Вероника Чуркина
Я – взмах крыла бабочки. 2
Глава 13. И на небе радуга проснётся.
В этом новом мире, где сияло яркое оранжевое солнце в паре с бледным белёсым почти незаметным солнышком мне понравилось. Меня окружал светлый мир, в котором трава и большинство деревьев и кустиков приглушённо багрового цвета. Может быть осень? Вокруг тепло и солнечно, но не жарко. Мы с сыном стояли на обочине дороги. Я любовалась новым миром, сынулька терпеливо ждал меня и слушал мои восторги и нелепые восклицания. По улице иногда проезжали мимо нас машины очень похожие на первый взгляд на привычные для меня автомобили. По тротуарам не спеша прогуливались редкие пешеходы. На нас никто не обращал внимание.
Мне сразу показалось, что мы находимся в гуще обычного провинциального города. На первый взгляд так оно и было, но только на первый, а если чуток приглядеться, то всплывает множество отличий. Например, походка людей для меня казалась нелепой даже смешной. Гуманоиды здесь были неимоверно рослыми для землян. Моего ростика здесь явно было маловато, я им всем буквально в пуп дышала. На странную манеру одеваться я не обратила даже внимания. На Земле тоже все наряжались по обстоятельствам, кто во что горазд. Сын тайком посматривал на меня, пока я оглядывала новые владения:
– Нравится?
– А что? неплохо! И что дальше?
– Поживёшь у них немного, пообвыкнешь и снова домой на Землю.
– А почему я? Что других добровольцев не нашлось?
– Ну ты же сама рвалась попутешествовать, вот и привлекли к делу, – равнодушно глалолил сынок. Я рвалась попутешествовать? Я тебя дурака желала увидеть! Я тебя обнять хотела, новости от тебя послушать, как ты живёшь-поживаешь. Вспоминаешь ли обо мне? Ну хоть капельку соскучился? А получилось вон чего. Всё как-то через одно место получилось, боком пролетело. Я так и не поняла, человек ли мой сын теперь или во что-то другое превратился. Да оно наверное теперь и неважно. Этот мужчина не чувствует себя моим сыном, а это главное. Он теперь сам по себе, и я теперь сама по себе. Хотя нет, где-то там далеко у меня есть Надюшечка и на неё я ещё надеюсь.
Так я осела в чужом доме, в чужом городе, на чужой планете и даже в какой-то чужой и очень далёкой Галактике. Я спала в красивой кровати, ходила отовариваться в местные магазины, даже платья нарядные пошила у местной модистки. И всё это было вроде неплохо.
Как только я вдоволь налюбовалась внешним видом городка, мой возмужавший сынуля запихал меня снова в то административное здание, из которого мы высунулись. Зачем? Это только внешне обитатели данной планеты похожи на людей, а на самом деле очень даже другие. Меня подвергли глобальной генетической обработке, после которой я долгое время боялась приближаться к зеркалам. То что теперь смотрело на меня из-за зеркалья не было больше мной и вообще не походило на человека. То что хлопало глазами и подёргивало длинным уродливым носом по факту уже не только не выглядело человеком, а им и не являлось. То был гуманоид. Ладно хоть мозги мои остались, только вставили куда-то за ухо чип с универсальным переводчиком. Так на всякий случай. Про цвет лица я вообще молчу, да и не лицо это уже вовсе. Я с ужасом смотрела на безобразную харю. Не хочу быть такой! К счастью, я и не на совсем такая.
«Воспринимай это, как игру», – твердила я себе по утрам, когда перед зеркалом умывалась и чистила зубы. Боже, как трудно было накладывать реснички, подкрашивать фиолетовым губки и наносить румяна на впалые щёки. Иначе нельзя, я здесь играю роль дамы в возрасте и всё равно по легенде нахожусь ещё в игривом настроении. Ищу спутника жизни, если по другому. Формально на работу я не ходила, работала на дому. Здесь я числилась писателем. Я писала любовные романы. Чушь какая! Кто придумал эту глупую легенду? Я не нищенствовала, через соответствующее агентство снимала небольшую квартирку. Ну и всё, на этом схожесть миров заканчивалась. Я одела широкую балахонистую накидку, шляпку и вышла на улицу. Такая же тихая спокойная улочка, как и та, в которой я оказалась здесь впервые с сыном. В местных запахах я ещё не разбиралась и от того интереснее ложились на бумагу мои слова о данном мире. Я начала писать роман о том, как нечаянно обратила внимание на случайного прохожего, на его походку. Он шёл быстро о чём-то задумавшись. Был вечер, и вероятно мужчина, а это был именно мужчина, торопился домой со службы. Мне показалось забавным наблюдать за отдельным индивидуумом. Походка его мне также показалась красивой даже грациозной. Но он же не был юношей! Как может быть красивой и правильной его ходьба? Я же говорю, что показалось. Он ушёл, а я осталась и долго-долго размышляла о бренности бытия. Потом я снова встретила его на своей улице. Он шагал своей ровной размеренной поступью, и я снова залюбовалась его движениями. Так повторялось раз за разом, пока я не нашла предлог заговорить с ним и познакомиться. И это всё описывала я в своём романе. Роман пришлось писать на самом деле и на самом деле я заинтересовалась одним из пешеходов. Поначалу он мне вообще показался каким-то агентом, настолько мужчина органично чеканил шаг. А может, он был выходцем из бывших военных, здесь и такое случалось.
– Ривьера, вы опять гуляете на сон грядущий? – Соседка не-то спрашивала, не-то подтверждала свои соображения.
– Привычка – вторая натура, Юмаре, – поклонилась я чопорно, как и полагается почтенной даме приподняв края шляпки. Мой райончик, где я сейчас проживаю не являлся местом для богатеньких индивидуумов, но для зажиточных особей в самый раз. Мы пошли рядышком, рука об руку.
– Никак новый роман замышляете, – соседка пристально посмотрела в мои глаза. И что ей было от меня надо?
– Да я замышляю новый роман. Когда опубликуют, подарю вам лично один из экземпляров.
– О чём будет роман? Снова о любви?
– Да снова о любви. Мне захотелось вложить в произведение свою душу, запечатлеть свои воспоминания, свои переживания. Наверное, я тороплюсь жить, – пояснила я сдержанно.
– Если бы я умела так красиво излагать свои мысли, я бы тоже писала романы, – грустно сказала собеседница.
– Попробуйте написать и уверяю вас, у вас получится ничем не хуже, – вдруг вырвалось у меня непроизвольно. Я же начала писать романы совсем недавно, только на этой планете. Мой первый роман я робко принесла в местную редакцию и с волнением ждала ответа. Я боялась, что роман вернут, как непригодный для чтения, но нет опубликовали. Тогда я написала про свою несбывшуюся любовь к капитану. И всё-таки это оказалась любовь. Я не могла забыть тех чарующих глаз. Мне надоело мучиться и страдать, я записала на листки бумаги, ну на что-то подобное и отобразила там все свои переживания, мучения и страхи. Мне стал полегче, я словно выплеснула из себя накопившиеся эмоции. На радостях, когда мне выдали несколько полагающихся экземпляров книги на руки, я подарила одну книжицу соседке Юмаре. Мы уже тогда с ней начинали дружить. Поначалу Юмаре встретила меня немного отчуждённо, она полагала, что я шпионка. Правильно полагала, но ей об этом знать не надобно. Как не надобно знать и о том, как долго я привыкала к новому имени. Ривьера! Не имя, а какая-то кличка собаки. Хотя здесь согласно статистическим данным это имя считается одним из самых красивых в округе. Ну надо же!
– Я боюсь, что совершенно не умею излагать мысли с помощью печатных знаков, – горестно вздохнула приятельница и легонько пнула туфелькой камушек. Боже, какие у них придуманы по форме изящные, почти совершенные туфли! Надо попытаться запомнить и дома повторить с помощью робота-закройщика. Решено, по возвращении, я стану модельером дамских туфелек!
– Вы уже пробовали писать? Совсем-совсем не получилось? – Я попыталась придать своему хрипловатому и чуток скрипучему голосу немного участия к рядом находящейся персоне.
– Совсем не получилось, я пять раз принималась писать роман о любви, и ничего не вышло, – казалось в её словах застряли слёзы. Или это у неё такая манера грустить? Я плохо разбираюсь в тонкостях общения между двух барышень и сейчас просто боюсь показаться грубой и бесчувственной.
– Моя дорогая, попробуйте начать писать с зарисовок, с миниатюр, с небольших повествований о любви. Это немного проще, чем пытаться сразу сочинить полновесный роман.
– Я так и поступлю, милая, – собеседница недовольно поджала губки. Я что обидела её своим замечанием? Ну надо же! на домашний телефон
Я на самом деле не понимала соседку. Мне б её заботы! Я домой хочу в свой новый совершенный мир, а этот степенный неторопливый какой-то заторможенный мирок мне не пришёлся по вкусу. И манера общения даже между близкими людьми мне показалась слишком надуманной со сложными ненужными движениями и условностями. Например, что бы прогуляться с Юмаре по тихой безлюдной улочке мне пришлось позвонить ей на домашний телефон и напроситься на встречу около калитки её дома в определённый час, заявив, что мы погуляем около получаса перед ужином. Кошмар! Иначе меня бы здесь не поняли, не поняли и осудили бы. И не прогуляться с ней хотя бы пару раз в неделю я не имею права, потому как по статусу являюсь приятельницей соседки. Здесь считалось не вежливым не общаться с соседями. Почему являюсь приятельницей? Потому как рядом проживаю и обязана приглядывать за соседкой, вдруг ей нездровиться, или небходима какая-то помощь. Ох, уж эти условности! Моя Надюшечка здесь бы уже кого-нибудь убила, определённо какого-нибудь мужика или бабёнку прикончила за занудство, и сидеть бы ей в данном мире до кончины своей в тюрьме. Наверное, поэтому меня сюда и закинули.
Я пришла домой, осторожно открыла дверь и всё равно поймала всхлип. Ну у них так принято, и все делают вид. что им это нравится. В дверной косяк встраивается определённый механизм, и он автоматически запускается в момент открывания двери. Я едва ступаю в дом, как меня обволакивает облако голубого дыма с ароматом похожим на ландыши и закидывает лепестками голубых цветков. Скажу честно, быстро надоедает. Обработка газом делается для обеззараживания входящего от бактерий и вирусов, ну а лепестки цветов подаются для красоты и торжественности момента. У Мюрель, ещё одной соседки меня закидало розовыми лепестками, во всяком случае мне так показалось, а у Забриэллы буквально завалило белыми снежинками правда приятными наощупь. Этот атрибут с лепесткам, что с тихим шорохом окидывают всяк входящего с головы до пяток, потом тают в течении пяти минут и без всякого вреда для одежды и обуви, ни пятнышка не остаётся. Красивый такой обряд, красивый и довольно дорогой в исполнении. Простолюдимы могут позволить себе только лёгкий сизый дым. Мне не позволили участвовать в эксперименте в качестве простолюдимки, сказали что мало разведаю. Нашли разведчицу!
Я научилась кланяться при входе в общественное место. Я долго училась правильно это делать. Надо при этом ещё и нос книзу опускать и подёргивать им под определённый ритм. Этому меня уже учила соседка-хохотушка Ундина. С ней у меня как-то сразу сложились дружеские отношения. Я честно сказала Ундине, что у нас там где я проживала нет такого обычая. Та долго хохотала над тем, что я не могу освоить элементарной вещи, а потом детально принялась меня обучать местным обычаям.
– Зачем ты вообще приехала сюда, Ривьера? Зачем менять место жительства в таком почтенном возрасте? Шансов снова выйти замуж у тебя крайне мало.
– Так я мужа похоронила. Мне всё в том доме, в том городе напоминало о нём.
– Ну и что, жила бы воспоминаниями, молилась бы почаще, и все дела, – рассуждала соседка не отрывая от меня своих внимательных глаз. Но почему они так цепляются за условности?
– Мне было жутко жить воспоминаниями.
– Ты же сожгла тело? Ты же совершила все полагающиеся обряды?
– Все обряды совершила, – тихо согласилась я вспоминая, как рыдала у гроба и не могла остановиться. Вспомнила, как я глядела на лицо будто высеченное из камня и не могла оторвать взгляда. Помнила и прощальный поцелуй, что потряс меня больше, чем наш тот первый. Я едва коснулась губами каменного лба мужа, как меня пронзил вековой холод исходящий от остывшего тела. Душа покинула то место и находилась в странствиях, а мы были вынуждены позаботиться о ненужном ей уже теле. Тело пришло в негодность и требовало утилизации. И здесь обряд похорон мало чем отличался от нашего.
– Он тебе снился? Приходил по ночам? – Мягко, но настойчиво что-то выпытывала Ундина. Я не понимала, что ей надо от меня.
– Нет, не приходил он ко мне по ночам. Мне просто было страшно спать в нашей комнате, в нашей спальне. Я боялась увидеть его рядом со мной в кровати.
– Ну-да, ну-да! – Кивала озадаченная соседка. У них что, так не бывает?
– Я заснуть не могу, то есть не могла, вот и переехала. Теперь я хотя бы сплю по ночам, – я замолчала не зная, что ещё нужно ей сказать. Что рассказывают в таких случаях?
– И пепел как положено всем семейством под звон колоколов развеяли?
– И пепел развеяли, – не буду я шокировать приятельницу подробностями нашего ритуала похорон. Тем более, что я и сама не очень в нём разбираюсь. Что все соблюдают, то и я стараюсь выполнить.
– И вся родня сидела в кругу и молитву за упокой три дня и три ночи читали беспрерывно? – Ундина прицепилась ко мне как банный лист. Не давал ей мой переезд покоя. Я активно закивала, не хотелось врать напропалую, но видимо судьба у меня такая.
– Вся родня спит спокойно, а я не смогла глаз сомкнуть, пока не переехала, – твердила я как попугай заученную легенду и прятала виноватые глаза.
– Тогда ты всё правильно сделала, правильно что переехала. Ты его так сильно любила?
– Да, любила, – я совсем не лукавила. Я сильно любила моего первого мужа, во всяком случае пыталась его любить долгие годы. А он меня бросил на старости лет, он умер. Для меня слово «умер» означало, что перестал бороться с трудностями, перестал цепляться за жизнь, за родных и близких и сдался. Я проклинала его за то, что он сдался почти без боя и не дожил со мной вместе до глубокой старости. Не сбылись мои мечты. Не прогуливались мы с ним вдвоём под ручку в солнечные осенние денёчки и не щурились под ярким весенним солнышком, не трещали над нашими головами по ночам майские шумные соловьи. Много чего не случилось. Мой муженёк лишил меня тихой уютной осени жизни. Мы не состарились вдвоём, не одряхлели вместе медленно, но верно. Это всё мне досталось хлебать полной ложкой и при том в гордом одиночестве. А одной стареть тоскливо. Одной стареть страшно. Одной и платье красивое на праздник одевать не хочется, не для кого. Вдвоём всё делать веселее. И на пикник вдвоём даже в огород сходить приятно. А что? Это тоже своего рода пикник. Из задумчивости меня вывела Ундина:
– Молись, девка, молись и, да придёт к тебе покой!
Покоя мне, конечно, не хватало, но одними молитвами тут явно не обойтись, я же ещё и на службе у стражей сейчас нахожусь. На сон грядущий я выпивала глоток бальзама из изящного флакона чёрного непроницаемого стекла для улучшения пищеварения, ну и для того, что бы желудок не болел от местной пищи. Овощи здесь были потрясающе вкусными, но только в отварном виде. Я даже от скуки и для общего развития включала местный телевизор и смотрела телепередачи. Музыкальные отметались сразу, я с трудом переносила эти звуки. Песни тоже не нравились, а вот что-нибудь документальное, ну и детективчики вяло-текущие мне приходились по нраву. Взрослею или старею, но капризнее становлюсь, это точно. И здесь на чужой планете среди гуманоидов всё мне казалось обыденным, всё как у всех.
Гуманоиды жили семьями. В городе имелись детские сады и школы, техникумы и институты, да и работали «зелёные человечки» на фабриках и заводах. Я знала, но сама не видела, что где-то за городом возделывались поля, сажались огромные сады с разнообразными фруктовыми деревьями. К стати, человечки были вовсе не зелёные, а кожа их была ярко-лимонного цвета, глаза как чёрные дырки, большие уши, длинные острые носы и полное отсутствие волос на голове, зато волосы в изобилии росли на плечах. Местные девушки-гуманоиды ко мне относились с прохладцей из-за моего низкого роста. А ещё я брила волосы на плечах, а большинство девиц их холило и лелеяло и заплетало в косы. Да, каждому своё. Я морально не могла гордиться такими волосами, ну не в таком месте они росли. Местные модницы очень искусно прикрывали свои голые как коленки головушки платками расписными да шляпками, украшенными деревянными бусами. Мой блёклый цвет лица также вызывал недоумение у искушённых матрон. Они за глаза шептались про меня, что я больная и убогая. Вот тогда тоскуя по родине, я принялась сочинять романы. Видимо в них я вложила всю свою тоску о несбывшейся до конца любви, о не совсем счастливой прежней жизни, о мечтах и надеждах, и меня стали читать. Если откинуть наши физиологические особенности, то мы не так уж и сильно отличались друг от друга по духу и настроению. Однако, я не прижилась, мне было несказанно одиноко даже в обществе Ундины. Я очень скучала по Душечке.
Мне приказано было постоянно носить украшение на голове, где в середине лба лягалась прозрачная и с виду дорогая подвеска в виде голубенького цветочка из четырёх лепестков. А ещё я вела дневник и не простую тетрадочку, но красивый блокнот в виде книжицы в ярком кожаном переплёте. Я записывала обычной ручкой по виду шариковой все свои действия и реакции на окружающую действительность. От нечего делать я всё записывала, даже то, что я ела на завтрак, в какой магазин ходила за свежими лепёшками, какая была погода в тот день. Я одурела от дневника, от написания собственных романов. Я заскучала от однообразия. Меня стали раздражать витиеватые металлические украшения пусть даже и прекрасной работы, что было принято вешать на себя со всех сторон. Я неожиданно стала нервной, раздражительной. По любому пустяку могла заплакать, даже увидев в окне косые струи осеннего дождя. Я определённо начала сходить с ума в этом и без того странном мире, не моём мире. Я стала на самом деле плохо спать по ночам.
К тому же эта дикая местная достопримечательность, которой так гордились все горожане, с каждым днём всё больше меня бесила. Здесь считалось замечательной привычкой просыпаться всему городу в один час, и поэтому рано утром били в колокола общую побудку. Звон плыл на всю округу, вливался в уши и от него никуда было не деться. Что за глупость! Дышат они тоже в унисон? И ведь после этой побудки все жители, кроме младенцев и очень больных деятелей дружно выходят на плоские крыши и начинают делать зарядку. Я тоже вынуждена каждый божий день переться на крышу своего временного, я надеюсь, жилища и прыгать, приседать и в конце самого действа петь гимн города. Уф!
Признаюсь. садик на моей крыше был шикарненький, и я не без удовольствия за ним ухаживала точно так, как мне показали соседи. Вот и сегодня едва заслышав звон побудки, я поспешила на крышу. Я взбежала наверх на крышу с улыбкой на устах. Там уже радовалась новому дню вся улица. Крыши домов были соединены дорожками. Понизу расположено много ажурных арок и колонн. А наверху меня всегда поражала эта яркость кустов и вьющихся растений. Садик всегда радовал мои глаза.
– Правда, у нас так красиво? – Завопила ещё одна соседка, кажется её звали Уманда.
– Здесь настоящие джунгли, рай для птичек, – восхитилась я.
– Ну это не для птичек так густо насажено, а для инопланетян.
– Для инопланетян? У вас они водятся? – У меня непроизвольно округлились глаза.
– Это для того, чтобы сверху инопланетяне не заметили наш город и не совершили посадку. Зачем гуманоидам джунгли? Ну не зачем.
Не люблю зарядку и вообще не люблю физические упражнения. Например, бег на месте терпеть не могу. Идти куда-нибудь, я понимаю – необходимость движения, а шагать на одном месте считаю по настоящему тупым занятием. Со стороны толпа шагающих индивидуумов смотрелась жутко. Все от мала и до велика в едином ритме под музыку, что разливается над городом, дружно шагают на месте и сияют от радости единства, единого порыва души и тела. Потом десяток приседаний, потом ещё притопы и прихлопы. Детский сад какой-то! Мах ногами. Как же мне всё это не нравится!
– Я прямо бодростью зарядилась, – смеётся Ундина. Здесь во время зарядки можно спокойно подойти к кому угодно и заговорить. Я ей вежливо улыбаюсь, с трудом перенесла сегодняшнюю экзекуцию здоровым образом жизни. У меня сегодня болит спина, вчера присела неудачно и чуть не упала. За очередной улыбкой я скрываю зевок. Для меня это ранний час, и я бы с удовольствием ещё поспала. Одна радость, сейчас после зарядки я иду додрёмывать. Вообще-то здесь не принято додрёмывать, а необходимо поспать сразу после обеда. И это святое. Ага всем городом укладываются в повалку и дрыхнуть пару часов. На работе спят в комнатах отдыха на диванчиках и больших креслах.
А я в это время никак не могу заснуть. Нет у меня этой привычки, нет потребности.
