступлению, а также ближайших родственников – детей, родителей, супругов будет конфисковано. Несовершеннолетним детям по закону после процедуры конфискации назначается пособие до наступления совершеннолетия и окончания учебного заведения, пожилым родственникам назначается пособие до наступления смерти. Все остальные – трудоспособные и дееспособные, зарабатывают на жизнь сами, наживая имущество с чистого листа. Семьи виновных в тяжелых преступлениях во все века подвергались конфискации имущества. Также бесполезно было переписывать имущество на друзей и дальних родственников – специальная комиссия разбирала каждую сделку приговоренного к смертной казни, все сделки по отчуждению имущества, якобы проданного или подаренного родственникам и друзьям в последние пять лет, признавались мнимыми, имущество возвращалось к своему владельцу и конфисковывалось. Таковы были традиции амбиморфов с давних времен, и Егор не собирался их менять. Но он мог предложить Олегу сделку – в обмен на информацию о его человеческих партнерах дочь Быстрицкого после наступления совершеннолетия и окончания учебного заведения может получить небольшой дом, в котором и будет жить. Особняк Быстрицких к ней, конечно, не вернется – все имущество этого семейства будет пущено с молотка, а вырученная сумма пойдет на реабилитацию пострадавших и компенсации семьям погибших. Вырученной суммы, конечно, будет недостаточно, но остальное компенсирует «Альянс» – поскольку вина за содеянное лежит на представителе Рода, Егор как Глава Рода обязан компенсировать ущерб.
Егор вошел в камеру Быстрицкого. Тот сидел на кровати, сгорбленный, с воспаленными красными глазами. Увидев Егора, прошипел:
– Что, пришел, щенок? Полюбоваться на поверженного льва?
Егор расхохотался родственнику в лицо:
– Это ты-то лев? Мерзкое отродье ты, без роду и племени теперь. Приговор ты знаешь. И закон знаешь. Через месяц от семьи Быстрицких ничего не останется – немногочисленные оставшиеся Быстрицкие поспешат сменить фамилию. Ты лучше о дочери подумай, сыну ты уже ничем не поможешь – будешь наблюдать, как он медленно подыхает от созданной тобой отравы. Сколько времени ему понадобится, как думаешь? Полгода хватит?
Быстрицкий завыл и бросился на Егора. Однако был моментально отброшен к стене ударом кулака.
– Успокойся и веди себя как мужчина, а не как одичавшая собака. Сын твой виновен, как и ты. А вот дочь слишком мала, чтобы понимать, какие мрази ее отец и брат. Ее не жалко? Ты же понимаешь, что она на всю жизнь будет здесь изгоем? Хорошей работы ей здесь никогда не найти, на жилье не заработать. Будет до диплома на пособие жить, а после познает все радости нищеты. К таким как ты наши соплеменники не знают жалости. Это отношение распространится и на твою дочь, когда она вырастет. Несправедливо, но таковы и люди, и амбиморфы. Поэтому я предлагаю тебе сделку – ты мне информацию о своих партнерах, я твоей дочери обеспечу жилье и достойную работу, когда она вырастет. Разумеется, это помимо пособия и обучения, положенных ей по закону. Где ей жить, она выберет сама по достижении совершеннолетия. Жилье будет скромным, но вполне приличным для амбиморфа и будет принадлежать ей на праве собственности. В противном случае ты знаешь, что ее ждет. Даже если она уедет в другую страну, маловероятно, что там никто не узнает, что она твоя дочь. Никто из наших не продаст ей дом и никто не возьмет ее на работу. Будет скитаться по съемным квартирам и работать у людей.
– Мне нужно подумать.
– Думай. У тебя три дня. После предложение отменяется.
Егор развернулся и пошел к выходу. На пороге остановился, помедлил и, обернувшись через плечо, спросил:
– Почему? Неужели денег не хватало? Ты вроде себе никогда ни в чем не отказывал.
Быстрицкий молчал, уставившись в пол.
Егор хмыкнул и вышел из камеры.
Вырвавшись наконец-то из здания на улицу, вдохнул полной грудью воздух. Даже среди копоти и гари, пропитавших атмосферу мегаполиса, чувствовалось дыхание весны – этот тонкий свежий запах говорил, что мир просыпается от зимнего анабиоза. Солнце слепило глаза, птицы щебетали как ошалелые – наверное, выясняли какие-то свои птичьи отношения. Мимо промчался троллейбус, разбрызгивая серые комочки талого снега. Егор постоял, посмотрел на просыпающийся мир и подумал о том, что раньше он этого совсем не замечал. Это была далеко не первая весна в его жизни, и даже не тридцатая, но он видел все это как будто впервые.
Несмотря на грязные переулки и дороги, обляпанные грязью машины и серые дома, Город вдруг предстал перед Егором в новом свете – Город был живым. Он жил вместе с населявшими его людьми, участвовал в их хлопотах и праздниках, сочувствовал их радостям и печалям, пережидал зимы, принаряжался к лету, ждал стаи перелетных птиц, которые в процессе миграции останавливались отдохнуть и подкрепиться на выращенных Городом деревьях. Сотни тысяч людей каждый день бродили в его недрах, спеша по своим делам, так продолжалось уже несколько веков. Когда-то Город был совсем молодым и с удивлением наблюдал за этой суматохой, со временем он разрастался, становясь домом для всё большего количества забавных существ. Теперь он наблюдал за ними снисходительно, зная, что и через пятьдесят, и через сто лет эти забавные существа будут так же бестолково бегать туда-сюда на его улицах. Все это уже было. Но каждую весну случались такие дни, когда Город снова чувствовал себя молодым. Он расправлял плечи, вспыхивал тысячами окон в закатном солнце и думал о том, что вот сейчас-то и случится что-то небывалое, чего он еще не видел. И тогда начнется у него совсем другая жизнь.
ЭПИЛОГ
В этом году в начале октября осень за городом была необычайно живописной. Высокое синее октябрьское небо было чистым-чистым – на небе ни облачка. Народ, не желая упускать последние деньки позднего бабьего лета, на выходные выезжал за город целыми семьями и организациями.
Мелехины и Ларионовы также не стали исключением – Степан Иванович замариновал мясо по какому-то секретному рецепту, Елена Алексеевна приготовила один из своих фирменных пирогов. Погрузившись в машину к Егору, все семейство направилось в «Солнечный» – планировали там пробыть до вечера воскресенья, поесть шашлыков, побыть на свежем воздухе. Даже Тимофей чинно и благородно восседал на спинке задних кресел и смотрел в окно за пробегающими мимо домами и деревьями. Сама затея отправиться в лес вызывала у него бурный кошачий восторг – он уже бывал в таких поездках и с нетерпением ждал прибытия на место. Но чего кот никак не мог понять – зачем было опять портить мясо? Снова, в который уже раз, он пытался объяснить Степану Ивановичу, что так обращаться с едой – кощунство. Тимофей даже стащил со стола большой кусок, надеясь, что хоть этот удастся спасти, но был разоблачен, опозорен и выдворен с кухни. Его назвали «воришкой», а ведь он всего-навсего хотел сохранить первозданный вкус продукта, не позволить надругаться над ним! Но нет! Эти варвары снова все испортили. Где-то в душе у Тимофея сегодня плакал маленький котик-гурман.
В «Солнечный» приехали к полудню. Пока расселились, пока отдохнули с дороги, а там уже и мясо замариновалось – пора приниматься за шашлыки.
Расположившись у мангала, каждый занимался, чем хотел – Ярослава играла с Тимофеем, Елена Алексеевна накрывала небольшой столик, Егор и Степан Иванович обсуждали то футбол, то рыбалку.
Солнце как будто зацепилось за верхушки сосен и остановилось. Чистейший сосновый воздух можно было закатывать в баночки и везти домой.
– Как же хорошо-то! – Ярослава потянулась, затем почесала Тимку за ушком. – Ну что, Тима, пойдем, погуляем?
– Только далеко не уходите, будьте тут, на виду. – Попросил Егор.
– Вот цербер. Да тут мы, тут. Далеко не пойдем.
Ярослава взяла Тимофея за шлейку, и они отправились исследовать маленький лесок, что был в двадцати шагах от места для шашлыков.
Листья еще не успели опасть, лес стоял зелёно-золотым – здесь росли и хвойные, и лиственные деревья.
Девушка наслаждалась прогулкой – сосны ей нравились всегда, казалось, что их верхушки улавливают солнечный свет и впитывают его в свою суть, и поэтому у сосен такой уникальный запах – они пахнут одновременно смолой, хвоей, солнцем и янтарем.
Через некоторое время, вернувшись к костру, Ярослава вдруг почувствовала, что у нее чешется правая ладошка. Она почесала ее о штаны, потом о ближайшее дерево. Зуд не прекращался. Еще не хватало чем-нибудь заразиться, ведь беременным нельзя принимать многие лекарства. Настроение немного ухудшилось. Через полчаса зуд унялся, и Ярослава опять повеселела. Она заметила, что муж встревоженно наблюдает за ней и подошла к нему, чтобы успокоить.
– Слава, все в порядке? Что-то ты странная сегодня.
– Не беспокойся, все в порядке, просто что-то ладошка зачесалась. Но сейчас уже прошло все. А Михаил Артемьевич и Андрей не приедут к нам сегодня?
– Нет, у них не получается. Михаил Артемьевич в клинике, а у Андрея встреча. Точнее, встреча должна была быть у меня, но я, как порядочный муж, променял деловую встречу на уик-энд с семьей.
Ярослава засмеялась:
– Ты самый лучший муж в мире!
И тут же поморщилась:
– Ой, опять чешется.
Через пять минут зуд опять пропал. Егор встревожился, хотел было везти жену в клинику, но той не хотелось уезжать из-за какой-то ерунды.
Ярослава видела, что Егор очень беспокоится о ней, всю беременность муж носился с ней как курица с яйцом. С одной стороны, было чертовски приятно ощущать на себе заботу любимого человека. С другой стороны – Слава беспокоилась за Егора. Очевидно, что он переживал о том, как протекает беременность, и как пройдут роды. Девушка успокаивала мужа как могла – ведь все было прекрасно – все анализы в норме, самочувствие отличное, все идет по плану. Егор на время затихал, но Ярослава знала, что это затишье перед бурей – самая незначительная причина могла снова спровоцировать припадок заботы и беспокойства.
Вот и сегодня – девушка не собиралась из-за зуда в ладошке ехать в клинику.
К ночи все разошлись по своим номерам. Егор, поддерживая Ярославу, помог ей войти в душевую кабинку, подначивая её:
– Осторожнее, эта дверь для тебя слишком мала, надо было другой номер взять.
–Издеваешься, да? Я и так знаю, что похожа на бегемотиху!
– Славка, даже если ты будешь похожа на двух бегемотих, я тебя все равно буду любить.
– Какая удобная штука – эти ваши предназначенные пары!
– Между прочим, это нечестно.
– Что именно? Любовь к бегемотихе?
– Дурочка. Ну какая ты бегемотиха?
Затем, отвернувшись, Егор пробормотал, но так, чтобы Ярослава его слышала:
–Даже если и бегемотиха, то самая красивая в мире.
Девушка замолотила кулачками по спине Егора.
– Я тебе покажу бегемотиху!
– Хватит, ну щекотно же! Ну перестань, Славка!
Так, дурачась, помылись с горем пополам и отправились в постель.
Тут вдруг Ярослава почувствовала, что ладошка снова чешется, да так сильно, что совсем терпеть невмоготу. Она начала ее яростно тереть о кровать.
– Что, опять? – Егор встревоженно посмотрел на жену.
– Ничего не понимаю, что происходит вообще?
– Дай-ка я взгляну.
Егор подтянул к себе поближе ладошку жены и направил на нее след от настольной лампы.
Посмотрел и не поверил своим глазам.
– Это же брачный узор! Смотри сама, вот он проявляется – вот от основания ладони начинают виться линии, видишь?
Ярослава посмотрела на свою ладошку. Действительно, на ладошке были видны несколько красных и синих линий. Сам узор еще не сформировался, видимо, процесс только начался. Она посмотрела на сияющего мужа:
– У тебя тоже чесался узор?
– Нет, во всяком случае, я не помню. – Тут Егор бросил на жену быстрый взгляд и отвернулся.
Ярослава обняла мужа и прошептала ему на ухо:
– Я люблю тебя. Егор, давай не будем плохое вспоминать. Мы же знаем, что это все из-за того зелья, которое тебе подлили.
– Ох, Славка-Славка! Добрая ты у меня. Даже слишком.
– Я не добрая, я просто тебя люблю. Ой, что это?
Слава с недоумением уставилась на мокрое пятно, которое расползалось под ней на постели. Потом посмотрела на Егора и произнесла:
– Егор, кажется, я рожаю.
Егор заметался по комнате, схватил телефон, начал тыкать в кнопки, пытаясь дозвониться до Михаила Артемьевича. Потом плюнул на это дело.
– В дороге позвоню.
Обернулся и увидел, что жена уже стоит одетая и ждет его у дверей.
Егор снова забегал по комнате, пытаясь одновременно продеть ногу в брючину, а руку в рукав.
Ярослава рассмеялась:
– Егор, спокойно, я уверена, у нас еще есть время. Сейчас спокойно выходим и едем. По пути позвоним в клинику.
Не спеша оба вышли из здания, Егор усадил жену на заднее сиденье машины и повез в клинику, по дороге успев-таки позвонить доктору.
Михаил Артемьевич после звонка Егора поставил на уши весь персонал – еще бы, событие века! Человеческая женщина рожает ребенка сегодня в его клинике. Чудо, что она его выносила, за это доктор ежедневно возносил хвалу Небесам. Видимо, дело все-таки в том, что Ярослава действительно предназначенная пара, а значит, с Егором они идеально совместимы.
Увидев в окно, что подъехала машина Егора, Михаил Артемьевич бросился встречать пациентку.
К утру, спустя несколько выматывающих часов, чуть не стоивших не только Ярославе, но и ее мужу душевного здоровья, на свет появился представитель следующего поколения Ларионовых – весьма крикливый и здоровенький мальчик. К счастью, для его мамы роды прошли без фатальных последствий – сегодняшний уровень развития медицины позволял снизить риски в таких случаях. Без кесарева сечения не обошлось, но Михаил Артемьевич посчитал, что отделались малой кровью.
Измученная Ярослава спала у себя в палате, Егор смотрел на нее и вспоминал все то, что с ними произошло в этот год. Путь к счастью оказался запутан и извилист, многое Егор хотел бы прожить иначе. Но не дано такого права ни людям, ни амбиморфам, ни другим разумным существам. Зато есть другое право – право на раскаяние. И право на прощение.
В оформлении обложки использована фотография с https://canva.com/
