Телка была что надо, со смеющимися карими глазами и волосами цвета красного дерева. Она легко скользнула за небольшой столик в коктейль-холле гостиницы «Москва» и сказала:
– Вы и есть Зуб?
Я улыбнулся – глядя на нее, нельзя было не улыбнуться, и просто спросил;
– Вы твердо в этом уверены?
– Да. Я вас вычислила, – объявила девушка.
Я вздохнул. Время, когда меня никто не узнавал, безвозвратно ушло. Ушло, как мое невинное младенчество. Дело не в том, что сегодня меня узнавали так же просто, как Филиппа Киркорова: на грешной Земле оставались еще миллионы людей, для которых и мое лицо, и имя ровным счетом ничего не значили. Дело в том, что меня стали узнавать слишком часто, чтобы не считать это рискованным.
Ментура порой провожала меня задумчивыми взглядами, братва зачастую оценивающе косила в мою сторону, словно пытаясь припомнить, а из чьего я стада овца, путанки, встретившись со мной взглядом, пугливо опускали глаза, словно опасаясь, что я вот-вот сгребу их в охапку и поволоку на «субботник». Словом, моя профессия начала косвенно обо мне говорить, а это могло означать лишь одно – пришла пора менять либо климат, либо род деятельности.
– Жаль, но никакой премии вас не ожидает, – заявил я красотке. – В настоящее время за мою голову не дадут и мало-мальски приличного вознаграждения.
Однако дела обстояли не совсем так. Были люди, которые за мою голову заплатили бы очень приличные деньги, были и другие, которые никому не уступили бы удовольствия прирезать меня собственноручно, были и третьи, – которые не щадя живота своего дрались бы за мою жизнь и с первыми и со вторыми, лишь бы потом упечь меня за решетку на возможно более долгий срок. Впрочем, мне было глубоко плевать и на первых, и на вторых, и на третьих. Я всегда занимался своим делом и шел по жизни своим путем и когда шагал, не опасался никому отдавить ногу.
– Я хотела поговорить с вами, – произнесла девушка.
– Мне кажется, мы уже разговариваем. – Я глянул в пустой стакан. – Не хотите ли чего-нибудь выпить?
– Может быть, джин с тоником?
Я пожал плечами – менее тривиального заказа трудно было ожидать от провинциалки – и сумел привлечь внимание одного из несущихся куда-то официантов. Несмотря на множество клиентов, именно мне официант отдал предпочтение – я просто свистнул ему и показал глазами на наши пустые бокалы. Клянусь моим блатоватым богом, пальни я в потолок, это не произвело бы большего эффекта на окружающих. Несколько депутатов, тщетно щелкавших пальцами, и с десяток юных мафиози в кашемировый пиджаках, хлебавших свои коктейли, вперили в меня возмущенные взоры и проводили лакея недовольными взглядами. Почему-то и те, и другие считали, что их должны обслуживать вне очереди. Такие льготы законодателям и бандитам стали одной из дурных традиций поствыборной Москвы. Я заказал «Сигрэм» девушке и «Смирновку» с соком себе.
– О чем же нам с вами поболтать? – осведомился я задушевно. – Историю своей жизни я вам рассказать не смогу, потому что тридцать процентов ее неприличны, еще тридцать преступны и могут дать основание для привлечен ния меня к уголовной ответственности, а остальная часть так невероятна, что вы мне просто не поверите.
Моя собеседница поглядывала на толпу, наполнявшую прокуренный зал, и ее глаза поблескивали. Я почувствовал, как меня охватывает волнение. Так всегда случается в преддверии очередного приключения.
В ответ она еле слышно произнесла:
– Я хочу попросить вас о помощи.
– Действительно? – Я искоса взглянул на малютку: она выглядела так, как будто с минуту на минуту ожидала увидеть в зале кого-то крайне нежелательного.
Она почувствовала мой взгляд и постаралась придать лицу менее напряженное выражение. Когда она вновь обратилась ко мне, голос ее звучал спокойно.
– Не знаю почему, – улыбнулась она, – но я все время представляла вас в кожаной китайской куртке и спортивных штанах с лампасами.
Я не удивился – нечто подобное мне уже доводилось слышать, и не раз. У меня даже было несколько вариантов ответов, и ни один не соответствовал истине. Истина же заключалась в том, что несколько своих дел я действительно провел в униформе рэкетира. Но рассказывать об этом я пока не мог.
– Давайте поговорим не о моих привычках, а о ваших, – усмехнулся я и подождал, пока официант поставит на стол бокалы. – И как же именно я могу вам помочь?
– Наверное, вы думаете, что я дура, но я ужасно напугана.
Слегка подняв правую бровь, что должно было означать уклончивый ответ, я сказал:
– Только дураки никогда ничего не боятся. Извините за навязчивость, но я хотел бы понять, чего именно вы от меня хотите.
– Как вы считаете, вот сейчас, когда мы с вами сидим здесь, что-нибудь с кем-нибудь из нас тут может случиться?
– В Москве может случиться что угодно где угодно и с кем угодно, – сказал я убежденно. – И частенько случается. Вот почему у многих жителей столицы язва. Нервы, нервы у столичных жителей ни к черту.
– Вы думаете, здесь могут и убить?
Я пожал плечами:
– Был такой юноша по фамилии Есенин. Говорят, покончил с собой в гостинице. Однако я вполне допускаю, что и его могли убить. Именно такого рода ваше предложение? И кого же вы хотите убрать? Я уж не спрашиваю за что.
Девушка вертела стакан в руках, наклонившись к столу и не глядя на меня.
– Извините, я не думала, что вы такой.
– Извините и вы меня, – произнес я холодно, – но иногда приходится делать неприятные открытия. Вы, похоже, кое-что обо мне знаете. Я же о вас не знаю ничего, кроме того, что вы привлекательнее вон того жирного борова со значком «Демроссии» на лацкане. Давайте сначала познакомимся. Вы ведь даже не назвали своего имени.
– Меня зовут Вероника. Вера Табакова.
– Чудненькое имечко, – пропел я. – Замужем?
– Нет.
– Но вы не журналистка, по крайней мере?
– Нет, что вы!
– И не детектив-самоучка?
– Я? Нет, конечно, нет.
– Ну, так может, доблестная работница органов правопорядка?
– Никоим образом, – засмеялась она. – А я, что, похожа на милиционершу?
«Никоим образом, – подумал я, – потому-то и можешь быть опасной».
– У вас, следовательно, чисто теоретический интерес к моим способностям, в частности, к тому, смогу ли я отправить человека в мир иной?
– Не чисто теоретический, – возразила она. – Возможно, тут и практически придется кое-что сделать.
Я распечатал пачку сигарет и заметил:
– Извините еще раз, – но вы так весело говорите об этом…
– Да, весело, – кивнула девушка, – потому что не хочу, чтобы кто-нибудь догадался, о чём я с вами говорю. Я думала, вы сразу сообразите. Нет, я не собираюсь, как вы выразились, никого отправлять на тот свет.
Я поднес спичку к сигарете. И вдруг успокоился, почувствовав какую-то внутреннюю тишину – тишину, которую замечаешь, когда неожиданно останавливаются часы.
– Значит, вы имеете в виду себя?
Она рылась в сумочке, ища губную помаду. Наконец нашла ее. Затем незаметным движением руки подтолкнула ко мне клочок бумаги. Мы сидели рядом, и никто другой не смог бы увидеть, что написано на этом клочке бумаги корявыми печатными буквами: «Не пытайся увидеть Зиганшина».
– Но я никогда и не хотел его увидеть, – сказал я.
– Вам этого делать не нужно. У меня назначена с ним встреча на восемь вечера.
– И кто же этот счастливец?
– Он депутат, из комиссии по контролю здравоохранения.
Это мне ничего не сказало, хотя о множестве служащих, которые работали в том или ином правительственном учреждении я знал немного больше среднего жителя столицы.
– Наверное, ему и невдомек, что аспирин УПСА способствует повышению яйценоскости у кроликов?
– Может быть, и невдомек.
– И кто-то не хочет, чтобы вы его просветили на этот счет?
– Не знаю. Я знаю только то, что записку мне бросили на колени минут двадцать назад.
Я вновь взглянул на бумажку. Она была смята так, как если бы ее свернули в комочек перед тем, как бросить девушке на колени. Похоже, она не врала. Да и коленки у нее были что надо – круглые, ровненькие.
– А вы не видели, откуда именно ее бросили? – спросил я.
– Конечно, нет.
И я отчего-то поверил ей. В конце концов сделать это было не так уж и сложно. Я верил также, что в скором времени ее прохладные и тонкие пальцы будут скользить по моей спине. Это было неизбежно. Очередное приключение разворачивалось самым естественным образом, и я очень кстати был снова свободен…
– Кстати, простите за праздное любопытство: вы впервые узнали о том, что некто опасается, как бы Зиганшин не пал жертвой ваших чар? – поинтересовался я.
– Нет, не впервые. – К девушке вернулось самообладание, и голое ее зазвучал мягче. – Сегодня утром мне позвонили. Предупреждение было кратким и доходчивым. Мужской голос сказал, что, если я хочу стать бабушкой и увидеть внучат, мне лучше проваливать отсюда, и немедленно…
– Топорная работа, – заметил я, поморщившись. – Не люблю грубиянов.
– Вот почему я и решила обратиться к вам.
– Как к потенциальному дедушке? – усмехнувшись поинтересовался я.
– Нет, я подумала, что вы поможете устроить мне встречу с Зиганшиным.
Повернувшись в кресле, я осмотрелся. Вокруг нас располагался так называемый высший слой Москвы в тот час дня, когда сюда обычно заходят перекусить и выпить люди, обслуживающие верхние этажи власти. Здесь были советники депутатов, чиновники, военные чины, гэбисты, люди, владевшие тайными пружинами власти и важными секретами. Здесь можно было услышать все, что угодно, в том числе и государственные тайны, которыми обменивались вполголоса, – обстоятельство, способное дать заработок целой армии шпионов, – и вероятно, так оно и происходило. У всех присутствующих был лоснящийся и очень важный вид людей, которые мужественно несут бремя тревог о том, откуда именно к ним поступит очередная тысяча баксов. И неужели эта гладкая попка могла кому-то помешать в столь благородном деле?
Обилие посетителей было нам на руку. За разноголосым шумом вряд ли кто-нибудь сумел бы нас подслушать. Я повернулся к Веронике:
– Может быть, вам это и не понравится, но я люблю знать все заранее. Надеюсь, что с этим Зиганшиным вас не связывают никакие амурные дела? И мне не следует ожидать неприятностей от его супруги или подружки?
Девушка решительно покачала головой:
– Боже упаси!
– Тогда зачем он вам нужен?
– Не знаю, могу ли я вам об этом рассказывать…
Я сохранял терпение, однако меня начал разбирать смех.
Девушка была мне симпатична и казалась забавной – в конце концов, нельзя было требовать от нее слишком многого.
Толстый мужчина, похожий на лавочника, прошел мимо нашего столика, задев мое плечо, и занял место рядом.
Он сразу принялся орать кому-то через весь зал. Я, взглянув на толстяка, подумал, что стоило бы ему пустить кровь из носа, и посмотрел на часы.
Я искренно наслаждался присутствием этой симпатяжки. Мне даже стало жаль, когда пришло время уходить.
Для порядка я решил все же сказать ей все, что думал:
– Милочка моя, сегодня утром вы позвонили мне в номер и попросили о помощи. Не знаю уж, какая горничная вам меня сдала, но я с удовольствием провел время в вашем обществе, и поэтому прощаю эту невинную уловку. Но если бы вам нужна была моя помощь, вы рассказали бы мне о сути дела. Вы же так ничего и не сказали. Коли так, поставим точку на этой загадочной истории с Зиганшиным и запиской. Вы заверили меня, что никакой романтической истории нет и в помине, вы, я вижу, не газетчица и не работаете в ментовской, и поэтому будем считать, что вы просто избрали оригинальный способ для знакомства со мной! На профессионалку вы не похожи… Может быть, вам нужны деньги?
Девушка несколько секунд молча смотрела на меня. Потом губы ее задрожали.
– Я поняла, за кого мы меня приняли. Но я вовсе не из таких. И мне от вас деньги не нужны, наоборот, я готова заплатить вам.
– Деточка моя, я высокооплачиваемый специалист. Вы даже и представить себе не можете, какова моя зарпла…
– Пятидесяти тысяч хватит? – негромко осведомилась она.
Я поперхнулся дымом своего «Кэмела» (наверное, во второй раз в жизни) и уже с интересом уставился на нее. Лицо удлиненное, с широкими скулами и чуть раскосыми глазами, яркие сочные губы, миниатюрный упрямый подбородок, краски на лице немного, но в восемнадцать лет это не воспринимается как недостаток. На открытой шее небольшой золоченый кулончик с камешком типа опала, грудь невысокая, но под лиловым платьем свободного покроя кажется, что у нее крупные соски. Платье не скрывает довольно милых коленок в люрексовых чулочках, ну и что там еще? – лиловые же туфельки-лодочки, замшевая сумочка винного цвета от «Ле Монти»… Интересно, подумал я, а умеет ли она…
Однако она, очевидно, догадавшись о моей неуверенности в ее кредитоспособности, немедленно открыла сумочку и резким тоном сказала: – Полагаю, что этого достаточно, чтобы настроить вас на деловой лад.
Внутри покоилась внушительная пачка купюр оттенка благородно-баксовой зелени. Их там было не менее пяти. В «штуках», разумеется.
– Думаю, что да, – согласился я и быстро прикрыл ее сумочку от чужих и, как правило, любопытных глаз. – Я просто на секундочку задумался, размечтался, знаете ли этак играючи. Но теперь я готов выслушать суть вашего дела. И в первую очередь – откуда вам стало известно о моем существовании?
– Папе посоветовал к вам обратиться дядя Миша.
– Какой еще…
– Михаил Андреевич Гарбузов. Он, кажется, в нефтяном институте работает.
Я уныло покивал головой.
Этот институт в свое время прозывался в народе «Кон-торой Глубинного Бурения», и мне в то доброе старое время пресловутый «дядя Миша» много крови попортил из-за одного валютного дела, но потом мыс ним как-то зауважали друг друга, даже скирюховались, можно сказать. Он, правда, все хотел меня стучать научить, но в этом я его разочаровал.
– Так чего вы с дядей Мишей от меня хотите?
– Нам с папой нужна шляпа.
Я икнул и в упор посмотрел на нее. Она поморщилась и, захихикав, замахала двумя руками: – То есть, я имела в виду, «крыша». Так это, кажется, называется?
– Продолжайте, – буркнул я. – Расскажите, почему вы так решили и кого конкретно вы опасаетесь.
– Для начала я должна вам прояснить, над чем работает мой отец. – С этими словами она полезла в сумочку и извлекла оттуда запаянную ампулу без каких-либо надписей с прозрачной жидкостью внутри.
– Это то, без чего не могут жить миллионы людей.
– Вот как, ваш папуля гонит наркоту?
Она посмотрела на меня, как на умалишенного.
– Вы когда-нибудь слышали о диабете?
– Какая-то такая болезнь… – неуверенно произнес я и поморщился.
– Не какая-то, а очень сложное и тяжелое заболевание. Как вы думаете, почему сахар называют «белым ядом»? Да потому, что так и есть. Сахар – это опасное вещество, содержащееся буквально в любом продукте, от травы до чая и кефира. Его излишнее содержание в крови в течение считанных часов приводит к головокружениям, обморокам, болям, затем к коматозному состоянию, а там и к смерти. Но человеческий организм научился с ним справляться, вырабатывая инсулин. Дозы инсулина, поступающие в кровь, способствуют распаду сахара. Но такое бывает только у здоровых людей. У человека же, больного диабетом, инсулина в крови не образуется. Поэтому ему требуются искусственные инъекции этого препарата. Он просто обязан делать себе уколы инсулина для рассасывания сахара в крови. Таких уколов требуется от одного до пяти в день. От трех до пяти таких вот ампул ежедневно – каждая по доллару за штучку.
Я присвистнул:
– Почище любой наркоты!
– Как вы думаете, сколько на свете диабетиков?
Я пожал плечами, как сделал бы и любой на моем месте.
– Около двух с половиной процентов от общего числа живущих. Не представляете? Ну, скажем, только по нашей стране это почти пять миллионов человек. По всему же свету это около ста миллионов. И всем им ежедневно необходим инсулин, в противном случае этот человек очень скоро выпадет из разряда живущих.
– Антиресное кино… – пробормотал я, подавленный астрономическими суммами глобального масштаба. – Непонятно только, чего это мы тут всякой фигней маемся, перегоняли бы этот самый инсулит…
– Инсулин.
– Ну да, и сбагривали бы его диабетикам, не жизнь была бы, а малина.
– Вы абсолютно правильно мыслите. Но учтите, наш отечественный инсулин отвратного качества и попросту опасен, а производство инсулина за границей сосредоточено в руках нескольких компаний, чей товар сертифицирован Всемирной организацией здравоохранения, и ежегодно на закупку его тратятся колоссальные деньги из федерального бюджета.
Я, кажется, уже начал понимать и почти с убежденностью сказал:
– Не хотите ли вы сказать, что ваш папаша изобрел какое-то свое снадобье, которое лучше импортного?
– Его инсулин приготовлен на основе бычьей сыворотки и обладает способностью вырабатывать в организме антитела, противодействующие образованию сахара в крови. Эти антитела могут жить в организме несколько суток.
Я закурил и с интересом поглядел на нее.
Спустя пару секунд она продолжила:
– С тех пор, как он попытался запатентовать свое открытие, опубликовал свое сообщение в международных журналах, на нас обрушились несчастья. В папу стреляли, залезали к нам в квартиру, подожгли лабораторию на даче, затем последовали два взрыва. Говорят, несчастные случаи. Но и он, и я знаем, что эти «случаи» были подстроены. С нами не желает говорить никто из чиновников, не позволяют даже пройти апробацию в больницах… Вы понимаете, почему нам приходится нанимать кры… крышку?
– Это, деточка моя, называется не «крышей», а охраной. «Крыша» сама к вам приедет, когда у вас будет что укрывать. Единственное же, чего я действительно не по-нимаю, так это почему вам с папочкой до сих пор не ото-рвали головы.
Лицо ее стало серым, и она спросила сдавленным го-лоском:
– Вы… вы это серьезно?]
Милая моя девочка, я ставлю себя на место тех людей, которым вы перебежали дорогу и которые на этой штуке делают сотни миллионов баксов в день, и не понимаю, почему они до сих пор не скинулись на небольшой реактивный бомбардировщик, который уж точно не оставил бы от вашей дачки камня на камне.
– Да, – прошептала она, – тем более, что вещество, которое вы держите в руках, можно изготовить в собственной ванной. Его изобрел мой отец Константин Петрович Табаков. Вероятно, вы никогда не слышали этого имени, а он является одним из лучших фармацевтов в стране.
– Так вы приехали в столицу, чтобы заинтересовать этим изобретением Зиганшина и заручиться благосклонностью комиссии?
Она кивнула:
– Звучит очень просто, но это не совсем так. Отец начал работать над своим изобретением десять лет назад. Тогда государство тратило много денег на синтезирование собственного инсулина, а теперь научные программы урезали и получается, что не имеет смысла продолжать исследования. Отец возобновил опыты на свой страх и риск.
– Но неужели государство не заинтересовалось такой перспективой… А? Может быть, ему имело смысл самому пойти по министрам… М-м-м?
– Вы полагаете, что он никуда не ходил? Когда наконец исследования были завершены и он приехал сюда представить результаты правительству, вы бы только видели, какой беготней его заставили заниматься!
– Могу себе представить.
– Частично, конечно, отец сам виноват. Он большой индивидуалист и не читал этих новомодных книжек о том, как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей. В то же время, как это ни парадоксально, его легко обескуражить. Короче, кончилось тем, что он послал всех к черту и уехал домой, в Усмановск.
– И что же дальше?
– А я поехала сюда, чтобы сделать то, чего не смог сделать он.
Я вернул ей ее ампулку с чувством легкого сожаления.
Конечно, все было отлично придумано, но я не верил ни одному ее слову. Втайне я, как романтичный юнец, мечтал, как в один прекрасный день впечатлительная и привлекательная девушка с обезоруживающей откровенностью скажет мне: «Вы мне очень нравитесь, и я бы очень хотела увидеть, как вы работаете». Просто произнесла бы эти слова, а не кормила байками о небывалых изобретениях.
Мне было жаль расставаться с девушкой – она мне очень понравилась.
– Если вы считаете, что оказались в затруднительном положении, вам нужно обратиться в ФСБ, в милицию заявить, – сказал я. – Ну, или в какую-нибудь газетенку. Если вам повезет, они раздуют эту историю как надо! Сейчас им многое позволяют.
Вероника резко встала, задев столик, и часть кофе из моей чашки пролилась в блюдце.
– Извините, – сказала она резко. – Идея была на самом деле глупая. Но пообщаться с вами было приятно.
Я с симпатией посмотрел вслед удалявшейся стройной фигурке. Икры у нее были просто точеные, да и попка что надо.
После ее ухода ресторан стал необыкновенно скучным.
Может быть, ты был грубоват с ней, сказал я себе. Но в конце концов ты неплохо провел время и никого не обманул. Жизнь так коротка, и в ней ты уже наделал много глупостей. Я сидел и думал обо всем этом, как вдруг несколько мужчин устремились в мою сторону, заполнив и без того узкий проход между столиками. Впереди шел высокий грузный человек, явно главный в этой группе. Я почти был уверен, что сейчас меня толкнут, как уже толкнули в баре.
Мне вообще-то уже порядком надоело, что всякие сомнительные личности пихают меня, как будто повсюду тут развешаны таблички: «Хамить разрешается». Я подготовился к отпору.
И на самом деле, великан не обманул моих предчувствий – кто-то навалился сзади на мой стул и прошелся
рукавом по затылку. Я быстро откинулся на стуле и с радостью услышал непроизвольное «уф», когда спинка моего стула ударила великана в живот. Я вскочил и повернулся к человеку, которого двинул стулом.
– Я дико извиняюсь, – проговорил я очень вежливо и вбухал в свой взгляд всю искренность, какую смог из себя выжать.
Меня тут же схватили за руки его телохранители, и два ствола уперлись мне один в почку, другой в ребро. Я сохранял молчание, неподвижность и учтивое выражение на лице.
Великан посмотрел на меня. Лицо его пошло пятнами, как будто он очень хорошо поел, запил еду хорошим ликером, выкурил хороших сигар, но всего этого было немного в избытке. Его маленькие глазки внимательно изучали меня секунду-другую, сохраняя полную непроницаемость.
Наконец лицо его скривилось в сияющей улыбке:
– Ничего страшного! Всякое бывает.
– Да, в самом деле, – пробормотал я.
Остальные из его компании почтительно ожидали продолжения. Человек, которого я двинул стулом, секунду постоял, затем резко повернулся и пошел прочь. Его спутники последовали за ним.
– Но, Симеон Валерьянович, – почти зарычал один из них. – Только подумайте, какими неудобствами может обернуться эта программа для некоторых политических партий!
– Как говорится, – изрек торжественно великан явно с претензией на то, чтобы быть услышанным всеми и в этом зале, – в преддверии гражданской войны каждый из нас должен работать не покладая рук. Не терять зря времени – вот мой девиз. У семи нянек дитя без застежек.
«Невероятно, – констатировал про себя я, наблюдая за группой, которая направилась к большому столу в конце зала. – Неужели этот дешевый позер и есть великий Зиганшин?»
Взяв сигарету, я полез в карман за зажигалкой. Но зажигалки не нашел, зато нащупал что-то, чего в кармане не должно было быть, – комок смятой бумаги. Я вынул записку и прочел: «Не суй нос в чужое говно».
Мне вдруг показалось, будто после шумной, заполненной автомобильными гудками улицы я очутился в тихой ночи, среди медленно падающего снега… Пока мы сидели в баре, Вероника была слева от меня, я же сидел к ней вполоборота, мой правый карман был почти рядом с краем стола, следовательно, девушка не смогла бы подложить записку. Потом произошло это столкновение с Зиганшиным, и какое-то время вся компания стояла вокруг него.
Возможности подбросить записку не было, если только…