Виктор Блытов
Гардемарины

Замкомвзвода были с четвертого курса и Шорохов был на год старше Чхеидзе и уважать их надо было не только за звание, но и за старшинство по неписанным традициям «системы», так курсанты ласково называли свое «училище». Любой курсант старшего курса считался по своему положению старше самого старшинистого из старшин младших курсов и ему надо было уступать дорогу и пропускать в дверях вперед и уж ни в коем случае не качать права. Это были неписанные законы «системы». Чхеидзе их не понимал и не хотел понимать. Он пришел в училище с армии, а там были свои неписанные законы.

– Ну да, еще как будет любить! Не хочет – научим, не может – заставим! – вспомнил слова своего сержанта Саши Антощенко и сказал вслух, – когда мы пришли в армию, в Кантемировскую дивизию, – Чхеидзе посмотрел на Шорохова, но его слова о Кантемировской дивизии не произвели на главного старшину никакого впечатления, – нас молодых тоже заставляли драить чистые полы в казарме, и спичками измерять ее длину, чтобы Родину любили крепче, как говорил младший сержант Антощенко.

Шорохов поморщился немного сказал тихим голосом:

– Саша, извини, здесь не армия и не казарма! Здесь готовят офицеров для флота. И наша задача не убить в них, молодых пацанах, желание служить, а наоборот, сделать так, чтобы они сильнее любили службу, которой они посвятили всю свою жизнь. Так за что ты ему впаял неделю без берега и эти каторжные работы от рундука до отбоя?

Чхеидзе покраснел. У него было достаточно болезненное самолюбие и ему не нравилось, когда кто-то пытается доказать ему, что он не прав. Но к словам Шорохова, наверное, стоило прислушаться. Шорохов был авторитетным командиром, в училище пришел после четырех лет службы на подводных лодках. Один из немногих курсантов имел правительственную награду – медаль адмирала Ушакова. Поэтому несогласие с действиями Чхеидзе было весьма весомо, тем более, что он был непосредственным начальником Чхеидзе. Еле шевеля губами, Саша произнес:

– Плохо на приборке работал. Стенки грязные на его объекте.

– Не стенки, а переборки. Стенки это в казарме в Кантемировской дивизии, – опять поморщился Шорохов, – я, пока ты увольнял роту, не поленился и проверил приборку в политотделе и, прежде всего, чистоту стенок, вернее, переборок. Там чистота такая, что переборки блестят, как у кота любимое место.

Так что будь добр, объясни мне все же вразумительно, за что ты впаял этому Морозову неделю без берега, лишил законного увольнения и плюс поставил на эти непонятные работы – мыть чистые переборки? Причем сделал это в весьма в экзотической форме, перед самым увольнением, когда Морозов уже встал в строй. Можно было сделать это заранее, к примеру, сразу после приборки, показав наглядно за что, если есть нарекания, показав всем своим курсантам прямо на месте, что наказал его за дело. А так некрасиво все это как-то получается.

– Этот Морозов очень заносчивый. Ко всем моим приказаниям относится с какой-то ухмылкой. Вроде, как издевается. Вот я решил показать ему, кто в доме хозяин! – покраснев, начал оправдываться Чхеидзе.

– Так. Теперь мне все стало понятно, Саша! У тебя просто казарменная болезнь. Но ты уже на третьем курсе и аж цельный старшина 2 статьи и, наверное, тебе давно уже надо бы понять, что на ногах у тебя не сапоги с портянками, а чистые флотские ботинки. И что ты воспитываешь не солдата первогодка, пришедшего служить в армию на два года, мечтающего побыстрее сорваться с принудительного долга перед Родиной, а офицера флота, который добровольно пришел на флот, чтобы посвятить ему всю свою жизнь. И служащего уже второй год. Постарайся это понять. У нас не армия, где все понятно. Сегодня ты солдат – черпак, через год – вроде уже выше, полтора – сержант – дед, а потом гражданка. И там, после срочной службы, есть гарантия, что ты практически никогда не встретишь своих сослуживцев. Здесь все по-иному: через пару лет ты получишь лейтенантские погоны и кортик, а еще через год после тебя Морозов тоже станет офицером. Как служба сложится – никто сказать сейчас не сможет. Кто из вас окажется более способным, умелым? Разница у вас небольшая. И глядишь, лет через пять-семь придет к тебе Морозов начальником или, хуже того, командиром корабля или старпомом, а ваши отношения уже омрачены какими-то никому не нужными училищными разборками. Подумай, что ты творишь! Зачем тебе это все надо?

Шорохов по-дружески, кивнул головой Чхеидзе.

– Понял?

– Я все понял, товарищ главный старшина! Но я не боюсь, что Морозов станет моим начальником, не дорастёт! – надулся, обиженный тем, что его не поняли, Чхеидзе, – разрешите идти готовиться в увольнение?

Шорохов сжал губы, он надеялся, что ему удастся поговорить нормально с Чхеидзе и в следующий раз тот подобных ляпов тот не допустит. Но последняя его фраза показала, что он ничего не понял. Придется принимать экстраординарные меры, раз не понимает нормальных слов и отношения.

– А как же работы в вашем кубрике вашими людьми? – усмехнулся внезапно Шорохов, – надо быть, Александр, последовательным до конца! Организовал работы – обеспечивай их! Останешься здесь, раз организовал вечерние работы. Руководи своим Морозовым. А ты как думал? Назначил в наряд на работы – значит, сам и контролируй их! А то ты уйдешь в увольнение, а он ведь сядет и ничего не будет делать! – Шорохов усмехнулся, увидев, как погасло лицо Чхеидзе. – Кто же будет за ним смотреть? И воспитательный эффект твоего наказания будет тогда совсем полным. Так что, уж будь любезен организовывать работы в кубрике до конца – до отбоя, как ты сам сказал, если они так уж сегодня тебе были необходимы!

Шорохов внутренне смеялся, глядя на изумленное и вытянувшиеся лицо Чхеидзе. Но по телевизору шел футбол – играл ленинградский «Зенит» с тбилисским «Динамо», ради которого он и остался сегодня обеспечивать в роте, и воспитательная работа была совсем не ко времени.

– Что ты на меня смотришь, как поп на икону? – скомандовал Шорохов, увидев, что Чхеидзе стоит столбом. – Переодевайся в робу и руководи организованными тобой работами. Что неясно?

– Так я это, договорился встретиться сегодня с невестой. Она будет меня ждать! – с каким-то отчаянием произнес Чхеидзе.

– И что вытекает из этого? Ты наказал Морозова, думаешь, его никто не ждет? А кто будет руководить им и назначенными ему работами? Я? Я не могу – у меня сегодня «Зенит» играет! – Шорохов кивнул в сторону выключенного им телевизора.

– Может, новый дежурный по роте старшина 2 статьи Николаев? Я его попрошу! – Чхеидзе умоляюще посмотрел на Шорохова.

– Николаев дежурный по роте. Не трогай его! У него своих дел по горло, чтобы еще отвлекаться на организованную тобой работу. Сдавай оперативно свое дежурство, переодевайся в робу и руководи своим Морозовым! – подытожил Шорохов результаты беседы.

– Разрешите идти? – тихо спросил Чхеидзе, опустив голову, поняв, что Шорохова ему не переубедить.

Шорохов привстал с аккуратно заправленной койки, на синем одеяле которой отпечатался след от его сидения, включил снова телевизор и махнул рукой Чхеидзе – мол, иди, не мешай.

Раздался знакомый с детства голос диктора Озерова, рассказывающего о развивающейся на поле ситуации. Где-то в третьем кубрике раздались радостные крики оставшихся без увольнения курсантов, смотрящих, видимо, футбол.

Чхеидзе с мрачным лицом встретил пришедшего с развода старшину 2 статьи Николаева. Тот спешил поскорее принять дежурство, чтобы отпустить сменившийся наряд в увольнение.

– Давай, Сашико, скорее, что у тебя там? Гальюн – чисто! Умывальник – чисто! Молодцы твои дневальные! Навели марафет! – он потрепал по плечу вытянувшегося перед ним с ветошью в руках высокорослого Вовку Петренко. – Сейчас подпишем прием и сдачу и доложимся Шорохову. И вы бегом, бегом, бегом за ворота! Счастливцы! – Вовка Николаев радостно засмеялся.

Чхеидзе помялся немного и потом решил все, что произошло, рассказать Николаеву, с которым учился в одной группе.

– Я сегодня не спешу. Меня, это, посадил руководить работами Шорохов в кубрике! – он покраснел. – Я наказал тут одного придурка, назначил на работы. А Шорохов сказал мне лично руководить работами.

– Ну что ж, все логично и правильно решил Шорохов! – улыбнулся Николаев, – я тебе давно говорил, что наша «система» не казарма и тебе давно пора забыть, как тебя заставляли мерить ее длину в спичках и наматывать на ноги портянки. Здесь флот со своими традициями, Сашико, и надо их уважать. А ты пытаешься здесь насаждать казарменную дисциплину.

Чхеидзе, недовольный тем, что остался непонятым даже своим однокашником, расписался в журнале.

Морозов драил до блеска переборки и напевал любимую песню из кинофильма «Хозяин тайги»:

 
Ой, мороз, мороз!
Не морозь меня!
Не морозь меня!
Моего коня!
Моего коня!
Белогривого!
 

Эту песню он любил еще по тому, что сам был Морозовым и самые любимые слова были «у меня жена ой красавица, ждет меня домой, ждет печалится». Неужели и его кто-то будет ждать домой? А хочется это, чтобы любимая красавица ждала.

В кубрик вошел Чхеидзе. Морозов спиной почувствовал своего ненавистного начальника и повернулся к нему. Увидев Чхеидзе, сразу замолчал, не желая злить лишний раз своего старшину, раз уж он так болезненно на него реагирует.

– Что замолчал – пой! Хорошо получается! – внезапно сказал Чхеидзе, сев на койку и начав стягивать синюю «галандку» (форменная матросская рубаха с вырезом на груди) через голову.

– Да, чего-то перестало петься, товарищ старшина 2 статьи! – со злостью сказал Морозов, еще с большей силой драя переборку.

Чхеидзе встал, аккуратно сложил в свой рундук свою форму одежды первого срока и переоделся в робу, что было для Морозова очень странно, так как он рассчитывал, что старшина сейчас уйдет в увольнение и можно будет расслабиться и почитать книжку, взятую по случаю в библиотеке. Чхеидзе взял «баночку»-табуретку и сел рядом с работающим Морозовым.

– Пой-пой, Морозов, нам еще долго петь до отбоя! – весело проговорил Чхеидзе, – знаешь, как у нас у Грузии любят петь?

«Во, гад, – ахнул, про себя Морозов, – теперь будет до отбоя над душой сидеть. Пропал вечер – это точно».

– Обижаешься на меня, наверное? – внезапно спросил помолчавший немного Чхеидзе.

– Никак нет, товарищ старшина 2 статьи! Чего мне обижаться на вас? Все правильно! Раз плохо сделал приборку – значит, должен драить палубу и крепко верить. Но это я так, условно, про палубу, переборки драить учусь, от первого рундука и до отбоя! – Морозов опять намочил щетку и, как бы случайно, обрызгал грязной водой близко сидевшего к нему Чхеидзе, – ой, извините, товарищ старшина 2 статьи! – он вскочил и стал притворно вытирать робу Чхеидзе чистой ветошью.

Чхеидзе поморщился, встал и тоже стал отряхиваться от капель грязной воды.

– Ну, ты, Морозов, такой неловкий! Это, может, ты специально своего командира отделения облил грязной водой? – спросил зачем-то покрасневший Чхеидзе.

Внутренне он понимал, что Морозов это сделал специально. Но сейчас он уже начинал злиться на самого себя.

– Никак нет, не специально! Специально я бы вам на голову обрез грязной воды вылил, хотя, конечно, я бы этого никогда не сделал бы, так как я все же дисциплинированный курсант! – понесло Морозова, о чем он сразу же пожалел, и попытался сгладить, – вы все же начальник мой – непосредственный. Это так, случайно сорвалось. Извините, если можете!

Он вздохнул и понял, что не простит его Чхеидзе.

Но Чхеидзе уже заметил, что глаза Морозова все же, несмотря на проскочившую тревогу, смеются. Мелькнули огоньки. Хотя он понимал, что в этой ситуации реагировать на это все же нельзя. Надо налаживать отношения с этим Морозовым, как бы ему не хотелось.

– Да ладно, Морозов, извиняю, если не специально! – стряхнул последние капли с брюк Чхеидзе.

В дверях кубрика, улыбаясь, смотрел за происходящим главный старшина Шорохов со стаканом чая в руках.

– Эй, курсанты! «Зенит» забил, один – ноль! – сказал он, улыбаясь, чтобы оправдать свое присутствие в кубрике и радуясь за успех любимой команды. Из третьего кубрика, где стоял единственный на роту телевизор, доносились радостные вопли курсантов, не пошедших ради матча в увольнение.

– Кому забили? – заинтересовался Морозов, повернувшись к Шорохову.

– Кому-кому? Тбилисскому «Динамо» забили!

– Он что, надо мной специально издевается? – внезапно спросил Морозова Чхеидзе, – то сиди с тобой, контролируй тебя, то тбилисскому «Динамо» гол забили! Он что, не знает, что я грузин? Так, значит, можно надо мной так издеваться? – разошелся Чхеидзе.

Алексей внезапно понял пикантность ситуации, но промолчал.

Чхеидзе, понимая, что не дождется сочувствия от Морозова, улыбнувшись вроде сам себе, почесал затылок.

– Пойду этих австралопитеков усмирять! – и он направился в сторону третьего кубрика, куда уже спешил дежурный по роте Николаев.

Морозов усмехнулся.

– Вот пойми этих начальников! То сажает, то ищет сочувствия. Непонятно.

Чхеидзе уже дошел до дверей, как Морозов громко сказал:

– Товарищ старшина! Ну, вы так не переживайте! Наверное, не хотел он вас обидеть. Идите в кино, если хотите, в клуб, или смотрите футбол, а я тут, честное слово, все домою без вашего контроля. Честное слово – все сделаю, как вы сказали!

Морозов с участием посмотрел на Чхеидзе, он вдруг понял, что Чхеидзе ищет контакта с ним. Почему? Он не хотел задумываться. Но если это так, то надо идти навстречу, а не обострять.

– Сашико, наши вашим забили! – увидел Чхеидзе довольный Николаев.

– Ничего, наши отыграются скоро! – ответил улыбающемуся Николаеву мрачный Чхеидзе.

– Обязательно отыграются, товарищ старшина 2 статьи! – подержал Чхеидзе Морозов.

Чхеидзе махнул рукой и вышел из кубрика.

По росту Чхеидзе был гораздо ниже Морозова, почти на пол головы и поэтому всегда смотрел он на Морозова снизу – вверх.

«Наполеон хренов» – подумал Морозов, вспомнив слова своего друга Миши Коростылева, тоже высокого курсанта, ростом за метр восемьдесят пять: «Низкорослые, Алеха, это люди, обиженные судьбой. Они ненавидят нас, высоких, потому что высокие девчонки на них не смотрят и даже внимания не обращают. Комплексуют они».

По трансляции прошла какая-то команда.

«А чем черт не шутит? – продолжал развивать свою мысль Морозов, – может, он взъелся на меня из-за своего роста? Может, я здесь вкалываю именно из-за этого. И из-за этого, может, я не встретился сегодня с этой красавицей Настей и навсегда потерял ее? Тогда, наверное, он не виноват, у него это на генетическом уровне».

И Морозов искренне пожалел Чхеидзе. Ему было все равно, кто выиграет. Футболом он не интересовался, вот если бы хоккей – тогда да.

Пришел чем-то расстроенный Чхеидзе и сел на койку за Морозовым.

– Товарищ старшина, вы не переживайте! Обязательно ваши выиграют! – попытался еще раз Морозов успокоить Чхеидзе.

Он тоже понимал, что надо устанавливать отношения со своим старшиной.

Чхеидзе вроде немного успокоился и сел снова на «баночку» (табуретку – флотский слэнг), но уже подальше от Морозова. Морозов стал с новой энергией драить «переборку».

– Вас как зовут, Морозов? – внезапно услышал Алексей, – откуда вы?

– Зовут Алексей, а родом из Таллина, но сейчас отец в Калининграде живет с мамой и младшей сестрой.

Говорить, что отец служит в штабе Балтийского флота, не хотелось, а вдруг старшина среагирует, что отец военный моряк и он вообще блатник. Еще сильнее станет обижаться.

– Понятно, Алексей. Ты это, на меня зла не держи! Меня зовут Сашей, я из Тбилиси! – внезапно произнес, краснея и опустив голову, Чхеидзе, – это все, что сегодня произошло у нас с тобой, на эмоциональном уровне. Взял и наказал, показалось, что ты надо мной издевался, улыбался не так. Улыбнулся, когда я сделал замечание. Это когда я вел вас на обед. Ну и придрался, теперь сам жалею. Зачем сделал? Мы очень обидчивые, грузины. У нас это в крови. Ты на меня не обижайся!

– Не издевался я, товарищ старшина, над вами и не улыбался, – пытался вспомнить произошедшее Алексей, – может, так, случайно, что получилось. Я в увольнение спешил, там с девушкой договорился встретиться. Настей зовут, в восемнадцать тридцать у «шахматной горки» в парке.

Чхеидзе посмотрел на Алексея и качнул головой.

– Ты знаешь, Алеша, и я тоже договорился со своей девушкой встретиться! – внезапно оживился и разоткровенничался Чхеидзе, – в восемнадцать сорок и тоже у «шахматной горки»! – он тяжело вздохнул, – Кристиной зовут – такая неземная девушка! Девушка мечты, я хотел ей предложение сделать. Она в Герценовском учится, а что надо для морского офицера? Жена или учитель, или врач, лучше всего. А на третьем курсе надо присматриваться уже. Вот мы и договорились встретиться.

Морозов перестал драить «переборку» и с восхищением слушал своего начальника, который при воспоминании о своей девушке даже преобразился.

Тот, увидев внимание Морозова, внезапно предложил:

– Пойдем, Алексей, покурим в курилку на улицу.

– Так я, это! Наказанный, товарищ старшина. Не могу покинуть пост, назначенный мне на сегодняшний вечер! – сказал Морозов, укладывая щетку в обрез, – вот только если воду заменить, – он улыбнулся Чхеидзе. – И потом, я не курю! – дружески пожал плечами Морозов.

– Ничего, пойдем, я тебя научу курить или просто поговорим! Я разрешаю тебе отдохнуть! – сказал внезапно Чхеидзе.

Алексей мотанул головой и согласился. Взял в руки обрез с грязной водой, и они пошли вместе в курилку.

Шорохов из старшинской, попивая чаек, в открытую дверь увидел, как мимо прошли Чхеидзе и Морозов, о чем-то оживленно разговаривая. И он усмехнулся.

Морозов заснул, когда из увольнения вернулся довольный Миша Коростылев. Он растолкал Морозова и начал тихо рассказывать.

– Ты знаешь, Алеха, классная у тебя девчонка! Я ей парк показал, мы в «сорокодверку» (точка питания в нижнем парке Петродворца с массой дверей, открывающихся во все четыре стороны) сходили, мороженое поели, а потом в кино на «Хозяина тайги» сходили. Там, где про мороз поет Золотухин. Вечер незабываемый. Спасибо, что познакомил с ней!

– Как это спасибо? Я его познакомил! Я попросил передать всего, что я не приду, что не могу. Просил узнать номер телефона и все. Это моя девчонка. Ты что натворил?

– Я ей так и сказал! – начал оправдываться Мишка, – сказал ей, что ты не можешь прийти, она очень расстроилась, и предложил ей немного погулять, – почесал в темноте голову Михаил, видимо, чувствуя себя виноватым перед Алексеем.

– Да, Миша, ты удружил мне! Как будем распутывать? Я давно мечтал именно об этой девушке из «первого меда». Даже на танцы к ним сходил, чтобы познакомиться. А ты?

– Что я? Да она не из «меда», а из герценовского института, сама сказала. Ты чего-то перепутал? – внезапно сказал Миша, взяв за руку Алексея, – или она тебя обманула.

Рука Алексея напряглась.

– Как из Герценовского? Черная? Красивая?

– Да, брюнетка с длинными волосами. Как ты сказал, самая красивая там была! – начал оправдываться Николай.

– А зовут как? – спросил Алексей, присаживаясь на койке.

– Как-как? Сам что ли не знаешь? Кристиной зовут ее! – сказал мечтательно Мишка, протянув длинное имя.

Тут Алексея разобрал смех и он, согнувшись, аж застонал. Когда смог говорить он сказал Михаилу:

– Миша, ты все перепутал! Мою девушку зовут Настей, Настей! Ты понял? А ты познакомился с девушкой нашего командира отделения старшины 2 статьи Чхеидзе, она из Герценовского и ее зовут Кристиной. Нашего грузина из-за меня «замок» (заместитель командир взвода) тоже не отпустил в увольнение, а он должен был со своей девушкой встретиться тоже в это же время у «шахматной горки». Говорил, что уже невеста. Ну, теперь держись! Покажет он тебе «сорокодверку и «кино» совместное покажет!

Алексея аж трясло от смеха.

– Теперь будешь ты драить все стены в нашем кубрике и во всех соседних ротах и, заметь, от рассвета и до заката! Уж что-что, а свою девушку тебе наш грузин не простит!

И Миша опустил голову, а Алексей лежал, закрывал рот рукой, чтобы не рассмеяться во весь голос.

– Молчите вы, скаженные! Люди спать хотят! – оборвал их разговоры Коля Глаголев.

Глава 2. Помоги ты, и помогут тебе!

 
Помогать друг другу надо,
И не требовать награды,
Помогать друг другу нужно,
Это и зовётся дружбой.
 

(Помогать друг другу надо. Елена Щепотьева).

Алексей в этот день приехал из увольнения немного раньше положенного, до конца увольнения оставалось еще некоторое время. Еще светило солнышко, погода была прекрасная, яркая зелень после прошедших дождей била в глаза.

Постоял немного на автобусной остановке. Автобусов не было.

«А не пройти ли пешком?» – подумал он.

Погода и настроение звали прогуляться. И он пошел не спеша, думая о выступлении по гимнастике на межвузовских соревнованиях.

Он не заметил, как ноги принесли его в Пролетарский парк. Алексей знал, что ранее парк назывался Александрийским, а еще имел название Зверинец. Почему так Алексей не знал.

Шел, задумавшись, по аккуратной аллейке, посыпанной красноватым песком, вдоль длинных красивых скамеек.

Когда-то на первом курсе он бегал здесь кросс три километра за роту и чуть не умер на подъеме, но в требуемое время уложился. Помнил большой пруд с островом посредине.

На одной из скамеек сидели две бабушки. Когда он проходил мимо, то одна вдруг обратилась к нему:

– Товарищ курсант! Вас можно на минутку?

– Что такое? – насторожился Алексей.

Вблизи, кроме бабушек никого не было, и он решил, что им нужна помощь.

– Тут хулиганы избили вашего курсанта, и он весь в крови лежит там в кустах, – она показала, где лежит курсант. – Они сначала выпивали вместе, а потом ударили его бутылкой по голове, вытащили все из карманов и вылили ему в рот остатки водки.

– Он, может быть, и неживой уже! – добавила вторая, – мы бы вызвали милицию, но автомат на Аврова не работает. Вот ждем, когда кто-нибудь мимо пойдет. Хорошо, что пришли вы. Вы бы посмотрели, что с ним? Мы подходили. Страшно. Весь в крови.

Пролетарский парк Петергофа

Алексей пошел к указанным кустам. Действительно, за кустом лежал на животе курсант лицом вниз. Белая форменка была измазана вся кровью и грязью.

Алексей перевернул его на спину и узнал. Это был Володя Демидов с 22 параллельной роты. Высокий парень метра два с лишним ростом. На параде в Москве ходил знаменосцем. Все знали, что по росту ему в училище давали две порции. Лицо его было ободранно.

Когда Алексей его переворачивал, он застонал, но глаза не открыл.

«Что делать? – мысли летали в голове, перегоняя одна другую, – если вызвать скорую, то сразу станет известно, что он выпивши. Что силой вливали – не докажешь. Отчислят».

От Володи пахло сильно спиртным. Вызывать скорую – сразу определят, вызывать милицию тоже нельзя.

– Он живой?

Алексей повернулся и увидел бабушек, одна из которых выглядывала из-за другой.

– А что вы будете делать?

Алексей тоскливо оглянул окрестности парка. Нет ли курсантов? Не было видно никого, еще рано.

«Придется нести самому в училище, – а сам подумал, – Володька тяжелый, а что делать? Нести надо. Спасать парня. Не бросить же здесь?»

Посмотрел на старушек, потом огляделся и увидел в стороне валящуюся по кустом Володину бескозырку. Поднял, отряхнул ее от грязи. Грязь на белом фоне видна очень хорошо.

Бабушки, наверное, не могли понять, как Алексей понесет курсанта.

Алексей взял Володю за руку, немного приподнял, присел и натянул его на плечи, а потом встал, как штангист, поднявший вес, на прямые ноги.

Ноги Алексея подгибались, но он шел в сторону остановки Аврова. А до училища еще идти и идти. Он надеялся, что может удастся остановить такси и довести Володю.

Каждый шаг давался с трудом. Бабушки шли сзади и давали советы. Наконец впереди замаячил сквер и на остановке автобуса стало видно нескольких курсантов, ожидавших автобуса.

Алексей опустил Володю на землю под кустик и побежал к курсантам.

Ему повезло. Два курсанта были из роты Володи.

Алексей коротко описал им обстановку.

– Где он?

Алексей показал. Подошли.

– Я его один не донесу! – тяжело дышал Алексей.

– Понятно! – сказал один из них. – Бери его под руки!

Курсанты отдали Алексею свои портфели и бескозырки и взяли Володю под руки. Пошли. Ноги Володи волочились по земле.

Догнавшие было их бабушки опять отстали.

– Далеко ты его тащил? – спросил один из курсантов.

– Ну, метров, наверное, четыреста.

– Тяжелый боров!

– Ну так жрет по две порции каждый день! – отозвался другой.

Володя застонал.

– Терпи! – ободрил его один из курсантов.

Через двести метров поменялись. Теперь несли Алексей и еще один из курсантов. Потом поменялись еще раз. И так несли по очереди. Вот и улица Коминтерна, где находится КПП.

У КПП куча курсантов.

– Отдохнем! – предложил один из курсантов.

– Отдохнем! – согласился Алексей.

Они аккуратно положили Володю на землю.

Один из них побежал к КПП искать подмогу. Он там о чем-то говорил курсантам и несколько человек направились к ним, а несколько человек прошли на территорию училища.

– Берем! – скомандовал один.

Их уже было человек пять. Дружно взяли Володю за руки и за ноги. Он опять застонал.

Перенесли улицу и поднесли к забору. С той стороны тоже было человек пять.

– Поднимаем! – приказал один.

Подняли и аккуратно передали на руки тем, кто были в училище, которые тут же унесли его в кусты 1 корпуса.

– Возьмите его беску! – сунул одному из курсантов в руки бескозырку Володи Алексей.

Все было нормально. Теперь отнесут в роту и к утру Володя проспится.

Утром на построении командир роты внезапно объявил, что в соседней роте курсант Демидов упал с койки так, что сломал руку и сильно ударил голову. Теперь отправлен в госпиталь.

– Когда бегаете, то смотрите под ноги, чтобы не упасть! И с койки никогда не падайте, даже во сне.

«Рука сломанная? – думал Алексей. – Может, это мы ему сломали, когда тащили? То-то он стонал, когда за руку брали».