Виктория Александровна Миско
Туфли с дырочками
– Да.
– Это хорошо.
– Хорошо, – задумчиво повторила она.
– В буддизме считается, что чем больше после нашей смерти на земле остаётся людей, которые нас любят, тем лучше нам будет там. В раю. Или как это называется в буддизме? Рай? Бабушка говорит, что рай.
Он сказал это так просто, что Диана растерялась. Николай очень просил её не говорить Толе правду, и она усердно стискивала зубы и продолжала улыбаться, глядя в детские глаза. Она видела, что он всё понимает, потому что обманывать себя и внушать обратное так, как это делал Коля, ей не хотелось.
– Я не знаю, – пожала плечами Диана.
– Как ты думаешь, мама любит папу?
Толя в кукурузных крошках очень серьёзно посмотрел на девушку, и она тепло улыбнулась в ответ.
– Думаю, да.
– Тогда… – он посчитал в уме и загнул несколько пальцев на руке, – это уже пятеро: бабушка, дедушка, я, ты, мама… Не знаю, достаточно ли это. Может быть стоит поговорить с друзьями, рассказать им побольше про папу. Он ведь точно им понравится!
– И что же ты им расскажешь?
– Я… – ненадолго задумался Толя. – Расскажу, что папа любит Лего Майнкрафт и делает бумажные самолётики, которые летят дальше обычных, что он боится собак, но всё равно всегда прячет меня за спину, если видит впереди какого-нибудь бульдога без намордника. Что он очень медленно водит машину и называет себя при этом «Гонщиком Формулы-1». Он смешной…
Толя вдруг замолчал и уткнулся в тарелку. Его веки медленно опускались и поднимались, и на ресницах оставались крупные капли слёз.
– Они же до сих пор думают, что я ничего не понимаю?
Диана села на край кресла и потянулась к мальчику, положила ладонь ему на колено. Сколько раз она вела подобные разговоры с родными пациентов на своём отделении? Сколько раз она видела слёзы, гнев и надежду?
Но никто не предупреждал, что всё это никак не подготовит её к разговору с маленьким мальчиком, который так долго позволял родителям обманывать себя.
– Они любят тебя и выбирают безопасность, а не правду, – Диана постаралась сказать это как можно убедительнее, но обманывать она никогда не умела. – Они боятся. За тебя. За себя.
– Я знаю, – кротко ответил Толя. – Но ты ведь тоже боишься.
Диана кивнула.
– Им есть что терять.
«Сбережения и воспоминания», – так сказал Коля своей жене. Сбережения. Воспоминания. И Толя.
Взрослые просто сначала надевают кислородную маску на себя, смиряются с мыслями, находят нужные слова, и только потом помогают ребёнку. Только кто знает, сколько времени необходимо, чтобы помочь самому себе. Порой это очень-очень-очень трудно.
– Это хорошо, что вы с папой встретились, – сказал Толя, глядя на свои пальцы. – Ведь чем больше людей его любит, тем лучше ему будет там, да?
***
– Думаешь это любовь? – сказал дианин отец, когда узнал об её отношениях с Николаем. – ДУМАЕШЬ ЭТО ЛЮБОВЬ?!
Он был бывшим военным (если вообще для общества существуют «бывшие военные» и «бывшие жёны»), поэтому когда он повышал голос это звучало достаточно угрожающе. Но Диана привыкла, поэтому просто отодвинула тарелку отца подальше от края стола. Мама расстроится, если он разобьёт ещё одного представителя из её коллекции керамики.
– ДИАНА!
Девушка посмотрела на отца. В его иссиня чёрных волосах совсем недавно стала появляться седина, а бугристые плечи всё так же выступали из-под футболки, широкая грудь ходила ходуном от гневного дыхания.
– На что ты злишься?
Пётр в недоумении взглянул на дочь и свёл густые брови над переносицей.
– Злюсь, – уже спокойнее кивнул он. – Злюсь, потому что ты молодая девчонка, а хочешь пустить свою жизнь коту под хвост!
– Ты так считаешь?
– Да!
– А я нет.
Пётр выставил указательный палец и несколько раз громко ударил им по столу.
– Это всё мать, – уличающе протянул он. – Это она научила тебя этому спокойствию, которое так действует на нервы! С самого детства ты плачешь по любому поводу, но иногда вдруг становишься такой спокойной. Она такая же! Твоя мать!
– Я знаю, – понимающе кивнула Диана. – А вот плакать меня научил ты.
– Я?! – взревел мужчина, и его голос ударился о стены, зазвенел в подвешенных над плитой сотейниках и кастрюлях и, наконец, затих. – Я…
Мальчики не плачут, особенно, если эти мальчики всю жизнь мечтали стать военными. Но ещё мальчики однажды встречают тех, кто разрешает им быть собой. Для Петра таким человеком стала Диана – девочка, появление которой спустя долгие годы безуспешных попыток стало для них с женой откровением. В день, когда она родилась, он узнал, что слёзы – это не страшно, поэтому просто сидел на полу в квартире и плакал в телефонную трубку. «Она уже с нами, всё хорошо», – тихо успокаивала его жена.
Мама рассказывала эту историю тысячи раз. И всегда тепло добавляла «Вот он-то и научил тебя плакать».
Мужчина строго посмотрел на дочь, провёл рукой по жёсткой щетине. «Гордись, что мы научили её не бояться говорить нам правду», – повторяла жена как мантру. И Петя гордился. Только почему его не спрашивают, нужна ли порой ему эта правда?
– Он был пациентом на твоём отделении? – буркнул мужчина.
– Был, да.
– И ты знала, что…
– Я знала, что он болен, пап, конечно, знала.
Пётр с силой ударил по столу и потряс головой.
– И ты всё равно считаешь, что это любовь?!
– Да.
– Да как такое возможно, Диана, послушай себя!
– Я послушала, послушала себя, пап. Всё хорошо.
Он не был в этом уверен. Он боялся, как только умеют бояться повзрослевшие мальчики за своих дочерей.
Нас не учат любви, счастью, горю. Кто-то говорит, что жизнь – это череда достижений, кто-то считает её путём от одного счастливого мгновения до другого. Нам приходится выбирать, кого слушать, пока мы, наконец, не расслышим сами себя.
Диана очень хорошо знала, что любовь и спасение – это разные понятия, но в её жизни случился Николай. Совершенно рядовой пациент для их отделения, с совершенно привычными для Любы проблемами однажды поймал её взгляд и улыбнулся. И она согласилась его спасти.
Уверена ли она, что это любовь? Да. Почему она его любит?
Нас не учат любви, и это позволяет не отвечать на такие вопросы.
Его счастье вдруг стало для Дианы жизненно необходимым. Это она знала точно.
– Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ему помочь, – сказала Диана отцу.
– Он же был женат?
– Да, и у него есть сын.
– Так почему ты, а не они?! – продолжал протестовать Пётр.
– А почему они?
– Они его СЕМЬЯ, Диана! Да что ж такое!
– И я, – она положила руки на стол и уверенно посмотрела на отца. – И я его семья.
***
– Мне жаль, – наконец, нашла в себе силы Люба. – Но если опухоль не растёт, разве это не значит, что…
Мужчина остервенело замотал головой, и Люба замолчала.
– Это совершенно ничего не значит, Люба. В том-то и дело!
«Ты до сих пор ничего не понимаешь!», – хотел добавить Коля, но, кажется, он больше не имел права её в этом обвинять.
– Извини, – осторожно промолвила девушка, уставившись в давно пустую чашку.
– Да ладно. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я не забуду про тебя, когда умру.
Это стало последней каплей. Сердце Любы бешено заколотилась, и она, резко отодвинув стул, встала из-за стола и подошла к окну, пошире раздвинула шторы.
Ей нужен был воздух, много-много воздуха. Ей нужно было увидеть сосны так, как она видела их всего несколько лет назад – без страха, что это в последний раз, без всепоглощающего чувства вины. Ей хотелось, чтобы и они посмотрели на неё так, будто бы не было этого развода с тяжелобольным человеком. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то её в этом не обвинял.
– Ну вот зачем ты мне это говоришь?
Люба теребила в руках занавеску и смотрела на своё отражение в окне.
– Для меня это важно, – просто ответил Коля. – Диана говорит, что нужно быть честными друг перед другом.
– Да, – хмыкнула девушка и несколько раз кивнула. – Конечно.
«Только вот нужна ли мне твоя честность?», – завопила Люба внутри себя, а на деле обернулась и посмотрела на сидящего за столом мужчину.
Ей казалось, что он всё делает нарочно, начиная от этой раздражающей ляпистой рубашки и заканчивая позой, худобой и лысой головой. Он всегда мечтал попробовать такую стрижку, а Люба говорила, что у него неподходящая форма черепа. Вот, полюбуйся.
Она закрыла глаза и с силой нажала на веки, чтобы почувствовать боль, чтобы хоть как-то наказать себя за то, что не справилась. Как будто бы она не наказывала себя за это все эти 2 года, каждый день.
В сумке зазвонил телефон, и Люба, не открывая глаз, засмеялась. Сначала тихо, потом всё громче и громче. Звуки вырывались откуда-то из глубины и сотрясали тело. Она опустилась на корточки и уткнулась в колени, продолжая смеяться сквозь слёзы.
Предательница. Она хотела быть счастливой, и пару недель назад согласилась пойти на свидание с парнем из соседнего офиса. Она флиртовала, смеялась над его шутками и как-то безосновательно в него влюбилась. Совершенно без причины. Как будто бы просто так. Как будто бы в мире не существовало никого, кроме них.
Люба знала, что это звонит Гриша, чтобы узнать, как всё прошло.
Только что он понимает о жизни? Глупый, неказистый, простой, совершенно ей неподходящий. Его нет здесь. Сейчас он сидит на МКАДе в своей маленькой машине и от скуки звонит ей. От скуки! Как это унизительно. Как же это смешно!
Люба обхватила колени руками, чтобы хоть как-нибудь успокоиться, но слёзы не останавливались. И тогда Коля сел рядом и крепко обнял её, слишком крепко, чтобы ей стало легче.
Она ненавидела его за то, что он причинил ей столько боли. Ненавидела эту болезнь, что открыла ей глаза. Ненавидела себя, что не может найти в себе ни капли сострадания из-за этой удушающей обиды.
А он продолжал обнимать её, потому что знал, как хорошо Люба умеет скрывать слёзы.
В комнату постучали.
Коля резко встал, приоткрыл дверь и что-то резко сказал. Дверь закрылась.
– Что… что там?
Люба подняла голову и посмотрела на мужчину сквозь пелену слёз.
– Нас вызывают в школу.
– Что-то случилось?
Люба приподнялась и разгладила свитер. Быть родителем – это значит уметь мгновенно брать себя в руки. Много раз это помогало Любе найти себя.
– Завтра объявят результаты той олимпиады. Помнишь?
– Международная олимпиада «Юный физик», – хором произнесли они и впервые за вечер взглянули друг на друга по-настоящему.
Быть родителями значит запоминать всё, что может оказаться важным для вашего ребёнка.
Люба посмотрела в небесно-голубые глаза Коли и вдруг вспомнила, что всегда знала, что он будет хорошим отцом. Она всегда благодарила его за это, но никогда не произносила вслух.
– Ты пойдёшь? – виновато поинтересовалась Люба.
– Приедут какие-то профессора из Университета. Я не могу не пойти. Для Толи это важно.
«Да, он всегда был хорошим отцом», – подумала Люба и с силой сжала кулаки, чтобы больше не плакать.
***
Галстук-бабочка был аккуратно повязан поверх чёрной рубашки. Толя поднял на отца глаза, крепко сжал его руку и тихо, чтобы никто в актовом зале не расслышал, сказал:
