Виктория Баньши
Клеймо на крыльях бабочки. Исторический роман. Книга вторая
Глава 1
Эпиграф
«На острове моих воспоминаний есть дом,
Ведут три каменных ступени на крыльцо.
Над дверью барельеф – меч и головка лани,
А рядом шнур, ведущий к фонарю.
На острове моих воспоминаний
Я никогда ту дверь не отворю»
(Надежда Теффи)
Страсбург, середина июля 1770 года.
– Вы действительно верите в такую возможность? – Элла смотрела на него из отражения в зеркале.
Йохан фон Хенисберг растерянно улыбнулся: «Я, наверное, смешон с этими признаниями». Последние три месяца его жизнь, прежде беззаботная, единственного сына богатой семьи, любителя любовных интриг и приключений, представлялась ему запертой в каком-то вязком омуте сомнений, недомолвок и растущего клубка проблем. Внезапное решение отца посетить город во время празднования приезда дофины Марии Антуанетты сильно обеспокоило Йохана. Его бесцельные, по мнению отца, путешествия из Парижа в Страсбург становилось всё сложнее объяснять.
«Я добьюсь её любви по возвращению» – восторженно думал он, глядя вслед карете Эллы в веренице экипажей поезда дофины, покидающего Страсбург. Опьянение сладостью близкой победы рисовало заманчивые картины. Но, подарив ему надежду и легкое касание губ в день отъезда в Соверне, по возвращению в Страсбург она едва заметила его.
Страсбург также с нетерпением ждал её возвращения. Вокруг неё немедленно образовалась особая атмосфера. Атмосфера, если не поклонения, то вознесения на особый уровень обожания. Но пересуды о её любовных связях продолжались. Подробности этих историй преследовали Йохана в гостиных, рождали в его душе то горечь от услышанного, то раздражение к самому рассказчику. Об уединенных конных прогулках с маркизом де Контад в огромном парке, окружающим его замок, судачили в гостиных всю весну. Наиболее досужие языки утверждали, что баронесса по нескольку дней пользовалась гостеприимством старого богача. Их одновременное исчезновение из гостиных время от времени только подкрепляло эти слухи.
Шептались о пикантных деталях её связи с графом де Гамбе, внезапно исчезнувшим из города после бала в честь приезда дофины. Но разговоры эти шли больше от семьи де Гамбе, что делало их не столь убедительными для Йохана. Если о некоторых любовных романах баронессы лишь шептались в гостиных, отравляя душу Йохана ядом, то её связь с маркизом Жозефом де Геро, доверенным лицом короля Людовика, скрыть было невозможно. Гостиные Страсбурга злословили:
– После возвращения баронессы из Соверне, они на два дня уединились в его фамильном замке де Пурталес,…(1)
– О, да, моя милая, она блистает умом и красотой, но не утруждает себя присоединить к ним и добродетель,…
– Вы правы, благоразумное поведение нельзя поставить баронессе в заслугу,…
– Маркиз де Геро проявил неслыханную дерзость задержавшись в Страсбурге и не последовав с поездом дофины в Соверне,…
– Вы думаете, граф, я поверю, что между маркизом и баронессой не было уговора о встрече в его замке?…
– Не думаю, что такой уговор был. Он, как и все мы, знал, что она вернётся в город через два дня,…
– Маркиз наверняка загнал не одну лошадь, чтобы нагнать эти четыре дня в дороге и не прогневать короля своим отсутствием на церемонии встречи дофины в Компьенском лесу,…(2)
Блестящий маркиз отбыл догонять свадебный поезд дофины, но сомнения продолжали угнетать Йохана. Тут были и её внезапные исчезновения, когда служанка неопределенно отвечала на вопросы о дне возвращения своей госпожи. Были терзающие душу подозрения к старому богачу маркизу де Контад, как казалось Йохану, вернувшему свою прелестную любовницу. Разливалась ядом тоска, которую она рождала своим молчанием, не отвечая на его письма и briller par son absence, как выразилась одна из пожилых дам. Пожалуй, единственная, от чистого сердца восхищавшаяся ею.(3)
Затем в досаду от сплетен Страсбурга, от неизвестности, от настойчивых требований из Вены немедленно вернуться в Париж и заняться неотложными делами, от изматывающего ожидания её ответа врывался восторг от короткой записки в несколько строк, что она была бы рада, если он посетит какой-то прием, где она собирается быть. Посыльный баронессы отвечал, что ответа ждать ему не велено и Йохан мчался на крыльях, чтобы услышать за весь вечер лишь несколько беспечных слов, оброненных непосредственно ему. После очередного такого вечера он в бешенстве уехал в Париж, давая себе обещание никогда не возвращаться в Страсбург: «Я вырву её из своего сердца!»
Но неделя, проведенная вдали от неё, истязала: «Подозрения, оправдания,… Я попал в какой-то водоворот и не могу оттуда выбраться». В водоворот подозрений вливались холодные струи сомнения в их правильности. Восхитительная картина её образа настойчиво вставала перед ним, заставляя трепетать. Затем восторг сменялся скрежетом зубов от досады. В памяти всплывали плавные, мягкие движения, каждое, даже самое невинное из них, дышало очарованием Афродиты. Он уже не мог не думать о ней. Он начинал ею бредить. Сама мысль, что в эту минуту, она может быть с кем-то другим, становилась для него невыносима: «Только бы унять эту внутреннюю боль и вздохнуть полной грудью, окунуться в бездонный омут глаз и разорвать её в ту же минуту на куски».
Слуги немедленно заложили карету и почти неделю, минуя без остановки дорожные гостиницы, он мчался из Парижа в Страсбург выслушивать последние шутки в гостиных и улыбаться, даже не давая себе труда вникать в их смысл. Слушать мелодию её голоса, звучащий серебряными колокольчиками смех и в конце вечера, ощущая себя романтичным ослом, в награду коснуться губами нежной кожи её протянутой для поцелуя руки.
– Вы действительно верите в такую возможность, Йохан? – повторила Элла, оторвавшись от своего отражения в зеркале и повернувшись к нему лицом. – Пройдемте на террасу, мой друг, там прохладнее и легче дышится.
– Да, Элла, на музыкальном вечере у госпожи де Вель, когда я вас впервые увидел, у меня возникло чувство, что уже где-то видел вас ранее. Пока вы играли на арфе, я перебирал свои воспоминания и вспомнил, что видел вас в этом другом мире.
Легкая улыбка коснулась её губ, но мысли явно были далеко. Йохан не видел её последние три дня. Её не было в городе. Как только она вошла в гостиную, он заметил в ней значительную перемену. Нет, она была, как обычно, в меру весела и в меру язвительна. Хозяева бала предупреждали любое желание почетной гости. Но Элла и не пыталась стряхнуть с себя скуку, владевшую ею.
– Движения ваших рук по струнам арфы завораживали не меньше, чем божественное звучание инструмента. Когда вы закончили играть, ваше лицо, ещё во власти последних звуков, наклон головы и руки, замершие на струнах, тотчас подсказали мне ответ. Я видел ваше лицо на фреске, на сохранившейся части фрески древнего храма в Италии. Значит, я действительно видел вас в другом мире.
– Это действительно забавно. Какой душный вечер,… Не могли бы вы принести мне лимонад, Йохан. Слуги, почему-то, разносят напитки только в зале.
– Конечно, баронесса, но вы не исчезнете когда я вернусь?
Он похолодел, в ту же секунду осознав, что произнес ужасную глупость: «В общении с ней я отказался от столичной дерзости, но ничего не приобрёл взамен. Вот теперь, как осёл, несу всякую чушь, положившись на волю случая, или, вернее, её настроения».
Веер замер в её руке:
– Я постараюсь,…
Элла проводила его взглядом и отвернулась в сторону сада: «Когда живешь среди этих полукомедий, метафорично протяни себе руку и пригласи себя на другое представление, на спектакль иных чувств. Какая изысканная роскошь, моя милая, подавать самой себе руку, приглашая в вступить игру,… Нужно лишь чуть-чуть прокрутить калейдоскоп своего воображения. De die in diem…» (4)
Он застал её на том же месте. Уголки её рта подрагивали, когда он пролил часть напитка за манжет рубашки. Йохан поставил бокал на каменное ограждение и пытался вытряхнуть капли лимонада из рукава.
– Я наверно выгляжу неуклюжим.
– Вовсе нет, позвольте мне помочь вам.
Она расстегнула манжет и, поднимая рукав рубашки, стала платком вытирать липкий лимонад. Открылся широкий извилистый шрам. Он начинался на внешней стороне руки молодого человека, чуть выше запястья, и уходил выше, в рукав рубашки.
– О, боже,…
– Простите, баронесса, – молодой человек спешно опустил рукав.
– Откуда такой шрам? Вы дрались на дуэли?
– Нет, хотя дуэль была бы лучшим вариантом.
– Да, шрам слишком широк для шпаги. Простите меня, я так бесцеремонно любопытна. Я помогу вам застегнуть манжет.
– Это случилось в одной из колоний в Америке.
– Вы были в Америке?
– По финансовым делам отца. Американские штаты расплачиваются табаком или хлопком со своими кредиторами. Корабли попали в шторм, нас сильно потрепало в открытом море. Когда шторм утих, мы плыли вдоль побережья к бухте и один из кораблей сел на рифы. Но боюсь, вам это не интересно,…
– Вовсе нет! Продолжайте, Йохан.
– Он не разбился в щепы и держался на рифах, но вода поступала в пробоину. Нужно было срочно организовать матросов для перегрузки на другие корабли, чтобы не погиб груз. Большую часть мы спасли на шлюпках. Часа через три, корабль вдруг резко завалился на бок, нас всех выбросило за борт и накрыло сверху мачтами. К счастью, никто из команды серьезно не пострадал. Я заметил рану на руке, когда мы уже доплыли до другого корабля. Вы позволите, я принесу вам другой лимонад?
– Этот вполне хорош. Рассказывайте дальше, Йохан, мне действительно интересно.
«Два месяца назад он даже отсрочку моего кредита в банке согласовывал со своим отцом» – Элла сделала небольшой глоток, подняла бокал, как бы в приветствии ночному небу, и посмотрела на лунный диск сквозь напиток:
– Я много думала о вас, Йохан, после вашего внезапного отъезда в Париж и я очень рада, что вы нашли время вновь посетить Страсбург.
Неожиданно завладев её вниманием на весь вечер, он наслаждался её присутствием и удивлением его рассказу, подавляя порывы наклонить к ней голову и вновь ощутить странную власть аромата нероли, исходившего от её волос. Восторг светился в восхитительных глазах, вопросы сыпались один за другим, нежность чувствовалась в прикосновении маленьких рук к его ладони, серебряные колокольчики смеха ласкали слух.
