Вера Орловская
Зеркала не отражают пустоту
– Да, приезжают: рассказывают нам правду.
– Представляю – какую.
– И Марин оттуда, – добавил Крислин к своему ответу.
– А кто такой Марин?
– Поводырь.
– А ты что нуждаешься в поводыре? Плохо видишь?
– Он сказал, что мы все здесь слепые, а он – наш Поводырь теперь, и поведет нас к свету. А еще он оставил многим свое отражение, чтобы мы не потерялись без него и не сошли с правильного пути.
– Это как? Объясни мне неразумному: что такое отражение?
– Ты вдеваешь эту штуку сюда (он подошел к компьютеру и вдел в него флешку). И Марин появляется и начинает рассказывать, что нужно делать. В одно и то же время мы все должны вдеть эту штуку сюда, и он будет с нами.
– Да, фигово, мой несчастный Крислин.
– Я – счастлив, – отрапортовал тот, повторив еще раз: «Я счастлив!».
– А так сразу и не скажешь, – поёрничал Грэсли, но был не понят. Покажи мне его, – попросил он Крислина.
– Нет, сейчас нельзя. Только в 14.00 он появляется.
– Брось, дружище, он появляется в любое время, когда ты эту фигню засунешь в этот ящик, висящий на стене. А теперь скажи мне, почему все-таки тебе не нужно ездить в Центр?
– Потому что здесь – свет, а там – тьма. Империя должна быть разрушена! – заорал он, и в его голосе появилось что-то истерическое.
– Да, в истории одной известной мне планеты тоже был такой деятель, который постоянно повторял: «Карфаген должен быть разрушен». Его звали Марк Порций Катон. И он был зациклен на этом. Вот что делает ненависть… Однако в Космосе ничего не меняется…
Интересно, почему он назвал нас Империей? – подумал Грэсли, ведь это на зеркальной планете так называют то государство, за которым я веду наблюдение.
– А ты помнишь нашу учительницу по химии? Мы дразнили ее «чучей», потому что она повторяла постоянно слово «учти»: «Учти, Крислин, еще одна подобная выходка, и я постараюсь, чтобы тебя исключили из школы. Учти». Это когда ты принес лягушку и засунул ей в сумку, а она полезла туда рукой и закричала, как сумасшедшая.
На лице Крислина промелькнула улыбка. Он это заметил и попытался расшевелить его извилины в нужном направлении:
– А помнишь, как ты залез на крышу и не мог слезть оттуда сам?
– Я – Крислин. Я ничего не помню.
– Да, круто же тебя обработали. Даже не знаю, что делать с тобой. Может, поедешь со мной в Центр? Сам увидишь, как там хорошо и красиво.
– Империя должна быть разрушена! Тьма! Тьма! Тьма!
– Ну, да, ну, да – полная тьма в сознании. А таких, как ты, которые верят в этого самого Поводыря, пастуха вашего (вы же – как стадо баранов), много таких, как ты, уверивших в него?
– Есть такие, как я, а есть те, кто хочет жить во тьме. Поводырь говорит, что они со временем исчезнут, потому что не нужны.
– Кто бы сомневался. А ты можешь меня познакомить с этой вашей высшей кастой «светлоликих»?
– Нет, потому что ты оттуда, где тьма.
– Ну, заладил. Это вы тут во тьме, вот и Поводырь вам нужен – слепым. А я, как видишь, без поводыря обхожусь, сам по себе – свободен: езжу, куда пожелаю, делаю, что хочу и живу, как нравится мне, а не по указке какого-то там мудилы-поводыря. Неужели ты не помнишь, как здесь было хорошо раньше, до всего этого маразма, о котором ты мне поведал? Мы лазали по деревьям, купались в море…
– Этого ничего не было. Империя завоевала нас, и теперь мы должны освободиться от нее.
– Когда это произошло? Я чего-то не знаю? Что-то пропустил по своему недомыслию? Мне всегда казалось, что вы не боролись за свою свободу, вас просто никто не держал: ушли, так ушли. И кому вы были нафиг нужны все эти годы, пока крыша у вас не поехала, и мы не стали думать, чем это грозит нам самим? Прости меня, дружище, но я ни разу за это время даже не вспомнил о тебе, не говоря уже о том, чтобы тебя завоевывать. Ты ответь на мой вопрос: когда мы вас завоевали?
– 300 лет мы боремся с Империей за свою свободу.
– Бедный мой Крислин, вы должны освободиться от своего Поводыря, который ведет вас к краю пропасти. Ты болен, Крислин. Но я пока не могу тебе ничем помочь, потому что ни черта не понимаю в этой вашей жизни, кроме того, что это все похоже на компьютерную игру. Вы живете в ней, подцепив компьютерный вирус, запущенный какой-то сволочью. И самое страшное: все вы не понимаете даже, что эти приемы программирования, отработанные на вас, стары, как мир. Все ваши тоталитарные секты и деструктивные культы, в которых вы погрязли по уши, отрекшись от своих традиций и верований, привели вас к этому естественным образом. Если я тебе начну рассказывать, как это делается, ты, во-первых, не поверишь мне, а во-вторых, не поймешь, потому что там у тебя в башке стоит блок. Это вроде стены непробиваемой: стучи не стучи – бесполезно. Скажи, Крислин, тебя заставляют ненавидеть меня и таких, как я?
– Поводырь говорит, что вы – низший слой, которым нужно удобрять землю, чтобы на ней выросли цветы будущего. Мы – настоящие, правильные. А вы – неправильные.
– Ясное дело, куда уж нам, – с горечью сказал Грэсли, понимая, что дальнейший разговор бесполезен.
Он ушел от Крислина с таким чувством, как будто у него отняли последнюю надежду на то, что разум – основное достоинство мира, в котором он живет. Грэсли пошел к морю, чтобы бушующий там ветер охладил его голову, в которую так и лезли мысли: одна страшнее другой, потому что он не был готов к такому результату. Да, предполагал что-то подобное, но, во-первых, все-таки в западной части, а не здесь, а во-вторых: не до такой степени падения. Шторм на море становился сильнее, можно было подумать, что Грэсли имел к этому какое-то отношение, потому что кипящая в нем негативная энергия, казалось, способна была разворотить горы – не то, что поднять волны. Он ходил по краю берега, принимая на себя эту разъяренную водную стихию. Мокрый, дрожащий от холода, он как будто желал этого сам, чтобы тело его приняло на себя то, что мучило его внутри. Когда-то он любил это море и этот город, и тех, кто в нем жил. А теперь у него осталось только море: оно никак не менялось, оно не предавало его. Да, у Грэсли было такое чувство, что его предали. Хотя, он давно не общался со своими прежними приятелями, так как слишком разные у них были интересы, и не осталось ничего, что могло хоть как-то объединять, разве только воспоминания, но, тем не менее, в глубине души он ощущал себя частью этого пространства, которое сейчас выбросило его из себя – извергло, исторгло. Неужели дело было в Крислине? – думал он. Ведь существуют другие, кроме него, и я не знаю ничего о них, а делаю какие-то выводы. В конце концов, это ненаучный подход. Но эмоции заглушали в нем голос разума. И ощущение собственной беспомощности смешивалось почему-то с чувством вины, как будто от него что-то зависело в тот момент. Что? Как он мог рассказать им о том, что существует интегральное нейропрограммирование, в котором используются разные модели воздействия, например, такие как: передача невербальных сообщений, внедрение изменений в сознание и поддержание мотивированной среды. И в этом задействовано множество знаний: от кибернетики до терапии. Они таких слов просто не поймут, да и не захотят понимать. Множество техник используется как для индивидуальной работы, так и для групповой, благодаря которым индивиды совершают определенные действия: те, которые от них требуются. Кому требуются? – вот вопрос.
Он вспомнил разговор с Мэрдоном перед своим отъездом по поводу программирования, то есть, контроля и влияния, когда он спорил и возмущался подобными методами, даже самой возможности их использования, ибо считал это неэтичным. На что Мэрдон коротко ответил: «Если не мы, то другие…». Теперь он понимал это, взглянув на все иначе: те «другие» действительно существуют и работают в своих интересах, пока Грэсли и такие как он занимаются чистой наукой, как будто она бывает в идеале таковой. Да, способ контроля действий, изучение поведенческих особенностей и их интерпретация, как и выбор путей преобразования действительности – всё это существует и, оказалось, не только в теории. Он прекрасно знал, как ученый, что индивид не может воспринимать окружающий мир объективно, так как пропускает его исключительно через призму своего собственного жизненного опыта, и в связи с этим, установившихся личных принципов, убеждений, привычек, наконец. А если учесть все это и понять: как тот или другой индивид, со свойственными ему особенностями, пропускает через себя информацию. А затем, если сконцентрировать внимание на том, что именно представляет для него особую важность, то, используя определенные приемы, от него можно добиться всего, чего угодно. Но вначале нужно найти эти особенности. Знал он и о том, что ключей доступа к сознанию индивидуумов множество: иногда одна-единственная вещь или брошенная, как будто случайно, фраза, может заставить его совершить нужное действие, которое он вполне примет за свое собственное желание. Даже звуковые и визуальные эффекты способны глубоко вторгнуться в мозг и установить там нужную информацию, и зародить необходимую мысль. Для того, чтобы воспользоваться подсознанием, необходимо лишить индивидуума воли (он вспомнил о манкуртах в этот момент). Конечно, для начала нужно отвлечь внимание, а затем ввести в состояние шока, а после этого под давлением заставить совершать определенные поступки, необходимые для манипулятора. Здесь можно взять для примера то, что происходит на зеркальной планете. Информация передается незаметно, внушая ему направление его поведения, а потребитель этой информации думает, что к этим действием он пришел сам. При полном зомбировании затормаживаются процессы в мозге, какие-то участки его продолжают функционировать в том же режиме, а вот те, которые отвечают за волю и за принятие собственных решений становятся абсолютно бесконтрольными, когда испытуемый выполняет указания, но не может осмыслить полезно это или вредно, то есть, хорошо это или плохо. Но действие, которое запрограммировано, он в любом случае совершит, даже если ему потребуется для этого умереть. Потому что зомби – это индивид с подавленной волей, он не принадлежит себе самому, но понять этого уже не способен.
И Грэсли опять вспомнил кадры того странного шествия, которое он наблюдал, просматривая видеоряд с зеркальной планеты. Да, когда работают сильные эмоции, гораздо проще манипулировать сознанием: чем они сильнее, тем легче, потому что срабатывают предложенные шаблоны, особенно хорошо работающие в толпе: все бегут – и я бегу, все бьют – и я бью, все скачут – и я скачу. Получается так: сначала делаю – потом думаю. Конечно, это же очевидно, что эмоционально включенный в ситуацию индивид не способен оценивать ее адекватно. Противоядие этому – лишь одно: контроль ситуации, когда ты мысленно выходишь из нее и смотришь на все как бы со стороны. Но для этого нужно иметь привычку рационально мыслить.
Да, изменение сознания – это целая наука: нахождение ключа к манипулированию, а так же искусство самого манипулирования, посредством собственного поведения испытуемого, используя при этом любые точки, включая болевые (в психическом смысле), вычленив их из глубины его подсознания, возможно даже при помощи гипноза или другим способом. Тем, кто этим занимается, известны все коды манипулирования и управления реальностью. Значит, Мэрдон был прав, – думал Грэсли, сидя у горящего камина, так как весь промок и продрог после своей прогулки по берегу моря. Его знания впервые не давали никаких практических результатов: у него были только голые факты. Он даже завидовал сейчас тем, кто живет, не зная всего этого и не догадываясь, на что способен разум, если поставить перед ним цель разрушить что-либо, будь то неживое или живое. Может быть, впервые Грэсли ужаснулся тому, что все зависело от того, кто владеет этими знаниями. Увы, сила не имеет сама по себе негатив или позитив – она нейтральна, и только направленная кем-то она может нести или зло, или добро. Точно так происходит с наукой и со знаниями вообще. Разум дан как хорошим, так и плохим, но, к сожалению, подлецы более изощренные в использовании чьих-то идей для своих целей. И пока ты, Грэсли, занимаешься чистой наукой, как ты всегда считал, кто-то уже управляет миром, используя все возможные средства и не озадачиваясь вопросами морали. Он вдруг вспомнил одно изречение, которое именно в этот момент явилось к нему, как ответ на все его метания: «Ты должен сделать добро из зла. Потому что больше его делать не из чего». С одной стороны это попахивало полным отчаянием, а с другой подводило его к заброшенной им теме: перехода негативной энергии в позитивную. Ему приятно было об этом думать так, как приятно бывает мечтать о чем-то, понимая, что это маловероятно, но очень хочется. Подобное как раз было скорее из этой серии. Но для этого тебе потребуется вычленить одно из другого, разделить их. А всегда ли ты можешь отличить добро от зла, если для одних добром является то, что для других является злом? Он вспомнил об этом в связи с просмотром зеркальной планеты, где шла война, в какой-то мере гражданская. Хотя и с вмешательством внешних сил не обошлось тоже. Именно это обстоятельство делало ее более запутанной и еще более трагичной. Ибо добро и зло настолько смешались, что представляли уже из себя нечто неразделимое, как будто спаянное воедино, переплетенное между собой так, что отодрать их друг от друга можно было только с кровью, с мясом, с болью и со слезами. Но сейчас он просто запрещал себе думать об этом. Причиной чему было то, что ища аналогии зеркальной планеты и своей родной, он пришел к неутешительному результату, от которого ему стало страшно, и хотелось куда-то уехать, сбежать, исчезнуть хоть на время. Но где он мог найти такое место, чтобы отсидеться, когда за ним следом неслись его мысли, от которых он не мог избавиться, потому что они требовали от него решения. А его не было. Именно поэтому он уезжал из этого города, из этой непонятной для него жизни, в которой существовали те, кто не знал ни о какой другой, по своей ли воле или по чужой, теперь уже было не столь важно, ибо случилось то, что случилось. И пока он не знал, что делать с этим, ему ничего другого не оставалось, как постараться успокоиться, потому что эмоции – не лучший советчик в таких вещах.
Грэсли очень не хватало сейчас рядом Никии, которая могла бы вернуть его в то состояние, из которого его выбила так неожиданно навалившаяся новая реальность. Но там, откуда он приехал, в центре страны, не знали или просто не хотели знать о ней, не задумываясь над тем, чем это может грозить каждому из них лично в будущем, от которого они пока далеко, как может кому-то показаться. А когда он просто пытался завести разговор на эту тему, от него шарахались, полагая, что он зациклен на этой своей идеи, которая существует только в его голове, а на самом деле – ничего страшного не происходит. Да, пока ты не увидишь это сам. Он уже сейчас думал о том, как ему начать разговор с шефом и что сделать для того, чтобы ему поверили. В конце концов, пусть вышлют комиссию, если им недостаточно его данных. Но не хотелось угадывать, что будет, он слишком устал от того, что есть, чтобы еще больше напрягаться, прогнозируя будущее.
Да, Никия была бы очень кстати теперь, – переключился он на приятные воспоминания. Она – глоток живой воды, свет в темную ночь. Ему приходили в голову разные нежные слова, которых он не говорил ей, когда она была рядом. Разлука делает нас сентиментальными, – думал Грэсли, закрыв глаза, чтобы быстрее наступила ночь-сон. Но этого не происходило почему-то. Может быть, как раз потому, что он вспомнил о Никии, а с ней вряд ли уснешь, разве что после долгих объятий и поцелуев, переходящих в более тесное слияние тел и душ, если верить, что душа существует. Он верил в то, что есть вечная, высшая энергия, к которой мы, как вечные души, принадлежим. Эта духовная энергия находится очень далеко, по крайней мере, за пределами Матрицы, о которой на планете знает даже ребенок, но высшая сила действует посредством своих энергий, и он никак не мог связать это с Матрицей. Что такое – я? – размышлял Грэсли, находясь уже в переходном состоянии своего сознания в сон, когда к нему и приходили всегда неожиданные мысли. Я отождествляю себя со своим телом, потому что, думая или говоря о себе, я думаю именно о теле, полагая, что это и есть я. Кто-то из мудрецов говорил, что он – это Космос. А что означает Космос, как ни упорядоченную систему, в отличие от хаоса? Да, в Космосе все гармонично, все имеет свой смысл и свою логику, даже свои законы. Но закон – это не вера. Он все-таки ближе к Матрице, то есть, к материи. А если мы – вечные души, свободные от рождения до смерти, хотя некоторые утверждают, что ее нет, но тогда тем более: выходит – мы здесь лишь на время, и возможно, что на это самое время мы просто увлеклись играми этого мира, приняв его иллюзии и подчинившись им. Мудрецы говорили: «Ты не тело, твой истинный дом – не здесь». А где? – хотелось бы знать… Но душу невозможно измерить. А Матрицу можно, хотя это и иллюзорная вещь. Странно получается. Бога невозможно измерить, потому что Он не подлежит измерению, а там, где есть возможность или хотя бы попытка измерить – там правит Матрица. Значит, где есть она, там нет Бога, ведь даже попытка его познать, уже означает попытку измерить, а это невозможно. Что – не Бог, то – Матрица, – сделал вывод Грэсли, хотя, это сделали задолго до него. Он где-то слышал, что если Бог – это энергия, то мы – его атомарные частицы, то есть, в каждом из нас Он присутствует. Это похоже на то, как маленькая капля обладает свойством целого океана, так понятней, наверное. Но если Бог – абсолютная свобода, то получается, что и его атомарные частицы так же независимы? Я свободен! – сказал он вслух и повторил еще раз: «Я свободен!». А что ты радуешься? Ведь если это на самом деле так, то ты и только ты ответствен за все, что с тобой происходит. Ты сам свободно выбираешь свой жизненный путь и получаешь результат того, что выбрал когда-то. Это же вполне логично. Матрица мне представляет тело, в котором я существую. А сама она – всего лишь набор каких- то условий, которые формируют, строят по кирпичику мою жизнь. А где же тогда моя свобода, если мой разум подчиняется тем стереотипам, которые создает Матрица: все эти правила, законы, нормы поведения? С одной стороны, ее нельзя ни почувствовать, ни увидеть, ни сломать, если тебя что-то не устраивает, ни выйти из нее, потому что она находится за пределами физического мира. С другой стороны, она существует в моей голове. Выходит, что все это – театр, все придумано во мне, мной, поэтому я и не чувствую ее контроля над собой, хотя все подчинено ей. Но многие даже не верят в существование Матрицы, считая себя полностью свободными, как только что я сам повелся на эту иллюзию. На самом деле мы сами создаем себе сети Матрицы, сами плетем их, обожествляя материальный мир, ибо нам нравиться быть и иметь (деньги, машины, богатство). И это – ловушка Матрицы, потому что именно она дает нам понимание: как правильно двигаться, дает направление – куда именно идти, чтобы попасть в то нужное место, где можно взять и иметь, деньги, например. Или она подскажет – как пройти на ту нужную улицу, или в какой дом войти, чтобы встретить того, кто нам будет необходим по жизни. Если мы согласились играть в эту игру, то нам не обойтись без Матрицы, но сыграв один раз с ней, ты захочешь еще и еще, ты пожелаешь все время выигрывать в этой жизни. И ты уже никуда не денешься от нее.
В чем тогда твоя свобода, Грэсли? – спросил он у себя или это спросили у него, он уже не понял, потому что спал.
5.
Разъяренная толпа сносит с постамента памятник, обмотав его перед этим веревками. С гиканьем, воплями, воем они выкрикивают одну и ту же фразу, славящую, как понял Грэсли, их страну и их героев. Кто эти герои? Чаще всего повторяется одно имя, которое произносится особенно громко и в каком-то истерическом угаре. Сваленный памятник, лежащий уже на земле, крушат дальше с радостным остервенением, разбивая его на куски чем-то металлическим и тяжелым, и вообще используя все, что попадается им под руки, вплоть до палок. Это похоже на племя дикарей, кружащее в безумном танце вокруг поверженного врага. Они снова и снова выкрикивают те же самые слова, которые он уже слышал раньше, и смысл их привел его в ужас еще тогда, потому что они призывали смерть на тех, кто жил в соседнем с ними государстве. И было в этом что-то напоминающее пещерный обряд из далеких времен, когда-то бывших на той планете. А имя, которое они повторяли, как выяснил он, принадлежало давно умершему – бывшему нацисту, служившему вождю нацистов, напавших на Вторую Империю, в состав которой тогда уже входила и западная часть территории, что не помешало ему (этому «герою») выбрать сторону врага в той Большой войне. Именно его они почитали богом и поклонялись ему. Он был главным героем из числа тех, кого так неистово славили его последователи. Грэсли удивляло то, что они почему-то выбирали на роль своих героев именно таких ничтожеств, выдергивая их имена из истории, которая была общей с Империей. Веками эти народы жили вместе, и в разные периоды с той стороны были и настоящие герои, воевавшие против врагов и покрывшие себя славой, но о них не то, что забыли, их теперь считали здесь предателями. Будучи объективным наблюдателем, он помнил, что из этого народа так же вышло много известных личностей, правда, происходило это в то время, когда данные территории входили в состав Империи. Получалось, что только тогда проявлялось в них то лучшее, что теперь наглухо заколочено в их памяти ржавыми гвоздями, и стерто в сознании всё то, что вело их к созиданию. В остальные периоды истории силы разрушения брали над ними верх. Считая подобный внутренний раздрай волей, они проносились по этой земле, подобно смерчу, уничтожая всё вокруг и погибая под обломками руины, что уже можно назвать саморазрушением, ибо, находясь в этом угаре, ведомые очередным «героем», словно не ведая, что творят, они каждый раз как будто впадали в беспамятство. Странно, что это повторялось с какой-то губительной периодичностью.
Но почему они все это совершают в темноте? – думал Грэсли, смотря на то, как рушат в очередной раз свою историю эти странные существа, вроде бы считающиеся разумными в биологической цепочке. Он не понимал, зачем они это делают, но чувствовал невероятную агрессию, исходящую от них. И, движимые ею, они упивались своей силой и той разрушительной энергией, которая закипала в их крови и сплачивала между собой, сбивая в одно стадо. Да, он не оговорился, потому что они мало чем уже напоминали разумных существ. Если бы он был доктором или имел хоть какое-то отношение к медицине, то мог бы сказать, что их накачали наркотиками. Но существовал еще один вариант из области психиатрии – они безумны или искусственно введены в состояние безумия. Ему было известно, что приемы нейролингвистического программирования используются в некоторых религиозных культах для обращения в него и для последующего контроля над неофитами. Но в данном случае был возможен какой- то культ, объединяющий сторонников одной идеей, которая внедряется в подсознание, погружая участников в подобие гипнотического транса. И для достижения такого психического состояния могут быть использованы разные приемы. В том числе и вот это подпрыгивание на одном месте. Зачем они это делают, или правильнее сказать, для чего им предложили это делать? Это объясняется очень просто: главный эффект от скаканья заключается в том, что во время этого процесса кровь от головы отливает на максимально возможное расстояние. И поэтому из-за недостаточного кровоснабжения мозг способен воспринимать адекватно исключительно короткие, примитивные по своей сути, и желательно ритмические формулировки, которые не допускают никакого двойного толкования. И как конечный результат – эти формулировки уже ничем не вытравишь из головы. Вот такое нехитрое программирование они демонстрируют, когда большое количество подопытных индивидов одновременно подпрыгивают, а подкрепляется это лингвистически, то есть, какой-нибудь фразой или словом, не имеет значение какой именно фразой, главное – чтобы ее произносили все вместе, и также все одновременно подпрыгивали в этот момент. Именно это создавало необходимую вибрацию, объединяющую всех, и тогда они становились единой безликой массой, утратившей даже признаки индивидуальности: они просто повторяли бездумно определенные движения, потому что именно таким способом их погружали в то особое состояние, из которого уже невозможно было выйти. И если бы в этот момент раздался голос, приказавший им идти убивать, они бы все пошли убивать. Это – не слишком сложная манипуляция, если ты владеешь подобными техниками. Психология толпы вещь давно известная. И в этих, казалось бы, стихийных действиях важен только результат, а он однозначно был ясен – измененное сознание, это и есть цель, потому что в таком случае с ними можно делать все что угодно, даже заставить убить самих себя – всё будет исполнено. Конечно, подопытные ничего об этом не знают, они искренне верят в то, что делают. Он заметил, что там – на площади, где все это только начиналось, какая-то женщина разносила угощения, доставая из пакета что-то вроде мучных изделий, а еще им предлагали некую жидкость, которую называли чаем. Ничего удивительного для него не произошло бы, если бы в этой еде и в этом напитке обнаружилось наличие психотропных средств, приводящих к повышенному возбуждению и агрессивности. Ведь подобный препарат поддерживает организм в тонусе. Он был необходим только для того, чтобы эти скачущие без остановки, теперь уже просто организмы, не чувствовали ни малейшей усталости и могли бы скакать и орать свои речевки всю ночь и день. И еще неизвестно какое время, возможно, до полного истощения, когда они начнут падать, а если эта доза окажется завышенной, то уже не вставать никогда. Однако для культа смерти это имеет положительное значение, потому что только погибший может считаться героем. Он знал, что таких там уже целая сотня, и будет еще больше: столько, сколько потребуется для того, чтобы накормить прожорливую богиню смерти, требующую все больше и больше крови.
Нет, это был не сон. Недавно вернувшись из командировки, Грэсли, находился в Лаборатории за просмотром видеоинформации о зеркальной планете, как и обещал шефу, исключительно ночью, что само по себе прибавляло психологического напряжения при усвоении подобного видеоряда. После своей поездки, не принесшей никаких результатов, этот просмотр носил уже не просто познавательный характер, а скорее, сравнительный, с попыткой прогнозирования ситуации в будущем, но уже для своей планеты, имея перед глазами картину того, что происходит на зеркальной. И эти наглядные примеры, которые он наблюдал, вызывали в нем ужас.
Вот она – богиня зла, тьмы кромешной и ночного кошмара, владычица подземного мира, а, следовательно – повелительница смерти, которая может менять свой облик: от страшной старухи в черных одеяниях до юной красавицы с цветами на голове, сплетенными в подобие венца. Ночью она ходит по улицам, держа в руках свою голову, и пытается выманить из домов жителей, идя так от двора ко двору. Своим глухим голосом она зовет к себе, произнося разные имена. А тот, кто отзовется на свое имя, привлеченный ею, непременно умрет. Власть этой демоницы безгранична, ведь она является покровительницей всех нечистых сил, и 13 из них – ее родные дети. Не помогут тем наивным жителям никакие обереги, вышитые на одежде или вырезанные из дерева. Нельзя задобрить ее ничем и защититься от нее тоже нельзя. Что это как не культ смерти? – думал Грэсли. Баба с окровавленным серпом – демон, которого можно встретить в полдень в поле в длинном сарафане с венком на голове и с тем самым серпом в руках. Где же я это видел? – спрашивал он себя. Ведь одно дело письменная информация, а совсем другое визуальная. И он вспомнил, как перед его глазами промелькнул видеоряд с устрашающей пропагандой, рассчитанной на противника, с которым сейчас они вели войну. Да, он вспомнил: молодая женщина взмахивает серпом и отсекает голову мужчине, по всей видимости, солдату воюющей с ними армии, и при этом она говорит: «Мы собираем свои кровавые всходы». Окровавленный серп в ее руке, а на лице ядовитая улыбка на ярко красных губах, будто она только что вкусила крови. Отвратительное до тошноты зрелище. Какое нормальное существо, обладающее хоть малой долей разума, морали и обычного сострадания, да и просто психического здоровья может это воспринимать без содрогания, внутреннего неприятия и отторжения? А ведь эта реклама рассчитана на поднятие боевого духа в том числе. Только законченные монстры могут смотреть на это и наполняться силой, как вурдалаки наполняются кровью, чтобы продлить этим свою собственную жизнь.
А ведь там – на площади тогда произошло не что иное, как массовое жертвоприношение, – подумал Грэсли, вспоминая раннее просмотренный материал. Он не сомневался в том, что им заранее было известно количество жертв – ровно 100. Цинично и мерзко запланировано и подстроено, будто они были убиты врагом, в чем даже не нужно было убеждать эту толпу, уже готовую воспринимать любую ложь, перевернутую в правду в их головах. Каким бы парадоксальным не казалось подобное «представление», но это сработало. Почему? Да потому, что в массовом сознании вновь заработали древние архетипы. Кто-то их включил, как будто вырыл из земли, из могил, как мертвеца-кумира, которого они постоянно зовут вернуться из небытия, уверяя всех, что когда он вернется, то наведет порядок. Ну, да – пришествие сатаны народу, если смотреть на этот мир верх ногами, то есть, видеть его перевернутым, и тогда изречение из вечной книги – Библии будет иметь противоположный смысл, в котором тьма – это свет. Его поразило, что на планете достаточно развитой, с какой-то моралью, поддерживаемой существующей религией, может происходить такое, что умерших, а вернее сказать, убитых теми же, кто все это инсценировал, две недели таскают по городу: от памятника главному своему герою до кладбища и обратно. Две недели тлеющие тела, вместо того чтобы быть захороненными или сожженными, гнили на глазах у всех. Культ некрофилии, никакого другого определения этому он не мог найти. Нигде и никогда он не наблюдал, включая и эту зеркальную планету, чтобы массово вставали на колени вдоль всего пути, по которому несут покойника, погибшего, а значит, по их представлению, по определению – уже героя. И эти существа возомнили себя вправе стать форпостом, а по существу – плацдармом, с которого они будут уничтожать Империю при поддержке ее врагов, и отдавать самих себя, готовых сгореть, как дрова в огне этой войны, потому что убивать тех, кто считал их братьями – это хорошо, это правильно. К тому же, богиня смерти требует погибнуть за идею, можно сказать – за воинский орден. Так именно считали элитные полки отъявленных головорезов, тела которых были испещрены наколками, ими почитаемых рун. Они – носители расистской теории превосходства, не скрывали того, что ради этой идеи готовы убивать не только врагов, но и своих соплеменников, не принимающих подобной идеи. Потому что именно эти фанатики почитают себя чуть ли не жрецами своей богини смерти. Нет, они уже чувствовали себя богами здесь на земле. И совершая свои обряды, гордились тем, какое количество смертей и сколько крови было на их руках.
