Василий Гурковский
Куда кого посеяла жизнь
«Ну, тогда, если вы не будете против, мы снова заедем ко мне, погреемся горячим кофе» – сказал Отто- и машина тронулась с места. Когда подъехали к знакомому уже Монике дому, дождь перестал, но на улице стало совсем темно. Вошли в гостиную. Отто опять усадил её в кресло, дал красивый теплый плед укрыть ноги, а сам пошел готовить кофе. Когда он все приготовил, налил в чашки кофе – то спросил Монику: «Вы не возражаете, если я налью нам по рюмочке хорошего коньяка?». Моника промолчала. Отто принес бутылку коньяка и рюмки, наполнил их, потом поднял свою рюмку, жестом пригласил её сделать то же, и, глядя ей в лицо, спросил, по-русски: «Так, когда у вас заканчивается курс обучения в лицее?». Моника, без всяких колебаний, по-русски же, сразу ответила: «В конце марта – начнется практика, а потом – государственные экзамены». «И у вас уже есть определенное место для прохождения производственной практики или еще не было предложений по этому вопросу?» – спросил Отто, уже по- румынски. «Пока предложений никаких не было, наверное, скоро скажут» – так же по-румынски ответила Моника. Отто удивленно поднял брови: «Неплохо, очень даже неплохо, но давайте все же немного согреемся, этим благородным напитком. Прошу, как говорят русские, – до дна, иначе вы действительно простудитесь».
Они выпили и взялись за чашки с кофе. «Моника, если не секрет – какими языками вы свободно владеете?» – спросил Отто, уже по-немецки. «Считаю своими родными языками – немецкий, русский и украинский. Румынским владею свободно, как и названными языками, но родным или близким не считаю. Скорее – пользуюсь им просто в силу необходимости. Все-таки живем в Румынии в данный момент. Могу изъясняться и по – польски, но приходится редко его использовать, только при общении с сокурсниками из Галичины, хотя они больше говорят по-немецки». «А откуда у девушки в вашем возрасте, – такой набор знания языков?» – поинтересовался Отто. « Так получилось. Отец мой –немец – всегда и везде говорит только на своем языке, у мамы – мама (моя бабушка) – полька, она и сегодня живет в Проскурове, а отец мамы был русский, сбежал от большевиков куда-то на Запад, в период гражданской войны в России, в маминой семье все говорили по-русски, тем более, что жили в царской России. Мы с мамой дома и сегодня говорим только по-русски, а при отце – по – немецки. Ну а еще, – я окончила начальную румынскую школу. Отец перевел меня в немецкую гимназию, уже с пятого класса. Вот такой набор языков и получился, в силу разных обстоятельств» – поведала Моника. «Очень даже неплохо!» – еще раз произнес Отто и спросил еще: «У вас очень красивый, просто каллиграфический немецкий (латинский) почерк, судя по тому вашему письму. А на других языках, которыми вы владеете, тоже так красиво получается, или вы не пробовали на них писать?». «Я практически пишу только по-немецки, по крайней мере, начиная с гимназии» – ответила Моника.
« Не посчитайте меня слишком назойливым, но не могли бы вы какое-нибудь слово, написать на разных языках, которыми вы владеете. Не беспокойтесь, никаких подвохов здесь нет. Просто так надо, мне интересно, действительно получится одинаково или нет. Можете написать прямо сюда» – Отто подвинул к ней, лежащий на столе небольшой блокнот. Моника написала столбиком слово «Черновцы» на пяти языках и передала блокнот хозяину. Тот посмотрел написанное, остался очень доволен и положил блокнот в карман.
«Знаете» -продолжил он, – с тем вашим анонимным письмом, возникли определенные проблемы. Если бы оно попало бы сразу к нам, – было бы проще, но оно прошло через румынское протокольное хозяйство, там было зафиксировано и только потом – поступило ко мне. Мы не можем ответить местной жандармерии, что нашли автора, то есть вас, Моника, надеюсь, вы понимаете, почему. И в то же время, – не можем оставить их запрос без ответа. Поэтому – вопрос пока не закрыт. Мы, конечно, будем работать над решением этой проблемы, но нам нужно серьезное основание, чтобы иметь право защищать вас, как своего человека. Вы понимаете – Своего!». Он сделал ударение на последнем слове. Моника уточнила:
«Вы имели в виду, что было бы лучше, если я у вас работала?».
«Ну – у нас, или «на нас», что-то в этом роде» -серьезно сказал Отто, – «было бы конечно, проще. Но об этом мы поговорим несколько позже. А пока мне интересно было бы узнать, Моника. При всем вашем языковом многообразии, – кем вы все-таки себя считаете по жизни?».
«Немкой, – не раздумывая, ответила Моника. – Не знаю почему, но я не только так считаю, – я чувствую себя немкой.
«Это уже теплее, – добродушно улыбнулся Отто, – и это первое, и очень немаловажное, чувство, которое, оказывается, присуще нам обоим, – потому что я, – тоже считаю себя Немцем. Вы, скорее всего из-за вашей скромности, не спрашиваете, откуда я, немец, так хорошо знаю русский язык. А все просто. Да, мои отец и мать были немцы, но я родился в городе Киеве. Наши предки более ста лет служили российской короне. Причем служили на совесть. У отца было несколько своих предприятий в Киеве и его окрестностях, и жили мы по тем временам, довольно неплохо. Я ходил в русскую школу целых пять лет, больше не получилось, так как Россия вступила в войну с Германией, и нам пришлось в спешном порядке выехать, как говорят – «на историческую родину». Почти без ничего, все недвижимое имущество, просто пришлось оставить, так как ни продать его, ни передать кому-то из своих, не было возможности. Россия тогда очень обидела нашу семью, служившую ей столько лет верой и правдой, но шла война, жаловаться кому-то было бессмысленно, ну, а когда пришла советская власть – тем более. Вот оттуда у меня и остался чистый русский язык. Ну а где русский –там и украинский рядом. Жить в Киеве – и не знать – украинский, – грешно. Румынский пришлось выучить уже перед тем, как был направлен на работу в Буковину. Вот такие мы с вами, Моника, немцы, с российскими корнями, но все равно –Немцы!, с пафосом закончил Отто, и добавил: «За это, пожалуй, надо выпить!», – он снова наполнил рюмки коньяком и они разом их пригубили.
«Знаете, Моника, – продолжил он разговор, – я пока не знаю, как мы разойдемся с румынской жандармерией, по поводу того вашего письма, но, думаю, было бы легче это сделать, если бы вы тоже пошли нам навстречу в некоторых вопросах…».
«Чем же я могу помочь? – осмелилась спросить Моника.
«О помощи с вашей стороны, говорить пока рано, но, думаю, наступит и такой момент, может быть даже скоро, а пока давайте просто поговорим о вас, да, да –о вас»-добавил Отто, заметив удивление на лице девушки.
«Представим себе, что вы закончили тот ваш педагогический лицей, или училище, не важно. Что дальше?. А дальше – вам, кстати, отличнице, в совершенстве владеющей пятью языками, дадут направление, в лучшем случае, в одну из школ Черновцов, преподавателем немецкого языка, что мало вероятно, так как уже опытных учителей –немцев, в этом городе – хоть пруд пруди, а, если и будет где-то вакансия, – так её в первую очередь, заполнят выпускником – румыном, вы же понимаете в какой стране живете. И что, – пойдете искать себе другую работу, так и там – все будет тоже самое, вы не будете в приоритете. Тогда какой смысл вообще в такой учебе?».
Моника, молча, слушала, понимая, что все так и может быть, но с надеждой ожидала, что Отто не просто начал этот разговор и, скорее всего, он хочет ей что – то предложить, более существенное, чем все то, что он перечислял сейчас.
Отто сделал паузу, налил в чашки свежего кофе, посмотрел на огорченно вжавшуюся в кресло Монику, и сказал: «Все, что я здесь нарисовал, вы и сами хорошо знаете. Просто считаете, что это случится еще не скоро, а там – может как-то все образуется, может быть, удастся выйти замуж, ну и так далее. Все это, – лишь пустая и нерасчетливая лирика, а «физика» будет таковой, как я вам представил. У меня такое ощущение, что сама судьба перекрестила наши дороги, и, наверняка, то письмо, которое нас познакомило, было написано не вами, а самой Судьбой. Думаю, что и вы уже начинаете убеждаться в этом. Не так ли, Моника?».
«Простите меня, но я чувствую, что все, что со мною произошло и происходит – вовсе не случайно» – тихо проговорила Моника.
«Раз вы, невинная и чистая человеческая душа, сами почувствовали это, значит, так оно и есть – это Судьба!. А раз это так, то у меня есть для вас, хорошее (на мой взгляд) деловое предложение. Давайте расширим ваш кругозор и приумножим ваши возможности, используя ваши же способности, и, естественно, – с некоторой нашей помощью. Хотите, мы поможем вам, параллельно с текущей учебой, используя тот же период производственной практики, приобрести какую-нибудь дополнительную, «хлебную», как люди говорят, специальность, ну, например, – нотариальное дело. Спрос на эту профессию всегда был и будет. Да и оплата там гораздо выше, чем у преподавателя, даже самого опытного. У нас есть такая возможность – за несколько месяцев, обучить вас этому делу в солидной профессиональной немецкой школе. Вы получите соответствующий диплом. Причем – и содержание ваше, и обучение будет совершенно бесплатным. Как вы на это смотрите? Мне просто жаль будет, если с вашими способностями и возможностями, вы просто потеряетесь! Не спешите с ответом, решайте это сами, никого в такие вопросы посвящать не стоит. А места в нашей школе ограничены. Если надумаете и захотите обговорить отдельные детали, – то вот вам листок с адресом. Это – наша поликлиника, здесь в городе, для граждан Германии. При желании поступить в ту школы, просто надо пройти обычное медицинское обследование. Если надумаете, – пойдете в эту поликлинику, там будут о вас знать. После прохождения обследования и получения врачебного заключения, – я вас найду, и будем говорить, что делать дальше. Подумайте хорошенько, а я пока займусь разбором проблем с румынскими властями по тому вашему письму…» – как-то многозначительно завершил разговор Отто.
Они допили кофе, и он отвез её поближе к дому. На том они расстались.
Глава четвертая
Моника понимала, что Отто её заметил, чем-то она привлекла его внимание, но не только её внешними данными. Здесь что-то было другое, какой-то особый интерес, и даже не его личный, а именно того, кто за ним стоит. А то, что за ним кто-то стоит и очень серьезный, не важно, человек это или организация, она уже не сомневалась. В Европе уже полным ходом шла война, германские войска вели локальные боевые действия от Скандинавии, до северной Африки. Уже гремели выстрелы в Польше и на западе Украины. Тревожная обстановка складывалась и вокруг самой Буковины.
Все было непонятно и потихоньку закипало, со дна, но в любой момент могло вырваться на поверхность. Она чувствовала, что у Отто, какая-то своя, особая, миссия в этом городе и регионе, и вряд ли она связана с чисто промышленной или коммерческой деятельностью. «Здесь, наверняка, что- то другое, и, возможно, в этом «другом», найдется место и для неё, Моники», думала она. Иначе – зачем бы Отто с ней возился, интересовался, беседовал, что-то предлагал, когда можно было просто арестовать, посадить в тюрьму, а то – и расстрелять, за клевету на гражданина великой Германии, да еще в военное время.
Она вспомнила его слова о том, что ему было бы легче разобраться с местными правоохранительными органами по её анонимке, если бы она была «Своей», понятное дело, – своей для тех, кого здесь представляет Отто. Что-то он этим хотел сказать ей, но пока не сказал. Но, раз сделал предложение по учебе в специальной школе, – значит, пришла она к выводу – во всей этой истории со мной, – должно быть продолжение. «А вообще Отто, хотя и старше меня лет на пятнадцать, но выглядит лет на двадцать пять, не более. И с ним рядом, – я чувствую себя так надежно, уверенно и просто хорошо, скорее всего, что ощущаю внутренне, какое-то чувство своей Нужности. То есть, как раз того, чего я не ощущала еще никогда в своей жизни. Спасибо ему за это.» – благодарно думала она, засыпая в ту ночь.
Через день после их встречи, с утра не было занятий, и день, на редкость для этих мест и в это время, выдался солнечным. Моника отправилась по указанному Отто адресу, в поликлинику. Когда она сказала в регистратуре, что ей необходимо пройти обследование для поступления на учебу, регистратор спросила: «Вы – Моника?» и, после её утвердительного ответа, тут же была вызвана дежурная медицинская сестра, у которой уже была готовая программа прохождения обследования, – какие нужны лабораторные анализы, осмотры врачей и т.п.. Медсестра не отходила от Моники все время, пока та была в поликлинике. Выступая в роли ведущего проводника, медсестра значительно ускорила весь ход обследования, они расстались только тогда, когда весь процесс был завершен и, как раз успели до обеда. После обеда – поликлиника уже работала по другому графику. Когда Моника покидала поликлинику – и подошла к регистратору, поблагодарить за все сразу, дежурная приняла её благодарность и сказала, что о результатах обследования, Монике сообщат отдельно, те, кто её направил.
На следующей неделе, Монике исполнилось девятнадцать лет. Утром она получила поздравительную открытку от отца с матерью, из Карловых Вар, куда они поехали на две недели, подлечить маме легкие. Мама, еще в подростковом возрасте, как-то сильно простудилась и с тех пор, у неё были серьезные проблемы с дыхательными путями. Так как день рождения был «проходной», не юбилейный, то и остался незамеченным в их группе. Близких подруг у неё не было, друзей – тем более. Основная часть её сокурсников, были румынками, несколько девушек были – из Галиции, и только одна была из местных немцев, но близких контактов с ней, у Моники, за все время учебы – так и не возникло. Девушки были совершенно разные, по всем направлениям сразу.
Солнце еще не скрылось за горами, было относительно тепло. Моника, после окончания занятий, не спеша двигалась в сторону дома, прикидывая в уме, что приготовить себе на ужин. Как- никак – День рождения! Её обогнала легковая машина и, метрах в десяти по ходу, – остановилась. Никто из неё не выходил, и дверцы не раскрывались, до тех пор, пока Моника с ней не поравнялась. Открылась правая передняя дверь и, находившийся за рулем, Отто, приветливо произнес: «Добро пожаловать, именинница, прошу вас в машину!». На переднем сидении лежал огромный букет цветов. Отто поднял его, а когда Моника села и закрыла дверь, вручил букет ей, и – торжественно проговорил: «С Днем Рождения вас, Моника! Успехов и удач во всех делах ваших! Что ж это вы, в такой день, так медленно идете по улице, да еще с таким грустным видом!?. Или вы считаете, что девятнадцать лет – уже старость?!.Так это же раньше так девушки считали, а сегодня на дворе –уже середина двадцатого века! Совсем другие отношения к такому возрасту. Ведь вы еще не начинали жить!».
«Моника – вы сегодня хозяйка положения, скажите – вы не будете против, если мы вместе отметим как-то ваш праздник. Или – у вас дома намечается какое-то мероприятие?» – спросил он. Моника ответила, что дома её никто не ждет, так как родители – отсутствуют по объективным причинам.
« Ну, а раз так – довольно заметил Отто, – то у нас есть два варианта отметить ваши именины:– посидеть в каком-нибудь хорошем кафе, или посетить уже знакомый вам мой дом. Итак?».
« Мне бы не хотелось появляться в кафе с мужчиной, вечером. Увидит кто-то из знакомых – пойдут ненужные разговоры, а мне в период окончания учебы, этого не хотелось бы».-просто сказала Моника.
«Полностью разделяю ваше мнение и с удовольствием доставлю вас в мой дом! Думаю, там будет не хуже, чем в любом здешнем кафе!» – поддержал её Отто.
На этот раз, Моника уже не уселась в кресло, в ожидании подачи ужина, а предложила свою помощь, которая была с благодарностью принята. Отто, определил букет цветов в великолепную старинную хрустальную вазу и поставил её на небольшую тумбочку рядом со столом. Зажег две толстые восковые свечи и, когда они все, приготовленное для торжественного ужина, выставили на стол, он открыл бутылку шампанского, налил вино в бокалы и – потушил электрическую люстру. Две свечи освещали убранный стол, длинные тени скользили по старинной мебели, создавая уют, расслабляющую и располагающую к происходящему, обстановку.
Прежде, чем приступить к ужину, Отто подошел к резному секретеру, взял там какую-то коробку, подошел к сидящей Монике. Встал перед ней во фронт и прочувственным таким джентльменским голосом, произнес: « Моника, поздравляю вас с Днем Именин! Пусть ваша жизнь сложится удачно, и – примите от меня небольшой подарок!» – он поцеловал ей руку, передал поднявшейся Монике, коробку дорогих французских духов и добавил: «Надеюсь, что это первый, но не последний мой подарок для вас!».Он поднял бокал и пригласил её последовать его примеру. Потом приступили к ужину.
«Должен вам доложить, Моника, что я очень доволен заключением врачебной комиссии, после того, как вы прошли все предусмотренные регламентом процедуры медицинского обследования. Вы не только красивая и талантливая девушка, вы, к счастью, обладаете еще и отличным здоровьем. А это уже очень важный подарок вам, от самой Природы. Надо этим богатством правильно воспользоваться» – начал разговор Отто.
«В прошлый раз, мы убедили друг друга, что мы оба –Немцы. Ну, со мной все понятно. А позвольте спросить у вас, Моника, как вы думаете, должны поступать немцы, когда их страна ведет тяжелую и жестокую войну на многих фронтах?» – Отто пристально посмотрел ей прямо в лицо.
«Я думаю, что в такой период, все немцы, где бы они не находились, должны помогать своей стране, Германии, и, конечно же, – друг другу. Это и будет посильная помощь каждого из нас» – высказала свое мнение Моника.
«Я от вас и не ожидал иного ответа! Очень хорошо и очень правильно! Только не каждый немец знает, что для этого надо делать. Мы знаем, что и как надо, и, если вы, Моника, тоже пожелаете помочь Великой Германии, и пойдете с нами рядом, то мы и вас научим, чем и как, лучше помочь своей родной стране. Научим вас служить Родине и жить вначале её интересами, а потом только своими, но опять же в ее интересах. Это действительно служба, да, ответственная, сложная, суровая, но – интересная, а -главное, – постоянная, на всю жизнь. С этой службы никто не может уволиться по собственному желанию, с неё могут только убрать. Навсегда. Да, это так. Ради неё (этой службы), может быть, придется отказаться, от чего-то, особенно личного, но служение высокому долгу, а также некоторые довольно заметные привилегии и преимущества тех людей, которые состоят на такой службе, значительно перевешивают все возможные при этом неприятности. И люди идут на такую службу, а таким талантливым индивидуумам, как вы, в нашу службу – всегда открыты двери.
И еще. Абсолютное большинство людей, работающих на нас (не «у нас»), несут свою службу незаметно, если хотите – тайно. Они официально и легально работают в разных отраслях, но каждый из них, в своей «второй» жизни, работает над выполнением тех заданий, которые ему доведены при поступлении на службу к нам, и он их выполняет под постоянным контролем соответствующих кураторов. Идет, повторяю, война. Да, мы располагаем целой сетью школ, в разных странах, где готовим кадры для нужд нашей армии и разведки. Одних учат минировать, других – устраивать различные диверсии, взрывать и убивать; мы также готовим радистов, пропагандистов, разведчиков-шпионов и провокаторов, учим внедрению в различные сферы деятельности на территории потенциального противника и еще многому, многому другому. И особое внимание уделяем учебе работать с документами, шифровкой, дешифровкой, их изготовлением, подделкой и т.п.. Это как раз направление, близкое по духу именно вам, Моника. Я не зря рекомендовал вам, и вас, для поступления именно в школу такого профиля, которая работает под легальной вывеской нотариальной, и где, кстати, получают очень неплохие знания и по этому направлению. Я бы вам советовал, во-первых – придти к нам на службу, а во-вторых -позаниматься в такой школе и получить попутно перспективную профессию нотариуса. Всегда пригодится по жизни. Как вы вообще на все это смотрите?».
Внимательно слушавшая его монолог, слегка расслабившаяся от его прямой и убедительной речи, ну и, конечно, – от двух бокалов шампанского, Моника, не колеблясь, ответила: « Я вас поняла и полностью согласна со всем, но у меня будет одна и большая просьба». «Какая?» -уточнил Отто.
«Не знаю, насколько это возможно в системе, которой вы служите, но я бы хотела, чтобы мы с вами работали рядом. Лучше –если бы всегда. Простите, может я не так что-то сказала.»-испугалась она самой себя и так посмотрела на Отто, что он, почти непроизвольно, поднялся, подошел к ней, легко, как пуховую, поднял её на руки и отнес на кровать в спальню, сам сразу вышел оттуда в гостиную, промолвив: «Я скоро приду!», жестом руки показав ей дверь в уборную….Они пробыли вместе эту ночь. После того, как Отто убедился, что Моника впервые так близко сошлась с мужчиной, и именно с ним, она еще более выросла в его глазах. Утром они перешли на «ты». Еще немного понежились, потом собрались, Моника приготовила завтрак, за которым они завершили вчерашний разговор.
Она подтвердила свое намерение работать с ним в одной системе, и готовность сразу с наступлением времени производственной практики, идти учиться в ту специальную школу, куда он рекомендовал.
Они стали чаще встречаться. Каждый раз Отто приносил ей дорогие подарки, а потом начал оставлять и деньги «на карманные расходы». Монике это нравилось. Постепенно она вошла во вкус таких отношений между ними и принимала все, как само собой разумеющееся. Никаких поручений Отто ей не давал, ничего не требовал, посещал её, когда она обучалась в «нотариальной» разведывательной школе, и продолжал дарить подарки.
Моника закончила обучение в училище (лицее), получила диплом педагога, с отличием, даже в двух экземплярах, – на немецком и на украинском языках, что было вполне объяснимо для того места, выпускники – румыны, получали дипломы тоже на немецком и румынском языках, по желанию. Потом Моника закончила с отличием ту специальную «нотариальную» школу и там тоже получила дипломы на двух языках. И так все было хорошо для Моники в то лето сорокового года, так приятно было ей жить в этом замечательном городе Черновцы, в этой действительно «малой Вене на Пруту», имея рядом такого надежного опекуна, как Отто, Но….
В августе месяце того же года, в Черновцы вошли советские войска. Все перевернулось с ног на голову, а потом начало рассыпаться во все стороны. Сбежал отец, оставив их даже без крыши над головой. Исчез из Черновцов, в спешном порядке, Отто. В городе творилось что-то непонятное – одни – спешно покидали его, появлялись другие, шла неизбежная в таких случаях чехарда во власти, румыны ушли, автоматически заменить все и сразу, было сложно. Появилась масса организационных проблем и все это не улучшало общего настроения людей, и тех, кто был за вхождение Буковины в СССР, и тех, кто был против.
После бегства мужа и настойчивых требований нового хозяина в срочном порядке освободить дом, мама Моники совсем разболелась. Но, при этом, она все свои беды сваливала на советскую власть и на тот злобный Советский Союз, который пришел на Буковину и все разрушил в её семье. Аргументы о том, что её муж, продал дом и мастерские, еще три месяца тому назад, когда о приходе новой власти, не могло быть и речи, она не воспринимала и проклинала, как она выражалась – только «большевиков». Ненависть к новой власти, и вообще к России, перешла и к Монике. Это было вполне понятно, – после такого шикарного периода её жизни в первой половине этого года, вдруг остаться без ничего и с больной матерью, – это было уже слишком.
Врага своего они определили, но жить-то было надо, а помощи ждать не от кого. Очень не хотелось ни маме, ни Монике, оставлять этот тихий, культурный, сытый и – благополучный до этого времени, город, но и оставаться в нем уже было нельзя: – мама оставила работу из-за болезни, Моника вообще еще не работала ни одного дня, все время – училась. Жить не на что, а главное – негде.
Мама решила, что они переедут на родину, к её матери, в Проскуров. Там их семейный корень. И дом у матери большой. Правда там живет еще старшая сестра с семьей, но, наверняка, найдут они место для них двоих. Да и недалеко здесь. Поезд ходит. Так и решили. Собрали пару чемоданов разных вещей и отправились к бабушке. Моника оставила новым хозяевам дома бабушкин адрес в Проскурове, на всякий случай, если кто-то будет их искать.
Нельзя сказать, что бабушка Моники, тем более её дочь, старшая сестра мамы, были в восторге от их прибытия . Так как они жили за рубежом, в Румынии, а бабушка – в советской России, то Моника свою родную бабушку, не видела с рождения, как и бабушка – её тоже. Им выделили комнату, но уже в первый вечер, когда маму накрыл приступ кашля, Моника слышала через дверь, как сестра матери сердито высказывала бабушке претензии, за то, что она их приняла. И прямо потребовала – пусть она (мама Моники) пройдет обследование в больнице, и, если она окажется заразной, то пусть проваливает отсюда, куда хочет, а то всех нас здесь кончит.
Жизнь в доме бабушки была просто невыносимой, и не только из-за маминой сестры, а еще из-за её троих детей, которые откровенно старались делать неприятности для Мамы и Моники, чувствуя свою безнаказанность и постоянно вызывая их на грубость.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, но однажды к ним пришла какая-то женщина. Назвалась уполномоченным по медицинской части и пришла вроде бы по чьему-то заявлению. Искала семью Черновицких, прибывших из Черновцов. Это была фамилия бабушки, девичья фамилия мамы и самой Моники. Фамилия отца Моники была Кляйн, но мама оставалась всегда на фамилии Черновицкая, а Моника – взяла фамилию мамы. Когда Моника вышла к женщине, та сказала вслух, что есть информация, что в этом доме поселилась больная женщина, и её послали выяснить так ли это, и, если это подтвердится, то больную надо будет срочно госпитализировать. Пусть они её приготовят, а завтра –приедет машина и завезет её в тубдиспансер на обследование. А потом тихонько добавила: «Ты –Моника? – Тебе передавал привет один твой знакомый. Вот тебе адрес, здесь, в Проскурове. Постарайся запомнить его, а бумажку – уничтожь. По тому адресу тебя будут ждать каждую пятницу, в одиннадцать часов утра. Кстати, пятница – послезавтра. А маму твою завтра отвезут в больницу. Ждите машину. Никаких других действий – не предпринимать. Все будет определено, как надо, и когда надо. Прощай». – проговорила она и – ушла.
На вопрос бабушки – кто это приходил, Моника сказала, что был человек из больницы. Кто-то им сообщил, что в этом доме поселилась больная женщина и её надо обследовать. Завтра обещали прислать машину и отвезти маму в туберкулезную больницу.
Бабушка зло усмехнулась: «Вот гадюка!», но не сказала, о ком это она так думает. Просто ушла.
На другой день, действительно приехала «скорая помощь», Моника, вместе с мамой, поехала в туберкулезную больницу. Маму там осмотрели и поместили в палату на лечение. На вопрос Моники – о состоянии мамы, доктор прямо сказал: «Дела у неё очень плохи. Болезнь не просто запущена, болезнь практически уже убила её. Счет пойдет буквально на дни…. Хотя – кто его знает, но состояние её более чем плохое».
