Василий Ворон
Весь мир – Тартар
В статье, интересующей Вектора, рассказывалось о людях, пропадающих без вести. Эта тема ему уже была знакома по вырезкам из желтого пакета. Пересев в метро на кольцо, Вектор зачитался и сделал несколько оборотов. В статье приводилась осторожная статистика, касающаяся, почему-то, только города Минска, хотя говорилось о разных городах Советского Союза и – что особенно подчеркивалось – зарубежья (мол, не мы одни, дорогие товарищи, имеем такие неприятности). Люди выходили из дома порой всего лишь на пять минут – за хлебом или с мусорным ведром – и не возвращались. И никто их не видел. Однако был и встречный, так сказать, феномен: на улицах городов иногда появлялись люди, которые совершенно не помнили: ни кто они, ни где живут – ничего. Их отправляли либо в милицию, либо сразу в больницу. Там констатировали, что неизвестный психически здоров, давали ему новое имя и пытались куда-нибудь пристроить. И очень редко этих людей узнавали близкие, причем между исчезновением и появлением ниоткуда проходило иногда несколько лет.
В который раз услышав название нужной станции, Вектор опомнился, свернул «Огонек» в трубочку и продолжил путь к неведомому Арбузову.
Очутившись на Садовом, Вектор вспомнил о водке, которую советовал купить мужик с удочкой, помялся немного и, потолкавшись в магазине, купил две поллитровки. Тихо матерясь, он рассовал их по карманам пальто, став похожим на спившегося интеллигента, и двинулся дальше.
Два раза спросив дорогу – и оба безрезультатно, – Вектор, побродив между домов, за которыми почти растворялся гул Садового кольца, наконец, вышел к четырехэтажному зданию бежевого цвета с мрачными зевами подъездов. Выбрав нужный, Вектор принялся подниматься по лестнице, определив, что придется идти до четвертого. Преодолев половину расстояния, он перехватил свернутый трубочкой «Огонек» другой рукой и вдруг понял, что помимо журнала, там есть что-то еще. Вектор остановился на широкой площадке между вторым и третьим этажами и развернул «Огонек». К его ногам, на выложенный мелкими квадратиками плитки пол упала пачка каких-то листов. Он мог поклясться, что когда читал журнал в метро, ничего подобного там не было, а потом он все время держал его в руках, не отпуская – даже когда покупал водку. Вектор присел, чтобы поднять листы и тут же, как молния, его прошила догадка: это и была Книга. Дрожа от волнения, он поднял ее с пола и близоруко огляделся, больше полагаясь на слух. Вокруг было тихо, и он подошел к широкому подоконнику с нацарапанными на нем похабными надписями и впился глазами в текст.
Он знал из вырезок и сторонних рассказов о том, как выглядит Книга, но все равно не мог поверить, что все так просто и одновременно непостижимо.
Книга представляла собой штук двадцать обыкновенных листов, какие используют в конторах, пробитых по краю дыроколом, и связанными между собой продетой в дырочки нелепой черной ленточкой. В статьях и байках листы скреплялись то стальной скобкой в углу, то сшивались ниткой, то вообще никак не были соединены, и лента показалась здесь Вектору совершенно излишней и – более того – траурной. Листы были заполнены текстом только с одной стороны, отпечатанным то ли на очень хорошей машинке, то ли вообще набранной на компьютере, о которых Вектор только слышал, но ни разу не встречал в жизни. Каждый лист был пронумерован внизу: цифры шли по порядку, но начинались с 407 и заканчивались 427.
Где-то внизу гулко хлопнула дверь и Вектор, вздрогнув, накрыл Книгу «Огоньком». Послышавшиеся шаги протопали вниз, становясь все тише, бухнула дверь подъезда и снова наступила тишина. Вектор глубоко и прерывисто вздохнул, унимая дрожь в руках, сдвинул «Огонек» в сторону и, перебирая страницы, торопливо пробегал их глазами, выхватывая из текста отдельные фразы, и двигался дальше. Когда он, таким образом, пролистал половину, внизу опять бухнула дверь подъезда и по лестнице разнеслись шаги и голоса. Вектор трясущимися руками запихнул Книгу в середину «Огонька», свернул его в трубочку и на подгибающихся ногах стал подниматься дальше, вспоминая, какая дверь ему нужна. Он уже сомневался, стоит ли ему идти к этому Арбузову, но шум голосов снизу продолжал безотчетно гнать его дальше, пока он не остановился у двери с табличкой «23». Рядом на стене располагались один под другим несколько кнопок звонков с табличками, на которых разными чернилами и почерками были написаны, нацарапаны и выведены фамилии жильцов.
Шаги и голоса внизу смолкли, утонув в грохоте захлопываемой этажом ниже двери, и лестницу опять заполнила тишина. Постояв немного и прислушиваясь к ударам собственного сердца, Вектор решил: «Будь что будет», и нажал на кнопку, напротив которой на табличке значилось остро и угловато выведенное «Арбузов». Звонка Вектор не услышал, но по собственному опыту проживания в коммуналке знал, что это ничего не значит, и стал ждать. Через некоторое время стук его сердца слился с чьими-то шагами, раздавшимися за дверью, затем с замком повозились и, ограниченная цепью, дверь открылась. Вектор пошарил глазами по щели, но ничего не увидел.
– Чего надо? – раздался ниже того места, куда смотрел Вектор, глухой и мощный бас. Вектор вздрогнул и увидел глаз, сверливший его сквозь стекло очков.
– Вы Арбузов? – внутренне надеясь, что ошибается, произнес Вектор.
– Ну? – не давая ни шанса к отступлению, прогудел голос. Вектор растерялся, не зная, что говорить дальше. Он вспомнил о листке из записной книжки подмосковного рыболова, и отчего-то надеясь, что она сейчас поможет, полез за ней в карман пальто. Он машинально вынул бутылку, переложил ее в другую руку, сжимавшую «Огонек» и стал шарить по карману, как вдруг дверь захлопнулась. Послышалось звяканье цепочки, дверь снова распахнулась во всю ширь, и Вектор увидел оба глаза Арбузова, глядевшие на поллитровку у него в руке. Потом он взглянул на Вектора и сказал, разнося по лестнице эхо:
– Заходи, чего встал.
По пустому полутемному коридору Вектор попал в комнату с двумя окнами, глядевшими на обрезанные верхушки тополей.
Арбузов оказался невысоким, расширяющимся в стороны человеком с абсолютно лысым черепом. Возраст определению не поддавался: ему можно было дать лет 60, но Вектор не удивился бы, если б узнал, что Арбузову под сорок. Брови хозяина были скрыты крупными, почти как у Вектора очками в мощной оправе. Сразу под ними обнаруживался большой грушевидный нос спелого цвета, обеими ноздрями широко обозначая свое завоеванное пространство на лице. Губы, не желая уступать нависающему над ними носу, тоже по-своему громко заявляли о себе: нижняя губа была прямо пропорциональна носу, и к тому же сильно выступала вперед, свешиваясь к подбородку, и придавая лицу Арбузова такое выражение, будто он только что брюзгливо и с чувством послал всех в радиусе ста метров по известному общероссийскому адресу.
Хотя комната у Арбузова и была большой, мебели в ней почти не было. Потенциальных гостей, которых, видимо, у Арбузова никогда не водилось, справа от двери встречал кусок большого транспаранта, прислоненный к стене. На натянутой на деревянную раму красной ткани белой краской была написана часть лозунга «сдадим в срок», очень идущая этому жилищу. Пустое пространство, усиливаемое отсутствием занавесок на окнах, пытались героически заполнить собой большой шкаф, на котором когда-то было не менее большое зеркало, бесхитростная железная кровать с продавленной сеткой и круглый стол, многократно чем-то залитый, охраняемый двумя табуретами по бокам. С потолка неуверенно и одиноко свешивалась лампочка без всяких декоративных излишеств.
Арбузов закрыл дверь, молча выдернул из рук Вектора поллитровку, которую тот все еще держал, поставил ее на стол и полез под кровать. Кряхтя, он вытащил оттуда пару стаканов и банку соленых огурцов. Водрузив все это на стол, он пошарил в шкафу и достал полбуханки бородинского хлеба.
Сев, наконец, за стол, он молниеносно выудил неизвестно откуда огромный нож, который Вектор видел только в кино в жилистых руках у матерых вояк, косящих им направо и налево врагов.
– Чего встал-то? Снимай свое пальто, упреешь, – сказал Арбузов и принялся рубить хлеб. Вектор хотел стащить с себя пальто, но вспомнил о Книге, завернутой в «Огонек». Ему показалось немыслимым даже просто выпустить ее из рук в этой комнате. Как можно небрежнее заведя руку за спину, Вектор робко спросил:
– Где у вас туалет?
– По коридору налево, возле двери, – отозвался Арбузов, виртуозно и привычно, словно голову курице, сворачивая пробку на бутылке.
В пальто, шапке и «Огоньком» в руке Вектор прошел по пустому коридору – было похоже, что в квартире больше никого нет, – отыскал уборную и запершись внутри, стал соображать, куда спрятать «Огонек» с Книгой, чтобы не мозолить глаза хозяину. Пошарив глазами вокруг, Вектор свернул «Огонек» потуже и, привстав на цыпочки, загнал его между стеной и сливным бачком, бугристым от многих слоев краски. Сверток вошел туда, как будто это было его постоянное место. Несколько секунд он стоял, раздумывая, не слишком ли рискует, оставляя Книгу здесь, но быстро убедил себя, что это всего на несколько минут, а за это время вряд ли кому-нибудь взбредет в голову шарить за сливным бачком. К тому же Вектор, привыкший к жизни в коммуналке, был здорово озадачен невероятной тишиной, царившей в этой квартире. Никто не шлялся по коридору, не гремел чем-нибудь в ванной, не чадил стряпней на кухне – все было необычно мертво. Казалось невероятным, но, похоже, что в квартире действительно никого, кроме Арбузова не было; а идти в его комнату с Книгой совсем не хотелось: оставалось неприятное чувство, что хозяин видит его насквозь. Спустив для конспирации воду, Вектор вернулся в комнату.
Арбузов уже разлил водку по стаканам и сидел, глядя на гостя. Вектор, не приметив ни вешалки, ни гвоздя, свернул снятое пальто изнанкой наружу, пряча вторую бутылку, лезущую из кармана и аккуратно положил на пол, найдя его довольно чистым. Поверх пальто он положил шапку, неловко пригладил волосы и сел на табурет у стола напротив хозяина.
– Ну, что? – прогудел Арбузов. – Изменим реальность?
И, не дожидаясь ответа, опрокинул в рот стакан.
– Я не буду… извините, – пробормотал Вектор еле слышно.
– А что будешь? – спросил Арбузов, громко хрустя огурцом. Вектор заерзал на табурете. Арбузов насмешливо на него смотрел.
– Ну… – словно подбадривая себя, начал Вектор. – Мне бы…
– Про Книгу хочешь спросить? – помог ему Арбузов, и Вектор нервно кивнул головой. – Ну так спрашивай.
– Я не знаю, с чего начать, – сказал Вектор. Арбузов ждал, царапая его взглядом. Повисла пауза, и стало слышно, как где-то бубнит радио про успехи энергетиков в четвертом квартале и экономику, которая должна быть экономной.
– Боишься? – нарушил молчание Арбузов.
– Боюсь, – честно признался Вектор.
– А чего боишься? Того, что за Книгу могут наказать, или того, что в Книге написано?
Вектор шумно проглотил воздух и пожал плечами:
– Не знаю. Чего меня за нее наказывать, если ее у меня нет? – Вектор посмотрел на Арбузова, пытаясь понять, не догадывается ли он, что ему врут, и тут же поинтересовался: – А что, могут наказать?
Арбузов молчал, продолжая сверлить его взглядом. Не дождавшись ответа, Вектор вздохнул и снова спросил:
– А что такое вообще эта Книга?
Арбузов отодвинул стакан, положил руки на стол, навалившись на них грудью, и сказал:
– Книга – это дерьмо. Не важно, что в ней. Важно, что в тебе. И если боишься – не лезь. Раздавит тебя. Сам себя раздавишь.
– Но зачем тогда Книга? – тоже облокотился о стол Вектор.
– Для провокации! – ответил Арбузов и налил себе из бутылки.
– Какая провокация? Ведь все сбывается! – осмелев, не сдавался Вектор. Арбузов махнул рукой, словно отгоняя муху:
– Вам это сбывают! И вы это делаете. Вот оно и сбывается.
– Кто? Кто сбывает?
– Никто! – ответил Арбузов, произнеся это слово так, словно за ним стояли совершенно конкретные люди. – Они в тебе. Ты сам послушай. Не замечаешь?
– Чего я должен слышать?
– Ничего ты не должен. Но ты же сам хочешь узнать.
– Ну так не понятно же ничего!
Арбузов насупился, отчего его лицо приобрело выражение полнейшего отвращения, опустошил стакан и тут же налил еще. Но пить не стал, вместо этого принявшись жевать хлеб. Прожевав, он поднял глаза на Вектора, блеснул стеклами очков и глухо, и как-то устало сказал:
– Пока боишься, ни хрена у тебя не получится. Твои страхи тебя сожрут.
И словно демонстрируя, как это произойдет, Арбузов достал из банки толстыми волосатыми пальцами огурец и с остервенением уничтожил, лязгая челюстями. Обтерев о штаны пальцы, он еще раз повторил:
– Сожрут. Понял?
Вектору надоело слушать эти иллюстрированные страшилки, и он неожиданно для самого себя спросил:
– Как вас?
И тут же испугался того, что сказал. Арбузов отстранился от стола, залпом влил в себя водку из стакана и тут же налил в него остатки из бутылки. Оставив это все на столе, он встал с табурета, глядя на Вектора. Тот с ужасом ждал, что будет дальше. Арбузов не стал кричать. Наоборот, его голос зазвучал тихо и глуховато, но по-прежнему мощно, будто двигатель танка, работающего вхолостую.
– Щенок, – спокойно и беззлобно начал он. – Ты ничего не понимаешь. Ты мнишь себя кем-то, но совершенно не способен ощутить себя тем, кто ты есть на самом деле. Именно поэтому ты сидишь в этом громадном сарае, который вы все называете миром. Вы копаетесь здесь, как бактерии под микроскопом и заняты только размножением и едой. Ничего больше вас не интересует. Вам только кажется, что вы что-то знаете. А ты, – он ткнул толстым пальцем в Вектора, словно пригвождая его к табурету, – лишь играешь в то, будто хочешь что-то узнать. Как только ты по-настоящему поймешь, что ответ рядом и тебе дадут посмотреть на него в замочную скважину, вот тогда ты действительно перестанешь играть. И тогда тебе придется решать: хочешь ли ты войти в эту дверь, вернее, выйти из нее, или тебе это только кажется. Потому что тогда ты потеряешь все, что любишь и знаешь. Потому что знаешь ты лишь мифы и легенды – красивые, но бесполезные, а любишь – жутких химер и чудовищ.
