Виктория Александровна Миско
Туфли с дырочками
Пока женщина продолжала тараторить что-то про сбор денег на новые шторы в учительскую, Люба старалась вспомнить, как её зовут. Кажется, Тамара.
Они точно общались в родительском чате, уведомления из которого Люба отключила, когда Толя перешёл в пятый класс. Она помнила этот веснушчатый нос и каштановые волосы, собранные в изящную гульку на самой макушке, но точное имя никак не приходило ей в голову.
– 500 рублей с семьи, – наконец, заключила кажется Тамара.
И Люба вздрогнула. Последнее слово вдруг разорвало ту гармонию, которую она вопреки всему себе позволила. Стало стыдно, больно, пусто. Одно слово, которое Люба никак не могла себе простить. Совершенно внезапно она почувствовала на себе заинтересованные взгляды остальных родителей.
– Всё хорошо, Любаш? – женские руки легли на её плечи, а глаза, обрамлённые терракотовой оправой очков, внимательно смотрели. Что-то требовали, пытались отыскать ответ на один очень для всех важный вопрос.
И Люба вдруг так яростно захотела, чтобы женщина в очках, наконец, его задала, чтобы все вокруг, наконец, поговорили с ней начистоту, но Тамара лишь пожала плечами и махнула рукой в сторону квадратика неба над их головой.
– Это всё новолуние, Люб. Новолуние в Овне. А ещё, – хихикнула она, – у Венеры сейчас какие-то дурацкие отношения с Плутоном, и я сегодня напала на Олега из-за рубашки, которая, как мне показалось, пахла женскими духами. Духами! – Тамара помахала рукой перед своим веснушчатым носом. – Вот я и устроила ему сцену ревности. Всё, как полагается! Для профилактики, чтобы ни-ни…
Она вдруг виновато посмотрела на Любу и закусила верхнюю губу.
– Ничего?.. Ничего, что я об этом?
Люба улыбнулась одними уголками губ и покачала головой.
– Ничего, Тамар, всё в порядке.
– Ага, – серьёзно кивнула женщина, достала из сумки блокнот на пружине и что-то в нём отметила. – Чтобы потом не говорили, что я вас не проинформировала, – сухо отчеканила она и оценивающе взглянула на Любу, – а то ваша Диана вечно тыкает в меня такими формулировками. Чтоб ты знала.
Люба знала.
– И я Наташа, – бросила она напоследок и отошла к компании других родителей.
Люба закрыла глаза и постаралась не придавать этому значения. Их дети давно учатся в разных классах. Она и не должна помнить всех родителей по именам. Или должна?
***
Толя вышел на крыльцо и зажмурился от яркого света. Рукав рубашки был влажным от слёз, и он засунул дрожающие руки в карманы брюк, чтобы мама ничего не заметила.
Она стояла возле клумбы одной ногой на поребрике, другой на асфальте. Это означало, что мама ждёт его так долго, что уже устала стоять на одном месте. Её розовые волосы путал ветер, и она то и дело убирала их с лица, оглядываясь по сторонам.
Во дворе было много родителей, которые смеялась и хором окликали выходящих из школы детей, а она стояла в стороне и теребила ремешок рюкзака. Толя знал, что в последнее время мама не любит встречать его со школы, потому что ей, наверное, неприятно быть среди других родителей и много с ними разговаривать. По крайней мере, когда у Толи случаются неприятности, он уходит в свою комнату и молчит.
Толя закрыл глаза и попросил у Бога, о котором так много говорит бабушка, чтобы сегодня у мамы было хорошее настроение. Затем поругал себя за эгоизм и изменил в своём желании «сегодня» на «всегда». И только потом достал руки из карманов и сбежал с лестницы.
– Привет, мам! – он обнял её ноги и улыбнулся.
Когда у Толи случаются неприятности, он уходит в свою комнату и молчит, но очень хочет, чтобы кто-нибудь зашёл и обнял его.
– Привет, бельчонок, – Люба присела на корточки и взъерошила русые волосы сына. – Как ты?
– Я в порядке, мам, – утвердительно кивнул Толя, поправляя причёску. – А у тебя всё хорошо?
–Всё нормально, малыш.
Она дёрнула плечом, убрала с лица прядь волос и поднялась. Ей понадобилось не так много времени, чтобы избавиться от того подросткового счастья, которое её переполняло. И вот она уже снисходительно смотрит на сына сверху вниз. Так смотрят родители, когда чувствуют вину перед ребёнком за то, что он ещё ребёнок.
– Всё в порядке?
– Ага, – запрокинув голову, бодро улыбнулся мальчик. – Я просто был дежурным, вот и задержался чуть-чуть!
Люба взяла его за руку и коснулась влажного рукава рубашки.
– Что-то мыл?
– Я дежурил, мам! Конечно, мыл! Чего я только ни делал!
Люба улыбнулась.
В начале, когда ребёнок ещё не умеет контролировать эмоции, мы боимся истерики – потока искренних неопознанных чувств, и гадаем, когда же это пройдёт. И однажды дети овладевают собой настолько, что начинают говорить только то, что не способно нас расстроить. Наверное, про это говорят «Ложь во благо», которая всё равно ложь.
Люба внимательно смотрела на Толю, и тогда он не выдержал, взял её за руку и потянул к выходу.
– Не будем терять время, – нарочито серьёзно произнёс он, топая по школьному двору в своих разноцветных кроссовках.
И Люба пошла за сыном.
Она точно знала, что скоро наступит тот возраст, когда Толя перестанет позволять ей это делать, и поэтому каждый раз обхватывала маленькую ладошку всё сильнее.
– Скажи папе, что для этих ботинок ещё холодно, Толь.
Они шли по тротуару, и мимо них изредка проезжали машины. На деревьях уже появились первые почки. В этом году, действительно, весна наступала позднее обычного, что, видимо, было предисловием к очень жаркому лету.
Люба вспомнила, как такой же весной гуляла по этим улицам с маленьким Толей. Как она толкала перед собой модную коляску, которую выпросила у мужа, смотрела по сторонам и думала только о нём – о маленьком лысом человеке в весеннем комбинезоне. Интересно, как с рождением ребёнка мир сужается, а любовь расширяется так сильно, что не умещается в сердце. А сердце у Любы было огромным.
Тогда она клялась себе, что никого и никогда не будет любить сильнее. И тут же отвратительный стыд сделал её мысли неподъёмными.
Буквально час назад они с Гришей планировали их совместный отдых. В нём мерещилось лазурное море и белые шторы в отеле, много радости и свободы. Час назад Любе казалось, что она достойна всего этого, что чувства снова могут быть такими же сильными, как и 10 лет назад, что не всё потеряно.
Час назад она любила человека, которого знала всего несколько недель. И любила сильно. Любила так, будто бы больше ничего в этом мире не существовало. Любила так, как ей раньше казалось, она уже никогда не сможет никого полюбить.
– Чем ты будешь заниматься на каникулах?
Люба ещё крепче обхватила ладонь сына, и Толя поднял на неё свои кристально чистые глаза.
– Отдыхать! Знаешь, сколько сил забирает школа?
Люба запустила руку в его густые волосы и рассмеялась. Натянуто, не совсем честно, и Толя это расслышал, но не подал виду.
На самом деле это мы учим детей лжи.
***
Диана осторожно закрыла дверь спальни и, наконец, ответила на звонок. Мужчина на другом конце провода не любил ждать и поэтому теперь заходился обидой на череду мучительно долгих гудков.
– Ты опять там, да?
Диана сделала глубокий вдох, как учил её психотерапевт, и только потом ответила, глядя на кубики белой плитки у себя под ногами.
– Да, пап, я здесь.
– С ним?
Диана кинула взгляд на дверь спальни и почувствовала, как от волнения вспотели ладони. Но обманывать в их семье было неприятно, даже если будет больно.
– Да, пап, я у Коли.
В телефонной трубке послышались невнятные голоса. Так отец прикрыл динамик рукой, чтобы выслушать, что ему говорит жена. Диана знала это без слов.
– Мама спрашивает… – отец осёкся и несколько раз кашлянул, – кхм, и как он?
Последние слова мужчина произнёс почти беззвучно, еле шевеля губами, но всё-таки произнёс. Раньше ему и это не удавалось.
Диана потёрла плитку босой ногой.
– Плохо.
– Ну…
– Вторая процедура из четырёх.
– Угу…
Повисла пауза. Тихое время для того, чтобы каждый подумал, через что он готов переступить ради другого.
–Мне… нам… очень жаль, Диан, – заключил мужской голос. – Если ты хочешь, я могу позвонить знакомому…
– Не нужно, – с грустной улыбкой покачала головой девушка. – Мы справляемся. Я люблю вас.
Слова всегда очень много значили для Дианы. Слова любви, слова прощения, сказанные вовремя, делали её семью прибежищем, где даже ошибаться было не так страшно.
Отец считал, что отношения Дианы – это ошибка. Диана считала, что это он ошибается. Но они продолжали друг друга любить и говорить обо всём.
– Малышка, – в трубке послышался женский голос, – малышка моя, это очень трудно, девочка. Ты звони, хорошо?
Диана закрыла глаза и по её щекам потекли слёзы. Тихие, едва заметные, ставшие за 2 года привычкой, образом жизни.
– Девочка, – мама всегда разрешала ей плакать.
– Я пойду, мам. Я хочу быть рядом с ним, хорошо?
– Конечно-конечно… Ты только звони… и папе звони, хорошо?
– Хорошо, люблю тебя.
– И я тебя люблю, люблю, моя девочка.
Диана выключила телефон, и её руки безвольно опустились. Она сползла по стене и села на холодный пол.
В квартире было тихо, и только часы в гостиной мерно тикали. В электронных рамках, расставленных по многочисленным полкам, сменяли друг друга фотографии Дианы с Колей. За 3 года они сделали, кажется, миллион фотографий. Всё торопились, а Диана ужасно боялась что-то упустить.
С самого детства она вела дневники, записывала всё происходящее. Все события и мысли казались ей важными, и она верила, что однажды сядет и перечитает их, захочет вспомнить.
Перестала писать она полгода назад в день, который ей не хотелось запоминать. И хоть та зима не осталась в её блокнотах, она, как назло, вцепилась в память, словно клещами. До того дня Диана любила и верила в чудеса, после – только любила. Ещё сильнее.
Девушка посмотрела на фотографию в рамке: маленький мальчик в оранжевой кепке трогает за нос дельфина. Как бы Диана не была против зоопарков и передвижных дельфинариев, эта фотография ей очень нравилась. И оранжевая кепка, и сосульки мокрых русых волос, выбивающихся из-под неё, и то, как крепко мальчик держит за руку счастливого мужчину в смешной футболке со «Смешариками». В тот день Коля повёл сына в дельфинарий, а Диана осталась дома, потому что не любит все эти зоопарки и передвижные дельфинарии. И теперь она бы отдала всё на свете, чтобы вернуть тот день.
В огромной квартире тишина ощущается острее обычного. Диана встала, поправила обувницу возле входной двери и заметила маленькие тёмно-синие ботинки, одиноко стоящие на придверном коврике.
Девушка удручённо потёрла глаза . Коля всё-таки разрешил сыну надеть кроссовки. Только вот весна в этом году поздняя, и для них ещё слишком холодно.
***
Мужчина подошёл к шкафу-купе и посмотрел на себя в зеркало. На днях ему должно будет исполниться 40 лет, и он ненароком каждый день подводил итоги. Правда начал он это делать 3 года назад, в том раздражающе белом кабинете врача, и теперь это просто стало привычкой.
Он провёл рукой по коже головы, потеребил ниточки мышц – жалкое напоминание о былом теле мечты – и открыл шкаф в поисках рубашки. Николай недолюбливал этот предмет мужского гардероба, но так было проще всего спрятать подключичный катетер, который вызывал в окружающих жалость, а в Коле – бешенство. Из подходящего на вешалках осталась только цветная рубашка свободного кроя, потому что остальные вещи помощница по дому забрала в химчистку.
