Василий Васильевич Рязанов
Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 1
Он рассказывал, что в камере было человек 40. Рязанов в длинной черной шинели, сосредоточенный, резкий. Когда его избитого привели с допроса, он где-то достал карандаш, клочок бумаги, и начал, скрываясь от дверного глазка, писать письмо, как говорил Хоменко, Ворошилову, наркому обороны. Потом Рязанова снова забрали на допрос, длившийся более сорока суток. Я, честно говоря, тогда Хоменко не поверил. Я уже где-то слышал или читал, что такой прием, когда группа следователей непрерывно допрашивает арестованного, не давая ему ни спать, ни сидеть, широко применялся, но мало кто выдерживал даже 10-20 суток. Но потом в следственном деле я прочел, что после отказа Рязанова от своих показаний сформировали бригаду следователей человек 12, сменяющих друг друга, ведя непрерывный допрос. Рязанова допрашивали днем и ночью, не позволяя ему спать и сидеть 41 сутки. Он научился спать стоя с открытыми глазами. Ночью следователи сами дремали и не тревожили особенно подследственного. Но стоять столько времени невыносимо. Допрос прервали, когда у него потоком хлынула кровь из заднего прохода. Подлечили и снова принялись допрашивать. Фигурировали уже меньшие сроки: 12, 10, 5 суток. Через несколько месяцев в деле появилось его новое признание в том, что он должен был стать президентом отделившейся Сибирской республики. И – на следующий день – новый отказ от неправедно добытых показаний. Вероятно, именно эту ситуацию Василий Георгиевич и имел в виду, когда после войны говорил маме о том, что если бы он что-нибудь подписал, то его бы не было в живых.
При таких «выстойках», когда сменяющие друг друга следователи по несколько суток держали арестованных на ногах, не позволяя садиться, у подследственных разбухали ноги, возникали сильные боли, люди часто теряли сознание. Хоменко рассказывал, как Рязанов попадал в карцер, а сокамерники пытались помочь ему. Хлебную пайку обваляют в зубном порошке и оставят в сортире, как-то сообщив об этом Рязанову. Хлеб кажется негодным, никто его не трогает. А Рязанов, когда его приводят в сортир, хлеб подбирает. В карцере очистит от порошка и съест. Потом Хоменко перевели в городскую тюрьму, и больше он Рязанова не видел.
Подолгу сидел Василий Георгиевич и в одиночной камере. Человек вообще одинок. И.А. Ильин в работе «О сущности правосознания» писал: «…человечество живет на земле так, что человек человеку остается всегда психо-физическим инобытием. …И, невзирая на постоянное, повседневное, сознательное и бессознательное общение, каждый человек совершает свой путь и осуществляет свою судьбу в глубоком и неизбывном одиночестве. …Никто не испытывает «моих» состояний, как «свои собственные» и непосредственно ему доступные, никто, – кроме меня самого; никто никого не может «впустить» в свою душу; никто ни с кем не может иметь «общих» переживаний, но лишь «похожие»; никто не может сделать за другого волевых или умственных усилий, или «одолжить» другому свой опыт и свое настроение. Каждый знает о чужой душе лишь постольку, поскольку она «означилась» или «выразилась» чужим телом». Когда сидишь в одиночке, приходят разные мысли. Не знаю, о чем думал там отец. Возможно, о судьбе. Есть ли она? Что это? Какая его судьба? Есть ли судьба у этой стены? У этой причудливой двери? Что с его самолетом? Обрывки сумбурных мыслей лезут в голову За что хвататься, чтобы выйти отсюда? Как помочь семье, сыну?
Работники особого отдела УНКВД Западно-Сибирского края, занимавшиеся военными, изощренно пытали подследственных, получая сведения для новых арестов. В качестве основного метода истязания использовались «выстойки»: сменяющие друг друга следователи по несколько суток держали арестованных на ногах, не позволяя садиться. У подследственных разбухали ноги, возникали сильные боли, и люди часто теряли сознание. Многих офицеров мучили тем, что не давали спать. Инженер по вооружению одной из авиабригад СибВО Жигунов подписал протокол допроса на 12-е сутки, проведенные без сна. Офицер Пудовиков – на 16-е сутки. Другие выдерживали лишь 8-10 суток. Офицер штаба СибВО Ландовский рассказывал, что его держали на «конвейере» около 10 суток, «без сна и пищи, его избивали, ломали ему хребет, ездили на нем верхом и били под бока, требуя подписать протоколы…». Обвиняемые предупреждались, что им все равно подписывать протоколы придется, в противном случае на них следствие получит материалы от других обвиняемых, причем больше, чем они сами о себе покажут. Если же не сознаетесь, значит будете бесспорно уничтожены как неразоружившиеся враги, а при наличии признания поедете в лагерь и будете жить.
Многие армейские командные посты сделались опасными. Любой назначаемый на них командир мог внезапно превратиться в жертву террора, если он сам был недостаточно активен в разоблачениях или по каким-то иным, часто совершенно случайным основаниям. Рязанов уже после войны, помня о таких ловушках, отказывался от многих высоких постов, опасаясь последующего за назначением ареста. За 1937-1938 годы один за другим исчезли несколько членов Военного Совета округа – начальники Политуправления СибВО – Ястребов, Г.Ф. Невраев, Н.А. Юнг, А.В. Шардин. Известно, что Невраев, не выдержав истязаний следователей, повесился в тюремной камере. Другие были расстреляны. В Москве по приказу Ежова арестовали корпусного комиссара А.П. Прокофьева, вызванного из Особого корпуса в Монголии якобы для получения нового назначения. В 1933-1937 годах Прокофьев возглавлял Политуправление СибВО, и поэтому его попытались связать с другими участниками «заговора в СибВО». Сначала комиссара подвергли жестоким пыткам в московской тюрьме, а через некоторое время переправили в Новосибирск и более года добивались от него нужных показаний. Есть сведения, что Прокофьева надеялись использовать для компрометации нового командующего СибВО М.А. Антонюка, арестованного в середине 1938 года. Если такой план и существовал, то до конца он не осуществился. В результате резких изменений в карательной политике, последовавших в конце 1938 года, Антонюк смог избежать смерти Ему вернули свободу и позволили продолжить военную карьеру. Прокофьева ожидала иная участь: 2 июня 1939 года он был расстрелян. По крайней мере, дважды за 1938-й сменились военные прокуроры СибВО, с санкции которых производились массовые аресты офицеров и солдат. Сначала пал прокурор П.Д. Нелидов, а затем – его преемник Ф.Я. Баумановский. Оба прокурора прошли цепь многодневных допросов без сна и пищи. Баумановский, немало содействовавший арестам многих командиров, сам, однако сумел выкарабкаться из застенков НКВД. В 1939 году он показывал: «Евсеев бросил меня в жуткую камеру № 47, где не было стекла, [была] грязь, масса клопов, крыс. Там я находился до середины сентября, в жутком холоде. Когда меня после одного из допросов пустили на 2-3 часа в камеру, я тут же свалился и крепко заснул, крысы обгрызли мне палец правой руки, укусили за нос… Евсеев отказывал улучшить условия… бил по голове…».
В это же время продолжали сажать работников штаба округа и командный состав гарнизонов. Под арест попали начальники: автобронетанковых войск округа И.И. Кузнецов, ВВС СибВО К.В. Маслов, артотдела М.О. Петров, инженерных войск А.И. Осипов, войск связи Э.М. Грашинь, химических войск А.М. Ронэ, командир 71-й стрелковой дивизии комбриг С.А. Уласевич и его заместитель бригадный комиссар М.М. Поляков, командиры полков П.К. Суммер и С.Д. Карпов, редактор окружной газеты А.А. Соковиков и многие другие. Большинство из них прошло страшные пытки при «конвейерных» допросах, после чего последовал расстрел. Лишь в конце 1938 – начале 1939 года, после свержения Ежова, темпы арестов замедлились. Некоторых военнослужащих, сидевших в камерах смертников, выпустили на свободу. Однако основную часть подвергнутых пыткам все же оставили в камерах. Пока в НКВД производилась очередная кровавая смена кадров, арестованных провели через множество «экспертных комиссий» и новых допросов, и в конце концов рассовали по лагерям.
До июля 1939 г., почти полтора года провел Рязанов в красноярской следственной тюрьме НКВД. В 1939 тон рапортов стал заметно смягчаться. В одном было даже написано, что заслуженный человек, полковник, сидит в одной камере с китайцами, курит какой-то мусор. В июле 1939 приехал проверяющий, рассмотрел дело, поговорил с Рязановым, и приказал освободить его. Когда отца освободили, Гора был в пионерлагере. Отец приехал к нему и рассказал, что спасся, ничего не подписав, а не подписывал он, чтобы Гора не стал сыном врага народа. Значит, и любовь к сыну спасла Василия Георгиевича. Еще Гора рассказывал, что за время отсидки отца посадили и тех, кто его сажал. Некого было назначать следователями, поставили авиационного инженера. Он все-таки человек грамотный, увидел, что дело отца, обвинения против него, совершенно не выдерживают никакой критики. Например, среди обвинений было такое: Рязанов портил моторы и самолеты. Специалист сразу разобрался в абсурдности этого, да и других обвинений.
Авиаторы пользовались всенародной любовью. Их по праву называли золотым фондом нации, сталинскими соколами. Известны слова И.В. Сталина, сказанные в январе 1939 года, когда Рязанов сидел в тюрьме: "Должен признаться, что я люблю летчиков. Если я узнаю, что какого-нибудь летчика обижают, у меня прямо сердце болит". Сказалась ли боль вождя? Скорее, победила воля самого летчика, его любовь к жизни, его стремление совершить что-то важное, возможно, ощущение некой своей обязанности, долга.
Следствие закрыли, Рязанова выпустили, восстановили в звании. Ему настоятельно посоветовали никому об этой истории не рассказывать. Хотя Рязанов был человеком открытым, и не всегда выполнял эти рекомендации. Скрытность была ему несвойственна. Василий Георгиевич написал заявление: «Командующему ВВС СибВО полковнику Захарову от полковника Рязанова. Заявление. 12 марта 1938 года я был арестован, находился под следствием по 25 июля 1939 года и освобожден из-под ареста, ввиду прекращения дела из-за отсутствия состава преступления. Следствием установлено, что все показания на меня являются лживыми, клеветническими, и, в конце концов, это признали и авторы показаний, отказавшись от них. В связи с арестом я был уволен из РККА. Сейчас, поскольку установлена моя невиновность, я, имея достаточный стаж и опыт работы, считаю, что наиболее полезным буду своей службой в РККА, особенно в настоящий период жизни страны. И вообще, я уж как-то не мыслю себя вне рядов Красной Армии и не в авиации. Прошу поставить вопрос перед Военным Советом СибВО о восстановлении меня в рядах Красной Армии» [4].
Похожее заявление Рязанов направил и в Военный Совет округа, где он писал:
«Прошу Вас вопрос обо мне пересмотреть и возбудить ходатайство перед Народным Комиссаром Обороны о восстановлении меня в рядах Красной Армии». Важную роль в освобождении Рязанова сыграл, видимо, недавно назначенный военный прокурор И. К. Лиховидов (земляк Рязанова), поскольку в заявлении есть приписка: «Подробные сведения обо мне может дать прокурор округа т. Лиховидов».
Военный Совет Сибирского военного округа направил документы Рязанова в Народный Комиссариат Обороны, положительно рассмотрев его заявление, поскольку «Июля 25 дня 1939 г. дело прекращено и освобожден. Полностью реабилитирован». Таким образом, судимости у него нет, и не было, о чем он впоследствии и писал во всех анкетах. Точнее, он писал: осужден не был, вместо стандартной формулировки – под судом и следствием не был, не уточняя, что был под следствием. В 1947-м недруги пытались использовать против него эту историю, но у них ничего не вышло.
Ответ из Москвы пришел очень быстро: «Рязанов Василий Георгиевич Приказом НКО №04141 от 17.09.39 г. назначен преподавателем тактики ВВС Военно-воздушной академии. Пункт Приказа НКО №0318 от 19.04.38 о его увольнении в запас РККА по ст. 44 пункт «В» отменен» [4]. Есть его фотография после освобождения среди группы отдыхающих в санатории в Гурзуфе. Там он, мужчина 38 лет, выглядит как глубокий старик. Вскоре он восстановился почти полностью. Но – важный момент: он никогда не выражал обиду на несправедливый арест. На Родину не обижаются, даже если она ошибается. И Сталину он был верен, потому что он олицетворял Родину, стоял во главе страны. Служил не человеку, а Отечеству. Не партии, отношение к которой у него было естественным, без чрезмерного почитания, – о партии и ее механизмах он знал немало, не идеям коммунизма и всеобщего счастья, не отвлеченному светлому будущему, а стране, которая дала ему жизнь, ее народу, крестьянам, сыном одного из которых он был, ее людям, защищать которых он присягал. Да и натура у Василия Георгиевича была светлая, радостная, он не обращал особого внимания на плохое, не запоминал его. К армии он привык, как привыкают многие, будто к удобной одежде. Хотя заключение повлияло на его военную карьеру. Он потерял время, темп продвижения. И, конечно, здоровье. После тюрьмы он стал спокойнее относиться к каким-то невзгодам, не торопился, как прежде. Зато серьезнее стал относиться к вещам глубинным, скрытым, по сравнению с которыми военная карьера, звания и награды ничего не стоят.
Из 186 комдивов репрессировано в 1937-1938 годах 154. Однако очень многих из них, как и Рязанова, в свое время арестовали, следствие провели – и выпустили, за отсутствием состава преступления. Среди таковых были маршал авиации Ворожейкин Григорий Алексеевич, генерал-майор Ефремов Михаил Григорьевич, генерал-лейтенант Ковалев Михаил Прокофьевич, генерал-лейтенант Козлов Дмитрий Тимофеевич (правда, за провал Крымского фронта стал он генерал-майором, но это уже позже), генерал-полковник Курдюмов Владимир Николаевич, генерал-майор Лукин Михаил Федорович (герой Смоленского сражения), генерал-лейтенант Веревкин-Рахальский Николай Андреевич, генерал-майор Львов Владимир Николаевич, Маршал Советского Союза Мерецков Кирилл Афанасьевич, легендарный командир 63-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Петровский Леонид Григорьевич, генерал-полковник Подлас Кузьма Петрович. Маршал Советского Союза Рокоссовский Константин Ксаверьевич, генерал-полковник Смородинов Иван Васильевич, Маршал Советского Союза Соколовский Василий Данилович, генерал-лейтенант Софронов Георгий Павлович, генерал армии Тюленев Иван Владимирович, генерал-полковник Хозин Михаил Семенович, генерал-лейтенант Хмельницкий Рафаил Петрович (который был порученцем Ворошилова), генерал-полковник Цветаев Вячеслав Дмитриевич, генерал-лейтенант Черепанов Александр Иванович, генерал-лейтенант Чернышев Виктор Николаевич, генерал-полковник Юшкевич Василий Александрович и еще два десятка комдивов, в 1937-1938 годах репрессированных, но войну, тем не менее, встретивших в рядах РККА – и отнюдь не рядовыми. Из 154 репрессированных комдивов расстреляны и умерли в тюрьме 48 человек. Философ, мыслитель и писатель Александр Зиновьев, свидетель и участник очень многих событий, написал в очерке «Моя эпоха», что, если бы не было предвоенных репрессий в армии, мы войну проиграли бы.
Были и противоположные Рязанову примеры. В. И. Мальцев, опытнейший летчик, инструктор Чкалова в Егорьевской школе, полковник в 38-м, как и Рязанов, тоже был арестован в марте 1938 года и тоже полтора года провел в тюрьме. Рязанов был с ним знаком, – он командовал ВВС Сибирского военного округа. После тюрьмы он стал идейным врагом советской власти. Когда немцы захватили Крым, где Мальцев работал начальником санатория в Ялте, он в форме полковника явился в немецкую комендатуру и предложил свои услуги. Сражался с большевиками он неистово, объясняя свою страсть незаслуженным арестом. Немцы присвоили ему генеральское звание. В 1946 году он был повешен вместе с генералом Власовым.
Н. С. Черушев в своей книге «Из гулага – в бой» отмечал, что Рязанов был одним среди немногих полковников-авиаторов, выпущенных на свободу накануне войны. Итак, он вернулся в хорошо знакомую ему академию. Уже не на командирской, а на более спокойной преподавательской работе. С 14.08.39 он работает преподавателем тактики ВВС РККА в ВВА им. Жуковского, тщательно готовится к лекциям, увлеченно их читает. Принимает участие в финской войне, командует разведкой ВВС 13-й армии. Руководство разведкой оказалось важным для его военного опыта, воздушная разведка была очень эффективной. Вообще, опыт финской войны, хоть и проходившей не совсем так, как, видимо, задумывалось в ее начале, оказался полезным и для нашей армии в целом и для Рязанова. Ф. А. Полынин, назначенный командующим ВВС 13-й армии, вспоминал, как, прибыв в Ленинград, узнал, что его заместителем назначен В. И. Клевцов, начальником штаба Ф. Михельсон, военным комиссаром Ф. Брагин. Моисеев возглавил авиационный тыл, В. Г. Рязанов – разведку. Полынин был удовлетворен – все его помощники имели немалый опыт командирской и штабной работы. Война с Финляндией была, как известно, тяжелой, хоть и непродолжительной. Враг ожесточенно сопротивлялся, опираясь на систему заблаговременно подготовленных сооружений. Тем не менее, наши войска прорвали считавшуюся неприступной "линию Маннергейма". Немалый вклад в победу над врагом внесла авиация. В ВВС 13-й армии тогда отличилась авиационная бомбардировочная бригада, которой командовал И. Г. Пятыхин. Командир отдельного истребительного авиационного полка Виктор Зеленцов получил звание Героя Советского Союза. С ним Рязанов ещё встретится летом 41-го на Юго-Западном фронте.
Истребители И-16, И-153 и И-15 уступали в скорости английским, американским, французским, и немецким боевым машинам. Бомбардировщик СБ проигрывал вражеским истребителям с синей свастикой (хакаристи) на финских самолетах. СБ при дальних полетах не мог нести достаточную бомбовую нагрузку, а для воздействия на войска противника был слишком неповоротлив и не мог пикировать. У бомбардировщика ДБ-3 большая уязвимость и недостаточная скорость. Авиация была разделена на фронтовую и армейскую. В январе 15-я авиабригада 13-й армии била по узлам железных дорог в тылу финской армии, островам на Ладожском озере. На фронте 13-й армии 15-я авиабригада с 13 февраля бомбила войска и укрепления противника на участках 15-го и 23-го стрелковых корпусов. 19 февраля мощному налету подвергся Кексгольм. 18 февраля в наступление с тайпаленского плацдарма перешли части 3-го стрелкового корпуса 13-й армии. По финским позициям вместе с артиллерией нанесли удар бомбардировщики 68-й авиабригады и полк 15-й авиабригады [5]. 29 февраля звено лейтенанта Масич вылетело на разведку. По пути летчики сбили один из самолетов противника, а второй вывел советские истребители прямо на аэродром Руоколахти, откуда в этот момент по тревоге взлетели английские «Гладиаторы». Масич увел звено на свой аэродром (его самолет в результате боя получил 80 пробоин). Командование 68-го иап в 12.40 выслало к аэродрому две группы: старшего лейтенанта Ефимова (9 И-16 и 3 И-153) и майора Гиля (8 И-16 и 3 И-153). При подлете к Руоколахти советские истребители обнаружили взлетающую группу самолетов. Группа Ефимова атаковала их и в коротком бою сбила три «Гладиатора», но сам Ефимов не смог вывести свой истребитель из пикирования и врезался в землю. Группа Гиля, напавшая на находившуюся в воздухе группу, в завязавшемся бою сбила еще два «Гладиатора» и один D.XXI. Финнам удалось сбить только И-16 лейтенанта Волохова. Весь бой длился 5-8 минут [5].
В войне с Финляндией Советские ВВС прошли последнюю проверку перед Великой Отечественной войной. Опыт финской войны значительно обогатил теорию и практику оперативного применения наших ВВС, позволил более взвешенно подойти к многим задачам, возлагаемым на авиацию в ходе ведения боевых действий. Боевая практика выявила существенные недостатки в оперативном и тактическом применении ВВС. Рязанов видел, как отсутствие радиосвязи самолетов с землей мешало эффективному взаимодействию с пехотой на поле боя. Без связи авиация лишалась оперативности, хотя своевременное наведение на цель с земли позволило бы гораздо лучше использовать имеющиеся в наличие самолеты. Одной из главных причин низкой эффективности использования ВВС в этой войне было то, что советская авиация не имела современных самолетов «поля боя» – штурмовиков и пикировщиков, не имела тесной связи с землей и необходимого для взаимодействия с войсками опыта. Для Рязанова это стало уроком на будущее, и вскоре ему представилась возможность исправить ошибки. Этой возможностью он воспользовался. Авиаторы в финской войне продемонстрировали преданность Родине и самоотверженность.
После финской войны Рязанов снова работает преподавателем в академии. Преподает тактику ВВС уже с учетом уроков боевых действий прошедшей кампании. Многие авиационные и воздушно-десантные командиры, например, С.Н. Гречко, Утин, Подгорный, Родимцев, затем вспоминали лекции, которые им читал Рязанов. Работает, видимо, неплохо, поскольку, когда от ВВА им. Жуковского отпочковалась академия в Монино, его назначают начальником учебного отдела в эту новую командную академию.
Одной академии им. Жуковского, к тому же с инженерной направленностью, уже было мало растущим советским ВВС. Нужна была военная академия для подготовки авиационных командиров, разработки актуальных проблем оперативного искусства и тактики ВВС. В соответствии с указанием ЦК ВКП(б) и СНК СССР Народный комиссар обороны Ворошилов 29 марта 1940 года подписал приказ: «1. Выделить из состава Военно-воздушной ордена Ленина академии имени профессора Н.Е. Жуковского факультеты: оперативный, командный, штурманский и КУНС ВВС в самостоятельную академию. 2. Присвоить вновь организуемой академии наименование Военно-воздушная академия командного и штурманского состава ВВС Красной Армии…».
Местом расположения новой академии выбрали подмосковный поселок Монино, расположенный в 38 км юго-восточнее Москвы. Строительные работы по развертыванию здесь авиационного гарнизона начались еще в 1929 году и продолжались в 30-е годы. Первым начальником академии был назначен З. М. Померанцев, возглавлявший до этого академию имени Жуковского. Брат Гора рассказывал, что у начальника академии постоянно были различные дела в Москве, и на месте всем руководил Рязанов. Работа ему нравилась, он любил организовывать, творить, создавая что-то новое, интересное. Делал это он увлеченно, заражая сотрудников, вовлекая их в творческую деятельность. Так и должен работать руководитель.
К началу учебного года учебный отдел, факультеты и кафедры проделали существенную работу по составлению необходимых учебно-методических материалов. Были пересмотрены, а большей частью (особенно по оперативно-тактическим дисциплинам) подготовлены заново учебно-тематические планы и программы для каждого профиля обучения. Тем самым удалось более или менее точно определить, что должен знать и уметь выпускник академии. Одновременно был разработан ряд новых учебных пособий, курсов лекций и методических указаний, подготовлены и введены в действие положения о начальнике курса и его помощнике, о командире учебного отделения. Для обеспечения летной тренировки слушателей и преподавателей был сформирован учебный авиационный полк в составе пяти эскадрилий. В этом вопросе у Рязанова был немалый опыт, и он помог формированию учебного полка.
К концу сентября 1940 г. в академии в основном решили наиболее важные и трудные задачи подготовительного периода. И 1 октября 1940 г. перед оживленными слушателями открылись двери аудиторий, и начался первый учебный год. В конце октября 1940 года на должность начальника академии был назначен генерал-лейтенант авиации Ф.А. Арженухин, молодой талантливый авиационный начальник, работавший до этого заместителем начальника штаба ВВС РККА, активный участник гражданской войны и войны в Испании. В ноябре Совет академии среди других отметил работу комбрига В.А. Юнгмейстера «Взаимодействие авиации с конно-механизированной группой». Рязанов в 1942 году на Калининском фронте приглашал Юнгмейстера на должность начальника штаба корпуса, и он некоторое время им работал. Был он и заместителем командира корпуса. Со многими своими слушателями академии: Подгорным, Утиным, Гречко, Родимцевым, В. И. Сталиным и другими Рязанов вскоре будет сражаться бок о бок. Они помнили уроки Рязанова, помнили его самого, и сотрудничество было творческим и плодотворным. Весной 1941 года состоялся первый выпуск, а 5 мая 1941 года в Кремле был устроен прием для выпускников военных академий. С речью выступил Сталин, рассказав о задачах всех родов войск. На приеме, в тосте за здоровье авиаторов, он сказал: «Существует авиация двух родов. Авиация дальнего действия, это авиация налета по тылам, авиация для партизанских действий, авиация диверсии, но она не имеет большого значения. Решающее значение имеет авиация ближнего боя, которая недооценивалась, которая была в загоне. Речь идет об авиации, непосредственно взаимодействующей с артиллерией, с танками, с пехотой. Речь идет об авиации истребительной, штурмовой». Авиация ближнего боя только создавалась, и определенную важную роль в ее боевом становлении предстояло сыграть и Рязанову.
[1] сайт Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского www.vvia.org
[2] С.А. Папков. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941. http://www.memorial. krsk.ru/Articles/1997Papkov/05b.htm
[3] Вл. Трофимов. Обручение с небом. http://library.krasu.ru/ft/ft/_literature/ 0068172.pdf
[4] Л.А. Рязанов, Н.И. Чесноков. «Прикрой!… Атакую!». Нижний Новгород. 2001.
[5] http://www.almanacwhf.ru/?no=8&art=8
Глава 5. 1941-й год. На Юго-Западном фронте. Первые военные месяцы. Киевский котел
– Как рождается живое? Цветок или дерево растут из земли, воздуха и солнца. Человек должен кормить свой организм, поддерживать его в физической форме. Мысли и чувства его тоже должны быть сильными и активными. Но зыбка эта грань перехода в небытие, хрупок человек и никчемна многая суета. Так говорил Рязанов друзьям, написав заявление на фронт. Это и многое другое Рязанов пережил, прочувствовал, передумал за прожитые годы службы, в Красноярской следственной тюрьме НКВД. Может, Сталин специально закалял кадры через тюрьму? Сам-то он провел там немало времени.
Василий Георгиевич любил природу, его поражали и привлекали ее загадки, причуды погоды, красоты рек и лесов, простор полей. В отличие от армейских приказов и уставов там нет четкости и ясности. Но своей неоднозначностью, пеленой манящей тайны прекрасны эти красоты и загадки. Как капризная женщина хмурит брови, но душа ее открыта и добра. Так и мир казался Василию открытым и добрым, хотя он уже не ждал от него подарков. К войне он был готов. Но, как и всякий нормальный человек, не хотел ее. Человеческое в нем всегда было сильнее летчика, специалиста, командира.
Добавим то, что Рязанов не говорил и не думал: он был встроен в систему, не допускающую такие мысли. Почему люди так яростно сражаются с другими? Готовы отнять их жизни и отдать свои. Жизнь и так слишком коротка. И самая важная вещь, эта жизнь, становится разменной монетой сиюминутных исторических обстоятельств. Но в той ситуации, в которой оказались люди в 41-м, да и во многие другие времена и годы – тоже, – наверное, высшая правда состояла именно в этой готовности отдавать и отбирать жизни, и это было верным тогда, делало их людьми с их самопожертвованием. Дух в бренном теле может быть могучим. Он знал, что придется сражаться, и знал, что будет достойно драться. Теперь надо работать. Он военный, пришла война, наступила пора его работы. К чему он готовился и был готов. Работать Василий Георгиевич умел и любил. Теперь ему придется на деле применить то, что он готовил раньше. Что задумывалось и в бессонные тюремные ночи, и в дни финской войны, и на службе, и на кафедре, и на совещаниях, и в беседах с друзьями, что он говорил слушателям, что чувствовал и видел в полётах. Так сложилось, что лучшие, самые плодотворные, видимо, его годы, когда у него были и силы, и знания, и опыт, совпали с военной порой, когда оказались нужны специалисты, – и тогда все это оказалось востребованным. Война, как водоворот, всосала его жизнь, втянула в себя. После войны все уже было не таким. Хоть и время войны, в простом исчислении, меньше остального времени жизни, но тут эффекты нелинейные, год за три считалось, а как было, – от обстоятельств зависело.
Рязанов уже в первый день войны написал заявление с просьбой отправить его на фронт в действующую армию. Ждать ответа пришлось недолго. С 27.06.41 он уже на фронте, заместитель командующего ВВС 5-й армии Юго-Западного фронта. Надо как-то осмотреться на новом месте, познакомиться с начальством и подчиненными, войти в курс дел, ознакомиться со спецификой новой для него работы. А времени и условий для этого не оказалось. Довелось с ходу, «с колес», драться. Хотя у Василия Георгиевича было то преимущество, что многие авиационные военачальники оказались не летчиками. Рязанов же чувствовал, понимал летчиков, говорил с ними на одном языке, мог что-то дельное подсказать и показать, сам летал замечательно, мог посочувствовать кому-то и сам поплакаться. Да и кого-то из старых знакомых летчиков встретил. Тогда практически все летчики друг друга знали.
На Юго-Западном направлении противник нанес удары по аэродромам. Июньские дни располагали к благодушию, а не к борьбе. Требовалось время на мобилизацию, в первую очередь, психики, а в эти часы авиация врага захватывала господство в воздухе. Непривычными были слова и представления: обстрел, бомбежка. Даже на военные нервы давление бывало чрезмерным. Люфтваффе концентрировало действия на острие главного удара, на решающих направлениях эффективно поддерживая свои войска на поле боя. Но авиаторы ВВС ЮЗФ, несмотря на неожиданность нападения, боролись упорно и самоотверженно. Они совершали примерно по 600 самолетовылетов ежедневно с 22 по 30 июня. Борьба в воздухе, прикрытие своих войск, объектов тыла, поддержка наземных войск, разведка, – все это было. Но не были решены организационные проблемы. А из-за диверсий периодически терялась связь с соединениями и многими аэродромами.
Командовал 5-й армией генерал-майор Михаил Иванович Потапов, он хорошо проявил себя на Халхин-Голе, где был заместителем Жукова. Затем, в сентябре 1941-го, он попал в плен, был освобожден в 1945. Его освободили американцы, самолетом отвезли в Москву. Он продолжил службу. В 1961 году стал генерал-полковником, в 1965 умер. Гитлер в 1941-м объявил Потапова своим личным врагом. Есть различные малоправдоподобные истории о пребывании Потапова в плену. Якобы его вызвал Гитлер, которого Потапов принялся крыть отборной бранью, порываясь ударить. В другой истории Гитлер советуется с Потаповым, видимо, как со знатоком киевских сражений, о том, как будет действовать Ватутин при наступлении на Киев. При этом Гитлер, показывая секретные карты, пытается по глазам генерала угадать, правду ли он говорит. Потапов же, сразу поняв, что Ватутин будет наступать с Лютежского плацдарма, убеждал Гитлера, что все начнется с Букринского плацдарма. Это, скорее всего, домыслы, но то, что Потапов после плена продолжил службу и вырос в звании, – факты.
