Василий Боярков
Финал роковой проститутки

Глава III. Путь до больницы

«Скорая» «летела» по проспекту Мира, устремляясь в направлении научно-исследовательского института им. Н.В. Склифосовского. Внезапно, чуть не доезжая улицы Сельскохозяйственной, машина остановилась.

– Что случилось? – грубо обратился к водителю генерал-лейтенант Корнилов.

За рулём сидел молоденький парень, не достигший тридцатилетнего возраста; округлое симпатичное лицо выделялось смущёнными голубыми глазами и пухлыми щёками, разрумянившимися от нервного напряжения; полная фигура говорила о малоподвижном, в основном сидячем, образе жизни. Облачился он, как и положено, в форменную куртку, выдававшую принадлежность к организации «скорой помощи». Еле сдерживая нешуточное волнение, растерянный парень с дрожью ответил:

– Впереди дорожная пробка: произошло какое-то крупное ДТП и навряд ли получится ехать дальше.

– Так чего же ты ждёшь?! – не скрывая яростного негодования, отрезал Эдуард Владиславович. – Разворачивайся и поезжай дорогой другой – и давай пошевеливайся! Если мы её не довезём, я займусь тобой – лично!

– Не могу, – чуть не плача, промолвил смятенный шофёр, – задний проезд загородили другие автомобили – у меня и развернуться сейчас не получится.

Корнилов вышел на основную трассу. Действительно, они попали в ужасную пробку и не виделось возможности ни ехать вперёд, ни возвратиться назад. Он нервно заходил туда-сюда-обратно, перебирая различные варианты, способные помочь быстрее доставить раненую в больницу. Вдруг! На ум пришла навязчивая идея. Сообразительный генерал достал массивный мобильник (те только-только начинали входить в общественный обиход) и, набрав необходимый номер, жёстко распорядился:

– Транспортировочный вертолёт! Срочно пришлите к проспекту Мира – к пересечению с улицей Сельскохозяйственной! – на секунду задумался, но, видимо, посчитав, что нужно эвакуационный процесс немного ускорить, гневно добавил: – Быстро!!!

Сотовый аппарат мгновенно убрался обратно, а значит, поняли его правильно, отказать не отважились. Распорядившись, влиятельный офицер продолжил мысленно нервничать и мерить шагами забитую мостовую. Тревожное ожидание надолго не затянулось: суровое приказание исполнилось и точно, и в срок. Летательный транспорт, необходимый в экстренной ситуации, появился по прошествии каких-нибудь двадцати минут; им оказался многоцелевой маломестный «Бк-117», предназначенный для перевозки как девяти пассажиров, так и различных, не слишком тяжёлых, грузов. По техническим характеристикам лётная машина способна к разнообразным задачам – от скорой эвакуации тяжёлых больных, до успешного участия в антитеррористических операциях. Она оснащалась тремя дверями: двумя – боковыми; задней – одной.

Приземлиться не получилось, и опытный пилот, показывая виртуозное мастерство, завис над общим машинным потоком. Предпринятый манёвр совершался со строго определённым расчётом: во-первых, чтобы оказаться вовсе неподалёку; во-вторых, чтобы едва не касаться ближних транспортных крыш; в-третьих, чтобы при очень большом желании, да на вытянутых руках, перегрузить брезентовые носилки из салона реанимационного в летающее передвижное устройство, подоспевшее по строгому назначению.

Нетрудно догадаться, стремление явилось, ну! просто огромным, и, под чутким руководством генерал-лейтенанта, раненая особа благополучно переместилась в мобильное средство передвижения. Закончив погрузочный цикл, Эдуард Владиславович не решился оставить бесчувственную избранницу без собственного присутствия и тоже забрался внутрь маломестной «вертушки». Вдобавок он посчитал, что обязан взять с собой и одного из медбратьев, одетого в специальную одежду работников «скорой помощи». Им оказался невысокий мужчина, достигший среднего возраста, с седеющими висками, с круглым приятным лицом и с едва заметными чёрными усиками.

До отделения нейрохирургии НИИ Н.В. Склифосовского добра́лись быстро, не превысив пятнадцать минут. Умелый пилот, продолжая показывать неподражаемый артистизм, благополучно посадил летательный аппарат практически у входа в приёмное отделение. Непоседливый генерал, не в силах справляться с душевными муками, тем же мигом спрыгнул на землю и забежал в больничное здание. Уподобляясь грозному коршуну, влетел он в первичное помещение. Едва увидел мирно сидевших медицинских сестёр, Корнилов, не забывая о нецензурной брани, громким голосом заорал:

– Вы чего здесь расселись?! Ну-ка быстро принимать раненую больную! На операционный стол её – сразу же! И пошевеливайтесь!

– Да, собственно, кто Вы такой? – возразила симпатичная девушка, одетая, как и положено, в белый халат, немного укороченный и ничуть не скрывающий великолепные ноги. – И почему мы должны Вас непременно послушаться?

– Я очень не советую узнавать, кто именно я такой, – бесцеремонно рыкнул влиятельный командир, – а тем более знакомиться со мною поближе. Если вы на минуту ещё задержитесь, то, поверьте, я создам вам – таки-и-е! – проблемы, что вы навсегда забудете о медицинской карьере, да и никуда вообще потом не устроитесь!

Как ранее говорилось, самоуверенный офицер, единственно, одним своим видом внушал невольное уважение, подобострастное чувство, что непременно следует подчиниться. Повинуясь устойчивому стереотипу, уступчивая медичка прекратила опасные споры и торопливо засобиралась исполнить прямые обязанности – поспешила к раненой пациентке.

Пока выгружали специализированные носилки, Эдуард Владиславович хлопотал поблизости, с откровенной грубостью всем выговаривая:

– Аккуратнее, «олухи»! Вас что, совсем не учили, как обращаться с бесчувственными больными?! Нежнее всё нужно делать, и деликатнее!..

Заносчивый, он проследовал вплоть до операционной палаты; там его остановил не менее строгий нейрохирург, который и собирался проводить спасение подстреленной пострадавшей. На грудном служебной «бейджике» значилось: «Нейрохирург Бронислав Сергеевич Винкерт». Пожилой мужчина, с ростом чуть выше среднего, с серыми уверенными глазами, он стойко выдержал грозный начальственный взгляд. Становилось более чем очевидно, что ему не впервые приходится сталкиваться и с негативным обращением, и с яростным натиском; а значит, он точно знает, как следует поступить и в таких, и в подобных им случаях. Его серьёзное, чуть вытянутое лицо, отмеченное продолговатыми углубленьями, ничуть не меньше свидетельствовало, что вряд ли он соберётся уступить – кому бы то ни было! Будто бы подтверждая, суровый доктор спокойно, но решительно обозначил:

– Гражданин, Вам придётся чуть-чуть обождать – посидеть в общественном коридоре.

– Нет! – возразил ему гневно Корнилов, – я генерал ФСБ! Моё положение даёт огромные полномочия! Хотите того или нет, я буду присутствовать при хирургической операции!

– Только в том случае, – настаивал Винкерт, – если перешагнёте через мой безжизненный труп. Правда, тогда Вам самому придётся заниматься умирающей девушкой.

– Да-а?.. – почти сдаваясь, засомневался влиятельный офицер, говоря значительно более уравновешенным тоном. – Но я хочу присутствовать – и всё видеть лично.

– Извините, но так не положено! У нас тоже есть строгие правила да писанные инструкции. Скажу больше, пререкаясь, мы тратим драгоценное время; от него, между прочим, напрямую зависит жизнь раненой пациентки, – выдал несговорчивый врач за полновластное заключение, а хлопнув двустворчатой дверью, отправился к рабочему месту.

* * *

В то же время, пока происходила напряженная транспортировка несостоявшейся супруги Корниловой, двое охранников проводили оперативные процедуры, направленные на розыск отпетых преступников. Первым делом необходимо остановиться на личностных качествах. Первый, что внешнее походил на пресловутого терминатора, звался Рыковым Григорий Михайловичем. Имея квадратное лицо, он обладал и мощной фигурой; серо-зелёные большие глаза излучали добросовестный взгляд, не до конца лишённый аналитического рассудка; огромная голова, остриженная под коротенький «ёжик», походила на переросший, вот-вот готовый лопнуть, капустный кочан. Неброская одежда включала чёрный, как у секретных агентов, плащ, однотонный костюм и красный, чуть больше оранжевый, галстук; туфли виделись новыми, прочными, считались, наверное, дорогими. Второй, по фамилии Громов, по имени Михаил, по отчеству сын Петра, внешне мало чем отличался, разве выглядел чуть крупнее и выделялся немыслимой силой, сравнимой с человеком-горой, непобедимым и неприступным. К сожалению, одаряя невиданной мощью, Бог совсем лишил его практичного разума. Последнее утверждение чётко прослеживалось в сереньких «поросячьих» глазках, выражавших если и не полное, то частичное тупоумие. Бесстрастная физиономия, круглая и широкая, отмечалась наголо обритой ровной башкой; к ней прижимались ровные, словно влитые, уши – в общем, и то и другое лишь дополняло полное сходство с бездумной «торпедой» (человеком, лишенным собственной воли и привыкшим выполнять любые приказы, какими бы безрассудными они не казались и как бы трудно не приходилось, мало задумываясь о грядущих последствиях). Оба они приставились к Вернер Екатерине дневными телохранителями, и мало б кому пришла крамольная мысль пуститься с ними в открытое, по-идиотски тупое, противоборство. В похожих случаях, на смену внушительной силе приходит звериная хитрость, что и продемонстрировал бандюга Туркаев, недавно освободившийся из мест тюремного заключения. Но?! Как раз о нём-то обоим проштрафившимся охранникам и не было ведомо. Поставленную же генералом прямую задачу требовалось (хоть тресни!) по-быстрому выполнить. Заодно искупить ту непростительную небрежность, какую допустили в охране бесценной жизни, вверенной под неусыпное попечение.

Подключив к оперативному розыску и бойких спецназовцев, при́нялись активно обследовать все имевшиеся в подъезде жилые квартиры.

Глава IV. Обыск дома. Операция

На двенадцатой лестничной площадке располагалось четыре квартиры. Две соседние (что рядом с Вернер) оказались тоскливо пустыми, в третьей проживала одинокая женщина, дожившая до престарелого возраста. Узнав, что зовут её Семечкина Ангелина Ивановна, Рыков обратился с насущным вопросом:

– Что, бабушка, а не случалось ли за последнее время в вашем подъезде чего-нибудь подозрительного?

– Конечно, милок, – честно призналась откровенная собеседница, – вот, скажем, сегодня собра́лось много военных людей; они зачем-то «искурочили» чужую квартирную дверь – как, по-твоему, разве это неподозрительно?

– Да нет, не то… – разочарованно заметил ей Громов, – про женщину мы знаем… может, чего-то ещё?

– Например, – добавил Григорий Михайлович, – не заходил ли в подъезд кто-нибудь незнакомый? Сразу прошу: нас и военных спецназовцев во внимание принимать не стоит.

– Как же, сынок, – вдруг вспомнила Семечкина, – проходил сегодняшним днём немного странный мужчина… На вид, мне показалось, сантехник – и инструментальная сумка вроде при нём, как оно и положено? – но это, уж точно, никакой не местный водопроводчик.

– Почему такая уверенность? – ухватился за «тонкую ниточку» более разумный телохранитель.

– Всех наших ремонтников я знаю наперечёт – а этот явно какой-то чужой.

– Может, его прислали кому-нибудь на замену? – продолжал уточняться Рыков, недоверчиво хмурясь. – Или же, предположим, только устроился?

– Нет, – уверенно констатировала старая женщина, – он никакой не рабочий.

– Почему? – искренне удивился Громов.

– Весь его дерзкий вид отчётливо говорил, что он, скорей, кровавый бандит, чем кто-то другой.

– Как так? – продолжал Михаил Петрович дивиться старушечьим рассуждениям.

– Всё очень просто, – разъяснила Ангелина Ивановна несложные наблюдения, – рожа наглая, взгляд волчий, идёт чурается – словом, ведёт себя как будто бы на охоте, а главное, ни с кем не здоровается. Одно моё мнение – ярый бандит.

– Наблюдение значимое, – вставил Григорий Михайлович, – а как, простите, Вы его сделали?

– Очевидно, голубчик, ведь я с ним на лестничной клетке встретилась и воочию лицезрела.

– Что же Вы, бабушка, в милицию не просигнализировали? – искренне удивился Рыков. – Если он, по-вашему, так походил на злостного уголовника?

– Сейчас каждый второй – отпетый преступник. Так что ж, на всех, на них, властям сообщать? – сделав категоричное заключение, Семечкина лишний раз доказала, что вовсе не лишена осмысленной логики. – Я думаю, там, – она подняла указательный палец вверх, – и так про всё знают – дык чего же за́нятых людей зазря отвлекать?

Замечание представлялось на диво закономерным, и возразить было нечем: преступная активность, и правда, находилась на крайне высоком уровне. Полагая, что искать у дряблой старушенции запоздалые угрызения – это не совсем, чего им так нужно, телохранитель «номер один», продолжая допытываться, спросил:

– Интересно, куда подозрительный сантехник девался впоследствии?

– Наверх, сыночек, отправился, – ответила Ангелина Ивановна, – а вот как спустился, извините, не видела. К кому он пошёл и зачем, я тоже не ведаю, потому что – как уже и сказала – он даже не поздоровался. Затевать ознакомительный разговор я попросту не решилась.

И снова мысли представлялись вполне логичными, и опять никто из ответственных лиц не нашёлся, чем возразить словоохотливой женщине. Выразив душевную благодарность, вся поисковая группа отправилась дальше и перебралась на следующую, верхнюю разделительную, площадку. В трёх квартирах им открыли благополучные, внешне благонадёжные, люди. Они представили необходимые объяснения, оказавшиеся исчерпывающими, не нёсшими полезные сведения. Но вот четвёртая, расположенная над ветровской, запиралась настолько «надёжно», что создалось стойкое впечатление, что «повинные» обитатели чураются специально. Похожее предположение обуславливалось ещё и соседскими объяснениями, согласно коих внутри хоть кто-нибудь да непременно находится.

После десяти минут настойчивых стуков, бесконечных звонков, ни у кого не вызывало ни малых сомнений, что открывать необходимо самим. Спецназовские силовики приняли единственно правильное решение: с помощью электромеханических резаков они споро уничтожили стальную конструкцию, создававшую устойчивое дверное препятствие. Время у них ушло гораздо меньшее, чем в случае с нижней квартирой, так как материал оказался не сильно и прочным. Когда появилась возможность проникнуть внутрь, первыми зашли уполномоченные телохранители – и… то́тчас же обомлели: им представилось ровно четыре трупа, умерщвлённых бесчеловечно, безжалостно, всей дружной семьёй. Нетрудно догадаться, ими являлись двое молодых людей и пожилые родители. Вид казался не просто ужасным, а навеял определённую долю сплошного уныния; та методичная последовательность, она же варварская жестокость, с какой уничтожались все местные обитатели, неприятной тоской отозвалась даже в чёрствых сердцах видавших виды воинов, бойцов специальных подразделений. Зыбкой надежды задержать отпетого негодяя где-нибудь здесь, в непосредственной близости, больше не оставалось.

Внимательно осмотрев расстрелянную квартиру и никого в ней не обнаружив, Рыков высказал тоскливую мысль, наиболее очевидную, на редкость разумную:

– По-видимому, и здесь мы чуть-чуть опоздали.

– Опоздали? – уточнился зачем-то Громов.

– Ты что, ничего не понял?

– Чего я должен понять? – недоумевал телохранитель «номер второй», не отличавшийся здравыми мыслительными процессами.

– Миш, ты спрашиваешь серьёзно или же притворяешься? – удивился разумный охранник. – Ведь тут же всё ясно, как дважды два: во-первых, перед нами здесь побывал тот беспредельный головорез, который и стрелял в Екатерину Сергеевну; во-вторых, отсюда он спустился в неохраняемую квартиру; в-третьих, спокойно дождался несведущую хозяйку; в-четвёртых, аналогичным способом, и никуда не спеша, вернулся назад; в-пятых, одетый в «спецуху» сантехника, преспокойно ушёл, не привлекая навязчивого внимания.

– Да?.. И кто это, по-твоему, был? – нахмурился неразумный напарник, словно пытаясь победить непростую задачку, неразрешимую ни для кого из присутствующих.

– Вот именно его поганую личность нам и поручено выяснить, – резко отрезал Рыков, а следом угрюмо добавил: – Похоже, здесь всё, нам делать нечего… Поехали в «склиф», доложим щепетильному генералу и получим корректные указания. Хотя он и грозится, что всех уволит, но всё одно никого не выгонит; с его же умной башкой мы быстрее нападём на след безжалостного, заведомо отвратительного, преступника.

– Верно, – без зазрения совести согласился с ним Громов.

Закончив непродолжительный разговор, неудачливые телохранители направились прямиком в институт Склифосовского. Прибыв в нейрохирургический комплекс, путём незамысловатых расспросов без труда отыскали Корнилова. Тот успел навести «авторитетного шороху», и, когда обозначалась конечная цель, все прекрасно понимали, о ком ведётся конкретная речь. Найдя беспрекословного командира, Рыков, считавшийся главным, доложил о жутком происшествии, случившимся наверху. С унылым сердцем он сообщил, что дерзкому злодею, пакостному подонку, вопреки предпринятым мерам, посчастливилось улизнуть. Для большей убедительности не преминул заметить, что скрылся «подлый мерзавец» задолго до появления группы-захвата.

Генерал являлся благоразумным, целиком здравомыслящим, и он прекрасно осознавал, что недалёкие телохранители нисколько не виноваты. Им же самим установился чёткий регламент, согласно коему они провожали Екатерину только до личных дверей. Чего-то дотошно осматривать? В их основных обязанностях не значилось, и именно по его же досадной недоработке. Немного успокоившись, он понял собственные огрехи и велел им пока отдыхать – ожидать детальных инструкций.

Получив «высокое» разрешение, воодушевлённые недотёпы отправились по домам. Корнилов остался в больничных просторах, намереваясь дождаться успокоительных результатов.

Сложная операция продолжалась больше семи часов. Эдуард Владиславович всё время просидел в протянутом коридоре, находясь в мучительном ожидании; он так ни на секунду и не сомкнул покрасневших глаз. Вдруг, когда тяжёлая усталость начала его вроде бы побеждать, дверь операционной торжественно распахнулась, и на пороге появился небезызвестный Винкерт, проводивший чудесное воскрешение. Утерев вспотевший лоб, он уверенной походкой направился к смятенному офицеру. Тот нетерпеливо поднялся навстречу.

– Как, доктор? – не замедлил спросить встревоженный воздыхатель, мысленно готовый к самому худшему. – Что-нибудь ясно? Она выкарабкается – жить будет?

– На последний вопрос ответить довольно сложно, – отвечал Бронислав Сергеевич, как и все квалифицированные врачи, наводя побольше сплошного туману, – случай в моей практике попросту уникальный, ничего подобного я раньше не видел. Поэтому делать однозначные заключения пока ещё рано.

– Но всё-таки, как она? – настаивал растерянный генерал. – Хоть что-то сказать Вы можете – например, в каком прооперированная девушка находится состоянии?

– Оно стабильное. В себя она пока не придёт, – рубленными, заученно стандартными, фразами констатировал искушённый доктор одному ему понятные истины.

– Почему?! – неподдельно изумился Корнилов.

– Потому что погрузилась в беспробудную, напрочь глубокую, кому. Надо понимать, область человеческой прострации достаточно ещё не изучена.

– В каком смысле? Пожалуйста, объясните…

– Пойдёмте ко мне в кабинет, я попробую не рассказать, а показать на наглядном примере.

Разносторонние собеседники проследовали в служебное пространство врача-нейрохирурга, находившиеся в конце коридора. Оказавшись в привычных условиях, медицинский специалист, разложил рентгеновские снимки и приступил к обстоятельным разъяснениям:

– Дело настолько необычное, насколько ничего похожего мне раньше видеть не приходилось – вот посмотрите… – хозяин кабинета повесил на специальное, изнутри подсвечивающие, устройство изображение женского черепа, сделанное рентгеновским снимком; взяв коротенькую указку, учёный доктор продолжил: – Пробив лобную кость, пуля, внутри черепной коробки, изменила первоначальное направление и – что удивительно? – прошла через узкий проём, расположенный между правым и левым полушарием верхних отделов мозга; она практически не повредила нервные окончания и вышла через верхнее темя. Условие удачное? Вроде бы, да. Но ударная сила, априори термическое воздействие, всё-таки оказали разрушительное давление на кровеносные сосуды, подпитывавшие отдельные мозговые нейроны. Как пагубное следствие, образовалась обширная гематома.

– Удивительно, – вставил Корнилов, – и что же теперь?

– Негативное образование, – продолжил неугомонный нейрохирург, – частично локализовано, но некоторое мозговое пространство всё ещё остаётся без нормальной циркуляции крови; то есть отдельные функции выполняются либо неправильно, либо не до конца.

– И нестабильное положение служит основной причиной долгой потери сознания? – попытался угадать высокопоставленный офицер, в то же время без памяти влюбленный мужчина.

– Совершенно верно. Потому-то и нельзя определённо сказать: будет ли она жить или нет, вернётся к ней сознание, или так она и будет в глубоком беспамятстве? Сейчас нужно лишь ждать. Вам я посоветую идти покамест домой да основательно отдохнуть, не то на Вас смотреть страшно, того и гляди, от усталости сами сознание вот-вот потеряете. Любое переутомление в зрелом возрасте чревато опасным инсультом. Оставьте мне телефонный номер, и, если возникнут какие-то серьёзные изменения, я Вам немедленно сообщу.

– Пожалуй, Вы правы, – согласился утомлённый избранник, а следом прибавил: – Я пришлю на охрану двух верных людей; они останутся постоянно дежурить возле её палаты. Вы же, Бронислав Сергеевич, – восстановив душевное равновесие, он немного посогнал спесивую гордость и обращался, как полагается, уважительно (ему отлично понималось, что от этого человека зависит судьба безумно любимой женщины), – поместите её, пожалуйста, в отдельные, обязательно благоустроенные, апартаменты.

– Ваша просьба вполне осуществима, – закончил добродетельный доктор, оказавшийся вовсе не строгим, – не волнуйтесь, так именно мы и поступим.

Эдуард Владиславович вышел наружу, позвонил Рыкову с Громовым и велел им немедленно возвращаться в оставленную больницу. Дождавшись их быстрого появления, Корнилов выразил им чёткое пожелание, не подлежавшее никакому сомнению:

– Вот что, дорогие ребятушки, с сегодняшнего дня вы переезжаете жить к палате Екатерины Сергеевны и находитесь здесь, пока она окончательно не очнётся и пока отсюда не выпишется. И смотрите: постарайтесь не облажаться, а следите так, чтобы ни одна, даже мелкая, мышка не просочилась. Всё ли вам, любезные братцы, понятно? – Он неприкрыто язвил.

Услышав самозабвенные заверения, что поняли его правильно и что в настоящем случае (уж точно!) ничего из ряда вон выходящего не случится, успокоенный генерал, устроив круглосуточный пост, отправился восвояси.

Екатерина в тот же самый момент находилась между жизнью и смертью, а в её воспаленном мозгу проносилась вся прошлая жизнь, возникшая в тяжёлых воспоминаниях…