Виктор Петелин
Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
В середине марта началась перепись детей школьного возраста, стал вопрос об открытии в некоторых станицах школ первой ступени. Жители станиц и особенно отдаленных хуторов к открытию советских школ отнеслись пассивно, детей в школу посылали неохотно, в большинстве своем ссылались на трудности жизни, отсутствие одежды, обуви.
Это была, конечно, серьезная причина, но не главная. Главная причина, по мнению окружных руководителей, заключалась в неприятии коммунистического воспитания и недовольстве устранением в школах «изображения религиозного культа» – икон. Церкви были открыты, служба в них шла, а в школах, как это было раньше, священников-учителей не было, новая власть учить детей закону Божьему не разрешала.
Ликвидация неграмотности среди взрослого населения сдерживалась не столько отсутствием помещений, букварей, карандашей, бумаги и жалобами на постоянную занятость в домашнем хозяйстве, сколько «нечувствительностью населения к этому мероприятию».
После отступления казаков на Кубань в хуторах и станицах осталось много богатых хозяйств и пустых бесхозных домов. По решению окрисполкома имущество таких домов и хозяйств конфисковывалось и использовалось на общественные нужды.
Конфискация имущества в первую очередь коснулась офицеров и «крупной буржуазии». К ней относили владельцев паровых и водяных мельниц, ветряков, магазинов, почтосодержателей, бывших помещиков и дворян и всех живущих, по мнению руководителей, на нетрудовые доходы.
От конфискации имущества у трудовых казаков предлагалось воздержаться, за исключением реквизиции излишков хлеба и продуктов. Само определение «излишки» носило чисто условный характер и являлось поводом для обысков. Кто мог с достаточной точностью определить, какова потребность семьи в 6–8 душ в хлебе и других продуктах, какова должна быть норма их хранения в закромах, сколько следует держать домашнего скота и птицы, если хлеб для казака – средство существования: без него ни пищи, ни обуви, ни одежды, ни средств для обработки земли не будет.
На местах каждый руководитель по своему желанию и отношению к хлеборобу определял, сколько ему оставить хлеба на пропитание, а сколько отобрать. Под реквизицию попадали в первую очередь старательные казаки, трудившиеся на земле от зари до зари.
Широкое распространение получили самовольные обыски. Под видом поиска и конфискации оружия попутно забирали вещи домашнего обихода. Иной «комсомолист», исполкомовский «активист» заходил в дом казака и, высмотрев висевший на крючке полушубок, говорил:
– Ты, дед, при атаманах шубу носил? Носил! Будя! Теперича я буду носить, Советская власть тоже хочет ходить в тепле!
Забирал полушубок и уходил.
Такие действия вызывали протест и недовольство, в Вешенскую шли многочисленные жалобы на произвол местных властей. Окружной исполком вынужден был обсудить и принять специальное постановление, запрещающее без согласия «сверху» (то есть партийных органов и окрисполкома) производить самовольные обыски, реквизицию имущества, кроме изъятия огнестрельного оружия.
После декабрьского отступления казаков на военных складах в Каргинской остались невывезенными большие запасы кожевенного сырья, продовольствия и военного обмундирования. Конфискованное имущество и реквизированное зерно были свезены в сараи, принадлежавшие отступившему на Кубань Тимофею Каргину, и оприходованы земотделом.
На заседании станичного исполкома рассматривались заявления бывших красноармейцев, инвалидов войны, многосемейных и отдельных граждан, крайне нуждавшихся в одежде, продуктах питания и топливе. Помощь оказывалась бесплатно, а также за наличный расчет, под расписку. Бродивший по полям приблудный скот также оприходовался и распределялся по нуждающимся семьям.
Председатель исполкома знал нужды каждого жителя и весьма придирчиво рассматривал заявления тех, кто в общем-то и не очень нуждался в помощи.
К трудностям восстановительного периода прибавились такие явления, с которыми надо было вести не менее решительную борьбу. Стало развиваться самогоноварение, пьянство, воровство, в хуторах появлялись неизвестные люди, спекулянты, предлагавшие в обмен на продукты соль, табак, спички и другие товары. Были среди них явные мошенники.
Председатели исполкомов на заборах и видных местах вывешивали плакаты и объявления, призывающие:
«Задерживать и доставлять в исполком всех проныр и спекулянтов».
«Пьяницы, воры, мошенники, казнокрады, убийцы и насильники родились не два года тому назад, а в проклятое царствование кровавых Романовых».
«Каждый из нас, казаков, знает, что молодая Советская власть не создала прохвостов, они достались нам в наследство от старого, отжившего, павшего строя».
Какие бы трудности ни были в жизни хлебороба, приходит пора, когда все помыслы и заботы обращаются к предстоящей посевной кампании. Так было и в этот год. 23 февраля в Каргинской состоялся первый съезд хуторских председателей, обсуждавший вопрос о подготовке к весенним полевым работам.
По докладу Федора Чукарина, после оживленных и озабоченных выступлений казаков-хлеборобов, было принято постановление, обязывающее всех «немедленно приступить к земледельческим орудиям, провести таковым ремонт, посевы начать не иначе как организованным порядком».
Съезд обратился с призывом к населению:
«Настоящий съезд хуторских председателей и секретарей района станицы 23 февраля 1920 года по докладу т. Чукарина, содокладчиком которого явился т. Расков, о вешних засевах полей заявили:
Мы, стоящие во власти на своих постах, даем честное слово, что приложим все свои старания и все усилия, чтобы ознакомить трудовое казачество с новой жизнью, той, за которую проливают кровь наши братья уже четвертый год.
Мы приветствуем Рабоче-Крестьянскую власть на Дону на началах организации Российской Коммунистической партии. Нынешний наш съезд хуторских председателей и секретарей изъявил свою волю трудового казачества, изъявивших свое желание начать весенние посевы организованным порядком, т. е. разбив каждый хутор на несколько партий. И мы видим, что в скором времени трудовое казачество действительно вполне согласится с нашей программой и на будущий 1921 год.
Если, быть может, и не мы, так все едино заступившие на наши места товарищи, свободно объединим трудовое казачество и проведем настоящую жизнь.
Да здравствует Советская власть на Дону!
Да здравствует Российская Коммунистическая партия большевиков!
Председатель Каргинского станичного исполкома, он же и собрания Ф. Чукарин».
Станичный и хуторские исполкомы проведению весеннего сева придавали большое значение. Это была первая послевоенная посевная, и от того, как к ней подготовятся и как проведут ее, зависел не только урожай, но и надежность новых методов коллективного советского хозяйствования.
В связи с нехваткой достаточного количества рабочего скота (самых лучших лошадей, как мы знаем, казаки забрали в отступление, где они и остались) и фуража в конце марта для хуторских исполкомов был издан специальный приказ станичного исполкома, в котором излагался порядок распределения имеющегося у казаков рабочего скота и семенного зерна. Была установлена норма на использование рабочего скота и владение им. Так, на десять душ населения разрешалось держать одну пару быков или лошадей, с помощью которых хозяин мог высеять не менее сорока пудов зерна.
Хозяин рабочего скота не имел права отказывать безлошадному в помощи. За использование скота полагалась оплата по утвержденному исполкомом расчету. Засев полей должен был производиться одновременно как хозяину, так и его компаньону. Там, где не было согласованности по аренде скота, виновнику полагалось поставить на вид.
Рабочий скот, считавшийся по расчету населения в хуторе лишним, должен был быть замобилизован на тот хутор, где в нем имелась большая нужда. Лишний посевной хлеб с разрешения исполкома отпускался в нуждающийся хутор по установленным ценам.
Засев полей предполагалось провести общими усилиями и организованным порядком. Кузнецы, плотники, столяры, сапожники, учителя, пастухи и сторожа при училищах, чей труд считался полезным в своем прямом применении, освобождались от подготовки к проведению полевых работ.
Каргинским исполкомом решались и другие не менее важные вопросы – организация Красной кузницы для ремонта плугов, запашников, предметов домашнего обихода; выработка и утверждение Красной инструкции для хуторских советов; назначение заведующего Красной мельницей и подбор мирошников, крупчатника, машиниста; выработка временных единых цен на зерно, мясо, крупу, масло и другие продукты; решение вопроса о выделении нуждающейся семье коровы, о приобретении на стороне бугая для общественного стада коров и племенного жеребца для табуна и их прокормлении.
Много возникало споров и разных суждений о найме хорошего пастуха и подпаска, сторожа к общественным амбарам. Исполком и его председатель Федор Чукарин днями и ночами сидели в прокуренном кабинете: обсуждали, спорили, утверждали.
С приходом весны и таянием снега на полях вскрылось множество трупов погибших животных, принимались срочные меры по их захоронению. Проводился сбор телефонного провода, колючей проволоки, огнестрельного и холодного оружия, брошенного на полях и поднятого со дна Чира.
Самым первым советским праздником, пришедшим на Верхний Дон и всенародно отмечавшимся, был день Парижской коммуны. Этому дню были посвящены многие собрания, проведены митинги. Вот как этот день отмечали в хуторе Пономареве, где за два года до этого произошла расправа над участниками экспедиции Подтелкова.
«18 марта празднование дня Парижской коммуны проводилось в имении Б. Мелихова. Публики насчитывалось около восьмисот человек. После митинга – спектакль «Борьба за волю». Присутствовали граждане и гражданки, много молодых казачек. После спектакля танцы, пели революционные песни. На митинге была вынесена резолюция:
Мы, граждане и гражданки, приветствуем Советскую власть, Красную Армию. Она дала нам землю, освободила нас от злейшего врага Деникина и от помещиков-угнетателей.
Да здравствует Красная Армия!
Да здравствуют вожди революции!»
В конце марта по инициативе Федора Чукарина на заседании Каргинского станичного исполкома был поставлен и обсужден вопрос об организации кузнечно-слесарных мастерских и коллективных огородов. Приняв единогласно постановление, исполком обязал заведующего земельным отделом Дмитрия Каргина «немедленно привести мастерские в надлежащий порядок и поставить на точную высоту». На площади в 20 десятин на коммунистических началах решили организовать 9 Советских огородов. Земельный отдел обязали распределить семена и начать работу организованным порядком.
Следом за каргинским почином огороды и овощные плантации были организованы в станице Боковской на площади в 10,5 десятин и станице Краснокутской – 12,5 десятин. Затем по решению окружного исполкома эти огороды и плантации были национализированы.
В сентябре, когда стало очевидным, что опыт по совместной обработке земли, вложенному труду и распределению овощей не удался, окрисполком признал национализацию огородов и плантаций неправильной и преждевременной. В то же время было признано необходимым организовать три Советских хозяйства: два в имении бывших помещиков Мелихова и Кузнецова и отдельно в бывшем имении помещицы Коньковой под Боковской.
В апреле были организованы первые коллективные хозяйства: Ермаковская коммуна (станица Краснокутская), артель Вербовская (волость Пономарев), артель Макаровская (станица Казанская). 9 апреля на заседании Каргинского станичного исполкома был поставлен вопрос об организации в Каргинской трудовой артели имени Федора Чукарина. Однако Федор Стратонович сказал, что с присвоением его имени трудовой артели «надо немножко повременить», и вопрос о присвоении был на неопределенное время отложен.
К декабрю 1920 года в Верхне-Донском округе было организовано 15 артелей, некоторые из них работали на коммунистических началах.
В октябре по решению окружного исполкома были национализированы большие фруктовые сады, ранее принадлежавшие помещикам Мелихову, Кузнецову, Коньковой, купцу Лёвочкину (в хуторе Грачеве), Тимофею Каргину (сад с питомником в Каргинской), сады Попова и Камышева; на левой стороне Дона – большой сад с питомником бывшего дворянина Шумилина. Национализированные сады с питомниками стали считать Советскими хозяйствами культурного садоводства. С годами большинство из них, оставшись без надзора и ухода, были вырублены. В конце двадцатых годов сад с питомником Тимофея Каргина, также оставшийся без ухода и присмотра, жителями станицы постепенно вырубался и вскоре прекратил свое существование.
Такая же участь постигла слесарно-кузнечные мастерские. Не выдержав бюрократической организации труда и оплаты, бесхозяйственности, снесенный из кузниц и мастерских инструмент для общего пользования приходил в негодность, стал разворовываться; рабочие, едва успев разобрать остатки своего инструмента, разошлись по домам. Опыт по совместной работе в один котел не удался. Недолго просуществовало и открытое в Каргинской на добровольных началах кредитное товарищество по заготовке и продаже продуктов, шерсти, пера и щетины.
8 апреля Каргинский исполком установил окончательный срок начала полевых работ. Для засева 40 десятин земли, принадлежащей исполкому, с хуторов были затребованы 50 запашников. Грачевского хуторского председателя обязали с участка бывшего станичного атамана Федора Лиховидова доставить в Каргинскую сено, а каргинскому председателю перевести ее на поля, где будут проводиться засевы. Заведующего земотделом обязали доставить необходимое количество посевного зерна. Было приказано к посевам приступить на третий день Пасхи, не позднее 9 часов утра. Члены исполкома получили задание «бдительно следить за буржуазией и лодырями из пролетариата, чтобы они работали наравне с другими, предупреждая, что не работавшим Советская власть хлеба не даст».
Для лучшей организации сева и контроля за его проведением в нескольких хуторах по согласию и взаимному желанию были организованы временные трудовые артели.
<…> С наступлением теплых дней жизнь в хуторах и станицах заметно оживилась. По буграм под лучами весеннего солнца появились первые проталины, на них земля парилась, издавала хлебные запахи, настойчиво звала к себе пахаря.
Более частыми стали приезды ответственных работников округа для оказания помощи и контроля. В некоторых хуторах (Верхне-, Средне– и Мало-Громковском) председателями хуторских исполкомов были выбраны неграмотные казаки, там были проведены собрания и повторные выборы.
В хуторах, относящихся к исполкому Вешенской станицы (Белогорка, Семеновский, Рыбный, Сингин, Максаев, Кружилин), из-за некомпетентности председателей работа в исполкомах была налажена крайне слабо: протоколы собраний и заседаний исполкома не велись, не было учета входящих и исходящих. Инструктора окрисполкома терпеливо разъясняли, как правильно вести учет и работать с руководящими документами. Весьма плохо была организована работа председателем Боковского станичного исполкома Слеповым.
Одобрительно оценивалась работа Каргинского станичного исполкома и его председателя Федора Чукарина. Под его руководством, отмечалось в докладах, весенние полевые работы начались организованно, два хутора работали на коммунистических началах. Члены исполкома действовали в «тесном контакте со всеми отделами», за апрель было зарегистрировано 300 входящих и 400 исходящих документов.
По инициативе члена РКП(б) Федора Чукарина в станице Каргинской, одной из первых в округе, была создана самая многочисленная ячейка коммунистической партии (так называли ячейку РКСМ) в составе более 50 человек, начала работать изба-читальня, открыты комсомольский клуб и театр. В соседних хуторах – Вислогузове, Грачеве, Грушенском – также была налажена культурно-просветительная работа с молодежью.
Инструктора и заведующие отделами окружного исполкома держали постоянную связь с народом: присутствовали на комсомольских собраниях, проводили митинги, вечера вопросов и ответов, принимали участие в спектаклях. Перед началом спектакля, на митингах и собраниях делали доклады на такие темы:
– Политика Советской власти и ее отношение к трудовому казаку.
– Советская власть и коммуна.
– Отчего произошло восстание, о земле, милиции.
– Казак без лошади не казак. Зачем отбираете лошадь?
– Почему нас сажают на фунт хлеба и нет товаров всякого рода?
– Как теперь мы будем называться: казаки, граждане, пролетарьяты?
Почти в каждом хуторе задавали один и тот же вопрос: почему церковь отделена от государства и что с ней будет? Ответ был таков: «В дела церкви власть не вмешивается, ибо церкви дана самостоятельность, и кроме того, церковь – дело святое, куда гражданская власть вмешиваться не должна». На все вопросы представители округа давали «исчерпывающие ответы».
В марте – апреле на Верхний Дон по одному-двое, а кто и семьей из отступления стали возвращаться казаки. Отступая на Кубань и надеясь на скорое возвращение в родные края, они забрали с собой самых лучших лошадей, справную упряжь, одежду, деньги. Теперь же возвращались с посохом – без лошадей и телег, пешком, босые и голодные. Ругая и проклиная самыми последними словами тех, кто толкнул их на отступление, и себя за необдуманный поступок, принимались восстанавливать свое хозяйство. Надо было сеять, а лошадей и быков не было.
Были и такие, кто, насмотревшись на бесхозяйственность и трудности, втихомолку говорили о своем несогласии с советской властью; пугливо оглядываясь по сторонам, поговаривали, что надо бы это дело заново перевоевать…
С огромными трудностями жизнь в хуторах и станицах понемногу налаживалась, казаки верили, что все образуется, дела поправятся, лишь бы урожай удался.
С первого апреля в округе была разрешена базарная торговля, поговаривали, что вот-вот разрешат устраивать ярмарки. В обращении были самые разные деньги, которым верили и не верили. Окружной исполком дал специальное разъяснение, что любые деньги: советские, керенские, донские (ермаки) имеют одинаковое правохождения.
Хутора и станицы жили в ожидании первого для них праздника 1 Мая – дня Интернационала. В подготовке к празднику активное участие приняли школьные работники (так стали называть учителей), комсомольские ячейки, инструктора окружного исполкома. <…>
Во второй половине дня на площади состоялся митинг, присутствовало 130 человек. Большинство казаков было занято подготовкой инвентаря к полевым работам и на митинг не пошло. С докладом «О Советской власти и интервенции Деникина» выступил инструктор окружного исполкома Мефодий Шульгин. Речь докладчика длилась 60 минут и была выслушана с большим вниманием. На вопросы из толпы докладчиком были даны ответы.
1 Мая состоялся грандиозный по местным масштабам митинг. С хуторов с красными флагами и плакатами пришли колонны демонстрантов. На балконе дома попа Виссариона повесили написанный учителем плакат: «Да здравствует 1 Мая!» Перед поповским домом собралось более тысячи человек с флагами и плакатами. С докладом выступил заведующий земельным отделом окрисполкома Федор Чекунов. На балкон поднимались местные и из соседних хуторов ораторы. Более двух часов продолжались речи и приветственные выступления.
По окончании их Федор Чекунов ответил на вопросы, поступавшие из толпы: «Что такое коммуна?», «Что такое Советская власть и куда она нас ведет?».
После митинга демонстранты с флагами ходили по улицам станицы, на ходу выкрикивали лозунги: «Да здравствуют вожди революции!», «Да здравствует 1 Мая!». Коммунары выкрикивали: «Даешь коммунию!», «Долой религию!». У всех было приподнятое настроение, царило веселье. Впереди, обгоняя колонну, босоногой стайкой бежали ребятишки.
По окончании демонстрации самодеятельный хор в церковноприходской школе дал концерт, на котором исполнялись доселе не известные казакам революционные песни и песни гражданской войны. Сдобренное домашним самогоном, праздничное веселье продолжалось до конца дня.
Вечером в набитом до отказа театре станичники и гости с хуторов смотрели спектакль с участием Михаила Шолохова.
Но не везде и не все в этот день праздновали и веселились. Среди казаков копилось и росло недовольство, открыто поругивали советскую власть. Обиженные местной властью и зажиточные казаки втайне ждали перемен из Крыма, где с многотысячной армией сидел барон Врангель. По хуторам настойчиво ходили слухи, будто бы англичане и французы высадились в Новороссийске, что Деникин снова захватил Ростов, Новочеркасск, успешно продвигается вперед и не сегодня завтра объявится на Верхнем Дону собирать казаков и войско. Газет не было, жили слухами и этим слухам верили.
Военные комиссары станиц и волости издавали приказы, в которых опровергали враждебные слухи и предупреждали, что за распространение ложных слухов виновные будут арестовываться и направляться в ревтрибунал как провокаторы и агенты Деникина. Для примера приведем один из таких приказов:
ПРИКАЗ № 3 по району Пономаревской волости 1 мая 1920 года.
На общем митинге 1 мая много несознательных казаков и казачек, которые были напитаны духом палачей Деникина, втихомолку лопотали: говорят, что «проклятые хохлы понадевали погоны и критикуют наших господ офицеров».
Принимая во внимание, что если еще раз услышу эти пропаганды – на месте буду арестовывать и не буду принимать никаких отговоров, потому как мы – трудовые рабочие, крестьяне и казаки, проливая кровь в течение трех лет гражданской войны, никогда не допустим возврата палачей Деникина.
Мы своею пролетарской, мозолистой, рабочей рукой разбили цепи и скинули ермо 300-летия Николая кровавого. Мы – трудовые крестьяне, рабочие, казаки взяли Красное знамя в свои руки, за которое мы пожертвовали жертвами революции, никогда не выпустим из своих рук Красное знамя. Я думаю, граждане и гражданки, пора одуматься и бросить мысли палачей Деникина.
Хуторским председателям вменяю в обязанность собрать полные собрания и предупредить граждан, если еще получится и будут такие пропаганды, сразу приму суровые меры. Половина части казачьего населения необдуманно по своей темноте выпускают много враждебных слов.
Предупреждаю председателя хутора Малаховского и приказываю чаще собирать собрания и объяснять гражданам, что вся банда Деникина разбита в пух и прах, их мужья и отцы из трудового казачества возвернутся домой, золотопогонникам у нас места нет, им место есть в Черном море.
Приказ зачитать на полном собрании.
Пономаревский военный комиссар Т. Криворощенко.
Несмотря на огромные трудности, восстановление разрушенного гражданской войной хозяйства шло и жизнь в станице Каргинской налаживалась. Советская власть укрепляла свои позиции. В округе по всем станицам и большим хуторам из числа активистов создавались комсомольские ячейки, которые руководились и направлялись окружным комитетом комсомола. Среди населения проводилась разъяснительная и культурно-просветительная работа, особенно широко была развернута антирелигиозная, атеистическая пропаганда. «Религия – опиум для народа», «Бога нет и Рая тоже нет», «Даешь коммунию!» – под такими лозунгами комсомольцы проводили свои антирелигиозные собрания, сходки.
Смертельными врагами жили коммунары в семьях староверов. Сын священника Карманова, прибывшего в Каргинскую церковь на место отца Виссариона, участвовал в комсомольских сходках, а отец нес службу в церкви. Александр Покусаев руководил станичной комсомольской ячейкой, а отец в церкви был регентом, «разъяснял» прихожанам, что красных потому и называют красными, что они проливают кровь невинных.
Станичная молодежь, учителя, комсомольцы активно участвовали в строительстве новой жизни. Какая она, эта «новая» жизнь, должна быть, никто, конечно, не представлял. Сперва зачинателями нового были приезжие, иногородние, те, кто из-за отсутствия земельного надела не были заняты хозяйством и у кого много было свободного времени, потом к ним стали присоединяться молодые казаки и казачки. Как и в прошлые года, впереди были казаки и иногородние с нижнего края станицы.
Первым секретарем комсомольской ячейки станицы Каргинской был избран Александр Покусаев, из иногородних, живший в одной проулке с автором этих строк. В поповском доме (отца Виссариона выселили в стряпку) был открыт комсомольский, как тогда говорили, коммунистический клуб, в нем юные коммунары вечерами собирались на свои собрания, политические занятия, проводили диспуты. В Каргинской насчитывалось всего три члена РКП(б), поэтому влияние комсомольской ячейки и комсомольцев на все стороны жизни станицы было весьма велико.
Некоторые авторы пишут, что в эти годы Михаил Шолохов был душой каргинской молодежи и даже комсомольским вожаком, что его ранние рассказы написаны автором-комсомольцем: будучи комсомольцем, он писал о комсомольцах. Это – ошибка, основанная на полном незнании жизни Шолохова в эти годы, незнании того, как организационно создавались и работали комсомольские ячейки. Михаил Шолохов комсомольцем не был, хотя ежедневно, может быть, и ежечасно вращался среди комсомольцев, жил их думами и мечтами; однако желания вступить в их ряды не изъявлял.
Автор этих строк не берет на себя смелость объяснить, почему он не был комсомольцем – это мог бы сделать только сам М.А. Шолохов, – но о тех требованиях, какие предъявлялись к вступающим в ячейку РКСМ, сказать можно и надо.
В первые годы установления советской власти на Дону и создания в хуторах и станицах ячеек РКСМ купцов, богатых казаков, священников и тех, кто нередко пользовался наемным трудом, считали эксплуататорами трудового народа, а их детей – выходцами из семей эксплуататорского класса. К эксплуататорам причисляли и приказчиков купеческих магазинов, работавших у купцов по найму. Их детям доступ в комсомол также был наглухо закрыт. В станичные комсомольские ячейки была разослана инструкция «О регулировании роста комсомола», согласно которой в комсомол принимали преимущественно детей рабочих, бедняков, пролетариев.
Каргинским коммунарам было известно, что дед Михаила Шолохова был известным вешенским купцом, отец – выходец из мещан (мещане тоже относились к эксплуататорам), работал приказчиком в торговом доме купца Лёвочкина и состоял с ним в родстве.
Михаил Шолохов, безусловно, знал о тех требованиях, которые предъявлялись к вступающим в комсомол, знал о своем «непролетарском» происхождении; очевидно, по этой причине он и не подавал заявление о вступлении в каргинскую ячейку РКСМ. Не исключено, что была и другая, возможно, главная причина.
Младший внук хозяина паровой мельницы известного нам Тимофея Каргина Петр Попов – явно «непролетарского» происхождения – был активным участником комсомольских сходок, вечерами для коммунаров играл на пианино. Каргинская ячейка на своем собрании приняла его кандидатом в члены РКСМ, однако в Вешенской рассудили иначе. Согласно той же инструкции «О регулировании роста комсомола», окружной комитет решение каргинской ячейки не утвердил. В то же время двоюродный брат Михаила Шолохова – Евгений Шолохов (сын младшего брата Александра Михайловича Шолохова) – был принят в члены РКСМ и состоял в списках Вешенской роты ЧОН, куда зачисляли только членов РКСМ.
Александр Покусаев происходил из семьи иногородних, прибывших на Дон из Воронежской губернии; он был одержим ненавистью к богатым, не раз на комсомольских собраниях ставил вопрос и настаивал на прими гии решения о выселении из домов богатых казаков, священников и отобрании у них домов на «пользу трудового народа»; выступал с требованием о выселении с кучей малолетних детей вдовы почетного казака Войска Донского Николая Васильевича Попова, недавно возвратившейся с детьми из отступления на Кубань.
И в конце концов Покусаев добился своего. Сначала была национализирована паровая мельница, затем отобрали кинотеатр (который Попов построил для каргинцев и от которого не имел дохода). Вдову с детьми выселили из дома в двухкомнатный флигель, затем отобрали и этот флигель.
К слову сказать, дети почетного казака И. Попова советской властью притеснялись всю жизнь, и если бы не внимание к ним Михаила Александровича Шолохова, то неизвестно, как бы сложилась их жизнь в Вешенской и где бы они жили. Не предоставляли площади под жилье и вдове Михаила Бредюка, упоминаемого нами в этой книге.
В одном из фельетонов юного Шолохова «Испытание» упоминается нэпман Тютиков, который, провоцируя, пытается проверить политическую благонадежность секретаря волостной ячейки РКСМ Покусаева, и тот избивает его. Возможно, именно политическая «зрелость» секретаря каргинской ячейки и послужила, с известной долей художественного вымысла, поводом для написания фельетона. Добавим еще: Михаилу Шолохову и Александру Покусаеву короткое время вместе пришлось работать в Заготконторе № 32.
От молодежи и ее активной деятельности Михаил Шолохов не был оторван. Вместе со своими сверстниками он принимал участие в строительстве новой жизни. Конечно, все новое и неизвестное рождалось не в сердцах молодых коммунаров. Работу комсомольской ячейки направляли в интересах укрепления советской власти, пропаганды идей коммунизма и мировой революции окружной комитет комсомола, члены РКП(б), председатель исполкома Федор Чукарин и военком Михаил Бредюк.
Наиболее ярко Михаил Шолохов показал себя, когда в помещении бывшего кинотеатра организовали кружок самодеятельности, называвшийся вначале кружком культпросветработы.
Хозяин кинотеатра Николай Васильевич Попов умер в мае 1918 года. Кинотеатр перестал действовать, во время восстания киноаппаратуру разбили, венские стулья и скамейки растащили. Бесхозный и разграбленный кинотеатр коммунары в короткий срок привели в порядок: сделали небольшую сцену, поставили скамейки, в первые месяцы там проводили собрания, выборы в исполком, слушали лекции, в непогоду устраивали митинги, встречи с руководителями округа.
Агитационно-пропагандистская работа началась с постановок спектаклей. До революции в хуторе Каргине, кроме кино (что для хутора немаловажно), развлечений не было. Занятия в самодеятельном кружке вызывали у молодежи большой интерес и ничем не напоминали обычные игрища или посиделки.
Спектакли, поставленные на сцене бывшего кинотеатра, пользовались огромным успехом. Для избы-читальни коммунары собирали книги и журналы, но найти какие-либо пьесы практически невозможно. Кое-что находили в библиотеках купцов, богатых казаков. Вначале ставили чеховские водевили: «Медведь», «Предложение». Казаки, привыкшие сразу после дойки коров ложиться спать или идти к соседу играть в карты, теперь валом шли в клуб.
