Василий Гонзалес
Молитва Времени
– Не знаю… Ничего не скажу. Очень похоже на правду, но…
– Но это невероятно. Верно?
– Верно.
– И что мне от вас нужно? Угадал?
– Да. Зачем вам это нужно?
– Отлично. Я не прошу вас комментировать. Я вижу, что вы готовы слушать меня дальше. Итак, мы можем переходить к следующей части нашей встречи. Вы получите ответ на главный вопрос: как у меня это получилось. И поймете, наконец, зачем я здесь, и что мне от вас нужно.
Он достал из саквояжа диктофон. Объяснил, что дальнейшую нашу беседу необходимо записывать. Поскольку информация, которую он будет излагать, должна быть сохранена и после изложена в точности, без домыслов и сомнений. Видя мой недовольный взгляд (я неловко себя чувствую как перед камерами, так и зная, что мой голос записывается), мой гость сказал, что диктофон останется у меня, и взял с меня слово, что после завершения работы я сотру запись: он не хочет, чтобы его узнали по голосу, и в этом он мне абсолютно доверяет. Я согласился и дал слово. В моей просьбе оставить мне на время документы для более детального анализа приятель отказал. Сказал, что естественно доверяет мне, но по воле случая, по независимым от меня причинам, документы могут быть утеряны, а это в свою очередь может осложнить ему жизнь. Для дела, за которым он ко мне пришел, считает предшествующее ознакомление с документами вполне достаточным. Далее он попросил кружку чаю. Пока я занимался приготовлением чая, мой гость проверил работоспособность диктофона, сделал пробную запись, подготовил запасные батарейки.
После окончания записи мой приятель прослушал ее и стер некоторые моменты. На месте стертых частей я поставил вот такие знаки: […].Запись нашей беседы получилась отличного качества, и я гарантирую, что при составлении транскрипции не упустил ни одного слова, свидетельствую, что ничего не добавил от себя, ничего не убрал. Единственное творчество, проявленное мной при составлении транскрипции, – это знаки препинания. Я четыре раза проверил соответствие аудиозаписи и получившегося текста, и свидетельствую об их полной аутентичности. После завершения написания транскрипции я, как обещал, стер аудиозапись.
Далее, следуя инструкциям моего приятеля, я прекращаю изложение от своего лица и предлагаю Вашему вниманию транскрипцию нашего дальнейшего разговора.
ТРАНСКРИПЦИЯ
Я: – Прошу вас.
Он: – Отлично! Спасибо… Мгм… Вы, мой дорогой приятель, стали просто непревзойденным мастером в приготовлении чая. Это я вам авторитетно заявляю.
Я: – Спасибо. Очень лестно.
Он: – Ну что вы… Какая лесть? Это простая констатация факта. Чай действительно чудо, как хорош. Мгм… Итак, диктофон включен. Перейдем собственно к делу, за которым я здесь. С вашего позволения, я еще раз начну с самого начала. Вы не против?
Я: – Не против. Вам виднее, с чего начинать.
Он: – Да… Ну что ж, извольте… Как я уже говорил, родился я в одна тысяча восемьсот тридцать пятом году. История моего детства и юности к делу отношения не имеют, поэтому позволю себе эту историю опустить. В тысяча восемьсот шестьдесят третьем году в Париже, уже после окончания Сорбонны, я случайно познакомился с одним англичанином. Оказалось, что отцы наши состояли в переписке уже много лет, и мы наслышаны друг о друге. Англичанин этот, несмотря на относительную молодость (ему было что-то около 35 лет), уже был членом совета Королевского Географического общества. Имени его я называть не буду, это тоже не имеет отношения к делу. К моменту нашего знакомства за плечами у него были две интереснейшие археологические экспедиции, и он готовил третью. Надо сказать, что право в Сорбонне я изучал не столько по собственному… ммм… желанию, сколько по воле отца. Он говорил, что физикой да математикой не прокормишься в случае чего, а вот юриспруденция – это всегда верный кусок хлеба.
Я: – Хм… Ничего не поменялось.
Он: – Да, это верно. Так вот, волю отца я исполнил, но совершенно не рвался ни домой в Петербург, ни ээ.. применять полученные в Париже знания. Тем более, в этом не было и финансовой необходимости. Я был молод, здоров и умен, жаждал славы и приключений. Поэтому, когда я услышал о готовящейся экспедиции от моего нового-старого знакомого, я естественно напросился к нему в команду. Помимо моего здоровья и физико-математического образования, экспедиции могли пригодиться и мои деньги. Кроме того, я прослушал несколько лекций в университете Сорбонны, темой которых были исследования как раз тех мест, куда направлялась экспедиция. И некоторое время тема археологии меня живо интересовала. […] Деньги, я думаю, стали решающим фактором. Одним словом, меня приняли. Экспедиция готовилась более полугода, о ней много говорили, писали в газетах, как вы видели. Тогда эта тема была довольно популярной. Но это все неважно. Важно то, что весной одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года мы тронулись в путь. Мы – это девять человек, включая вашего покорного слугу.
Я: – А куда направлялась экспедиция?
Он: – Этого я вам намеренно не говорю. Даже не говорю, откуда и на каком транспорте мы выехали. Дело в том, что любой намек такого рода может помочь желающим пойти по следам нашей экспедиции. Я для себя решил, что не вправе делиться такой информацией с кем бы то ни было. Но об этом позже, когда вы уже будете в курсе всего дела, вам станут понятны мои мотивы. Хотя… Для человека с пытливым умом и большим желанием не составит труда вычислить место назначения экспедиции. Я вынужден буду поделиться некоторой информацией, которая косвенно укажет место. Но прямо я не отвечу на ваш вопрос.
Я: – Хорошо. Нет, так нет. Что же дальше?
Он: – Дальше… Дальше… Как в сказках говорится, долго ли, коротко ли, но мы добрались до места. Наняли рабочих… И проводника, который довел нас до нужного места. Приступили к раскопкам. […] Проводник ничего не делал, но и не уходил, хотя с ним рассчитались и сообщили, что его услуги нам больше не нужны. Наблюдал он несколько дней, молчал. Раскопки были безрезультатными: было очевидно, что мы, э… что называется, промахнулись. Примерно…[…] Кажется, на четвертый день проводник предложил англичанину, руководителю экспедиции, сделку. Он отведет нас в место, где «много есть под песком», а мы ему выплатим определенную сумму. Сказал, что место там нехорошее, он нам покажет издалека, подходить близко не будет. Сумма была велика: почти все деньги, которые у нас оставались. Пришлось бы отказаться от услуг рабочих. Но опасность места заинтриговала, и мы все вместе приняли решение. Поторговались с проводником и заплатили ему. Он вел нас два дня, пока не указал на основание холма, – «там». Там действительно было «много под песком», как и обещал проводник. В первый же день раскопок мы нашли фрагмент стены, а затем и узкий вход в помещение, самый его верх, это была большая удача. Рабочих не было, трудились сами от зари до заката. […] Hа то, чтобы целиком откопать все здание, у нас не хватило бы ни сил, ни времени, тем более, мы представления не имели о размерах сооружения. Поэтому решили по возможности продвинуться внутрь.
Я: – То есть вычистить помещение изнутри?
Он: – Да… […] Мне кажется, я излишне подробно рассказываю.
Я: – Вам виднее, конечно… Но продолжайте, это очень интересно.
Он: – Все же лишние подробности ни к чему. По возможности буду их опускать. Итак, продолжаю… Мы все же вычистили изнутри помещение. Оно оказалось небольшим… ммм… чем-то вроде тамбура перед входом в большой зал. К счастью, оба помещения были без окон, и песок не забил их до потолка. Через трещины в стенах и через, по всей видимости, вентиляционные отверстия, песка насыпало изрядно, но не слишком много. Мы все вычистили. […] И на основании ээ… всего увиденного сделали вывод, что это был храм. Несомненно. Но странным было то обстоятельство, что в нем хранилось большое количество… как бы это сказать… ну скажем, литературы. Эдакое непонятное сочетание жилища бога и библиотеки. Но… это к делу не относится. Не важно… Вот что, дорогой мой приятель. А не выпить ли нам еще вашего замечательного чаю?
Я: – А с удовольствием. Можно даже закурить еще по сигаре.
Он: – Сигары у вас хороши, мой друг. Но они ни в какое сравнение не идут со старыми добрыми «Romeo y Julieta». Это которые еще сэр Черчилль курил.
Я: – Так «Romeo y Julieta» и сейчас продаются. И не могу сказать, что они так уж хороши.
Он: – Вот именно. А были очень хороши. Были лучшими.
Я: – Раньше и трава была зеленее.
Он: – Хм… Я понимаю вашу иронию. Нет. Трава не была зеленее. Можно предположить, что с возрастом меняется восприятие. Но у меня оно не меняется уже… ммм… много лет. Как, собственно, и возраст. «Romeo y Julieta» стали хуже, это факт. Форма та же, название то же, а вот вкус… Не тот. А все почему?
Я: – Почему?
Он: – А потому что их постарались сделать доступней. Чтобы больше продавать. И получилось. Но в ущерб качеству. И так теперь во всем, даже в самых элитных вещах. Но… Возможно мы стоим с вами у порога изменения этой ситуации.
Я: – Вот как?
Он: – Не знаю точно. О будущем трудно говорить определенно. Все может быть.
Я: – Вы меня интригуете.
Он: – О… Это еще не интрига. Интрига начнется очень и очень скоро. И вас я вижу главным ее исполнителем.
Я: – А вы ничего не забыли? Например, спросить у меня, согласен ли я?
Он: – Не забыл. Вы не откажетесь, я знаю это наверное.
Я: – Уж не собираетесь ли вы меня принуждать?
Он: – Господь с вами! Нет, конечно. Вы сами захотите участвовать в этом. Да уже, собственно говоря, начали участвовать.
Я: – Ладно, посмотрим… Вот ваш чай.
Он: – Замечательно. Верно, не будем забегать вперед. Еще одно несомненное достоинство чая в вашем исполнении – это стабильность. Вкус такой же, как и у первой чашки. Будьте любезны, передайте спички.
Я: – Пожалуйста.
Он: – Благодарю вас. Итак… Мы остановились на том, что наша экспедиция проникла внутрь и нашла храм-библиотеку. Верно?
Я: – Да, верно.
Он: – Отлично. Находка даже при первичном осмотре казалась просто бесценной. Мы уже не были первыми, кто находил подобную, как я уже говорил, «литературу». И доставлял ее в Европу. Но в таком количестве и в просто идеальной сохранности… Это было беспрецедентно. Вся «литература» была, похоже, систематизирована. То есть разложена в определенном порядке, что несомненно могло облегчить работу по расшифровке, по переводу текстов. Но самое главное… Самое главное, что помимо всего прочего мы нашли четыре очень странные коробки. Они стояли каждая на своем эээ… чем-то вроде невысокого постамента, примерно вот такой высоты. Каждая в своем углу большого зала. Внутри коробок находились таблички размером примерно с современный тетрадный лист и толщиной всего около четырех миллиметров. Текст на этих табличках был такой же, как и на остальных, обычных табличках. Но это, как потом оказалось, только на первый взгляд. Странность текста бросалась в глаза, но мы тогда ничего не заметили. Об этом чуть позже. Главной же странностью был материал: и коробки, и сами таблички были изготовлены из легкого и прочного материала, тогда нам неизвестного. […] И точность пропорций, размеров и качества письма никак не вязалась с уровнем технологий и способом письма той эпохи. Пять тысяч лет назад, бронзовый век! Это гораздо позже я понял, что пластины и коробки были изготовлены из пластика. А тогда для нас, людей девятнадцатого века, это был какой-то фантастический материал. Представляете? Сколько догадок мы строили, сколько невероятных гипотез выдвигали! А уж предположений относительно текста… […] Что-то я снова углубился в подробности. Признаюсь, о той экспедиции у меня сохранились очень яркие воспоминания. Может быть, поэтому я так подробно рассказываю. Была в той экспедиции и трагическая часть, повлекшая не только гибель некоторых ее членов, но и, как оказалось, далеко идущие тяжелые последствия. Собственно, не случись тогда трагедии, меня бы здесь сейчас не было.
Я: – Погодите минуту, я подброшу пару поленьев. Огонь почти затух.
Он: – Конечно, конечно… Вам интересно? Я не утомил подробностями?
Я: – Нет, что вы… Не утомили. Мне очень интересно. И что же было в текстах?
Он: – Давайте не будем забегать вперед. Все же некоторые подробности необходимы.
Я: – Я готов, продолжайте.
Он: – Итак… Как говорится, радости нашей не было предела. Помимо фигурок, предметов ммм.. культа, и всего прочего, мы решили вывезти и всю библиотеку, включая и странные коробки. С особым бережением упаковали все глиняные таблички, чтобы не повредить их в пути, а странные коробки уложили в отдельные холщовые мешки. […] В какой-то момент один из членов экспедиции обнаружил в дальней стене большого зала очертания прохода в стене. Только очертания. По всей видимости, проход был замурован уже после строительства. Мой, уже ставший другом, англичанин попытался проломить кладку, и она слегка поддалась, пошевелилась. Стало понятно, что кладка совсем не толстая. Окрыленные успехом, мы решили идти дальше, проломить кладку в надежде сделать еще более удивительные открытия. […] Тогда в зале собрались все. Вся экспедиция, девять человек. Англичанин и эээ… еще один член экспедиции… я уже и имени его не помню… аккуратно разбирали кладку. Все ждали, что там внутри… Внезапно стена треснула, и через… паузу, буквально секунду… обрушилась большая часть потолка зала. Из провала буквально лавиной хлынул песок, тонны песка. Четыре человека мгновенно погибли под завалом. И раскопать песок, разобрать завал, чтобы достать тела не представлялось возможным. Выжили те, кто успел за эту секунду отскочить ближе к выходу. Все произошло очень быстро… Да… Эээ… Для чего нужны были эти подробности? К делу они имеют следующее отношение. Все упакованные глиняные таблички лежали снаружи, а мешки с пластиковыми книгами лежали внутри, недалеко от выхода. Глиняные книги, разумеется, не пострадали. А вот из наших странных книг невредимыми остались только две. Одна была уничтожена полностью: от нее остались мелкие острые осколки. Другую повредило частично: почти у всех пластин был отколот и раздроблен один из углов. Примерно треть каждой пластины… Вот так вот, наискосок… Верхние пластины пострадали больше, нижние меньше. Ну а две книги, как я и говорил, остались невредимы. Опущу подробности нашего скорбного путешествия домой. Скажу только то, что имеет отношение к делу: все глиняные книги доехали домой без повреждений, странные же коробки мы доставили точно в том виде, в каком они были после обвала. […] Да, мы благополучно добрались до Парижа. По поводу находок мы совместно приняли решение. Оно может показаться вам странным, но, тем не менее, я не буду рассказывать, какими соображениями мы руководствовались. Тогда это решение всем оставшимся в живых членам экспедиции виделось абсолютно верным и справедливым. Так вот, решение состояло в следующем: все ценности, а их было немало, мы разделили поровну, а вся библиотека осталась у меня на хранении. По книгам мы договорились так: все имеют на них равные права, но разделять на части их нельзя. Книги остаются у меня для того, чтобы я занимался их расшифровкой. И когда перевод будет готов, я дам знать об этом остальным, и мы снова совместно примем решение, что с ними делать. Здесь важно отметить, что в то время расшифровкой подобных находок занимались многие, эта тема была очень популярна, и было понятно, что ключ к загадочным письменам будет вот-вот найден. А у меня за плечами был физико-математический факультет, и курс лекций по археологии именно тех мест, где мы были. Поэтому задача расшифровки легла на меня.
