Вероника Аверина
Щенок
Глава 59. О деликатесах и сбежавшем кофе.
Я боялась оставить его хоть на час, постоянно находясь в доме, заставляя терпеть свое присутствие. Я забыла о заказах и тренировках. Я не бывала в баре. Продукты привез Мрак, в очередной раз навестивший меня. Встречаться с ним Ирвин не пожелал, и я позволила ему скрыться в комнате. Зато брат привез еще один подарок, который я не ожидала от него получить: кровь вампира. В ответ на мое удивление, Мрак махнул рукой, пробурчав что-то вроде «ерунда, нацедил на заказе». Не сдержав эмоций, я крепко обняла его, горячо благодаря за заботу. Угощение я передала Ирвину уже после того, как проводила брата. И впервые за десять дней увидела улучшения в его состоянии. После этого я стала позволять себе выбираться на «охоту». Питание, пусть и нерегулярное, скудное, все же давало возможность Ирвину восстанавливаться. Впервые оставив дампира дома в одиночестве, я едва не сошла с ума от грызшей душу тревоги. Я успела изобрести тысячу способов, которыми он мог лишить себя жизни. Торопясь, отчаянно боясь опоздать, я ошибалась на каждом шагу и чудом не получила ранений во время поединка с совсем еще молодым зубастым. Однако вернувшись, я обнаружила Вина в его комнате. Складывалось ощущение, что он даже не пошевелился за время моего отсутствия. Что именно из последних событий заставило его переменить мнение относительно собственной смерти, я не знала. И не могла сказать, что изменения меня обрадовали: пока Ирвин мне сопротивлялся, в нем сохранялся отзвук жизни. Теперь же истаял и он. Я впервые подумала о том, не милосерднее ли будет исполнить желание щенка. Но тут же оборвала себя, затолкав трусливые мысли поглубже.
Дни текли медленно и уныло. Я несколько раз звонила Ами, прося прощения за свое оскорбление. Разговоры наши были короткими, но интонации мастера полнились теплом. Я чувствовала, что меня простили, и от этого становилось легче. Пасмурным октябрьским вечером Ами приехала в гости. Без предупреждения. Мы с Вином сидели в гостиной, он – в кресле, я – на диване, и делали вид, что смотрим телевизор, когда в прихожей раздался звонок. Я открыла дверь и замерла, не веря своим глазам.
– Попытаешься еще раз извиниться – пеняй на себя, – с порога грозно предупредила Ами и шагнула внутрь, не дожидаясь приглашения.
– Я не ожидала тебя увидеть, – смущенно отозвалась я, принимая у нее плащ.
– Должна же я была лично убедиться в твоей вменяемости после того, как ты покрыла меня матом, – невозмутимо отозвалась моя наставница, рассеянно изучая мою гостиную и замершего на месте щенка. Я покраснела до корней волос, но с ответом не нашлась.
Около получаса мы сидели втроем в гостиной. Я рассказывала о завершении нашего общего дела, излагая те моменты, о которых Ами не была в курсе. Не упоминая ту часть, что касалась непосредственно Вина. Сам ученик сидел молча, не глядя на нас, не реагируя на мой рассказ. Он практически не шевелился. Я чувствовала, как неуютно щенку. Но для того, чтобы уйти, требовалось спросить моего позволения. Ирвин не решался. Я сама не предлагала. Ами внимательно следила за нами обоими. В какой-то момент, прервав меня на полуслове, мастер приказала:
– Леди, свари мне кофе.
Я с сомнением посмотрела на Ирвина, но мастер нетерпеливо дернула подбородком, и я поспешила исполнить просьбу. Кухня и гостиная располагались рядом, так что я могла слышать каждое слово, даже под жужжание кофемолки и кофемашины.
– И долго ты собираешься себя хоронить? – интонации Ами звенели, будто натянутая проволока. Тишина длилась достаточно долго. Но не ответить моему мастеру было невозможно. И Вин сдался.
– Я не хороню себя… мастер, – его голос прозвучал безжизненно и сухо, как шуршание прошлогодней листвы.
– Ага. Я вижу. У тебя в глазах написано «я такое дерьмо, мне незачем жить, какого ляда она меня не убила». Только это не благородство, Вин. Это трусость и жалость к себе.
– Как вам угодно, мастер.
Ами помолчала. А потом сказала куда тише и мягче:
– Я тебя понимаю. Во времена активной работы мне пришлось пережить плен и пытку. И хуже всего то, что это видел человек, которого я любила. Который любил меня. Он не выжил. А я выжила. Хотя получила травмы, надолго выбившие меня из профессии. И вынудившие рано уйти в наставничество. Я помню, что я чувствовала. Мне казалось, я не смогу жить дальше.
Я обратилась в слух. Таких подробностей о жизни Ами я не знала.
– Дело не в том, что я не могу. Я не хочу, Ами. Я не вижу смысла, – так же тихо ответил Ирвин. – Мастер в своем праве. Моя жизнь принадлежит ей, и я не сделаю ничего, пока она мне не позволит. Но ведь однажды ей наскучит со мной возиться.
У меня перехватило дыхание. Ирвин говорил. Разговаривал. По своей воле. О том, что чувствует. Моя наставница смогла несколькими фразами добиться того, что не удалось мне за две недели. Повисла пауза, после которой женщина со вздохом произнесла:
– Ты допускаешь непозволительную ошибку, Вин. Ты полагаешь, что Леди все равно. Ты уверен, что она считает наказание, каким бы оно не было, справедливым. Но это не так. Ты так замкнулся на своих переживаниях, на том, что не заслуживаешь прощения, что не видишь, как переживает Леди. И насколько прощение нужно ей.
– Ей? Прощение? – в голосе Ирвина звенело удивление. – Мое? Зачем? Леди была в своем праве.
– И именно поэтому места себе не находит, – судя по звукам, Ами поднялась и направилась в холл. – Хорошо. Подумай пару дней. Если не передумаешь умирать, позвони мне. С твоим мастером я договорюсь.
Меня охватило негодование, когда я услышала слова Ами. Какого черта? Какое право она имеет распоряжаться моим щенком? Я едва расслышала, как Ами тихо добавила от двери:
– Попроси ее руку показать. Левую. Я могу только догадываться о том, что Леди скрывает под повязкой, но уверена, тебе будет интересно.
Хлопнула входная дверь, и на несколько мгновений воцарилась тишина. Я, опомнившись, забрала чашку из кофемашины и подставила новую под струю кофе. Ирвин вошел в кухню и несмело посмотрел на меня. Я ждала, затаив дыхание, отчаянно молясь про себя, чтобы магия продлилась еще немного, и Вин захотел обратиться ко мне. Мои молитвы были услышаны.
– Вы слышали наш разговор, так ведь, мастер?
Я молча кивнула, не зная, что сказать. Ами вновь смешала мне все карты. Но то, что Ирвин впервые обратился ко мне, по своей инициативе, кроме просьб о смерти, дорого стоило.
– Покажите, пожалуйста, вашу руку.
Я опустила голову и отвернулась. Набрав воздуха, я собиралась отказать, но в это время Ирвин настойчиво повторил:
– Пожалуйста.
И я сдалась. Размотав бинт, я протянула к нему руку, демонстрируя заживающую рану от ожога на предплечье. Гордиться там было нечем. В сравнении с тем, что скрывалось под бинтами и пластырями на теле Ирвина, моя «рана» и внимания не стоила. Но дыхание ученика перехватило, когда он наклонился, чтобы рассмотреть ближе.
– Ох ты, черт… это ты… вы… сама?
Я кивнула.
– Мастер, это из-за меня? – впервые в его голосе проскользнули живые эмоции, сожаление, тревога, и это тоже дорого стоило. Я ощутила прилив благодарности к своей наставнице. Собравшись с мыслями, я произнесла:
– Нет, Вин. Это из-за меня. Это чтобы помнить. Чтобы помнить, каким плохим мастером я была. Сколько дров наломала. И к чему это привело.
Я почувствовала, как сердце ускоряет бег, а к горлу подкатывает комок. Ирвин, наконец-то, смотрел мне прямо в глаза, растерянный и взволнованный.
– Мастер…
– Нет, погоди. Дай, я скажу, – меня начинала бить дрожь, но я понимала, что все, что я чувствую, следует озвучить. Ами была права. Мне требовалось прощение. – Я, действительно, была чертовски плохим мастером. Я боялась ответственности. Я боялась нажать. Я боялась вытащить из тебя информацию. Я боялась причинить боль. А, в итоге, была вынуждена доставить тебе боль куда большую. Мне очень жаль, Вин. Я не собиралась тебя убивать. Я не хотела, чтобы оно вышло так… но не смогла иначе. Мне необходимо было достать Себастиана. Я была уверена, что он примчится тебя спасать, если испугается по-настоящему. Я не смогла придумать ничего лучше, хотя пыталась. Но, если бы я не праздновала труса до этого, не понадобилось бы экстренных мер. Если бы я научила тебя доверять… Если бы я…
– Мастер…
– Я виновата, Вин. Я очень серьезно перед тобой виновата. И я могу только надеяться, что ты когда-нибудь меня простишь. И, черт подери, да, я пойму, если ты захочешь прервать обучение и уйти от меня. Я тебя отпущу. Позже, когда ситуация нормализуется. Когда это станет безопасным. Я только не хочу, чтобы ты умирал. Потому что, выходит, это я тебя убила.
Ирвин отрицательно помотал головой, а потом, набравшись смелости, произнес, открыто глядя мне в глаза:
– Я нарушил данное вам слово. Дважды. Я солгал и ослушался. Я провалил свое испытание. Я предал вас. Я сделал все, чтобы превратить вашу жизнь в ад. Я понимаю, чем заслужил все, что случилось. Я не понимаю, почему вы хотите оставить мне жизнь.
– Потому что то, что произошло с тобой, куда тяжелее, чем смерть, – отозвалась я, замирая, едва удержавшись от детского желания зажмуриться. И вовремя: дампир внимательно вглядывался в мое лицо. – Свои ошибки ты искупил. Я хочу дать тебе шанс извлечь из них хорошие уроки.
– Почему вы ушли? Тогда, у падальщиков?
Я сглотнула, но взгляд ученика выдержала, ответив искренне. Голос предательски дрожал.
– Потому что я полагала, что у тебя достало бы смелости вынести все, если бы я была с тобой рядом. А мне необходимо было Себастиана всерьез напугать. А еще потому, что такой смелости могло не хватить у меня…
Ирвин молча изучал меня взглядом, обдумывая мой ответ. Он не решился задать вслух следующий вопрос, но я прочла его в повисшей тишине.
– Я не могла не смотреть совсем, Вин. Прости. Я должна была понимать, что натворила. За что в ответе.
Тишина была такой материальной и плотной, что лишала подвижности. Дампир смотрел на меня, не отрываясь, и я чувствовала, как по спине скатывается одинокая капля холодного пота. Но своих глаз не отводила, позволяя ученику заглянуть в мою душу.
– У вас был такой взгляд… когда вы вновь вошли. Я… Мне…
Дыхание у Вина перехватило, и он отступил назад, отворачиваясь и обхватывая себя руками. Я соображала как никогда быстро, пытаясь понять, о чем говорит дампир.
– Взгляд? Когда я вошла?.. – спустя мгновение меня озарило, и я с ужасом воззрилась на ученика. – Боже, Вин, ты решил, что я смотрю на тебя?..
Я, движимая сочувствием, шагнула вперед, намереваясь взять дампира за руку, но он вновь инстинктивно отступил назад, быстрее, чем понял, что делает. Мои губы скривила горькая улыбка. Я медленно опустила протянутую руку и пояснила:
– Я мечтала убить их. Падальщиков. Я их ненавидела. Немногим меньше, чем себя. Я старалась не смотреть на тебя, опасаясь, что не выдержу и сорвусь. Мне было очень сладко в подробностях думать, как именно я лишала бы их жизни. Но, по большому счету, они не виноваты. Виновата я. Это была моя воля. Прости меня. Пожалуйста. Если сможешь.
Ирвин поднял голову, посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом. И, видимо, разглядел что-то важное для себя. Он двинулся вперед, не отрывая от меня напряженных глаз. Я стояла, не шевелясь, опасаясь спугнуть его резким движением. Осторожно, готовый в любой миг отступить, дампир поднял руку и коснулся моего плеча кончиками пальцев. Не дыша, скользнул вниз, до локтя. Потом до запястья. И, решившись, сделал еще шаг ко мне и сжал мои пальцы.
– Видимо, прощать нужно нам обоим, – Вин взволнованно смотрел мне в глаза, и я, осмелев, легко пожала его руку в ответ. Губы дампира на секунду дернулись в подобии улыбки, но он тут же вернул себе серьезное выражение лица. – Спасибо, что вы все это сказали.
– Вин, пожалуйста, давай на «ты», – мягко и настойчиво попросила его я, переводя дыхание. Атмосфера между нами потеплела. Словно растаяла ледяная стена, мешавшая слышать и чувствовать друг друга. Кофе перелился через край и растекся по столешнице, прокладывая себе русло к краю стола. Ни один из нас не обратил никакого внимания на горячий коричневый ручеек. Дампир скривился, преодолевая внутреннее сопротивление, а потом произнес, будто бросаясь в омут:
– Я постараюсь, мастер. Но, боюсь, мне потребуется какое-то время….
– Оно у тебя есть, – пообещала я, чувствуя, что Ирвин сейчас говорил не только о форме обращения ко мне. Кажется, у меня снова был ученик. И, как и в прошлый раз, его наличие приносило в мою жизнь целый каскад проблем. Тем не менее, наконец-то я чувствовала в себе силы со всем справиться.