Василий Боярков
АУДГ
Пролог
Год 2023. Бедственный, страшный, по сути кровавый. Июль месяц. Идёт специальная военная операция…
– Стоя-а-ать! Всем смирно, – грубовато командовала синеглазая девушка; её белокурые волосы, заколотые под вид аккуратненького помпона, скрывались под форменной кепи, американской бейсболкой.
Сама она выглядела двадцатисемилетней красавицей, восхитительной и прелестной; худощавое телосложение не считалось каким-то слабым, а натренированное, пряталось за голубоватым камуфляжем морского пехотинца ВМС США; миловидная физиономия казалась чуть вытянутой, сейчас излишне строгой, и передавала жёсткую, вообще непререкаемую, натуру; орлиный нос отмечался характерной горбинкой и выдавал суровые качества; тонкие, узкие губы, нисколько не напомаженные, плотно сжимались, отображая некую серьёзную ситуацию, а заодно и личную привередливую капризность; круглые уши слегка отступали, но не образовывали неприятной лопоухости, а говорили о страстных манерах.
Перед ней стояло двенадцать человек, одетых в пятнистую военную форму, отчасти зеленоватую, а частью коричневую, и молча исполняли любые команды; все они имели лицевые повязки и смотрелись безликими, полностью одинаковыми. Если их с кем и сравнивать, то с «теми из ларца, что одинаковы с лица». Сейчас они застыли, согласно поступившему указанию, выпятили мощные мужские гру́ди, прикрытые броневыми жилетами, и придерживали автоматы системы Калашникова, закинутые за широкие спины.
– Как вы поняли, – продолжала ослепительная блондинка, медленно похаживая взад и вперёд, – мы являемся совместной американо-укра́инской диверсионной группой. Наша задача: на двух катерах подобраться к Ке́рченскому мосту, он же в просторечии «Крымский», заложить под него взрывные устройства и осуществить, fack off, двухпролётный подрыв прокля́той дороги, – она ненадолго умолка, чего-то напряжённо обдумывая, а через минуту снова возобновилась: – Действуем быстро, без вашей национальной расхлябанности. Одно судёнышко является основным и двигается точно к поставленной цели; второе вспомогательное – оно любыми путями обязано прикрывать, а именно позволить успешно выполнить порученное задание. Понятное дело, я иду в катер первый – со мною шесть человек. Остальные пойдут во второй. Если нет глупых вопросов, то левая шестёрка – шагом марш! – в основное плавсредство. Другая, естественно, в оставшееся.
– Мисс Саманта, простите, – говоря с гуляйпольским акцентом, выступил подчинённый воин, стоявший ровно посередине; он обратился к штатовской командирше по сокращённому имени, – но как мы, «на-а…», минуем охранный кордон? Там ведь постоянно дежурят охра́нные корабли.
– Для тупых идиотов опять повторюсь! – заокеанская особа заметно нервничала; ей достались твердолобые олухи, а с такими, являясь капитаном элитной морской пехоты, работать она не привыкла. – Для того второй катер и существует, чтобы позволить первому исполнить прямую задачу. Он, если понадобиться, сделает всё возможное и невозможное, но не позволит ко мне приблизится – никому! – даже морскому дьяволу.
– Мисс Саманта, есть и ещё нескромный вопрос, – любопытствовал уже крайний правый солдат; несмотря на плотную лицевую маску виделось, как он язвительно усмехается, – а фамилия Байден… Вы дочь?
– Нет, внучка, – американская командирша сердилась гораздо сильнее; она не ограничилась сведёнными бровя́ми, а подошла к нахальному наглецу и встала точь-в-точь перед ним, – а разве, fack you, оно так важно?
– Простите, – бравый воин слегка стушевался, особенно когда на его высокий ботинок свалился смачный женский плевок, – просто нам всем интересно… ну, с кем придётся сегодня работать?
– Для нас большая честь! – сказал его ближний сосед с напыщенной гордостью, выпятив могучую грудь; он выглядел худее, но ростом казался выше. – Что придётся службу служить с родимой внучкой всевластного лидера, – он льстил совсем не по-детски.
– Уяснили?! – штатовская особа негодовала яростно, грозно, непримиримо; становилось очевидно, что порученная миссия не доставляет ей превеликого удовольствия. – Тогда, если идиотские вопросы закончились, рассаживаемся по заранее забронированным местам. Уже темнеет, и скоро наступит «час икс», когда у российских «недоумков» наступит короткая пересменка. Как раз её-то мы используем и выполним, что нам поручает великая родина. Я имею в виду США, а вовсе не Незалежную.
– Есть! – хором ответили двенадцать подвластных рыл, готовых исполнить любое задание, порученное далёкой страной (тем более что за него неплохо платили). – Веди нас прекрасная мисс Саманта.
Распределённые группы последовали по назначенным направлениям: возглавляемая штатовским капитаном – в моторный катер «номер один»; вторая (сама по себе) – в аналогичную морскую посудину, но только с нумерацией «два». Долго не задерживаясь, они покинули прибрежную по́лосу восточной части Крымского полуострова и по возможности быстро устремились напрямую на Керченский мост. По разработанному плану им требовалось пройти по водной глади пять километров, заложить под верхние опоры (одного ряда виделось более чем достаточно) взрывные устройства и резво мчаться обратно, на сухопутную территорию. Что там? Как Бог подаст.
Они проплыли две мили, как в полной темноте зажёгся яркий прожекторный свет, и в их сторону направился быстроходный сторожевой корабль. Первая диверсионная лодка добавила газу, а вторая немного притормозила, круто развернулась и направилась точно на российское военное судно. Оно отличалось малым водоизмещением, зато экипировалось современными боевыми ракетами да дальнобойными пушками. В голосовой ретранслятор послышалось недвусмысленное категорическое предупреждение:
– Неопознанные плавательные средства́! – последовала принятая на флоте короткая пауза. – Немедленно остановиться, застыть на месте и дожидаться патрульный наряд!
Вместо здравомыслящего ответа с приближавшегося катера полетел бронебойный заряд, выпущенный из ручного гранатомёта, типа американской «базуки». Он попал точно на верхнюю палубу российского судна и вызвал непреднамеренную сумятицу, обычную суматоху. Серьёзных повреждений не наступило, поэтому через пять минут морские матросы и офицеры стояли по нужным местам; сторожевой корабль набирал предельные обороты и направлялся вдогонку за безответственным нарушителем. Случилось, как и задумывалось. Поддавшись мстительной ярости, про первый вражеский катер совсем позабыли. А! Он тем временем приближался к намеченной точке; ему осталось преодолеть не больше чем двести метров, прикрепить взрывной заряд «си-четыре», осуществить подрыв бетонных опор и убираться скорей восвояси. Что и проде́лалось с несомненным успехом. Пока российский сторожевик гонялся за отмороженными, вчистую отпетыми, негодяями, на обе автомобильные опоры прикрепилось четыре взрывных комплекта – по паре на каждую, и с той и с другой стороны. Ровно через пять минут, когда мисс Саманта и подручные злодеи удалились на приличное расстояние, прогремел оглушительный взрыв, и два пролётных сооружения упали в азовские воды. Капитан морской пехоты ВМС США исполнила поручению задание и чётко, и строго по плану. Очутившись в недосягаемой дальности, она активировала встроенный детонатор с помощью обычного пульта́ управления. Теперь оставалось лишь удачливо скрыться.
В то же самое время сторожевой корвет легко нагонял маломерный вражеский катер, скорее прогулочный, нежели боевой. При приближении на доступное отдаление, пригодное для прицельного выстрела, с него затрещали пулемётные очереди; они направлялись в нахального недруга.
– Мы чего, блядь, пушечное мясо здесь, что ли?! – прокричал укра́инский боевик, осуществивший выстрел с американской «базуки». – Ты как хочешь, Михайло, – обращался он к одному из спутников (что выказывал штатовской командирше подхалимское уважение), – а я ебал-ка всё в рот и, на хуй, отсюда линяю. Деньги мёртвому не нужны, – едва договорив, сиганул в морскую пучину (до береговой полосы оставалось не менее четырёх километров – навряд ли нормальный человек когда доплывёт?).
Хотя небесная кара настигла трусливого плавуна намного быстрее: он не отплыл и десятка метров, а пулемётная очередь попала во вражеский топливный бак, и мощной взрывной волной его, да и остальных пятерых негодяев, отправило на скорое свидание с давно уме́ршими предками. Теперь предстояло разделаться с неприятельским катерком, подорвавшим Керченский мост. Те не сидели без дела, а огибая боевое столкновение по увеличенной траектории, на полной скорости мчались к сухому берегу, на твёрдую землю. Основная, оставшаяся после успешного исполнения, часть ДГ летела во весь опор, выжимая из моторной части что можно, и даже чего невозможно.
– Только бы подобраться поближе… – твердила сквозь зубы мисс Байден, предназначая молитвенное изречение, единственно, для себя, – а там и поплавать не грех. Ладно хоть порученное задание выполнили более чем успешно. Теперь, если чего и случиться, воздадут великие почести, а после будут помнить как заслуженную героиню Америки.
Подвластные украинцы стояли молча. В отличии от второго катера, никто из них не отваживался ни трусливо роптать, ни неприлично высказываться, ни чего-нибудь предлагать. Поставленное на автопилот, судёнышко само неслось к спасительной суши – вот, правда, охранный корвет никак не мог позволить враждебным лазутчикам вновь очутиться на российской земле. Он устремился в немедленную погоню, нешуточную, безудержную, едва ли не сумасшедшую. Однако вторая враждебная группа выполнила предложенную роль на оценку «отлично»; то есть она увела дежурный корабль на максимальное расстояние, чтобы не позволить ему впоследствии нормально прицелиться. Но! Четыре дизельных двигателя гораздо мощнее всего одного, а двадцать семь узлов предельного хода намного быстрее чем двадцать. Поэтому, хочешь не хочешь, вражеские суда постепенно сближались – и вот… появилась потенциальная возможность для точного выстрела.
Саманта словно чего-то такое почувствовала. Она сбросила защитный бронежилет, избавилась от видимого оружия, огнестрельного да холодного, и освободилась от лишних, наиболее тяжёлых, вещей. В итоге на ней остались лишь лёгкая военная форма «летнего образца» да прочно зашнурованные солдатские берцы. Пока раздевалась, остальным соучастникам посоветовала поступить по относительной хронологии.
– Чего стоите, как пни неотёсанные?! – прокричала она в нервозном запале. – По-быстрому избавляйтесь от ненужных вещей и прыгайте в воду. Fack off, Вы разве ещё не поняли? По нам сейчас станут стрелять!
До береговой полосы оставалось примерно метров семьсот, когда с нёсшегося на полной скорости враждебного катера спрыгивало ровно семь человек. Ещё через минуту в брошенное плавсредство прилетела взрывная ракета. Им повезло: посчастливилось отплыть на безопасное удаление и никто не попал под взрывную волну, её ударную силу. Впрочем, российские военные мореплаватели не собирались останавливаться и, прекрасно понимая, что вражьи отродья попытаются попробовать смыться вплавь, «поли́ли» ближнюю водную гладь нескончаемым пулемётным огнём. Полагалось поглубже нырнуть и попробовать спастись на достаточной, недосягаемой для пуль, глубине. Так Саманта и поступила. Как и всякий другой морской пехотинец, она являлась отличной ныряльщицей и вместе с остальными подвластными украинцами выбрала именно глубоководный путь отступления. Периодически, раз минут в пять, приходилось всплывать на обстреливаемую поверхность, по-быстрому хватать атмосферного воздуха и моментально погружаться обратно. В результате последние семьсот метров преодолевали не менее двух с половиной часов; на береговой песок выбирались лишь капитан американских спецслужб и трое подчинённых сообщников; остальные, понятное дело, погибли во время шального обстрела.
– На хуй надо, валим отсюда скорее! – запричитал мордатый соратник, достигший тридцатипятилетнего возраста. – Они всё одно не успокоятся, а чуть только нас обнаружат, сойдут на берег да начнут досконально прочёсывать прибрежную территорию.
Вместе с двумя другими сообщниками он остался без тканевой маски и представил на общее обозрение неприятную бандитскую рожу: серо-зелёные зенки, отчасти перетрусившие, а частью озлобленные; огромный кривой «носяра», но не свёрнутый, а сохранившийся от рождения; толстые, маслянисто неприятные, губы; свисавшие, словно у борова, щёки (явный любитель свиного сала); курчавые, нечёсаные, торчавшие в стороны, чёрные волосы; лопоухие, точь-в-точь как локаторы, уши.
– Само собой, Баклан, разумеется, – спокойно отвечала мисс Байден, распуская роскошные волнистые волосы; она обратилась к нему по позывному прозвищу. – Мы углубимся в лесной массив, найдём какой-нибудь безопасный, вообще неприметный плацдарм, пару суток пересидим, а там по-тихому и следуя обратной дорогой переправимся на сопредельную территорию. Все ли со мной согласны?
Она обращалась к оставшимся воинам, двум другим, потому как с первым всё представлялось предельно ясным. Один выглядел хотя и худощавым, но жилистым; рост виделся высоким, похожим на пожарную каланчу; достигнутый возраст варьировался в районе пятидесяти годов; продолговатое лицо обладало ехидными серыми глазками, тонюсеньким, вздёрнутым кверху носом, смуглой, изрядно обветренной, кожей, широкими, злобно прижатыми друг к другу губами; каштановые волосы, длинные и волнистые, спускались к тщедушным плечам. Военный псевдоним ему достался – Костлявый. Второй смотрелся маленьким, едва ли достигшим среднего роста; зато его жилистая фигура отмечалась накачанным бицепсом, твёрдой хваткой, излишней подвижностью; круглая физиономия обладала голубыми глазами, прямым, словно точёным, носом, губами узкими и толстыми, постоянно причмокивавшими; скулы казались широкими, то и дело водили непримиримыми желваками; голова остригалась практически налысо, оставляя лишь коротенький, едва ли сантиметровый «ёжик»; круглый уши плотно прижимались к ровному, точно футбольный мяч, черепу. Он достиг тридцатидвухлетнего возраста и отзывался на подходящее имя Мало́й.
Сейчас на всесторонне понятный вопрос оба ответили полным согласием и выразили общую готовность следовать, куда им не скажут.
– Да, мы всё поняли и пойдём за тобой, мисс Саманта, хоть к дьяволу в жопу. Веди нас к спасению, а дальше к западной «перемоге», – подразумевалось к «совместной победе».
– Тогда go за мной, – распоряжалась американская командирша, применяя родные словечки, – скоро здесь будут «русские твари». И поспешаем, ни на чём не зацикливаемся.
На улице сгустилась тёмная ночь, светила нарастающая луна, дул лёгонький бриз. По песчаной насыпи, граничившей с крутыми скалами, прижимаясь едва не вплотную, бежали четыре человеческие фигуры; они стремились как можно быстрее найти доступный подъём, взобраться наверх и укрыться в густую лесную чащу. Наконец, километра, наверное, через три, им удалось нащупать пологий склон, с трудом взобраться на ровное плоскогорье и бежать уже в сторону густого, разросшегося северо-западнее Керчи́ лесного массива. Когда они удирали по Азовскому морю, им посчастливилось обогнуть всю городскую черту; то есть выплывали враждебные диверсанты в абсолютно безлюдной местности. Оставалось, помня топографические особенности, внимательно изученные чуть ранее, перед началом взрывной операции, выбрать правильный маршрут и спрятаться в нелюдимой зоне. Так они и поступали, и стремительно приближались к безопасной лесопарковой местности.
Наконец, после дополнительной спринтерской гонки (пятидесятилетний худышка и толстый жирдяй значительно поотстали), иностранные террористы достигли спасительной лесной полосы́. Забежали. Остановились. Чуть отдышались. Дождались отставших сообщников. Дальше пошли пешком, предусмотрительно углубляясь всё дальше и дальше.
– Сколько нам ещё, блядь, идти? – устало интересовался полный Баклан, утомившийся более всех остальных. – Я скоро без сознания рухну. Посмотрите-ка на меня: я весь противным потом истёк.
– Не́ хуя быть таким жирным, – усмехнулся Малой, несмотря на маленький рост превосходивший любого их двух товарищей в рукопашном бою. – Поменьше жри, побо́лее занимайся.
– Хватит, fack you! – прикрикнула штатовская лазутчица, усмиряя подвластных сообщников. – Каждый знал, на что шёл, а значит, должен заранее приготовиться к любым осложнениям. Между собою тоже цапаться нечего: нам ещё надо успешно выбраться. У нас команда и так-то немноголюдная… Стойте! – она резко остановилась и подняла́ кверху правую руку. – Смотрите: кажется, впереди мерцает электрический свет. Тихо подкрадываемся и проницательно всматриваемся.
Через пару минут вражеская группа вышла к одинокому двухэтажному дому, построенному прямо посередине лесистой части. Сквозь незашто́ренные окна первого этажа отчётливо виделось, как внутри носятся, друг за другом, незнакомые мужчина и женщина, причём вторая размахивает огромным ножом.
– Они что, пытаются одна другого убить, – усомнилась мисс Байден, сделавшись крайне задумчивой, – или у них такие странные сексуальные игры?
– Надо пойти и узнать, – высказал дельное предложение наиболее неусидчивый боевик; понятно, он оказался Малым.
Глава I. Прелюбодейство с убийством
Одним часом ранее…
– Трахай меня, трахай! – кричала черноволосая брюнетка, знойная и эффектная, находясь в исступлённом, едва ли не диком экстазе; попутно она сексуально постанывала и выдавала напутственные советы, возникавшие на подсознательном уровне: – Ещё, ещё! Быстрее, быстрее!
Назвать её красивой – это не сказать ничего. Молоденькая деви́ца, едва достигшая двадцатидвухлетнего возраста, виделась попросту сногсшибательной. Сейчас она разлеглась на двухместной кровати, широко расставила великолепные, как будто точёные, ноги, приподняла их, прямые, повыше и умело подмахивает бесноватому обольстителю. Голое женское тело дышит чувственной свежестью и выделяется прекрасными формами: изумительной грудью, зауженной талией, расширенной ягодичной областью, соблазнительно выпуклой, да широкими бёдрами. Лицо представляется настолько миленьким, насколько на нём присутствуют воистину несравненные очертания: чёрные очи, сейчас покрытые затуманенной плёнкой; остренький, чуть вздёрнутый кверху нос, сопящий в эротической эйфории; сочные губы, манящие к нескончаемым поцелуям; гладкая, в меру загорелая кожа, размякшая в сладострастном блаженстве.
Сверху находится сорокалетний мужчина, превышающий половую партнёршу, по возрастному порогу, чуть ли не вдвое. Он также погрузился в немыслимую нирвану и целиком отдался невыразимому удовольствию. В отличии от несравненной красавицы, его среднестатистическое, вполне нормальное, туловище не выделяется чем-то уж слишком особенным; оно чуть-чуть располневшее (но только слегка, в меру дости́гнутых лет), какое-то вовсе не атлетическое, а бесформенное, с неразвитой мышечной массой. Физиономия приятная и образует следующие основные черты: зелёно-оливковые глаза, осоловелые от чувственных наслаждений; мясистый нос, дышащий с безудержной страстью; перекошенный рот, оставленный приоткрытым, с высунутым наружу «шершавеньким» языком (он постоянно погружает его в миленькие деви́чьи уста); коротко остриженный череп, отмеченный рыжеватой причёской «площадкой». Возрастной соблазнитель слывёт баснословно богатым, в связи с чем способен позволить себе любую красотку. Хотя, если честно, в последнее время дела его, денежные, были, ну, как-то не очень.
Итак, ни тот ни другая не слышат ничего, что происходит вокруг; они слились в едином экстазе и водят бесподобным станом да неприглядным корпусом туда-сюда-обратно, взад-вперёд и снова назад. Правда, присмотреться повнимательнее им бы вовсе не помешало…
Пока они предаются плотоядным безумствам, к лесному коттеджу подкрадывается рыжеволосая дамочка, давно уж не отличающаяся девственной свежестью; тридцатидевятилетний возраст более чем явственно говорит, что ежели она и являлась когда-то, в неотдалённом прошлом, несказанно красивой, то былые яркие краски – лет, наверное, пять? – как приступили к постепенному увяданию. Впрочем, ей удалось сохранить фигуру стройной, отлично сложённой, весьма грациозной; она отличается отменной грудью, слегка располневшей талией, заманчивой задницей, прямыми, подлинно прелестными, ножками. Лицо миловидное, в настоящий момент чуточку напряжённое, оно отмечается восхитительными характеристиками: карими глазами, глубокими, легонько раскосыми (что почти незаметно и добавляет дополнительный шарм); вздёрнутым, по-лисьи хитреньким, носом, передающим ещё и крайне капризную сущность; чувственными губами, напомаженными вишнёвым оттенком (сейчас они плотно сжаты и отмечают немалое напряжение); пухлыми щека́ми, выдающими искусственный загар, полученный в элитном солярии; маленькими ушами, круглыми и ровными, плотно прижатыми к безукоризненной голове; длинными волнистыми локонами, уложенными изящной причёской. Оделась странноватая особа в коричневый, под цвет очей, удлинённый свитер, в синие, специально потёртые на коленях, джинсы, в натуральные «пумовские» кроссовки.
Немолодая женщина пришла не пешком – она приехала на иностранной машине, но, сохраняя таинственное инкогнито, бросила её в полутора километрах, не доезжая лесного особняка. Из настороженных движений, еле слышимой поступи, постоянного оглядывания и преднамеренного чуранья становится ясно, что она охвачена некоей навязчивой идеей, а прибыла́ с какой-то чётко определённой целью. Вот загадочная дамочка оказывается от двухэтажного лесного коттеджа в полутора сотнях метров; вот пересекает открытую местность, неосвещаемую поляну, вот подходит к железной две́ри, брониро́ванной и пуленепробиваемой; вот достаёт натуральный ключ, плоский, более обычного удлинённый; вот вставляет его в замочную скважину; вот проворачивает четыре последовательных оборота; вот потихоньку, без малого скрипа, открывает отомкну́тую створку; вот заходит в протянутый коридор; вот, минуя просторный холл, расположенный с правого боку, проходит к фигурной лестнице, ведущей наверх; вот медленно, вообще не слы́шимо, поднимается на второй этаж; вот подходит к спальному помещению, находящемуся сразу напротив; вот застывает с открытым ртом.
Что же представляется на огорошенный взгляд? Пошлая картина, развратная и бесстыдная. На их семейной кровати (а уже понятно, что она вместе с любовником-ловеласом являются истинными хозяевами загородного коттеджа) происходит блудливое буйство, где безнравственный муженёк с наслаждением трахает молоденькую брюнетку-красотку, жгучую и смазливую. Она заманчиво стонет: «А, а, а, давай, ещё, ещё, трахай, меня, трахай сильнее». Униженная супруга не стала устраивать словесную сцену; нет, она так же, по-тихому, спустилась обратно, не заходя в объёмистый зал, достигла кухонных помещений, выбрала длинный, широкий шеф-нож и вновь последовала в разгульный притон, и порочный, и греховный, и гадкий. С криком «Ах, аморальные бляди!» ревнивая бестия кинулась похотливому мужу на голую спину; она собиралась поразить его стальным резаком напрямую в поганое сердце.
Тот словно чего-то такое почувствовал, резко покинул пы́хавшее вожделением мокренькое влагалище, по-быстрому перевернулся на правую сторону и свалился на паркетное половое покрытие. Но! Летящее буйство не удалось бы остановить никому: по инерции она пролетела, куда собиралась, куда направилась изначально. Вот, правда, острый ножик воткнулся не в мужнину спину, а в шикарную молодую грудь, дышавшую жизненной сочностью. Поражённая искусительница вернула на место закатившиеся глаза, расширила их до небывалых размеров и скромно, почти с укором, заметила:
– Она меня пырнула… Гена, посмотри: протухшая пизда, старая шалава, мою правую грудь порезала, – обратилась она к недавнему полюбовнику по настоящему имени.
– Ты чё, Любаня, полоумная дура, вообще охуела?! – кричал тем временем растерянный муж, «по-резкому» поднимаясь; он попытался было приблизиться и попробовать вырвать убийственное орудие, но, напротив, испуганный, отпрянул назад.
И есть ему от чего!
– Молчать, паскудная шлюха! – распорядилась бесшабашная Люба и полоснула ножевым остриём по нежному горлу – рассекла его от уха до уха. – Вот так-то поганая тварь, не то, ишь! распутная, раскудахталась.
Перерезанные артерии мгновенно освободились от внутреннего давления и забрызгали багряным фонтаном как безжалостную убийцу, так и её развратного муженька. Не желая вчистую испачкаться, она лётом отпрянула на заднюю часть кровати, предоставив кровавой жидкости заливать боковые периметры. Нерадивый супруг также выбрал отстранённое, наиболее безопасное, положение. Всё-таки, как они не старались, на них, на обоих, попало липких выделений в немалом количестве: у мстительной женщины окрасилось привлекательное лицо, до половины коричневый свитер; у негодного прелюбодея-изменника паховая область – от солнечного сплетения и вплоть до дрожавших коленок.
– Что, Шаловлёв, растленный, ты, пидарю́га, дождался?! – перекошенная злобой миленькая мордашка не предвещала ни доброго ни хорошего; обманутая супруга медленно встала и, неторопливо передвигаясь вдоль общей кровати, пошла навстречу неверному воздыхателю. – Доигрался, приморённая падла, в любовные игры?! Из-за тебя, шаловливая блядь, я стала кровавой убийцей. Что ж, одним покойником больше, одним трупом меньше?.. Готовься: сейчас я неуёмные яйца твои отрежу и заставлю – как там сказали в некоем небезызвестном кино? – сожрать на моих же глазах!
Она спрыгнула на́ пол и, ускоряя яростную походку, пошла на похотливого горе-избранника. Тот, не оставаясь спокойно стоять, попятился задом к свободному выходу. Чем быстрее шла Люба, тем энергичнее двигался он. Едва она бросилась, замахнувшись остроконечным клинком, Геннадий мухой развернулся назад и, голый, помчался сначала к фигурной лестнице, потом спустился на первый этаж, затем, не углубляясь во входной коридор, сразу свернул направо, впоследствии преодолел ещё, наверное, метра два, отделявших от боковой, по правую руку, дверцы; он так и бежал, пока не оказался в просторной кухне, где имелся не ограниченный по сторонам приготовительный стол. Следом за ним забежала разъярённая рыжая женщина. По цвету волос непристойный сластолюбец мало чем отличился, поэтому темперамент у обоих примерно был равный. Они стали друг против друга, вытаращили большие глаза (первая – бешено гневные, второй – растерянно сумасшедшие) и зали́ли одна другого словесным поносом.
– Иди сюда, блудливый уёбок, – настаивала бойкая дамочка, размахивая длинненьким ножичком справа налево; она пыталась достать неверного мужа через периметральную ширину, – я тебе мудя плотоядные вырежу!
– Пошла ты на хуй, ополоумевшая блядища! – отвечал сладострастный изменщик, успешно отстраняясь от ярых ударов; вслед за обезумевшей супругой он пошёл в медленный обход прямоугольной конструкции (они двигались против часовой стрелки). – Совсем с дуба рухнула? Манда, что ли, нетраханная, насквозь исчесалась? Так завела бы себе любовника тайного да сходила бы поеблась. Я бы понял… Хотя при других обстоятельствах, возможно, и нет.
– То-то и оно, ёбаный мудозвон, – Любаня пошла быстрее, ускоряясь до постепенного бега (именно в тот жутковатый момент их и увидели украи́но-американские диверсанты), – что если бы я тебя не поймала за порочные яйца, ты бы предъявлялся наичестнейшим мужем на всём белом свете. Говорил бы, что любишь и жить без меня не можешь. И! Не дай-то мне Бог совершить какую бедовую глупость, непозволительный трах, ты объявил бы меня последней сукой, безнравственной блядью, – так?
– Вовсе не исключается, – согласился безответственный обольститель, бегая вокруг прямоугольной поверхности, – но сейчас-то чего говорить? Случилось то, что случилось, поэтому давай подумаем, как неприятный казус получше замять. Лично я предлагаю временный перерыв: встанем, поуспокоимся, а потом душевно обсудим.
– Душевно?! – предпоследнее слово явилось кое-кому случайным катализатором гормона адреналина; Шаловлёва вначале покраснела, потом побледнела, а после и вовсе сделалась какой-то пунцово-малиновой. – Ты совсем ебанулся? Ты се́ришь мне в ту самую нежную душу и предлагаешь мило беседовать – так, что ли, дрянной ушлёпок, тебя понимать?
– Вроде того?.. – продолжал беспечный прелюбодей настаивать на мирных переговорах; он понял, что злить разъярённую супругу не стоит, а лучше попробовать её успокоить. – Жить-то ведь хочется. Решим проблему с мёртвой Кристиной – закопаем её где-нибудь подальше, в непроходимой чащобе. И всё! Ни ты ни я не виновны… я в том смысле, за жуткое убийство судить никого не будут. Давай, Любаня, решайся! Личные неприятности обстряпаем после, когда уберём растерзанный труп. Хочешь, вообще, к хуям, впоследствии разведёмся.
Они наре́зали не менее сорока кругов, оба прилично устали и двигались с каждым разом всё медленнее. Сейчас и тот и другая и вовсе остановились. Они стояли друг против друга, тяжело дышали, смотрели друг другу в глаза и мысленно обдумывали, как же всё-таки им поступить? После долгого бега неуёмная ярость в бесноватой женщине значительно поутихла, и она уже не выглядела столь кровожадной, как, скажем, получасом назад; в поуспокоенном мозгу начинали роиться рациональные мысли.
