Виктор Елисеевич Дьяков
Чужая правда
8
Огонёк тлеющей в темноте сигареты приближался. Вартан, загнав младших на терассу, притаился возле крыльца, стараясь разглядеть подходившего. Не доходя шагов пять-шесть, невидимый человек остановился и, прислушиваясь, тихо и протяжно свистнул.
– Это ты, Ашот?– вполголоса спросил Вартан.
– Я… Где ты Вартан?– подошедший, вынув изо рта сигарету, всматривался в темноту.
Вартан вышел из своего укрытия на бледный свет, струившийся из-за наполовину залепленных газетами окон. К нему подошёл парень лет восемнадцати, в светлой рубахе и джинсах, с длинным горбоносым лицом и густой шапкой чёрных жёстких волос. Он был высок и гибок, как хлыст – казалось, что если его перегнуть головой к пяткам, изогнётся легко и свободно. Они обменялись рукопожатиями и Ашот, кивнув на светящиеся окна, спросил:
– У вас там, что гости?
– Да директор школы к маме пришёл,– тихо ответил Вартан.
– Ну и что там он?…– многозначительно недоговорил Ашот.
– Не знаю… слышно плохо,– словно оправдывался мальчик.– Давно уже говорят, когда пришёл, ещё светло было.
– Понятно… Наверное уговаривает уехать отсюда?
Вартан опустил голову – ему было стыдно, что он сказал неправду. Тут же вскинув голову, он решительно и зло признался:
– Ещё как… прямо из кожи лезет. А мама ему – нет, и всё. Никуда, говорит, не поедем и права не имеете нас гнать.
– Давай отойдём,– Ашот потянул мальчика за рукав в сторону от света и от веранды, так как брат и сестрёнка Вартана, то и дела высовывали оттуда свои рожицы, слушая о чём они говорят.
– Слышь, Вартанчик, курнуть не хочешь, кайф словить?– спросил Ашот, когда они отошли.
– Чего курнуть, план?… Не, я не буду,– Вартан смущённо замотал головой.
– Как хочешь, а то ведь… Знаешь сколько один такой косяк стоит?– Ашот помахал рукой с зажатой между пальцами сигаретой.– А тебе бесплатно, цени,– Ашот с наглядным наслаждением затянулся и, явно желая произвести впечатление на мальчика, медленно выпустил дым.– Вишь, ни один комар не пристаёт… Ладно, хорошего помаленьку,– он затушил недокуренную "косую" сигарету и бережно спрятал её в карман рубашки.
Эффектное дымоиспускание Вартан не оценил, так как они вышли из полосы света, но комары действительно как будто не желали вкушать попутно с человеческой кровью никотин с анашой. Вартан был намного ниже Ашота. Чтобы не задирать голову при разговоре он несколько отступал назад, а его собеседник, напротив, наровил подойти ближе, и так они пятились вдоль дома.
– Ну, так ты, что надумал-то насчёт моего предложения?– спросил наступая Ашот.
– Знаешь, нет… не могу я сейчас ехать с тобой,– в очередной раз сделал шаг назад Вартан.
– Да я же не говорю что сейчас. Я и сам ещё не знаю, когда поеду. А если потом?… Пойми такому парню как ты здесь ловить нечего. Хочешь я с твоим поговорю?
– Нет Ашот, не надо, я не поеду. Школу закончить надо… и родителям помочь,– продолжал оправдываться Вартан, но уже не пятился, а встал как вкопанный, ибо дальше начинался заросший бурьяном огород.
– Да брось ты… зачем она сейчас нужна, эта школа? Восемь классов у тебя есть, и хватит, больше не понадобится. А мне, сам знаешь, как надёжный напарник нужен, компаньоном моим будешь. Мы ж такие бабки с тобой срывать будем.
Вартан несомненно был польщён – слова старшего и авторитетного парня будоражили самолюбие мальчика. Но он снова проявил непреклонность:
– Нет Ашот, я от родителей сейчас уехать не могу. Без меня тяжело им будет. Отец за бабушкой поехал, а она у нас болеет… Не могу я.
– Как знаешь,– разочарованно проговорил парень.– Давай присядем.– Они сели на поваленный столб, когда-то державший отсутствующий теперь плетень.– Знаешь, если бы у меня были отец и мать, может я бы тебя и понял, а так…
– У тебя же есть дядя и его семья.
– Есть-то есть…– неоднозначно произнёс Ашот, но добавил уже твёрже.– Потому я и с ними пока… Но насовсем – нет, ни за что не останусь. Как устроятся, сразу назад, в Москву рвану… Они же все как слепые, вроде глазами смотрят, а не видят ничего, хоть дядя мой, хоть твои родители. Ты не обижайся, но они все не понимают, что сейчас жить, как они жили, нельзя.
– Как это… А ты что знаешь как надо?– обида за родителей слышалась в скептическом вопросе мальчика.
– А ты зря не веришь мне, я действительно знаю. Я видел, как сейчас люди живут по новому, какие башли зашибают, и не втихаря, а в открытую… И поверь, ничего здесь, в этой дыре у наших не выгорит, если они и дальше также вести себя будут.
– А как же надо?– по-прежнему недоверчиво, но с интересом спросил Вартан.
– Я как здешних куркулей увидел, сразу понял – не дадут они нам здесь спокойно поселится. Тут совсем другую политику надо вести. Нам ведь чего надо-то? Прописку. А им, чтобы нас тут не было. Вот и договорились бы, навродь брака фиктивного: они нас тут прописывают, а мы бы все где-нибудь в Пятигорске, или Ессентуках попристраивались… В Москве ведь многие наши так делают, прописаны в Подмосковье, или даже дальше, а сами в Москве живут, дела делают… Я к дядьке было сунулся, также вот объяснил, да разве его пробьёшь, честный очень. Задумал здесь пошивочную мастерскую организовать. Во… как ребёнок несмышлёный, ей-ей… Разве дадут ему здесь… и никому из наших не дадут… Не понимает. А портной он классный. Я ж говорил тебе, он в Баку в военном ателье работал, на генералов мундиры шил… И зачем в эту дыру понесло,– Ашот в сердцах плюнул и тоскливо посмотрел на желтеющие огоньки близлежащих домов.
– А куда же нам ехать… нас ведь и так нигде не принимали?– недоумённо и в то же время с отчаянием спросил Вартан.
– Да никуда. Не надо было вообще дёргаться. Сидели бы как сидели под Москвой. Со временем как-нибудь бы там прописались.
– Это тебе рассуждать хорошо. Ты же там почти и не жил, в пансионате, в Москве всё пропадал. А мы, знаешь, как в зиму намучились. Холодно, сортир на улице… спали, сверху матрац, иначе замерзали. Малыши из простуд не вылезали, а старики…
– А знаешь, почему вы так мучились, а я нет?– перебил Ашот.– Потому что у моря погоды ждали, что кто-то к вам придёт, накормит и обогреет. А кто не сидел, а дела делал, тот не мёрз, не болел и кучу бабок огрёб… Ишь, по специальности им работу подавай. По сорок-пятьдесят лет прожили, а не понимают ничего. Какая специальность, когда кругом сокращения. Вот у меня никакой специальности, да и на кой она нужна сейчас. Знаешь, сколько я в Москве зашибал, пока вы там от холода и сырости загибались?… Сейчас крутиться, торговать надо?
– Мои мать с отцом не для того учились, чтобы за прилавком стоять,– мрачно но гордо повторил Вартан то, что не раз слышал в разговорах родителей.
– Во-во, и мой дядька тоже примерно так шурупит… А я вот стоял за этим самым прилавком, и знаешь по-скольку имел?
Вартан затаил дыхание, он даже подался к собеседнику и с интересом спросил:
– По-скольку?…
Со стороны улицы послышались девичьи голоса и громкий смех. Компания из нескольких девочек-старшеклассниц проходила мимо в сторону центра станицы. Ашот словно забыл о Вартане, всматриваясь в силуэты удалявшихся довольно крупных школьниц. Наконец он словно очнулся и обратился к немало удивлённому его поведением Вартану:
– Единственное, что здесь стоящее, так это биксы… Даа, дети природы, как говорит Самвел. Лучшее, что есть у русских в их нации, это их бабы, девчонки. Мужики у них так себе, или бухают по-дурному, или ни рыба, ни мясо, деловых мало. Самвел мужик умный, он во всём этом во как секёт. Помнишь Самвела?
– Какого Самвела?
– Ну, солидный такой, с лысиной, лет сорок ему. Он часто в пансионат приезжал. Он наш земляк, с Баку, лет десять уже как в Москве живёт, женился там. Вот у него, я понимаю, шар варит, так варит. У него в Москве сейчас четыре палатки коммерческие, одна даже у самого дворца спорта Олимпийский. Я ведь у него работал, товар помогал развозить, разгружал, и за продавца стоял, в общем, на подхвате был и вообще…– последнее слово Ашот произнёс со значительным полунамёком, дескать, всё рассказать не могу.
– Шестёркой что ли, подай-принеси?– мальчик полунамёка не оценил и спросил с ехидцей.
– Что-что… шестёркой?– переспросил с усмешкой Ашот.– А ты знаешь, сколько он мне плател за такое шестерение?… По восемь-десять штук… Секёшь какие бабки он сам имеет, если мне по столько отстёгивал. У него там всё на мази, друзья, знакомые, шуры-муры. Продавщицами у него русские девчонки работают. Клёвые тёлки… Он их всех… Секёшь?
– А чегож он своих-то не берёт? Вон у нас сколько народу работу найти не могли.
– Коммерция Вартанчик, у неё свои законы,– вздохнул Ашот.– Он бы взял, свои-то конечно надёжнее, но когда в той же палатке армянин, или армянка сидят, выручка уменьшается. Я сам, когда за продавщицу оставался, видел, как сразу рыла многие воротить начинали. В Москве тоже куркулей вроде местных, как собак нерезаных. А так, когда русская стоит, поди узнай, кто хозяин. Платить им конечно приходится, и порядком, но уж зато он их всех четверых… когда захочет,– Ашот сделал характерный жест одновременно обоими руками к нижней части живота.– Вот он живёт, так живёт. У него Жигуль белый, шестёрка, так он недавно ещё и "Вольво" купил, иномарку шведскую, классная тачка, тёмно-синяя, блестит вся. Дом загородный недалеко от Москвы строит, ещё в одном месте два гектара у него…
– И как это он так сумел?– недоверие слышалось в словах мальчика.
– А вот так, крутился… Ничего просто так не делается. Вот у него, и прописка московская, и женат на москвичке, а всё равно всё с бою даётся… тому дай, этому дай. Конечно и к национальности прикапывались, сволочи… Дом и землю, которые он на свои деньги купил, на жену записать пришлось, а так ни в какую не получалось.
– У нас в Кировобаде тоже и машина была, и дача,– грустно вспомнил Вартан.
– Дядя тоже в Баку хорошо заколачивал, "волжану" имел… Чёрт этих комаров принёс, теперь кранты, зажрут… Всё, что было уже никогда не вернётся. Пусть эти азеры теперь сами на себя работают, своими руками, которые у них из жопы растут, своими головами бараньими думают… Плохо, что и у нас народ такой упёртый, только и знают работать, да копить, и копейки для дела не выпросишь. А деньги они не должны лежать без дела, они работать должны. Сейчас такие как Самвел учителя нужны. Знаешь, какую я у него школу прошёл? Не физику с химией, а как жить надо. Нет, здесь я не останусь, в говне этом. Хоть бы твоя мать с этим директором договорилась, дядка к берегу бы, наконец, пристал, и я со спокойной совестью отвалю…
– А может останешься?… Нам тут без тебя… Пацанов-то у нас… всё больше мелюзга.
– А вы главное, не мохайте, чтобы не вы, а вас боялись, будут боятся, будут уважать. А мне тут что делать, ждать пока в армию заберут? Нет уж… У Самвела я и бабки заработаю, и ни в одном военкомате числиться не буду.
– Как же это… а жить то где будешь?
– В том-то и дело, Вартанчик, что шикарней всех жить буду. Бабки будут – всё будет, квартиру снять в Москве не проблема, девочек каких хочу и сколько хочу… Со временем и своё дело организую. Вот увидишь, года через два-три на своей машине сюда приеду… Прикачу на иномарке и к дядьке. Получай, дядя Серго подарок, швейную машину, самую дорогую, импортную… У него глаза на лоб вылезут,– Ашот сладко причмокнул, будто смаковал что-то вкусное.
– Через два года?– недоверчиво переспросил Вартан, и стал хлопать себя по ноге – в штанину залетел комар.
– Не веришь… да знаешь, как сейчас бабки быстро делают? Знаешь, чечены какие бабки срывают и с каким шиком домой приезжают? Молодые совсем, мои ровесники.
– А я слышал, что они деньги грабежом и обманом делают,– неуверенно возразил Вартан.
– Ой, Вартанчик, я тебя умоляю… А нас разве не ограбили, не обманули? Так что всё это мура. Вот и у меня мысля, свою команду из стоящих армянских ребят сколотить. В одиночку в Москве делать нечего, как ты говоришь, только в шестёрки.
– Не, Ашот, я не смогу. Там, наверное, постарше быть надо.
– Да брось ты. Знаешь, с каких лет чеченские мальчишки уже начинают дела делать? В твои годы они уже настоящие бойцы. У кого если и есть чему учится так это у чечен. Вот это народ так народ, никому спуску не дадут. Вон сколько армянских женщин азеры на силу взяли, когда погромы были. Да если бы с чеченками кто такое посмел сделать, чечены такой бы газават устроили… тысячу лет мстили бы. А наши… ааа, одно слово козлы,– Ашот в сердцах махнул рукой.
– Не, Ашот, отец с мамой говорили, что культурным нациям нечему учиться у некультурных,– твёрдо возразил мальчик.
– Да выбрось ты эту муть из головы. Сейчас они, эти некультурные по пятьдесят тысяч в месяц наваривают, а твоя культурная и образованная мать, даже если и устроится здесь в школу, больше двух не заработает.
Вартан угрюмо молчал, и это было красноречивее любых слов. Ашот смекнул, что больно задел мальчика и заговорил мягче:
– Ладно, Вартанчик, ты это… не обижайся. Ты подумай ещё. Я тебя не тороплю. Не сейчас, так потом, когда школу кончишь. Запомни: я тебя всегда жду. Я тебе адрес Самвела оставлю, если что, напиши, он передаст… А здесь нет. Что тут делать?… Разве коноплёй заняться. Так всё одно не дадут. Я дядьке как-то посоветовал, она же тут кругом растёт. Так он меня чуть дубиной не огрел. Биксы, конечно, здесь клёвые, бурёнки есть, что надо. Но тоже, гляжу, ничего не выйдет. Воспитание у них тут неподходящее, да и с местными, этими лохами, дело иметь придётся. Двум-трём, я, конечно, нюх протараню, но их же тут много…
Ашот нажал на кнопку своих электронных часов, осветил циферблат, присвистнул и поднялся с бревна:
– Ладно пойду, а то дядька опять волну погонит. Каждый день стращает, что зарежут тут… Да я сам кого хошь…
Вартан тоже встал и понуро поплёлся следом. Проходя мимо окон, Ашот тихо, себе под нос, что бы не расслышал мальчик, ворчал:
– И чего там рассусоливают?… Грамотные слишком, говорят много, а толку никакого.
Он усмехнулся своим мыслям, приветственно махнул рукой на прощанье Вартану и своёй гибкой, пружинистой походкой направился в темноту.
А за окнами будто совсем позабыли о времени, не ощущали его. Разве что гость выглядел усталым – словесная борьба его измотала, но своих позиций он, конечно, сдавать не собирался:
– … Выход, мне кажется, один. Как я уже говорил, пожить врозь, отдохнуть друг от друга. Надо же когда-нибудь это сделать, разойтись, и сейчас самый удобный исторический момент, обрезать эту искусственную, инородную и для вас, и для нас пуповину…
Женщина, конечно, уже давно поняла, что её гость, директор школы и станичный атаман в одном лице, не уступит, но как натура, отзывающаяся в первую очередь чувством, а потом уже разумом, до последнего продолжала на что-то надеяться, убеждала, просила, срывалась на крик, вновь умоляла. Но долгий спор в конце-концов подошёл к логическому завершению. Гость встал и нетвёрдо ступил по направлению к двери, и здесь женщине окончательно изменила выдержка:
– Нет… вы не можете так уйти!… Разрешите нам остаться, ну пожалуйста!… Мы всё, всё сделаем, как вы скажете… молодёжь приструним. Мы тихо, клянусь вам, тихо здесь будем жить, только не гоните, позвольте нам!…
– Ну что, вы, это же неосуществимо, то, что вы обещаете. Заставить кавказцев жить тихо и смирно всё равно, что отучить собаку лаять, или корову мычать. Ещё раз извините, но могу вам только посочувствовать,– старик круто повернулся к двери.
