Виктория Михайловна Прокуратова
Жизнь, опаленная войной
Ностальгия
Ну почему нам помнятся светло
Послевоенные тревоги и невзгоды?
Всё просто: ВСЕМ нам было нелегко
Плечом к плечу шагать сквозь эти годы.
Тот мир для нас ПО СУТИ был живой,
После войны нам было чем гордится:
Собой, победой и своей страной,
У нас другие были души, лица.
Тогда страну умели понимать:
За трудности ни зла, ни укоризны.
Сниженье цен, квартиру могли дать –
Так это ж в благодарность от Отчизны.
Мы радость малую умели привечать:
Делить с друзьями редкие досуги,
С волненьем дни до праздников считать
И напрочь забывать свои недуги.
Так хочется вернуть тот мир живой,
Чтоб вместо масок снова были лица,
Чтоб верить вновь друг другу всей душой,
Чтоб мир не бредил ядерной войной,
Чтоб каждый мог своей страной гордиться.
Воспоминания Журавлева Михаила Матвеевича
Предисловие
Мой дедушка, Михаил Матвеевич Журавлёв, работал над этой рукописью в конце 80х – начале 90х годов прошлого столетия. В те годы, когда интернет был ещё не доступен, сложно было найти информацию о тех событиях, участником которых ему довелось быть. Поэтому, его записи основываются на собственных воспоминаниях. Ведь, как известно, фронтовикам дневники вести не разрешали.
Прибыв в составе своей дивизии из Забайкалья в сентябре 1941 года на фронт, он провоевал почти до окончания Великой Отечественной войны. Его тяжело ранило под Кёнигсбергом, но он остался жив, несмотря на многочисленные осколки разорвавшейся немецкой мины. Ему, можно сказать, повезло. Его двум братьям, Алексею и Иннокентию – нет. Они с той войны не вернулись.
Куликов Сергей Александрович, 2020 г.
(Мои) Воспоминания
Я прожил жизнь честно.
Я родился в далёком Забайкальском селе Тахтор Акшинского района Читинской области. В прошлом это был Восточно-Сибирский край. В тридцатых годах край разделился на Иркутскую, Читинскую области и Бурятскую АССР.
Село небольшое, со всех сторон окружено лесом, и лишь с одной стороны гора. Недалеко протекает маленькая речушка Учерка. Воды в ней мало, и купаться в ней можно было только тогда, когда пойдут дожди. Поэтому не каждый из жителей умел плавать.
Село находится в 20 км от границы с Монголией и в 29 км от районного центра – Акши.
До коллективизации здесь было около двухсот дворов. Естественно, все те, кто не согласен был с Советской властью, бежали в Монголию, а оттуда – в Манчжурию.
Бежал и хозяин моего отчима Батурин, с которым мой отчим, проходя службу в армии в период Великой Отечественной войны на территории Монголии, случайно встретился. И, к удивлению, он узнал моего отчима, Матвея Осиповича, по голосу. В 1915-1920 годах отчим работал у Батурина пастухом скота.
Это произошло при следующих обстоятельствах: направляясь с донесением с базы аэродромного обслуживания в штаб воинской части, он попал в сильную метель, в результате чего он заблудился. Блуждая, он неожиданно услышал лай собак. Идя на этот лай, он услышал оклик и крикнул: «Кто здесь есть!? Помогите, я заблудился!»
Собаки неожиданно перестали лаять. Хозяин собак присмотрелся и спросил: “Ты не Матвей Журавлёв? “Я.” – ответил он. Подойдя к юрте, отчим узнал своего бывшего хозяина. После короткого разговора он дал моему отчиму коня и сопровождающего и рассказал, каким путём добраться до штаба.
Моя мать Ефросинья Дмитриевна, урожденная Утюжникова, рано овдовела. Мой родной отец Даниила Иванович Журавлев умер от воспаления легких, когда мне был всего годик. У моей мамы на руках остались мой старший брат Алексей, который родился в1919 году и я, родившийся в 1921 году. Время было тревожное – шла гражданская война. В Забайкалье свирепствовали банды, в частности атамана Семенова. На плечи моей мамы легло все хозяйство: дом с усадьбой, лошадь, корова, с десяток овец, свинья. Кроме того, на территории нашей усадьбы находилась и коллективная с односельчанами мельница. От нас малышей помощи не было. Вот и вступила во второй брак с односельчанином наша мама. Его фамилия была тоже Журавлев, а звали его Матвей Осипович. Он усыновил меня и брата Лешу, поэтому меня величают Михаил Матвеевич, а не Данилович. Позднее в нашей семье родились брат Иннокентий в 1925 году, потом сестренки Евгения – в 1928 году, Мария – в 1931 году, Галина – в 1934 году и самая младшая Ирина, умершая в младенчестве.
Детство. Тохтор и Акша.
Отец Даниила Иванович
С моим младшим братом Иннокентием
Акша (в прошлом это был старинный город, управляемый атаманом) расположена в живописной местности, украшением которой является река Онон, горы Крестовка, Утёс и Кургатайский хребет. Кругом разнообразный лес (сосна, лиственница, берёза, осина, тополь) и множество кустарников.
Большим украшением для Акши являются черёмуха, боярышник, дикая яблоня. Но самое лучшее украшение для Акши и окрестных сёл, особенно весной – во время цветения, – это багульник. Разнообразие его цветов превращает все горы в сплошной цветовой ковёр. Редко кто не сходит в лес, чтобы сделать букет из багульника и веточек лиственницы, что создаёт прекрасный аромат воздуха в квартирах.
В пяти километрах от Акши в пади «Думна» находится источник с минеральной водой, куда в летнее время устремляются многие, чтобы полакомиться этой водой.
От реки Онон отходит протока, образуя остров с разнообразием растительности, кустарников. Особенно много здесь черёмухи, дикой яблони и боярышника. Протока стала местом купания. Особенно здесь многолюдно в дни жарких летних месяцев.
В окрестностях Акши и других сёл разнообразие ягод: земляника, смородина, брусника, голубика, маховка. Множество грибов: рыжики, грузди, маслята, обабок (подберёзовик), сыроежка и другие. В Ононе большое разнообразие рыбы. Самыми ценными видами являются таймень, линок, конь, краснопёр, чебак. В озёрах и курьях – щука, карась, карп, сом, налим. В реках много мелкой рыбёшки: пескарь, гальян. Редко какой мальчишка не бегает на берег реки и протоки с удочкой.
В лесах водится дичь: глухарь, тетерев, рябчик и множество лесных мелких птичек. А также водятся утки, гуси и журавли. Леса богаты и дикими животными: лоси (сохатые), изюбр (марал), дикие козы, кабарга, заяц. Звери: медведь, росомаха, волк, рысь, лиса и другие звери.
Наша семья переехала из Тохтора в районный центр Акшу. В Акше прошло моё детство и юность. Здесь я учился, затем немного работал вплоть до ухода в армию в октябре 1940 году по призыву.
По переезду из Тохтора в Акшу, а это было в середине учебного года, я попал в сельскую начальную школу в третий класс. В то время в Акше было три начальных: образцовая, сельская и батуринская, а также школа крестьянской молодёжи с семиклассным обучением, в 1938 году она стала средней.
В Акше в это время заведующим сельской начальной школы стал бывший заведующий Тохторской начальной школы А.В. Щеглов. Он одновременно вёл уроки третьего и четвёртого классов. Так что с моим старшим братом Алёшей мы сидели в одном помещении, но в разных классах. Он в четвёртом классе, а я – в третьем.
В период с 1938 по 1941 гг. я стал полным значкистом. На моей груди были значки ГТО, ПВХО, ГСО и Ворошиловский стрелок. Так в этот период я подготовил себя к службе в армии. В этом есть заслуга военкома школы Андрианова.
Учась в Акшинской средней школе, я был избран секретарём ученической комсомольской организации. У секретаря комсомольской организации школы обязанностей много. Надо не только мобилизовать на учёбу, но и на общественную работу, следить за дисциплиной. Получалось неплохо. Директор школы П.Г. Прохин на нас всегда не только опирался, но и надеялся, всегда поддерживал нашу инициативу.
Проводили собрания, организовывали воскресники, выступали в художественной самодеятельности. Почти каждый комсомолец имел поручение по общественной работе.
В школе был создан неплохой драмкружок. Ставили спектакли: «Свадьба», «Ревизор», «Недоросль» и другие. Выезжали со спектаклями в сёла района. Особенной популярностью исполнения комических ролей пользовался мой младший брат Иннокентий. Последнему, как и моему старшему брату, Алексею, не довелось вернуться с фронта. Оба пропали без вести. Старший в 1941 г., а младший в 1944 г.
Алексей
Армия
Но вот приходит время, пора расставаться с юношеством. Пора призыва в армию. В феврале 1941 г. большая группа нас, учащихся 9-10-х классов проходила призывную комиссию. Из числа определённых для службы в артиллерии оказался и я. В октябре 1941 г. я уже в г. Ворошилове-Уссурийске стал красноармейцем 19-го лёгкого артиллерийского полка 26-й стрелковой дивизии 1-й отд. Дальневосточной Краснознамённой армии. Сначала карантин, а потом распределили по батареям.
Помню, из карантина нас стали распределять, и вызывали по алфавиту. Вызывают меня и ещё одного по фамилии Журавлёв, которого я не знал. Вскоре называют фамилию Коробов. Он, становясь в наш строй, с восторгом крикнул: «Миша! Значит, мы вместе!» Это заметил старшина Кузьмин и военком батареи Киприянов. Оба решили: «Значит, земляки, будете служить вместе в 8-й батарее. Вместе со мной в батарее были земляки А. Попов и И. Попов, Л.(Леанов), С.(Долодуев), но их я не знал. Правда, в дивизионе, но в других батареях оказались земляки Яков Болдырев и Никифор Котовский. Их обоих я хорошо знал. Определили меня вычислителем. Так началась моя армейская служба – суровая школа жизни.
По прибытию из карантина, который располагался в полковой школе, в батарею, командир батареи лейтенант Безносов стал вызывать каждого на собеседование. Вскоре очередь дошла и до меня. Теперь мы стали уже красноармейцами, хотя присягу ещё не принимали, не вверили нам ещё и оружия. Кто-то сказал: «Журавлёв, к комбату!» В это время я сидел на скамейке у нар в казарме. Услышав, я встал и пошёл. Подхожу к двери ленкомнаты, где находился комбат, сюда же подходит ещё один солдат. Оказывается – тоже Журавлёв, но Алексей. Получилась неувязка. Спрашиваем: «Какого Журавлёва?» Ответили: «Михаила». Я вошёл в комнату и отрапортовал: «Товарищ лейтенант, по вашему вызову, красноармеец Журавлёв явился!» «О! – удивился он. – Вы как старослужащий умеете докладывать». Комбат сказал, что хочет направить меня в полковую школу. Я ответил: «Не хочу. Я честно отслужу срок, и домой». «Значит, в полковую школу не хочешь?» – переспросил комбат. «Не хочу» – ответил я. Вот и стал я тогда вычислителем 8-й батареи, на вооружении которой стояли 122-мм орудия.
5 декабря 1940 г., в день Конституции, я принял присягу, и наступила пора ответственности.
Что такое быть вычислителем батареи? Их в батарее две единицы и третий- командир отделения. Вычислитель должен уметь хорошо готовить данные для стрельбы батареи с закрытых огневых позиций. Чтобы хорошо подготовить данные для стрельбы, надо правильно сделать привязку не только огневых позиций, но и наблюдательных пунктов, правильно и точно сделать засечку ориентиров. Нас этому научил командир отделения Соколов.
Вскоре я стал отличником боевой и политической подготовки. Служба в батарее шла своим чередом. Можно вспомнить много не только хорошего, но и казусных историй и событий.
Армия держится на железной дисциплине. Кто с детства и юности привык к дисциплине, тому она не в тягость. А кто разболтан, ему не скоро прививаются дисциплина и порядок.
В довоенные годы большую роль в подготовке допризывной молодёжи для службы в армии играли кружки ОСОАвиаХима и военная подготовка в школе. Кто прошёл этот курс, был почти готовым воином, а кто нет, тому приходилось трудно. Они и рапортовать то даже не умели.
Находясь как-то в ленинской комнате с моим земляком Д. Коробовым, я, по заданию комбата, составлял расписание занятий для личного состава батареи, а Митя, по заданию военкома батареи, писал лозунг. В это время, по заданию старшины должен явиться красноармеец Кузнецов для помывки полов. Вскоре он пришёл. Зашёл, снял рукавицы, шлем (в 1940 г. мы носили шлемы-будёновки), подошёл к печке, погрел руки, а уже затем приложил руку как под козырёк и стал докладывать старшине Кузьмину о своей явке. Человек не проходил допризывной подготовки.
В армии надо уметь делать всё и выполнять приказания беспрекословно, не скажешь, что не хочу или не могу. Вызывает как-то старшина трёх красноармейцев и приказывает: «Пойдёте в клуб мыть полы». Красноармеец Брюханов говорит: «Я никогда не мыл и не умею мыть полы». Правда, красноармеец Костенко за всех ответил: «Есть идти и мыть полы, а тому, кто не умеет, покажем и научим».
Положительного солдата всегда заметят. Однажды я был дневальным по казарме, а день в дивизионе назывался хозяйственным, то есть в этот день выполняются разные хозяйственные работы, а затем – помывка в бане. Дежурный по дивизиону ушёл на обед, а за себя оставил дневального – меня. Стою у тумбочки. Открывается дверь, и в казарму входят: зам. комполка капитан (Карачевцев), и с ним ещё один капитан, которого я не знаю. Я стал докладывать заместителю командира полка, а он мне показал, что его спутник по должности выше. Второй капитан оказался из штаба армии, и я переключился на него. Я доложил: «6-я батарея находится на обеде, 7-я на разгрузке вагонов, а 8-я – в бане». Тут же меня спросили: «Какого года службы?» Я ответил, что первого. Они похвалили и сказали, что хорошо доложил. После, приказом по полку, мне объявили благодарность. Моя служба в батарее мне уже не была в тягость. Все командиры относились ко мне доброжелательно.
Вскоре моя служба в 8-й батарее 19-го артполка закончилась, а причиной тому оказался бывший комбат Безносов. В первых числах мая 1941 г. нашу батарею перевели в другую казарму, где вместо нар были двухъярусные койки. Неожиданно, вместе с Безносовым пришёл в казарму лейтенант Бойчук (впоследствии, маршал артиллерии). Безносов говорит Бойчуку: «Вот мой начальник штаба», и показывает на меня. Это было сказано в шутку. И добавляет уже мне: «Вот, Журавлёв, с тобой расстаёмся, у тебя будет новый комбат».
«Начальником штаба» он назвал меня потому, что я всем командирам составлял списки, расписания занятий, строевую записку. Также я продолжал составлять расписания занятий по указаниям Бойчука. Он меня очень уважал, даже ребята мне завидовали. Иногда Бойчук здоровался со мной за руку, и беседовал по душам.
В мае 1941 г. заместителя командира нашего 19-го артполка Карачевцева назначили командиром 79-го Гаубичного Артиллерийского полка (ГАП) со 152-мм орудиями. Вскоре в этот полк был переведён Безносов, а затем к Безносову перевели и меня, хотя я не очень-то этого и желал. Разумеется, желания никто не спрашивал. Но я думаю, меня в 19м артполку заметили с положительной стороны вплоть до высокого начальства. Об этом говорит один факт.
152-мм гаубица образца 1909/30 года (фото взято из открытого источника)
В марте 1941 года из нашего 19 ЛАП 26 стрелковой дивизии стали отправлять, по всей вероятности, на запад, большую группу личного состава. По спискам из каждой батареи построили нас у штаба. Со мной рядом в строю оказался разведчик Нужин, тоже с нашей батареи. Я не слышал, но Нужин мне говорит: «О тебе речь идет». Оказывается, помощник начальника штаба капитан Калачёв спрашивает командира батареи Безносова: «Ты что, и Журавлёва отправляешь?» И тут Безносов подходит ко мне и говорит: «Журавлёв, идите обратно в батарею». Я спросил: «А Нужина?» «Идите без разговоров!» – отрезал он.
Вечером уже с вокзала Нужина вернули в батарею. С этим разведчиком у нас были хорошие отношения, хотя он был уже по второму году службы. Позднее мы уже точно узнали, что это была отправка на западные границы. Потом я узнал, что мой старший брат Алёша, который служил в городе Лесозаводске в 315 отд. батальоне связи, был отправлен на запад.
Наступил май 1941 г., и я в 79 ГАП. Полк находился уже в лагерях. Это в 15-16 км от города Ворошилова-Уссурийска. Нас, прибывших, построили на плацу, у артпарка. Командовавший строем подал команду «смирно» и доложил командиру полка Карачевцеву. Тот подходит к строю и здоровается, и вдруг подходит ко мне и говорит: «А тебя я хорошо запомнил, помнишь ли ты меня?» Я ответил: «Помню». «Ну что же, тогда идите в батарею к Безносову» – сказал он, и приказал работнику штаба направить меня в батарею лейтенанта Безносова. Эта была уже 6-я батарея 79 ГАП 26 стрелковой дивизии.
Вскоре полк выехал на оборонные работы ближе к границе, в районе озера Ханко. Рыли противотанковые рвы, оборудовали огневые позиции для орудий, наблюдательные и командные пункты. Часто снимали с работы и приказывали делать привязки огневых позиций, засечку ориентиров и готовить данные для стрельбы. Работали преимущественно ночью и ранним утром. С 12 часов до 18-20 часов отдых, так как в Приморье в летние месяцы очень жарко, а с заходом солнца становится холодно. Это командование учитывало. Во время оборонных работ, а полк находился в районе озера Ханко (это ближе к границе с Манчжурией), часто можно было слышать с той стороны старинные русские песни. Их пели русские, которые бежали из Советской России.
Были случаи и другого порядка. Однажды мы видели, как на другой стороне озера на костре стоял чан. В нём мылся, по всей вероятности, японский офицер и кричал на ломанном русском что-то вроде: «Русские ямки роют японские танки ловить!» При таких обстоятельствах мы старались уйти из поля зрения, и никогда не подавали намёка что-либо ответить. На сей счет, был приказ командования.
Во время оборонных работ, не только не прекращались занятия, но и проводились учения. Были также учения с участием авиации, то есть приближённые к военной обстановке. На одном таком учении пришлось пролить немало пота, а ординарец командира дивизиона В.И. Решетникова, боец Сирик загнал двух лошадей, так как лошади ординарца не успевали за командирским конём Зевсом. Вот уж был, как говорится, всем коням конь. Впоследствии, в ночь с 31 декабря 1941 г. на 1 января 1942 г. уже на Калининском фронте при занятии наблюдательного пункта В.И. Решетников, его заместитель Оленковский и ординарец Сирик налетели на противотанковую мину и погибли.
Но вернусь к учениям, которые проводились перед погрузкой в эшелон. На этом учении наша 6-я батарея, где я был вычислителем, заняла по полку первое место. Вскоре, а это было перед началом войны, вычислителей свели в топовзвод. Командиром топовзвода стал сержант Бабин, вместе с ним мы оказались на фронте в сентябре 1941 г. Он был неплохим командиром, знал своё дело. Не чета, например, командиру отделения вычислителей 6-й батареи сержанту Бардину, под командой которого мне пришлось быть с мая по июнь 1941 г. Больно нудный был. Строевым шагом ходить не умел, но нас учил. Не зря мой напарник М. Безрудный над ним смеялся и часто в его отсутствие копировал.
На оборонных работах приходилось не раз быть в дозоре и патрулировать на участках границы, определённых пограничными службами. Откровенно говоря, боялись нападения из засады тигров, так как были, правда очень редко (это со слов старых пограничников), нападения на часовых, обученных (то есть надрессированных) хищников.
Война
В середине июня 1941 г нашу батарею неожиданно перевели в город для несения гарнизонной службы.
22 июня 1941 г. в 8 часов утра я заступил на пост, который находился на окраине города Ворошилова-Уссурийска. На посту стояли по четыре часа, время летнее, тепло. В полдень меня должны были сменить, но не сменяли. После двенадцати часов я, поднявшись на наблюдательную вышку, услышал раздававшиеся из города крики «Ура!» Шёл, как я понял, какой-то митинг. Мне было непонятно. Смена не пришла и днём. Около 21 часа на соседнем посту оказался часовой из 8-й батареи Ревун. Друг друга мы хорошо знали. Я пошёл на сближение с ним. А по Уставу Караульной Службы трактуется – если часовой соседнего поста идёт на сближение, то ты обязан повернуться обратно, разговоры категорически запрещены на посту. Видя, что он при моём приближении идёт обратно, я вынужден был окликнуть его: «Ревун! Что случилось? Меня не сменяют с восьми утра!»
Он ответил: «Война! Германия напала на нас». И пошёл дальше. Начались мои рассуждения, раздумья и догадки, почему нет мне смены. Спустя 30-40 минут я услышал топот лошади в направлении ворот моего поста. Я вышел навстречу, вижу – верхом на лошади начальник караула командир отделения Козлов. Он бросил мне мою шинель, так как я ушёл без неё, кусок хлеба и сказал: «Жди. Смена придёт из другой части, а мы с тобой поедем, наверно, на фронт». И уехал. Примерно в 23 часа пришла смена караула, но уже из другой части. Сдав пост, я с командиром отделения Козловым на автомашине поехал в район станции Хароль, где впоследствии предстояла погрузка нашего дивизиона в эшелон. Здесь мы снова продолжали оборонные работы. Однажды, собрав нас для беседы, военком дивизиона старший политрук Михайлов сказал, что скоро у нас будут учения с погрузкой и разгрузкой. Мы, конечно, догадывались, какие это будут учения. Было ясно, что это будет отправка на фронт. Но всё же утешали себя: «Возможно и учения». В конце августа погрузка была завершена и поезд тронулся.
В товарном вагоне с нарами из досок лежишь и думаешь: куда, в каком направлении везут? Спустя несколько дней, вижу станцию Катымскую. Здесь полная разгрузка. Я вспоминаю, как в 1940 году здесь формировался эшелон для отправки нас призывников для службы на Дальнем Востоке.
Разгрузка завершена, и нас ведут в баню. Кто был постарше, а в это время в дивизионе было немало уже призванных резервистов, вели разговор о том, что может наш эшелон, направится в Монголию или Даурию, так как с этой станции удобнее и есть развилка железной дороги. Вечером, после бани, снова погрузка в свои же вагоны. От ст. Катымская до ст. Дарасун 60 км поезд шёл медленно, была ночь, и я всё смотрел через двери вагона, которые были открыты. Когда проехали Дарасун, я решил отдохнуть и обязательно при остановке поезда на ст. Чита-2 выйти из вагона и сбегать на вокзал, чтобы встретить хотя-бы кого-то из знакомых. Но проснулся я только на станции Чита-1. Потом я узнал, что наш эшелон ст. Чита-2 прошёл без остановки. Так проехал я свой областной город, никого и не встретив.
Обмундированы мы были по-летнему, и, при подъезде к Ярославлю, нам объявили: «Тревога, срочная разгрузка». Поезд прибыл в Ярославль, началась разгрузка. Наш дивизион, завершив разгрузку, вместе с материальной частью двинулся через город в пионерский лагерь, что в 15 км от города. Там снова баня, затем ужин. Я оказался в наряде. Утром, число не помню, тревога, построение и марш на погрузку. Это был последний день вне фронтовой полосы. Проехали ст. Бологое. На ст. Едрово началась разгрузка эшелона. Только закончили и двинулись к лесу, на станцию подошёл состав с третьим дивизионом нашего 79-го ГАП. Неожиданно налетела авиация противника, и дивизион попал под бомбёжку. По разговорам, третий дивизион очень сильно пострадал.
После разгрузки дивизион маршем двинулся к линии фронта. Так наша 26-я стрелковая -дивизия под командованием полковника Кузнецова оказалась на Северо-Западном направлении. В начальный период было три направления: Северо-Западное, Западное и Южное. Впоследствии уже стали создавать фронты.
Вот и действующая армия. Вот и первый бой под деревней Лужно Лычковского района Новгородской области. Это деревня Сухая Нива и др. Здесь наша дивизия остановила немцев, рвавшихся на Валдайские высоты, а оттуда – на Ленинград.
Первый день на фронте, первые 100 грамм водки, первая папироса по совету старших товарищей, вместе со 100 граммами выдали по пачке махорки и пачке папирос «Красная Звезда». Махорку я отдал, как помню сейчас, Огневу. Это был красноармеец из взвода боевого питания. Он ещё на Дальнем Востоке ко мне относился как отец. Был призван из резерва из Алтайского края. Вместе с ним в этом взводе были тоже с Алтая Попов и Сорокин. Но о них я напишу чуть позднее.
Карта боевых действий с участием 26-й С.Д. осенью 1941 года
Получено задание: срочно сделать привязки наблюдательного и командного пунктов дивизиона. Сделать засечки ориентиров, закончить привязки огневых позиций всех трёх батарей дивизиона. Первым хорошим ориентиром в направлении стрельбы батарей дивизиона была церковь в деревне Лужно. Нами сделаны привязки, подготовлены расчёты для стрельбы, и произведены первые залпы по противнику, окопавшемуся в деревне. Этот день у меня в памяти до сих пор.
На другой день я по команде командира дивизиона В.И. Решетникова находился на НП 6-й батареи для корректировки огня. Вечером же получил новое задание от командира дивизиона сделать привязки передовых наблюдательных пунктов всех трёх батарей, так как с основных НП из-за тумана и дождя почти не видно было разрывов снарядов. С огневой позиции телефонист чётко передаёт выстрел. Слышим свист снаряда, вскоре – разрыв, а разрыва этого как следует не видно. А бросаться снарядами не по цели слишком роскошно. Корректировку огня вели не только разведчики-наблюдатели, но и все вычислители, которые на данный момент не были задействованы по привязке.
В частности, после ухода с наблюдательного пункта 6й батареи по заданию командира дивизиона, за меня вёл корректировку огня мой напарник М. Безрудный. После нескольких дней боёв он был тяжело ранен в спину, и мне не пришлось его проводить, так как я находился на КП дивизиона, осуществлял связь с батареями и штабом полка.
Не могу назвать причину, но Решетников доверял мне даже больше, чем командиру отделения и даже командиру взвода Бабину. В один из дней, во время корректировки огня на передовом НП, туда под обстрелом пробрался тоже мой напарник ещё с Дальнего Востока Иваненко и говорит: «Миша, тебя вызывает командир дивизиона, я остаюсь за тебя». И подсказал, где он проскочил мимо обстрела. Его же дорогой я проскочил с передового наблюдательного пункта к командиру дивизиона. По прибытию я доложил обстановку, и что по его вызову я прибыл. Тот сказал: «Пойдёшь со мной на командный пункт». По дороге он неожиданно спросил: «Журавлёв, я тебя хорошо знаю, как честного солдата. Скажи, только правду, почему не любят лейтенанта Борисова (Это был комвзвода связи)?» Я сказал: «За его грубость ещё на Дальнем Востоке и несправедливость». «Понятно, – сказал он и добавил, – вот теперь мне ясно, почему он просится в другой дивизион». Тогда я добавил: «Не скажу кем, но ему было сказано, что если он не изменит своё отношение к нам, то может получить пулю и от своих». Я рассказал Решетникову о том, что, когда мы были на оборонных работах, были случаи, когда Борисов подбегал с нагайкой в руке и замахивался на чуть замешкавшихся во время подъёма и частенько срывал палатки, в которых мы спали и отдыхали после работ.
Видно, испугавшись, Борисов резко изменился и даже порой заискивал перед своими подчинёнными. Помню, однажды я сопровождал на НП повара и старшину с термосами, доставлявших обед для личного состава, находившегося на НП. Подойдя к НП, мы встретили Борисова с песней: «Слышен звон котелка издалёка, это значит – обед принесли». Неожиданно старшина его спросил: «Вы на самом деле повеселели или вид подаёте?» Он ничего не ответил и ушёл в свой блиндаж. На этот вопрос ответил один из разведчиков: «Он просил простить его за грубость на Дальнем Востоке. Посмотрим, как будет дальше». На этом разговор был закончен.
Мне частенько, по просьбе старшины дивизиона, приходилось сопровождать на НП кого-либо из боепитовцев, чтобы накормить управленцев. Однажды красноармеец Трухин, тоже из Забайкалья, но с другого района, должен был доставить на НП командира дивизиона хлеб, а кухня должна была подъехать с наступлением темноты. Поле, по которому мы вынуждены были идти, подвергалось всё время обстрелу. И на сей раз, повторилось то же самое. Трухин, нёсший мешок с хлебом, бросил его и лёг за кустом, а я – с другой стороны куста. Вдруг, слышу, как будто шум мотоцикла, а оказалось – это мина. Мина шарахнулась прямо в наш куст. Нам был бы, как по-немецки говорится, капут, но, к счастью, эта мина не разорвалась.
Наступил октябрь 1941 года. На фронте сложная обстановка, а особенно – под Москвой.
Во взводе боепитания, я уже ранее упоминал, служили с Алтая, прибывшие в мае 1941 г. в полк Огнев, Попов и Сорокин, с которыми у меня сложились хорошие взаимоотношения. По возрасту, они годились мне в отцы. Как-то я пришёл с передовой в хозвзвод. Хотелось чего-нибудь поесть на кухне. Старшина дал мне кусок хлеба и сказал: «В котле ничего нет, я на тебя отправил на НП». Я попросил: «Хотя бы чая хлебнуть». И тут Огнев позвал меня с собой. Я пошёл. Он меня подвёл к Попову и Сорокину и говорит: «Мужики, надо парня накормить». Те отвечали за доставку боеприпасов. Попов достал котелок и дал мне каши, при этом сказал: «Приходи к нам, как будет трудно, у нас для тебя всегда что-нибудь найдётся». И тут у нас с ними зашёл откровенный разговор о положении на фронте, под Москвой, ведь Питер был уже в блокаде. Они говорят: «Москву не взять немцам». «Ты, – говорит Огнев, – нас не бойся. Хотя мы и из раскулаченных, и советскую власть недолюбливаем, но Россию-матушку защищать будем». И в продолжение ими сказанного, они ссылались на слова командира дивизиона Решетникова о том, что у нас кузница – Урал и Сибирь, и всё будет сделано для победы. Этими словами они меня прямо воодушевили. Ведь я молод – только 20 лет исполнилось. Доверяя им, в то же время я не мог им сказать о том, что мой дядя В.Д. Утюжников был выслан в Турухтанск, хотя у него были всего одна лошадь и одна корова. Жил он в то время в селе Кундулун Акшинского района Читинской области. По пьянке он за ночь выиграл в карты около сотни голов разного скота. Угнал стадо в Манчжурию, продал весь выигрыш, закупил мануфактуры и, вернувшись домой, стал бедным раздавать бесплатно, а богатым продавать. И попал под выселение.
Надо отметить, что старшие товарищи, командиры многие были оптимистами и патриотами. На них можно было не только равняться, но и надеяться. Так, В.И. Решетников перед переброской нашего дивизиона из 79-го ГАП в 788 артполк 262 стрелковой дивизии, собрав нас в лесу, ещё на Валдайских высотах, говорил: «Наши временные неудачи не должны бросать нас в панику. Всё равно немцам не бывать в Москве. Но пусть они даже обойдут Москву. Они напорются на кузницы Урала и Сибири, где им будет уготована смерть. Многие из нас будут праздновать победу в Берлине». Это было начало октября или конец сентября 1941г. Такие слова командира нас, молодых бойцов, воодушевляли. Правда, самому Решетникову не довелось дожить до победы.
Влившись в 788 артполк, наш дивизион стал первым дивизионом. В его составе были 1,2 и 3-я батареи. Их командирами были Гатощенко, Данченко и Петрушин. В конце октября – начале ноября 1941 г. наш дивизион был брошен на проведение операции под совхозом «Никольский» Новгородской области. Дивизиону была поставлена задача поддержать огнём разведку боем с целью достать «языка». На помощь стрелкам была выделена группа из нашего дивизиона, в состав которой под руководство лейтенанта Мигаля назначен был и я. Но перед выдвижением на исходные позиции выяснилось, что без фугасных снарядов, блиндаж, построенный немцами, штурмовать будет сложно. В нашем 788 артполку их не оказалось. Командир дивизиона решил занять у артиллеристов соседней дивизии и приказал мне взять его коня Зевса, который стоял в укрытии, запряжённый в салазки. Мне дали координаты и приказали срочно ехать за снарядами в артполк соседней дивизии.