Виктор Далёкий
Виолетта, или Девушка со шрамом
– Я еще не расплатился с банком за квартиру. Мне оставалось платить полгода.
– Пойдем, может быть, мы успеем что-то спасти.
– Не исключено, что нас здесь тоже ждут, – сказал Грэмми.
– И что мы будем делать?
– Не знаю, – сказал он и подумал: «Зачем я в это ввязался? Вот уж воистину, не искушай судьбу – она сама тебя искусает».
Из окна квартиры вырывались языки пламени. Горела мебель, костюмы и радиоаппаратура. Волосы на голове у Грэмми шевелились. Языки пламени уменьшились, из окна повалил черный дым.
Подъехали машины пожарников. У сбежавшихся зевак пожарники спрашивали, есть ли кто в горящей квартире.
Игорь понимал, что-то сгорело главное. И не квартира, а прошла жизнь.
– Это я во всем виновата, – сказала Виолетта огорченно.
– Причем тут ты? – спросил Грэмми, понимая, что отчасти она права. – Поехали отсюда.
Он завел мотор, надавил на газ и покатил с пожарища.
– Куда мы едем? – спросила она.
– В гостиницу. Здесь недалеко на набережной есть приличная гостиница.
Они двигались с начала по улицам города, потом выехали к реке, переехали через мост, нырнули под него и покатили по набережной, но уже, с другой стороны. Через несколько минут они подъехали к высотке. Грэмми подъехал к стоянке машин, которая располагалась напротив гостиницы. Виолетта не знала, что здесь есть подземная парковка.
– Мы в гостиницу, – сказал Грэмми знакомому охраннику, стоявшему у въезда на гостиничную парковку.
Они оставили машину на парковке и поспешили в гостиницу. Поднялись по ступенькам, Грэмми открыл массивную дверь, пропустил Виолетту вперед, и они оказались в холле с коврами, мраморными колоннами, блестящей, полированной мебелью и позолотой. Грэмми взял Виолетту за руку и подвел к стойке администратора.
– Привет, – сказал он администратору, очень симпатичной девушке за стойкой. – Нам один двухместный номер.
– Два одноместных, – поправила его Виолетта.
Администраторша сделала большие глаза и посмотрела с удивлением на Грэмми. Он кивнул.
– Игорь, но у нас нет ни одного номера, – сказала она.
– Люда один номер.
– Все занято.
– Не может быть.
– Я тебе точно говорю. У нас номера бронируют за месяц.
– Любочка, нам можно какой-нибудь попроще.
– Ты же знаешь, у нас таких нет, – с апломбом сказала администраторша. – Все номера «Люкс», апартаменты и так далее. Спроси в «Якоре», – повела она пальчиком в сторону другой гостиницы на набережной. – У них что-то может быть.
– Спасибо, ты, как всегда очаровательна.
– Ты завтра в клубе поешь?
– Должен петь. Приходите, – сказал Грэмми.
Администраторша оценивающе посмотрела на Виолетту, ее платье, колье, как это умеют практичные девушки, слегка поморщилась, увидев шрамы на лице, и отвела взгляд, оставаясь недовольной.
Грэмми попрощался с ней, взял за руку Виолетту, чтобы показать свое отношение к ней администраторше. Это выглядела как явная интрига. И он представил, как та смотрим им вслед и думает: «Зачем она ему такая».
За время пока он катался с Виолеттой он привык к ней, ее внешности и шрамы его не трогали. С одной стороны, она была очень симпатичной девушкой, с другой стороны, лицо у нее казалось так испорчено, что вызывало отторжение. Виолетта шла с ним всегда с правой стороны, так чтобы он не видел изуродованной части ее лица. И в машине она сидела справа. Он приходил в гостиницы и рестораны с разными девушками. Но с такой, которая носила на лице шрамы никогда.
– Здесь недалеко, – сказал он и показал вправо. – Тоже на набережной.
Темнота скрывает шрамы
Они шли вдоль набережной.
– Красиво, – сказала она и кивнула на воду всю в томных огнях полуночи.
– Сейчас посмотришь, как это выглядит сверху. Гостиница находится на десятом этаже, а еще выше бар «Мерси». Шикарное место.
В этот момент Виолетта заметила, что он держит ее за руку, и она впервые не отнимает у него руки. В гостинице ее взяли за руку, потому что так было нужно, чтобы та девушка-администратор подумала, что они вместе. Если бы она так подумала, то и вопросов к ним не возникло. Почему он с ней возится, почему водит с собой и хочет помочь. Это чисто человеческое качество или что-то еще. Наверное, он хороший человек. И она о нем плохо думала, когда он со сцены спускался весь облепленный девушками с выражением лица обласканного порочного мальчика.
Ночь искажает пространство, поэтому она любит ночь больше чем день. Она дитя ночи. Днем виден ее недостаток, а ночью все иначе. Тени скрадывают предметы и плохое могут сделать хорошим, а хорошее плохим. Человек хочет сделать тебе услугу, оказывает внимание, а тебе кажется, что он от тебя чего-то хочет. Ночью особенно в клубах кажется, что ты всех знаешь и тебя все знают. Общаться проще. И помогает алкоголь, как деформатор отношений. Ей показалось, что она сейчас хочет алкоголя, чтобы обострить те чувства, которые она испытывала ко всему вокруг. Камень, вода и вот этот гранитный парапет, через который можно упасть. Да, через него в любое время можно упасть и совсем пропасть в бездне воды без следа или приблизившись в последний момент очнуться от его завораживающего гипнотизма и отпрянуть. Задуматься в ночи, на границе дня и ночи о жизни и понять, как она интересна и важна, что чего-то еще не сделано, не испробовано. Ее жизнь была именно такой. Она как будто шла по границе чего-то, по краешку хребта или пропасти и ее манило то в одну сторону, то в другую, а она шла по неровной линии своей жизни.
– Нам сюда, – сказал Грэмми, когда она подошли к современному зданию новой высотки.
Они подняли по ступенькам. Он открыл стеклянную дверь, и они вошли.
– Здравствуйте, – сказал Грэмми. – Катерина сегодня не работает?
– Нет, сегодня моя смена.
– Нам нужен номер.
– Пришли бы на полчаса раньше или позвонили.
– Вас, кажется, Наталья зовут?
Девушка кивнула.
– Помогите нам как-нибудь.
– Не знаю, чем вам помочь. Свободных номеров нет.
– Нам на одну ночь. Мы утром уедем.
– Я понимаю, – сказала администратор, глядя в экран компьютера, который подсвечивал ее лицо голубоватым светом.
– Есть один номер. Забронирован за итальянцем Фредериком Конти. Сегодня бронь заканчивается в двенадцать часов. Но вам придется подождать. Он может опаздывать. Зайдите в час или в два ночи.
– Нас это устраивает. У вас на двадцатом этаже есть бар «Мерси», который работает до трех ночи.
– Да, пройдите на лифт, – показала рукой администратор, предлагай им отправиться в бар.
Они на лифте поднялись на двадцатый этаж.
Там стоял распорядитель и он спросил:
– Что вы желаете?
– Столик с видом на Москву.
Он кивнул и повел их по лестнице вверх. Там было несколько лестниц, которые вели на антресоли. Распорядитель показал им на отдельный столик около панорамного окна.
– Это то, что нам нужно, – сказал Грэмми и поблагодарил распорядителя кивком головы. – Здесь лучшие десерты по всей Москве. Разнообразный выбор. Мне больше нравятся десерты со свежими ягодами.
Грэмми отодвинул стул и предложил Виолетте сесть.
За это она ему была очень благодарна и просияла. На лице ее появилась едва заметная улыбка. Но и этого оказалось достаточным, чтобы воодушевить Грэмми.
– Для начала предлагаю салат, орешки и пиво.
Виолетта кивнула. Ей очень понравился вид на Москву. Полдвенадцатого и все же Москва жила. По мосту Москвы-реки шло довольно оживленное движение. Гирлянды огней поясом охватывали мост. Россыпь огней сверкала и уводила взгляд куда-то к горизонту. Машинки бежали по мосту словно игрушечные, с батарейками или заводные. В них не было ничего настоящего. Они двигались, словно муравьи по проторенном маршруту в противоположных направлениях по узкой дорожке моста. Картина завораживала. На нее можно было смотреть бесконечно и думать о жизни.
– Нравится? – спросил он.
Она кивнула.
Подошел официант. Грэмми сделал заказ. Хорошо вышколенный официант кивнул и отошел. Он даже ничего не стал записывать. Они сидели на диванчике и смотрели на играющий огнями город. Огни жили своей жизнью. Они мигали и меняли яркость. Виолетта не сразу поняла, что это дымок от каких-то труб города или от низких разрозненных туч. Официант принес заказ, две бутылочки пива и орешки. Он открыл пиво и налил им напиток в фужеры. Грэмми поднял бокал и предложил чокнуться.
– За чудный вечер, – сказал он.
Пусть так, – сказала она, испытывая сомнение, что вечер чудный.
Они принялись пить пиво и есть соленые фисташки.
– К салатам я предлагаю взять вина или коньяк. Хотя водка здесь самая лучшая.
– Она посмотрела на него заинтересованно и сказала. – Если водка здесь такая же как этот вид из окна, я бы предпочла водки.
– Это интересно, – сказал он.
– Водки и салаты, как договорились, – попросил официанта Грэмми.
Они сидели и смотрели друг на друга, как будто раньше друг друга не видели.
Виолетте не очень хотелось водки. Она стеснялась пить с новым человеком. – Если бы Жора ей предложил, она бы сейчас не отказалась. Он никогда не распускал руки. Но она уже согласилась, и делать было нечего. Ей хотелось понять, что значит хорошая водка по словам Грэмми.
Официант принес на подносе водку в стопочках. Рядом с каждой стопочкой лежала веточка свежей мяты.
– Надо выпить, взять веточку мяты, понюхать и скушать ее, – пояснил Грэмми.
Виолетта взяла стопочка в правую руку, в левую взяла веточку. Одним глотком выпила водку, понюхала мяту и съела веточку.
Официант посмотрел на нее заинтригованно, с восхищением и ушел. Грэмми посмотрел, как она это сделала и подумал: «Кого она хотела больше удивить, меня или официанта?»
– По-моему он был тронут тем, как лихо ты выпила водку, – сказал Грэмми. – И тоже одним глотком выпил свою стопку. – Я не люблю, когда водку цедят сквозь зубы. А вы… То есть, ты… В общем, ты выпила свою стопку элегантно, лихо и показательно. Если не сказать с неким вызовом.
– Меня папа научил так пить водку. Он хотел мальчика, но у него родилась девочка. Он меня воспитывал, как мальчишку. Я даже в школе заступалась за своего мальчика. Но у него не получилось сделать меня мальчиком. Как-то мы сидели за столом, и он рассказывал, как нужно пить водку. И показал, как одним махом, опрокидывая стопку. А потом я его этим развлекала. Хотя из крепких напитков я предпочитаю ликеры. Их можно вообще не закусывать, муссировать во рту и по ощущениям приобретать летучесть.
– Ты не сказала, понравилась тебе водка?
– Водка хорошая, пьется легко, как вода.
– Как ты относишься к коньяку? Его можно закусывать шоколадом или фруктами.
– Да, в нем есть определенный лоск. Но это тоже мужской напиток. Я люблю сухое вино или крепленое.
– Не знал, что в вашем лице я найду знатока напитков.
– Можете не сомневаться, что это не так. Я не знаток, а ценитель. Многие коктейли перепробованы и прошлые Кровавые Мери, и Отвертка и новые, которые рассчитаны на любителей путешествовать с такими ингредиентами, как виски, ром и тому подобное. Раньше нравились разноцветные, трехслойные, четырехслойные, пяти и шестислойные коктейли. Там свое искусство, чтобы слои не перемешались.
– Тогда еще водки? Хочу посмотреть, как ты опрокидываешь стопку. Мне понравилось. В этом есть какой-то шарм и характер.
– Я не буду. Хочу насладиться тем состоянием, которое испытываю.
– Ну а я себе закажу… – сказал Грэмми и увидел, как недовольно поморщилась Виолетта. – Пожалуй, с тобой не напьешься, – добавил он.
– Это точно, – улыбнулась Виолетта.
– Пожалуй, я не буду водку.
Игорь поймал себя на том, что неосознанно говорил с ней то на «вы», то на «ты». Ему показалось, что эта девушка начинает им управлять, и он с удовольствием ей отдает пальму первенства. Он еще не понял, зачем это делает. Может быть, для того, чтобы выбрать момент, эффектно вырваться вперед и оставить ее далеко позади, как это он делал много раз.
Игорь поманил рукой официанта и попросил десерт. Он выбрал кофе, она зеленый чай. Он выбрал суфле с вишенкой, а она с клубникой.
– Десерт здесь действительно отменный, – сказала она, – едва попробовав принесенное блюдо.
– Я же говорил.
Они болтали ни о чем и не заметили, как прошло время. Виолетта почувствовала, что вполне насладилась, десертом и полетным состояния ожидания, прикасающегося к ней счастья. Грэмми чувствовал, что ему нравится болтовня с ней. Виолетта оказалась умной, эрудированной девушкой. Когда он посмотрел на часы, то удивился тому, сколько было времени.
– Однако, третий час, сообщил он. – Хорошо бы узнать, как там наш итальянец прилетел или нет. – Хорошо, чтобы у него рейс отложили.
– Я заплачу, – сказала она и открыла сумочку.
– Давай не будем соревноваться, у кого денег в кармане больше, – усмехнулся он.
– У меня карточка.
– Фотокарточка? Красивая? – шутя, спросил он.
– Нет, электронная, – показала она карточку.
Он принял счет от официанта и расплатился наличными.
Они поднялись и на лифте поехали на первый этаж к администратору. На месте ее не оказалось, но как только они появились у стойки, она появилась из помещения, расположенного сзади стойки.
– Это снова мы, – сказал Грэмми. – Итальянец не завещал нам номер на сегодняшнюю ночь?
– Звонка не было. Могу разместить вас на одну ночь. Давайте паспорта.
Грэмми достал паспорт и посмотрел на Виолетту. Она раскрыла сумочку и искала документ. Нашла паспорт и положила его на стойку. Администратор взяла паспорта, сняла с них копии и попросила заполнить анкеты. Вернула паспорта, посмотрела анкеты и дала им электронный ключ от семьсот двадцать шестого номера.
– Седьмой этаж, – сказала она и назвала сумму.
– Спасибо, – улыбнулся ей Грэмми, расплатился, забрал ключ, и под руку с Виолеттой направился к лифту.
– Почему так торжественно? – спросила Виолетта, не отнимая свою руку.
– Для самоощущения, – сказал он, понимая, что ему сейчас было важно, чтобы она не освободила свою руку из его ладони. Не осознавая того, он ее приручал к себе. Так поступают со зверями, животными и детьми, когда хотят получить их расположение. Этим он как бы говорил, видишь, я не причиняю тебе ничего плохого.
Они приехали на седьмой этаж. Грэмми открыл ключом дверь и пропустил Виолетту в номер.
– Спасибо, – отвечая на его вежливый жест, сказала она. – Мне нужно срочно принять душ.
– Я бы еще чего-нибудь выпил, – сказал он, закрывая дверь. – Интересно, что тут у нас есть, – произнес он, заглядывая с предвкушением в бар. Интуиция его не подвела и на этот раз. – О!.. У нас есть все, чтобы провести хороший вечер. Пиво, орешки, чипсы, вино, коньяк, шоколад. И еще… Яблоки, мандарины, есть даже замороженная клубника.
Похоже, она его не слушала, потому что оставила в кресле сумку и пошла в ванную. Не дойдя до двери, вернулась и взяла сумку в руки.
«Не доверяет», – подумал он.
– У меня там косметичка и все, что нужно, – сказала она и ушла в ванную.
«Она чуткая и понимающая. По выражению лица поняла, что мне неприятно, что она забирает сумку, выказывая недоверие, и поэтому сказала о косметичке», – подумал он.
Не теряя времени, он принялся сервировать стол. Яблоки и мандарины положил в вазу. Клубнику распаковал, удаляя целлофан, и поставил рядом в пластмассовой форме. Поставил на стол бутылку вина, шоколад.
Из ванной слышался плеск воды. Он заглянул в шкаф. Там висели два белоснежных пушистых халата. Он взял одни, подержал его рукой рядом с собой. Халат был отглажен, и висел на вешалке с завязанным поясом так, как будто в нем уже кто-то находился, какое-то невидимое существо. Он снял его с вешалки, повесил вешалку обратно в шкаф и снова посмотрел на халат, который держал за ворот, на себя в зеркало, улыбнулся и, оставшись довольным, подошел к двери в ванную комнату. Постучался и прислушался. Плеск воды уменьшился и послышался встревоженный голос Виолетты:
– Что-то случилось?
– Это мы, – сказал он.
– Кто мы?
– Я и еще одно белое, пушистое и очаровательное существо.
– У нас гости?
– Нет. Это предмет, который выглядит очень импозантно и хочет тебя обнять искренно и страстно. Кроме того, он жаждет, чтобы ты в него внедрилась… Я бы даже сказал, облачилась. – Он сделал паузу и добавил. – Здесь изумительные белые махровые халаты.
– Он мне будет сейчас кстати… – сказала она, открыла дверь и высунула из двери руку. Кроме того, она кистью сделала хватательные движения.
Он прикоснулся к внешней стороне руки нежным халатом. Рука развернулась, взяла халат и исчезла с ним в ванной.
– А где спасибо? – спросил он. – Я здесь, понимаешь ли, не сплю, ищу разные способы, чтобы угодить даме. А она мной пользуется, как банным мылом.
– Спасибо, – послышался короткий ответ.
– Это другое дело.
Когда она вышла из душа, он сидел в кресле у сервированного столика, весь погруженный в белоснежный махровый халат. Удивление на ее лице заставило его дать пояснения.
– Получается, что я первый предложил между нами халатные отношения, то есть не официальные, а располагающие к неформальному общению. И сам же им не соответствовал. Поэтому я снял костюм и облачился подобающим образом. Перед этим, я, кстати, сервировал стол для приятного время препровождения.
– Вижу.
– Будьте любезны, садитесь. – Он приподнялся, взялся за спину поставленного для нее кресла и галантно показал рукой на сидение. – Садитесь поудобнее.
Она села. И он сел.
– Приступим к трапезе и да возрадуемся напиткам. Предлагаю коньяк.
– Я бы предпочла вино.
– Это будет следующий шаг.
– Кто-то хочет меня споить?
– Ни в коем случае. Просто мы готовимся к задушевному общению.
– И зачем это кое-кому надо?
– Раз уж мы попали в одну лодку, то мне хотелось бы узнать человека, которого подобрал в реке времени, можно сказать, спас из водоворота событий, и плыву по течению воли судьбы.
– Ладно, коньяк, так коньяк. Только на самом донышке.
Он разлил коньяк по фужерам так, чтобы темно-янтарная жидкость могла, волнуясь, плескаться по стенкам, когда берешь в руки стекло.
– Я налил как раз, чтобы фужер не казался пустым и имел перспективу быть наполненным. Предлагаю выпить за нашу встречу.
– Не возражаю.
– На брудершафт? – шутя, добавил он.
– Преждевременно, – улыбнулась она.
Они выпили. Она сделал это по-другому, поплескав благородную жидкость по краям, вдыхая ее запах, глотком поместила коньяк в полость рта и, муссируя медленно крохотными глоточками сцеживая через глотку в пищевод и провожая на самое донышко себя самой.
– Браво, – сказал он. – И коньяк ты тоже пьешь, как истинный ценитель, – и протянул ей развернутую шоколадку.
– Спасибо, – взяла она шоколад. – Это все папа.
– Ты, наверное, любишь отца?
– Очень, он многое для меня сделал. Когда мы остались вдвоем, он окружил меня такой заботой, что я не нуждалась ни в чем.
– А что случилось с мамой? – спросил Игорь, зная, как разговорить человека и забраться к нему в душу, открывая все запертые двери. Кроме того, ночь всегда к этому располагала, как и приятная обстановка, которую он создавал.
Она замолчала. Он не торопил ее. Ножом порезал красное яблоко и протянул ей дольку. Она понимала его. И оценила этот его шаг. Прежде, чем что-то взять, нужно что-то дать. И он делал именно это. К тому же яблоко он предложил ненавязчиво, а так словно расширял ее выбор, вел по кулуарам с расставленной по углам закуски. Не получив ответного движения, он положил яблоко на стол, открыл и протянул ей, чтобы она выбрала клубнику. И она это сделала, взяв самую крупную ягоду, которая всем своим видом просилась, чтобы ее отведали.
– Я попробую угадать, – сказал он. – С ней случилась какая-то беда.
Она как бы вся вздрогнула и зрачки, казалось, сузились, потому что воспоминания мгновенно перенесли ее в то время, когда произошло страшное событие для их семьи. Ему показалось, что слезы заблестели у нее в глазах.
– Мне было четырнадцать лет… – Она замолчала, голос ее дрогнул. – Я бы предпочла еще выпить вина…
Он понял ее состояние, открыл бутылку вина и придвину к фужеру.
– Я бы сполоснул фужер водой для полноты наслаждением следующим напитком, – предложил он.
– Не нужно, – попросила она.
Он налил ей в фужер вина. Себе он налил коньяк. Они подняли фужеры, посмотрели друг другу в глаза, чокнулись и выпили. Он первый сделал движение фужера к ее фужеру, выпил, закусил коньяк долькой яблока. Она снова взяла клубнику, как будто хотела затушить ей нагрянувшие воспоминания и смягчить приступившие слезы, которые никуда не ушли и могли, разрушая плотину самообладания, потечь потоками. Она испытывала прежние обиды жизни и свои переживания. Она никак не могла начать рассказ. Ей все время что-то мешало. Слезы стояли так близко, что могли потечь. И если бы это произошло, она не смогла бы их остановить. И она бы никогда не стала этого делать, не стала рассказывать тот кошмар, который пережила и который ее преследовал столько времени. Но сейчас, именно сейчас, ей хотелось все рассказать человеку, который сидел перед ней. Прежде она предчувствовала, что ее хотят расспросить, залезть в душу и уходила от разговора или вообще уходила, закрываясь в себе. Теперь она сама захотела все рассказать. Может быть из-за того, что его вопрос прозвучал неожиданно. Она не заметила, что он готовит именно этот вопрос специально для нее. Все произошло слишком естественно.
Он ждал, когда она начнет и не собирался ее торопить. Кое-что он узнал от ее отца, самого Дока, но ему хотелось все узнать в деталях и от нее. Нельзя сказать, что ему этого сильно хотелось. «Почему бы и нет? Если уж мы остались одни», – подумалось в какой-то момент ему. Он ловил себя на том, что когда видит ее шрамы, то по-прежнему испытывает дискомфорт. Словно что-то вздрагивает у него внутри. Он был из тех артистически склонных людей, которые хотели поставить себя на место другого человека. Когда-то юношей он ехал из школы на автобусе. Перед ним стоял мужчина, который все время что-то копошился, опустив голову, как будто что-то искал или не мог протиснуть свою сумку вперед, что его раздражало. И тогда он нагнул голову и увидел между тел, как тот мужчина открыл свой портфель и из открытой сумочки стоящей рядом женщины, перекладывает ее кошелек к себе. Это его так поразило, что он так и остался стоять остолбенелым. В какой-то момент ему показалось, что это он полез в сумку к женщине. И стыд, который он испытал за вора, заставил его замереть в оцепенении, пока сзади его не подтолкнули к выходу. И дальше в жизни ему часто приходилось примеривать на себя чужие судьбы, словно своей жизни ему было мало, чтобы напитать себя новыми впечатлениями и эмоциями. Вот и сейчас ему захотелось мысленно раздеть эту девушку, выписывая ее полный портрет, чтобы понять, разобраться в той драме, в которой он волею судьбы оказался.
– Когда мне было четырнадцать лет, мы с родителями субботним днем ехали в загородный дом. Папа вел машину, мама сидела на переднем сидении рядом. Я с собакой расположилась на заднем сидении. Это произошло на выезде из Москвы. Другая машина выскочила на встречную полосу и, уходя от лобового столкновения с нами, стала переезжать нам дорогу. Наша машина ударилась в ее заднюю часть. Я плохо все помню. Перед нами мелькнуло что-то черное, как потом оказалось, это был груженый грузовик. От удара нашу машину отбросило в сторону, развернуло, и в нас врезалась еще одна машина. Ее бампер въехал в наш салон через заднюю дверь. Машина, которая в нас врезалась, загорелась и от нее загорелся наш салон. Я ничего не помню. Это потом мне папа рассказывал. Мама погибла сразу от удара в правую часть автомобиля. Ее так и не смогли достать. Она тоже сильно обгорела. Папа с сотрясением мозга увидел, что мать не спасти, вышел из машины и попытался открыть мою дверь. Машину перекосило, и та не открывалась. Помню языки пламени, которые начали лизать меня и мое лицо. Один язык сильно лизнул мне правую щеку. Собака бросилась мне на грудь. Если бы не она, я бы обгорела сильнее. Я видела, как на ней горела шерсть. В больнице мне не говорили, что мама и собака погибли. Приходил папа и говорил, что все хорошо и маму с Грогом скоро выпишут из больницы. Мне не разрешали вставать и смотреть в зеркало. В палате, где я лежала, на стене раньше висело зеркало. Но я видела лишь квадрат от него с невыгоревшей от солнца краской. Когда меня выписали из больницы, началась другая жизнь.
Она замолчала. Он снова налил ей в фужер вина и себе коньяк. Они выпили, не чокаясь, а переживая всю драму случившегося. Он придвинул ей снова клубнику, а сам закусил коньяк кусочком яблока.
– Почему другая жизнь? – спросил он.
– Потому что я узнала, что мамы нет. И собаки тоже нет. И тех друзей, которые у меня были, тоже нет.
Она замолчала. Он не торопил ее. Но получалось так, что после каждой беды и трудных воспоминаний им нужно было выпить, чтобы еще раз вместе случившееся пережить. Он снова налил ей вина, а себе коньяк.
– Мы жили в престижном доме, учились в престижной школе, дружили с людьми из особого круга. Их жизни выглядели степенными и налаженными. Со мной дружил мальчик, который объяснился мне в любви. Мы ходили с ним за ручку. Все это прекратилось. Я стала уродиной. Меня не узнавали и чуждались. Мальчик из хорошей благополучной семьи меня сторонился. Скоро мы уехали из той квартиры, я перешла в другую школу. После школы я поступила в престижный ВУЗ. И встретила там мальчика, который со мной дружил. Теперь он ходил за руку с другой девочкой.
Они снова выпили вина.
– Как выяснилось, с такой внешностью, как у меня, на хорошую работу не устроишься, хотя я знаю три языка, у меня экономическое образование. Консультант, это максимум на что я могла рассчитывать. И то, если похлопочет папа. С бизнесом тоже не получилось. Потому что тот бизнес, который меня интересовал, требовал не только хорошо разработанных бизнес-планов, но и поиск партнеров, переговоров. Но здесь работало одно правило: «Твое лицо – это лицо твоего бизнеса».
– С работой не получилось?
– Нет, почему? Мы втроем с однокурсниками Антоном и Андреем организовали инвестиционный фонд. Папа дал денег. И мы неплохо работали несколько лет. Это был мой фонд. Я отбирала бизнес-проекты, ребята вели переговоры. Все неплохо шло, пока не пришел один ферзь. Что значит все-таки лицо… Пришел такой холеный, успешный, солидный, образованный красавец. Наговорил нам много чего хорошего, каждый день в офис цветы, конфеты приносил. Обаял… Подумала, вот он мой мужчина… Ходили в ресторан, вели беседы… Попросил посодействовать, дать денег на проект. Проект- то с размахом, а попросил немного. Сомнения закрались, но чутье подвело. И ищи-свищи, в Штаты уехал. Словно подножку поставил. Я ведь ему поверила, а он свой интерес искал. Я потеряла веру в себя, расстроилась, и ребятам сказала, что временно ухожу из проекта. Искала себя. Ночь полюбила больше, чем день. В темноте люди прощают внешние недостатки. В темноте не видны морщины и шрамы. Отчаяние такое охватило, что не знала, куда себя девать. Хотелось раздарить себя всем мужчинам. Стать для них наградой, хлебом, который крошат для уличных голубей.
– Внешне ты выглядишь независимой и сильной девушкой. У тебя явно мужской практичный ум…
– Даже у сильных личностей бывают минуты слабости. Тогда мне хотелось казаться сильной от беззащитности. С внешней стороны у меня была броня, а внутри где-то в самых тайниках пряталась моя слабость. Там я прятала от других свою беззащитность. Никогда не хотела, чтобы меня жалели. Это тоже от папы.
– Я видел многих людей, которые, наоборот, теми или иными способами вызывали к себе жалость и пользовались этим. Признаться, я и сам так поступал. Иногда надо сделать шаг назад, чтобы продвинуться дальше.
– Я не из таких.
– И в это время, когда у тебя случился кризис и появился Жора?
– Да, в это время появился Жора. Большой, сильный, надежный, брутальный. Он ухаживал за мной, не отступал ни на шаг, находился рядом и заслонял, как гора. Он преследовал меня и не давал другим шанса.
– Ты именно такого человека ждала? Такого себе желала? – спроси он.
– Девушки все ждут принца. Я тоже ждала. Но сколько можно ждать? Хочется простого женского счастья, чтобы семья, дом, дети. Он полгода за мной ухаживал, сделал предложение. Мне никто не делал предложение и, я думала, никто уже и не сделает. Он сделал. Я это оценила. Мечтала о свадьбе, о путешествии, о новой жизни. Появился ты, и все полетело кувырком.
– У меня тоже. Мне кажется, что моя прежняя жизнь не вернется. Она улетела на воздушном шарике в коробочке, которая была привязана к шарику красивой ленточкой. Теперь пойдет все по-другому.
– Почему ты так думаешь?
– Квартиры нет, с работой неизвестно. Позвонил на всякий случай Сэму. Он не берет трубку.
– Я тоже беспокоюсь. Папа не звонит и не отвечает на звонки. Они с Сэмом были друзьями.
– Я догадывался.
Они разговаривали, забыв о вине, коньяке, фруктах и конфетах. И она представлялась ему не той, с которой он встретился в клубе неприступная, уверенная в себе, энергичная и успешная. Она представлялась ему человеком, которого он давно знал. И вдруг ему представилось, что перед ним сидит не девушка с испорченным лицом и испорченной судьбой, а душа той девушки, которая что-то желала, куда-то стремилась и страдала.
– Он тебя не любил. Ты зачем-то ему была нужна, – сказал он.
– Теперь я тоже так думаю. Он предлагал мне выйти за него замуж, но не настаивал, не торопил. Папе он не понравился. Он мне ничего не сказал, когда я его с ним познакомила. Мы встретились как-то в клубе. Я представила папе Жору. Тогда я поняла его отношение к нему. Папа промолчал. Он знал, что если я что-то захочу, то меня трудно переубедить. У Жоры тоже в характере такое есть. Мы с ним могли бы многого добиться в жизни.
– Кем работал Жора?
– Не знаю. Думаю, он – решала… К нему все общались по конфликтным вопросам, и он всем помогал, разумеется, не безвозмездно.
– Там у клуба он меня поджидал с дружками. Если бы не охранники, они меня отделали за милую душу.
– Он ко мне хорошо относился. Иногда он при мне мог выругаться. Но это сейчас даже модно. Некоторые ругаются с особым шиком. Жора не модничал, он просто выражался попутно с мыслями. Еще он вставлял словечки из тюремного сленга. Мне казалось, что это тоже для своей убедительности.
– Ты не куришь?
– Нет.
– И я тоже. Между вами что-то было?
– Почему тебе это интересно?
– Не знаю, так просто спросил. Нет, точнее, для составления полного портрета.
– У меня с ним ничего не было. Жора говорил, что нам нужно попробовать жить до брака…
– Я так и знал. Ты девственница?
– Да… Почему-то сейчас об этом не принято говорить. Девушки бравируют опытом. Даже тем, которого у них не было. Лишь бы показаться современной.
– И он никогда не попытался тебя добиться? – спросил он и словно в этот момент почувствовал ее тело под белым нежным халатом. Оно словно позвало его к себе.
