Вера Эпингер
Я придумаю нас другими
Марина, улетевшая в Германию к родственникам, получила наставление: она как раз собиралась заехать в музей баварской марки, и я попросила её купить пару сувениров. Я не могла дождаться её возвращения – мне не терпелось собрать все частицы подарка воедино и вручить его.
Жаль, что я не восприняла серьёзно поведение Рощина – это сказало бы о всём куда яснее его слов. Он не выходил на связь, и однажды на моё предложение помочь отправил краткое сообщение. «Не начинай». Что это значило?
Я снова ощутила себя безвольной марионеткой, которую он дёргал за ниточки. В конце-концов, мы же всё решили – зачем снова держать дистанцию? Зачем отталкивать меня?
Ju: Каким планы на выходные?
Pavel: Срочно машину собрать. Буду жить в сервисе.
Ju: Удачи тебе с этим. У тебя получится, я верю в тебя)
Pavel: Юля! Не начинай опять!
Неделя – вот, сколько я смогла продержаться. А ещё, за день перед очередной командировкой, мне приснился сон – тот разговор дословно, но будто с меня спали шоры. И теперь я услышала совершенно другие слова – ты мне не нужна, ты не то пальто, ты оставляла запасной аэродром.
«Юля, на мужчину нельзя надеяться никогда. Только если он не твой муж и у вас общий ребенок, и то не всегда даже в такой ситуации» – будто наяву слышала его слова. Почему я не слышала их раньше? Почему сейчас?
Мне вдруг стало больно – будто меня ударили поддых и оставили тут же, в грязной луже, посреди мусора и нечистот. Моя любовь сыграла со мной злую шутку. И я поняла это только сейчас.
Я уехала в ночное в Тюмень, просто чтобы подумать. Вернулась – и вечером собралась на поезд в Казань. Паша прислал мне какую-то песенку и написал «Хорошего дня». Весь день я провела на ногах, пройдя город почти насквозь – суд, столовая, снова суд, набережная и мосты-мосты-мосты. Я любила мосты, особенно вантовые. Бугринский в Новосибирске и вот сейчас – Миллиниум в Казани кружили мою голову и заставляли забыться.
Шла по тротуару и безотрывно смотрела вверх – верила, что я пройду под пилонами в виде буквы «М» и всё вдруг резко наладится. Для беспринципного и сурового юриста в обычной жизни я вдруг снова стала излишне наивна…
Стучали колёса поезда, унося меня далеко-далеко. Вагон качало. Я лежала на верхней полке, заткнув уши наушниками, укрывшись тонкой белоснежной казённой простынкой, и смотрела в кусочек окна, за которым распростёрлась тьма. С каждым часом светлело всё больше.
«Самый тёмный час перед рассветом» – писал Коэльо в «Алхимике», и мой тёмный час наконец наступил.
Ju: Йорик понял, Йорик не дурак. Перефразирую. Пять утра – самое время, чтобы решиться. Нет, я, конечно, могу написать голосовое, но это будет крайность. В случае твоего нежелания встретиться лично/отсутствии объективной и рациональной возможности осуществить это. Теперь мой время задать вопрос. А что, мать его, происходит? Есть такая фраза: ежики плакали, кололись, но продолжали жрать кактус. Я как тот ежик и я устала жрать кактус. Вроде и так все понятно, но… хочу послушать твою позицию. Учитывая твою крайнюю занятость, заранее прошу выбрать время, когда мы уже поговорим по моей инициативе. Желательно – в ближайшее. Надеюсь, уже расставим точки над «и».
В то утро я с трудом уснула, убаюканная качанием вагона. А едва я протёрла глаза, меня ждало это.
Pavel: Юля, привет. Мы потому и встречались. Чтобы во всем нормально объясниться и расставить все точки над й. Все же обсудили.
Pavel: я видимо тупой и не сумел донести до тебя информацию. Извини мне мой кривой язык
Pavel: Хотя мне казалось, что было сказано предельно ясно. В любом случае это не значит, что я сказал, что мы не можем общаться.
Ju: Ну что опять за витиеватые фразы. Ты так и скажи. Юля, только знакомые. Всё
Pavel: какие витиеватости? Мы с тобой часа два сидели разговаривали, во всем разобрались, объяснились, а ты снова эту тему подняла. Мы можем дружить, общаться, тусить, но чего-то большего нет…
Напиши я сейчас «я зарыдала», это не отражало бы всего краха ситуации. Я читала его сообщение и чувствовала, как подыхаю. Рыдания застряли где-то в горле, не позволяя вдохнуть. Сердце билось в груди, как сумасшедшее, старательно гоня кровь по венам и артериям. Приливший к лицу жар обжигал. Три… два… один… Взрыв.
Я только успела уткнуться лицом в подушку, чтобы заглушить истерику. Чёрт побери, мне было больно и обидно, обидно так по-детски, до одури. Даже пореветь нормально не могла!
Поезд летел вперёд, приближая меня к дому. Попутчики в купе пили чай и переговаривались. А я лежала на своей верхней полке и вгрызалась зубами в подушку, гася свою боль. Я ненавидела его. Ненавидела себя.
Ju: спасибо)
Я не помню, откуда у меня взялись силы на это короткое сообщение, на то, чтобы закинуть его в чёрный список везде, где только можно; удалить все сообщения, все звонки и все переписки. Убирайся! Убирайся вон!
Как же я пожалела в тот момент, что люди не умеют стирать свою память.
Я шла по перрону, захлёбываясь слезами. Ехала в такси, сгорая от стыда. Дура, господи, какая же дура! Мне казалось, что я умру.
Но я не умерла.
***
С девяти до шести я была чёрствым юристом, не умеющим ни сожалеть, ни прощать; с ледяной маской на лице выступала в судах, смешивая противников с грязью и наслаждаясь своими победами.
С шести до девяти – уязвлённой и растоптанной влюблённой девочкой, которая цеплялась за реальность, боясь свихнуться от боли в груди.
Забавно. Я любила его образ, но он сам оказался совершенно не таким. Мне стало некого винить: я влюбилась в плод собственного воображения, и чья вина в том, что оно мало совпадало с реальностью?
Иногда я могла проснуться посреди ночи от слёз, заливших лицо. Тогда Марина обнимала меня и гладила по голове. «Всё будет хорошо» – говорила она, но я не верила ей. Ничто и никогда не будет хорошо, пока я такая.
Сперва я хотела уничтожить подарок, разорвать, разрезать, сжечь – выместить на нём всю свою злобу и отчаяние, но не смогла. И двенадцатого мая подарок, вместе со слезливым и глупым прощальным письмом, курьером отправился к своему получателю.
Сейчас я бы ни за что не отправила ему это, но что сделано, то сделано…
«С Днем рождения, Паша!
Серые глаза – рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
Может и к лучшему, что я не имею возможности лично вручить тебе подарок. Глупо, но личное поздравление подразумевает слишком большую сонму эмоций, которые я не готова испытывать.
Странное у нас вышло общение, мягко выражаясь. Стремительно началось и стремительно закончилось. Но, как говорится, всё начинается вовремя. И заканчивается тоже вовремя. Наше общение позволило получить мне бесценный опыт, который послужил катализатором для ряда выводов и умозаключений. Ты говорил, что нужно дистанцироваться от ситуации, взглянуть на происходящее от третьего лица, – и теперь я вижу наши взаимоотношения с точки зрения стороннего наблюдателя. Забавно, ей-Богу.
Может ты прочитаешь эти строки (надеюсь)… несмотря ни на что, мне хочется, чтобы ты знал одно: у тебя всё получится. Ты обязательно добьёшься поставленных целей, воплотишь в жизнь все намеченные планы. По-другому просто не может быть у таких людей, как ты.
Главное – верить в себя. И медленно, но верно идти навстречу к горизонту. Поездка на Красное Кольцо прекрасно показала все твои лучшие качества, так пусть они будут твоими спутниками на протяжении всей жизни.
Ты обязательно сядешь за руль (или штурвал?) самолёта. Red Bull Air Race когда-нибудь удостоится чести принять на своей воздушной арене тебя и твой борт. Рано или поздно, но… я верю, что так и будет. А пока пусть о грядущем напоминает тебе мой маленький подарок.
Яркими картинами в моей голове вспыхивает момент, когда ты рассказывал об этом мероприятии. И это лишь то малое, что я могла сделать, чтобы приблизить тебя к нему. Наверное, я уже знала, что не стоит покупать билеты в Казань на очередной этап – ну да ладно, дело прошлое, не стоящее и гроша внимания.
Автомобили. Они наполняют твою жизнь, делают её особенной. Они – часть тебя, твоё отражение. Не знаю, какой боевой «зверь» будет построен тобой на летний сезон, но, помнится, ты планировал собирать BMW. Так пусть тебя сопровождает удача баварского концерна – положишь кепку на полку, к коллекции шляп, а значок прикрепишь к рубашке. Если захочешь, конечно. Ты в своём праве распоряжаться переданными тебе вещицами, как заблагорассудится.
Пожалуй, мне стоит перестать вставать на чёртовы грабли снова и снова – ловить каждое изменение в настроении, чтобы выделить то самое дорогое и ценное, ради чего человек готов продать душу. Но сделанного не воротить – так что прямая доставка из Германии, only for you.
К демонам всю лирику и несвязный бред. С днем рождения!
Будь счастлив с Ней. Надеюсь, она сделает тебя счастливым.
Best wishes, best regards…
с наилучшими пожеланиями,
или как там говорят.
В общем,
счастья, любви, семьи… всего-всего!
P/S:Спасибо тебе за этот невероятно важный, хоть и жёсткий урок».
Вместо послесловия
Сама влюбилась, сама обожглась и сама расплатилась – вот синопсис нескольких месяцев моей жизни. Пять месяцев, пять долгих месяцев, длилась история, которую иначе как «опыт» не назвать.
Осознание того, что Рощин был моей зеркальной, только лишь мужской, копией, пришло не сразу. Лишь после того, когда я перестала жалеть себя, перестала ненавидеть его, перестала желать отомстить… я увидела всю картину целиком.
Я никогда не верила в карму или в бумеранг жизни. Но вот он – лови. Со мной поступили так же, как бывало поступала я. Причинили мне ту же боль, что причиняла я. Говорили те же слова, что говорила я.
Заслужила ли я? Возможно – но каким же болезненным оказался этот бумеранг.
Прошла неделя после того, как я отправила Рощину курьера. Неделя – и статус «в активном поиске» с его страниц исчезает, как и многочисленные анкеты в группах знакомств.
Мне оставалось лишь горько улыбнуться – права, я была права. Жаль лишь, что уверенность в этой правоте не приносит удовольствия. Догадаться, почему качели остановились так резко, не составило труда. Всё продолжалось бы и дальше, если бы не… она.
Иногда я жалею, что не отомстила – к сожалению или к счастью, я бы не упустила возможность разрушить его жизнь до основания – отцовский бизнес и личную жизнь, его существование, всё, до чего бы только дотянулась. Я знала о нём так много, видела так много, могла сделать так много и имела так много ресурсов, чтобы всё, что у него было, превратилось в прах. Но я простила. Простила, потому что прощать куда важнее, чем мстить.
Всё, что мне было нужно, – забыть о нём. Но бережно взращиваемая любовь к нему не позволяла так просто закончить историю. Легко ли потушить свечу? Один выдох, прикосновение пальцев – и от горящего фитиля остаётся лишь тонкая струйка серого дыма. А как избавиться от лесного пожара? Как заставить его зачахнуть, перестав пожирать всё на своём пути?
Мой лесной пожар утихал долго и медленно, щедро заливаемый водой с небес. Но даже так, задушенный, где-то под толстым слоем пепла, он продолжал тлеть, причиняя боль.
Будь у вас возможность переписать жизнь, пусть и в книге, вы бы переписали её? Создали бы историю, что не окончилась так жалко? Я получила эту возможность. Взялась за оставшиеся воспоминания, выстраивая их в вереницу и придавая бумаге. Не только для того, чтобы переписать жизнь, но чтобы понять.
Я хотела придумать нас другими. Не такими, счастливыми… но не смогла.
