Василина Александровна Лебедева
Валлия
Я слушала его и честно говоря, было стыдно: я ведь думала, что он родился, рос в нормальной семье, в радости и довольстве, в отличие от меня вынужденной скитаться по стране.
– А что случилось с твоей мамой? И почему твой отец так относился к вам?
– С мамой, – он вздохнул: – она болела. Долго болела, но к лекарям не обращалась. Я с бабой Нюрой разговаривал, но она не знала причины, да и о болезни её она просто догадалась. Рассказывала, что стала худой, с тёмными кругами под глазами, а потом уехала в становку, там и умерла через три месяца. Когда её кремировали, отец даже урну не забрал. Айдар присутствовал, он и отнёс урну в семейный колумбарий. Ну а отец, – брат, нахмурившись, помолчал, угрюмо усмехнулся:
– Мы же звери, Лия, что бы там не говорили о сдерживающей человеческой стороне, но звериного в нас всё же не так уж и мало. Каждый зверь – собственник, а уж сильный зверь, тем более. Нужно очень хорошо уметь контролировать эмоции, желания зверя, прилагать немало усилий к этому, что мой отец никогда не делал. Жена и сын ассоциировались у него с собственностью, не с теми, кого необходимо если не любить, то хотя бы защищать, обеспечить если не комфортными, то хотя бы приемлемыми условиями существования. Нет, мать для него вообще была как вещь – моя и только тронь! Не смей смотреть даже в её сторону! Ну и что, что самому не нужна, просто моё. А сын, сын обязан подчиняться! Во всём и всегда! Это было его мировоззрение, и единственный кто хоть немного нас защищал, это был Айдар, твой отец. Но он, к сожалению, с годами стал слабый как оборотень, словно растерял всю силу и поэтому как понимаешь, защитник из него был хре… кхм, никакой.
– Извини, – мотнула головой, – Я просто не понимаю: неужели она не могла попросить помощи у родителей и в стае. Остальные не могли не знать, что происходит, почему никто не помог?
– Над этим я часто задумывался. Вывод у меня только один – он её скорей всего шантажировал и скорей всего мной. Как ты понимаешь, точно я знать не могу. Она сама по себе была замкнутой, ну или стала такой, живя с моим отцом. О том, что происходит, знали единицы. Он её не бил, то, что она съехала, так это не было для всех неожиданностью. Оборотни прекрасно знали то, что её запах со временем стал для альфы неприятен, о сыне позаботился – в школу направил учиться. Ну а то, что я не приезжаю, так это я неблагодарная тварь – бросил мать. В общем, всё в этом ключе.
– А то, что тебя выпороли плетьми, это же невозможно скрыть! И это зверство!
– Это да. Только я не знаю, была ли какая-нибудь реакция у стаи, мне как понимаешь, об этом никто рассказывать бы не стал, да и потом уже не спрашивал, не хотел ворошить все эти гадостные воспоминания. Мне хватает того, что я их каждый раз в зеркало вижу.
– Это из-за того что раны чем-то смазали?
Он кивнул:
– Мазь есть такая – «Стронх». Когда выносят наказание преступникам, как ты понимаешь, тюрем у нас нет, чем выше вина, тем хуже наказание. Допустим за кражу, не важно, мужчина это или женщина, выбривают затылок и смазывают этой мазью, волосы на том участке больше до конца жизни не вырастут, даже при обороте в зверя, сохраняются голые участки кожи – это знак, чтобы каждый знал, что перед ним преступивший закон. За убийство по неосторожности секут плетями и смазывают той же мазью, после заживления остаются рваные отвратительные рубцы.
– Но ты же был ребёнком!
– Это его не остановило. Лия, я тебе это рассказал, чтобы ты поняла: какой кошмарной была жизнь моей матери, после замужества.
– К чему ты ведёшь? – я сидела, сцепив руки на коленях, задумавшись, ошарашено переосмысливая услышанное, и не сразу поняла его, посмотрела удивлённо.
– К тому, Лия, – он присел передо мной на корточки и сжал своими ладонями мои: – чтобы ты подумала и провела параллель. Ответь: ты тоже хочешь аналогичной судьбы себе и возможно своим детям?
Я дёрнулась, хотела освободить руки, но он крепче сжал ладони удерживая.
– Сестрёнка я же видел, как ты смотрела на Максима, следила за ним, когда думала, что никто этого не видит.
Кровь прилила к моим щекам, закусив губу, понимала, что краснею.
– Только я не думал, что этот гад так поступит. Это ты не знала, к чему ваши отношения могут привести, но он-то знал!
Злость плескалась в его глазах, сжав зубы, он резко встал, прошёлся по кухне, остановившись, медленно выдохнул.
– Ты просто его не знаешь, Лия. Никогда не видела, каким он может быть жестоким. Он же тоже мотался по свету, только никто не знает где и чем занимался. Даже его сестра не знает, отец, а это о многом говорит.
– Твой отец тоже вряд ли знал, где ты был, – сама не знаю, зачем это сказала.
– Ли-и-и-я, – со стоном протянул он, – пойми: как бы ты этого не хотела, но вы всё равно не сможете долго быть вместе. Это просто невозможно – у него сильный зверь и даже твой артефакт, скрывающий твой запах дело не изменит. А что потом? Уедешь из стаи? А если забеременеешь, будешь растить ребёнка одна? А если он встретит пару?
Я качнула головой:
– Успокойся. Я поняла. Можешь не переживать. Только ответь на один вопрос, только честно, пожалуйста, – дождалась его кивка, – Ты знаешь его жену?
С минуту он напряжённо на меня смотрел, но отвернувшись всё же ответил:
– Знаю. Только кто она рассказать не могу. И почему о ней в стае не знают тоже. Я вообще не могу о ней ничего рассказать. Прости.
Я, горько усмехнувшись, отвернулась к окну, даже не подозревая, что я и есть та соперница сама себе, жена Максима.
Уже ночь, темно, в оконном стекле, как в зеркале отразилось моё лицо, грустные глаза и я поняла, что хочу побыть одна. Просто полежать и обдумать услышанное, но я должна решить ещё одну проблему:
– Это уже не важно. Спасибо что рассказал, – собравшись с духом, выдохнула, – Это не отменяет наш предыдущий разговор. Лёш, я хочу уехать.
– Лия, пожалуйста, дай мне время. Я что-нибудь придумаю.
– Опять всё-то же: «Я что-нибудь придумаю, я решу». Я хочу сама решать, неужели ты не понимаешь? Не хочу больше ждать, не пойми чего!
Он опять присел передо мной на корточки и поймал мои ладони, которые я не успела вовремя убрать, сжал их, уткнулся лбом в мои колени и затих.
– Лёш, – подёргала руками, – Ты там не уснул случаем? – он молча помотал головой, но всё же выдохнув, поднял голову, заглянул в мои глаза:
– Прошу. Немного времени. Ты единственная кто у меня остался, – грустно улыбнулся, – Сестра. Единственная родная душа. Я никогда не думал, что могу так к кому-то привязаться.
Я его понимала: после всего пережитого, внезапно осознать, что у тебя есть кто-то родной, но и переступить через себя я не могла.
– Хорошо, стиснув зубы, всё же уступила, – Только при одном условии: мы обговорим время. Два месяца, думаю, этого хватит для принятия какого либо решения.
– Лия! Ты издеваешься? Не меньше пяти, а лучше семь! – заметив мой гневный взгляд, оскалился, – А лучше тебе вообще никуда не уезжать. Быть рядом с братом или плюнем на всё и вдвоём сбежим куда-нибудь. А что? Подделаем документы, я отращу волосы под хиппи, а ты наоборот сбреешь.
– Что-о-о? – я аж воздухом поперхнулась, закашлялась, – Вот ты чёрт, Лёшка!
– Не-е, – он вскочил и увернулся от моей руки, а жаль по его дурной голове так и хотелось треснуть, – Черти это у людей, у оборотней – нараки.
– Да какая разница! – вскочила, открыла и тут же закрыла рот, понимая, что он уводит разговор в другую сторону.
– Максимум до середины весны.
Улыбка сползла с его лица, вздохнул и кинул на меня обиженный взгляд, ага, как же – я не повелась, и взгляд стал серьёзный.
– Конец весны, Лия. Давай до конца весны?
Тяжело вздохнула.
– 15 мая и ни днём позже.
Потерев лицо ладонями, он вынужденно согласился. Закончили мы разговор глубокой ночью.
– Надо ехать, выдохнул брат клубочек пара на морозном воздухе.
– В ночь? А до утра никак нельзя остаться?
– Надо. Не могу остаться.
Около дома стоял его джип, к которому мы подошли.
Я тяжело вздохнула:
– Ты хоть позвони, как доедешь.
– Звонить не буду, сообщение отправлю, чтобы не разбудить, – он завел двигатель, подошёл, обнял меня.
– Поверь: я рад, что мы смогли договориться. Если честно: после того как мы в тот раз уехали, чувствовал себя отвратно. Понимал, что обидел тебя, и сты-ы-ы-дно было, – протянул он.
Я усмехнулась:
– Это хорошо, что сты-ы-ы-дно, – передразнила его и отстранилась, – Езжай. Не забудь сообщить, как доедешь, – он кивнул. Сел в машину и прежде чем он закрыл дверь, я добавила:
– И, Лёша, помни – пятнадцатое мая! Ты обещал!
– Не забуду, сестрёнка, – он серьёзно посмотрел на меня, – И у тебя будет выбор: сама решишь куда ехать и чем заниматься. Я приложу все силы для этого.
Кивнула. Я верила, что так и будет.
Глава 16
Валлия
«Человеческая память – странная вещь.
Она упрямо хранит то, что хочется как можно скорее забыть»
Януш Леон Вишневский
Потянулись чередой серые будни. К концу января, начало февраля ударили сильные морозы, и теперь дневное время я проводила либо в домике, сортируя травы, либо в нашем с Мартой доме. Только пару раз удалось побегать по лесу.
Марта частенько сидела за компьютером и через веб-камеру общалась либо с женщинами из лаборатории, таким образом, удалённо участвуя в процессе их работы, либо общалась со своими помощницами: болтушками Оксаной и Мариной. Естественно в такие моменты общения, я в дом зайти не могла и отсиживалась в соседнем доме за разбором трав, а Марта, закончив сеанс связи, сообщала, что я могу вернуться.
Одним днём, она немного заработалась и позвонила мне совсем уж поздним вечером. Честно говоря, я даже немного обиделась, что про меня забыли. После ужина, выслушав кучу извинений, сидела на диване с чашкой ароматного травяного чая, Марта расположилась в кресле с пультом и автоматически переключала ТВ каналы, даже не вникая в смысл мелькавших картинок.
Забрала у неё пульт и выключила телевизор.
– Маа-а-рта. Ты же понимаешь, что дальше так продолжаться не может.
– Что? Прости, девочка, задумалась. О чём ты?
– О том, что тебе в любом случае надо возвращаться в стаю.
– Что? Даже и не думай!
– Марта…
– Лия. Не продолжай. Это…
– Продолжу. Послушай. Ну, дай же мне сказать! – дождавшись, что Марта хоть и поджав губы, но всё же приостановила свои попытки меня перебить, продолжила: – Ну ты же сама понимаешь необходимость твоего присутствия в стае! Сейчас уже скорей всего слухи пошли, какую бы причину ты не озвучила – это неизбежно. А дальше? – Марта вздохнула:
– Дальше сюда сунутся все сплетницы, проверить: какого я здесь сижу? Лия…
– Можно начать с малого, – тут же предложила я, – Допустим, ты будешь какое-то время находиться в стае и приезжать меня проведывать. А присматривать за моей безопасностью будет дед Матвей. Мы с ним подружились и его полностью можно посвятить в сложившуюся ситуацию. Что думаешь?
Она пристально на меня некоторое время смотрела, усмехнулась:
– Ты же понимаешь, что решение будет зависеть не от меня?
– Понимаю, – кивнула, – Значит надо ему правильно донести эту мысль.
– А сама как? Одной ведь придётся оставаться.
– Да я-то уже привыкшая, – постаралась, чтобы улыбка выглядела не слишком жалкой, – Дед Матвей будет рядом. Попрошу тебя ноутбук мне оставить, да и вон, – я кивнула на объёмную сумку, стоящую в углу комнаты, – если уж совсем тоскливо будет «подарочком» воспользуюсь.
«Подарочек» передали с дежурной машиной, в начале февраля. Я, осмотрев содержимое сумки, хотела сразу же вернуть, но Марта не позволила. Сначала выпытала у меня, в связи с чем могли привезти такой набор, кивнула, забрала и сама лично отнесла в дом, поставила к стене, в углу комнаты.
И теперь я каждый день натыкаюсь взглядом на эту гадскую сумку, но не подхожу к ней, не притрагиваюсь. А всё потому, что там – полный набор художника. Марта из любопытства осмотрела всё содержимое: холсты в рулоне, напольный мольберт, под завязку набитый этюдный ящик, а то, что не поместилось, сложено в отдельный пакет. Создатель! Да если бы мне в то время, когда я увлекалась живописью, подарили всё это, я бы от счастья в обморок грохнулась! А сейчас понимая, что это всё покупал Максим – ведь только ему я рассказала о своём давнем увлечении – я даже подходить к этой сумке не хотела!
Но Марте я естественно этого не говорила, да она и сама это понимала, потому что на мои слова, что воспользуюсь «подарочком», хмыкнула и покачала головой.
– Давай, может я прямо сейчас позвоню Лёше, спрошу как там обстановка и если всё нормально, тихо, тогда сразу и позвонишь, поговоришь с альфой?
– С Максимом.
– А есть ещё один альфа в нашей стае?
– Ты за всё прошедшее время, с того раза как он уехал, ни разу не назвала его по имени.
– Марта, не надо. Не хочу об этом говорить, – я поморщилась, – Так что? Звонить?
– Да звони-звони, – она махнула рукой и ушла на кухню.
Выведав у Лёшки обстановку, сообщила Марте, что всё нормально, сунула ей в руки телефон, а сама ушла купаться. Разговор видимо у них вышел напряжённый, потому что я успела искупаться, попить чаю и только потом зашла Марта.
– Ну как? – я уже клевала носом, а так как слышала половину разговора, знала, что всё удалось и в конце уже обсуждали детали.
– Завтра позовём Матвея, всё ему расскажем о тебе. Ты как, не против?
– Я? – зевнула, – Нет. Если конечно в личные подробности не углубляться. А остальным в становке, что говорить будем? Ты будешь ездить туда-сюда, а я здесь живу.
– А вот завтра и решим, Матвей у нас мужик умный, на три головы легче думается. Всё! Спать! А то что-то у меня голова не соображает, – Марта вышла из кухни.
– Конечно, целый день за компьютером сидеть, – проворчала я, потягиваясь.
– Я всё слышу! – донеслось из глубины дома.
День выдался насыщенный. С утра пораньше Марта пригласила деда Матвея и, после сытного завтрака, рассказала ему мою историю, причём включая некоторые моменты, которые я бы точно рассказывать не стала. Например, как я один раз пока Марта отсутствовала, чуть не уехала из стаи. Хорошо хоть про последние события не упомянула.
Матвей слушал молча, периодически оглаживая широкой ладонью бороду. В конце рассказа задумался ненадолго, а потом неожиданно улыбнулся, наклонился ко мне и заговорщически проговорил:
– Небоись. Вот проводишь Марту, так загуляем! Я-то толк в этом знаю! – и подмигнул. Я от такого заявления закашлялась, а они с Мартой рассмеялись.
– Ну а насчёт жителей становки,… скажете, что приболел я серьёзно. Лия значит, меня лечить осталась, пока мне не станет легче, здесь будет жить, а потом тоже в стаю вернётся.
Мы с Мартой переглянулись, как всегда самое простое решение задачи на поверхности.
На следующий день Марта уехала в стаю. На первых порах решено было, что дня на три, четыре, а потом как получится. Днём я занималась травами с Есенией и Дарьей, и даже удалось чуть их разговорить. Завтракала, обедала и ужинала у деда Матвея, мы даже разделили обязанности, и некое дежурство установили по приготовлению пищи. Только вот ночами одиноко было – хоть волчицей вой.
До конца марта единственным просветом в моей словно сонно-замершей жизни стали мои частые прогулки по лесу, иногда с Матвеем, иногда с приезжающими Мартой или Лёшкой. Несколько раз брат оставался на пару, тройку дней. С его телефона я даже разговаривала с Алиной, но к моему огромному разочарованию, той теплоты и лёгкости, что была раньше между нами, уже не было. Но я не отчаивалась, надеялась, что спустя время она сможет понять меня.
А ещё я рисовала, писала. Не удержалась и от скуки распаковала подарок Максима. Казалось, только на холсте могу выплеснуть свои сомнения или тревоги. Это стало моей отдушиной в череде серых дней. Пейзажи зимнего леса изобиловали тёмными тонами: серые тучи над чернеющей громадой леса, голые деревья сучьями-руками царапали, цепляли низкое зимнее небо.
Марта – только ей я разрешала изредка смотреть на свою «мазню» – тяжело вздыхала и пыталась всеми силами меня отвлечь. Но даже ей я не показывала портреты!
Когда особенно сильно накатывала тоска, я пряталась и рисовала: чётко, скрупулёзно прорисовывая каждую чёрточку, деталь, стараясь ярче, правдоподобнее выразить эмоции одного лица, которое мне снилось ночами, вместе с волшебными касаниями, поцелуями и разрывали душу. Как бы я ни старалась забыть, хотя бы переключиться на что-либо иное, у меня не получалось!
Сдавшись, чтобы хоть как-то выразить мучавшую меня тоску, опять брала в руки карандаши. Разозлившись на себя, собрав все портреты – сжигала! Но были и те, на которые рука, как бы зла я ни была, так и не поднялась.
Их я спрятала в свой шкаф, для надёжности сложив сверху вещи. Но иногда всё же доставала. Сидя на полу, опершись спиной на шкаф и расправив слегка помятые листы на коленях, проводила кончиком пальца по линиям лица, глаз, губ, вспоминая какие они мягкие и как сладко к ним прикасаться своими губами. Как до безумия хочется снова приподняться на носочки и поцеловать.
Одним днём вспомнился мой первый поцелуй; я тогда училась в десятом классе и мы с мамой в середине зимы приехали в забытый всеми богами маленький городок в центральной части страны. Дороги с разбитым асфальтом, лужи, грязь, серые от времени и непогоды дома встретили нас.
В школе ученики не отнеслись ко мне приветливо – впрочем, как и обычно. С самого первого дня мне присвоили кличку «Квазимодо». Тем удивительнее было, что на меня обратил внимание местная «звезда», мечта всех девчонок школы – одиннадцатиклассник Юра.
Как я краснела и заикалась, когда он заговаривал со мной… Через полмесяца, за несколько дней до Нового года, после уроков он, встретив меня в пустынном коридоре школы, поцеловал. В тот момент это казалось сказкой, но сейчас уже понимаю: не от ощущений, а от понимания того, что ОН! мечта всех девчонок школы целует меня! Как я летела домой окрылённая, счастливая в своей наивности. От воспоминаний стало горько: потому как на следующий день мне в спину неслось уже – «Квазимодо-шлюха». Потом уже узнала, что он поспорил на поцелуй с той на кого укажет его оппонент и девчонка ему не откажет.
«Не откажет», да я в тот момент готова была рухнуть к его ногам, – маленькая, влюблённая, наивная дурочка! Со школы в тот день я сбежала, а на следующий день проходящие мимо под окнами подростки кричали разные мерзости про меня.
Мама. Я думала, надеялась, что она меня утешит, но, узнав о случившемся, она меня наказала. Звонко отвешивая пощёчины, повторяла: «Не привлекай к себе внимание! Чему я тебя учила? Не смей привлекать к себе внимания!».
С того дня я закрылась, замкнулась в себе, окончательно поняла: доверять никому нельзя и никогда не рассчитывать на жалость! Но время меня ничему не учит.
Будучи на первом курсе, мне, как и любой молодой девчонке, хотелось любви, а я несколько раз замечала заинтересованные взгляды сокурсника Витьки Максутова. Обычный парень, долговязый, лицо угловатое, немного вытянутое.
Однажды он пригласил в кафе, и у меня промелькнула мысль: «Почему бы и нет? Он не красавец, да я тоже не фотомодель, далека от этого образа». Когда он меня проводил до двери подъезда и поцеловал, я не сопротивлялась. Но целоваться с ним оказалось противно: гладкий, скользкий язык скользнувший в мой рот, вкупе с обилием слюны, чуть не вызвал рвотные позывы.
Второй мой поцелуй тоже оказался неудачным, и даже когда через некоторое время я узнала, что он рассказывает всем своим знакомым что спал со мной и в итоге: «Бросил эту страхолюдину», мне было всё равно. Я равнодушно слушала сплетни и смешки за спиной.
А вот поцелуй с Максимом – это была настоящая сказка! Только кто же не знает что сказки это выдумки, и я не должна думать о нём, не должна! Но почему-то не получается.
Задумывалась, почему? Почему я встретила и влюбилась именно в него? Вспоминала свой сон: где я пробиралась через чёрный, словно мёртвый лес к горевшему вдали огоньку и голос Создательницы?: «Верь ему!», «Верь своему сердцу, глупая!» Моё сердце принадлежит Максиму, и верить ему? Но он женат!
Как так получилось, что именно его мой отец попросил позаботиться обо мне и маме?
Алина когда-то рассказывала, что Максим приехал в стаю буквально за день до нападения на альфу. Почему он не задержался где-либо или не приехал позже?
Может это моё испытание? Смогу ли я бороться за свою любовь ценой чужого счастья? Даже если он предложит развестись ради меня, приму ли?
Вспоминала рассказ Лёши и понимала: нет, не смогу. Хотя о чём это я? Развестись? Три раза «Ха»! В лучшем случае предложит стать его любовницей. Вытирала непрошенные, но ожидаемые слёзы, убирала листы обратно и, как узник, считала дни до конца оговоренного с братом срока.
Весна выдалась ранняя, уже с крыш вовсю капала вода, скатываясь по сосулькам. Глубокие сугробы быстро растаяли и вода, не успевая впитываться в землю, растеклась и от этого дорога превратилась в грязевое месиво.
Но, несмотря на это, душа словно раскрывалась в предвкушении тепла: как земля застелется зеленью и вот уже в радостном удовольствии моя волчица мчится по лесу среди деревьев, кустов подернутых зелёной дымкой, подняв морду, сладко щурится глядя в чистое голубое небо. Таким прозрачно-синим оно может быть только весной.
Марта стала приезжать намного чаще и пыталась научить меня если не видеть, то хотя бы чувствовать жизненные токи просыпающихся после зимнего сна деревьев, стремящихся вверх травинок и первоцветов.
Я старалась, очень! Но получалось неважно. Она успокаивающе уверяла, что надо просто каждодневно заниматься, тренировать энергетическое восприятие. Однажды, зайдя недалеко в лес, присела около дерева на корточки и, обняв ствол, я вслушалась и только еле-еле, на грани сознания чувствовала тоненький поток. О том чтобы управлять, как делала это Марта, даже речи не шло. Хотя бы увидеть, почувствовать более чётко. Такую и застал меня Матвей с корзиной в руках. Присел рядом.
– Ну как?
Открыв глаза и удручённо покачав головой, встала.
– Всё так же, – вздохнула, – Может, у меня вовсе никогда не получится, и я просто зря стараюсь, – прислонилась спиной к дереву и расстроено прикрыла глаза.
– А ты говорила, что носишь артефакт. Покажи-ка его.
Я настороженно на него посмотрела:
– Зачем?
– Да просто покажи, не снимай. Есть у меня догадка.
Я помедлила, но всё-таки достала крестик и на своей ладони показала ему. Он наклонился, внимательно рассмотрел его.
– А ну-ка, переверни его, – осмотрел с другой стороны, и даже прикрыв глаза, чуть наклоняясь к моей ладони, принюхался, – А ты когда последний раз его снимала?
Нахмурилась:
– М-м-м… Я вообще его не снимаю. А что?
Тут он удивлённо вскинул брови:
– Как! А почему? А ну-ка вспомни: что чувствовала до того как его надела и после?
Я, убрав крестик за пазуху, выпрямившись, медленно побрела к становке.
– Мне его надели, когда я болела. Давно. С тех самых пор я его не снимала – это моя защита.
– Знаешь, дочка, – Матвей, приноровившись к моему черепашьему шагу, шёл, задумчиво покачивая головой, – Мне кажется… вернее я чую, что он тебя не только защищает, он тебя закрывает. Вот как дверь либо нараспашку, а с ним она у тебя прикрыта так, что только щёлочка осталась. Артефакт у тебя сильный. Это да, – он опять задумчиво покачал головой, – А здесь чего боишься? Вроде все уже знакомы тебе, чужих в становке редко встретишь.
Я удивлённо на него посмотрела:
– А я не знаю. Ношу и всё, уже даже не замечаю его, срослась с ним, наверное.
Мы дошли до домов. Мне в одну сторону, Матвею к своему дому в другую. Он посмотрел в чистое небо и, улыбнувшись, сказал:
– Ты всё же попробуй снять. Ежели боишься, то ненадолго, может, я прав и ты распахнёшь дверь, – подмигнув, двинулся дальше.
Задумчиво смотрела ему в спину, постояв ещё некоторое время, дошла до нашего домика и присев на ступеньку крыльца вытащила крестик, висящий на специальном витом длинном шнурке, способном растягиваться при обороте. Сняла его и, держа в ладони, вспомнила, как он у меня вообще появился.
Мне было чуть больше двенадцати, когда начались лунные дни, именно тогда и проснулась моя волчица. Единственно, что запомнилось от её пробуждения: «Дайте просто умереть!» Изматывающая, непрекращающаяся боль: мышцы ныли, словно жгуты вытягивали из тела, выкручивали, безумная боль в животе, температура. Мама помнится, все эти дни провела рядом со мной, постоянно спаивая мне различные настойки, боль они не убрали, но хоть сон стал спасительным забытьём.
В срочном порядке разбираясь со всеми делами, мама говорила, что нужно срочно уехать и селиться подальше от людей, рядом с лесом, так как неизвестно, сколько пройдёт времени на пробуждение волчицы и каких последствий ожидать.
Так и начались мои самые счастливые полтора года. Поселились мы в стареньком домике на краю леса в забытой всеми деревеньке, где из всех жителей остались три старушки, да мужик алкаш. Но самое главное было для меня: наконец-то мама была рядом! Каждый день, ночь, она заботилась обо мне.
Мы вместе гуляли по лесу, готовили, убирали, занимались по школьным учебникам и я чувствовала себя самой счастливой на свете, даже мои сумасшедшие боли потихоньку сходили на нет. Через месяц после моего тринадцатилетия произошёл мой первый оборот.
Сутки я мучилась и не могла обернуться, думала, с ума сойду: сознание постоянно раздваивалось, желания, мысли мои и волчицы переплелись в клубок не желая разделяться. Как маме удалось тогда вытянуть волчицу – не знаю. Тогда я ещё больше возненавидела отца: за его отсутствие, за его обращение с мамой, за полное игнорирование дочери! Ведь при пробуждении зверя именно отец, либо другой сильный оборотень дозываются и вытаскивают вторую сущность легко и безболезненно.
Через полгода мы уехали из той деревеньки, а через год моей волчице захотелось гулять. Это было такое свинство с её стороны!!! Я сидела в квартире, боясь даже открыть окно, не то что на улицу выйти, так как, по словам мамы от меня за версту тянуло феромонами волчицы, хорошо хоть зима была!
К счастью моё вынужденное заточение долго не продлилось – буквально через несколько дней в дверь нашей квартирки позвонили. Сидя в комнате, настороженно вслушивалась в разговор мамы с незнакомым мужчиной, изнывая от любопытства. Быстро переговорив, они зашли в комнату, и пока мама придерживала меня за плечо, наверно чтоб я не шарахнулась, с интересом рассматривала старого оборотня, пока он меня сосредоточенно обнюхивал. Достал из своего чемоданчика шприц, набрал немного моей крови из вены, кивнул маме и ушёл.
Единственное что мама тогда объяснила: становление волчицы завершается и ей хочется покрасоваться. Ну, а перед кем красоваться? Естественно перед самцами, отсюда и выброс феромонов, на которые и должны сбегаться подходящие самцы. У-у-у, а мне от этого только ещё страшнее стало. Хорошо хоть мама нашла того, кто сможет создать артефакт, который заблокирует мой запах, но на это нужно время. А сейчас я понимала, что ещё и деньги.
Через шесть дней он вернулся, меня напоили какой-то гадостью, после которой я уснула, а проснулась с болью во всём теле, бешеной температурой и с артефактом-крестиком. Вот с тех пор я его и не снимаю.
Сжав крестик в кулак, уже решилась отложить его на ступеньку, как вспомнила момент, когда Максим сжал его в кулаке. Стоило отделить от меня защиту артефакта, как в голове словно забили в колокол.
Та-а-а-к… Я внимательно посмотрела на крестик. Нет, надо дождаться Марту, если мне станет плохо так же, когда на меня его надели, а я одна и даже помочь некому будет. Я решительно убрала крестик за пазуху, дождусь Марту и сниму его!
Ждать долго не пришлось: через два дня она приехала в становку и после обмена новостями, я поделилась своим решением: снять артефакт. Даже заранее придумала несколько доводов, мало ли – начнёт отговаривать, они на почве моей безопасности уже «свихнулись».
К моему удивлению Марта даже слова не сказала против, только предложила мне лечь на диван и только потом снять.
– Готова?
Я, вдохнув, кивнула.
– Не бойся, снимай и клади мне на ладонь, А если что пойдёт не так, тут же надену его на тебя.
– Нет, не надо, даже если станет плохо, лучше я потерплю. Не буду же я ходить с ним до самой смерти! – сняв крестик, отдала его Марте и…
– Я ничего не чувствую, – посмотрела на неё удивлённо.
– Да? А может так? – и она отошла.
Стоило ей сделать несколько шагов в сторону, как я закричала. Марта метнулась ко мне, но я, прохрипев чтоб она отошла, сцепила зубы. Создатель, как же хорошо, что я лежала!
На меня словно обрушилась волна звуков, запахов, ощущений, ещё сильней сцепила зубы, стараясь, сдерживаясь чтобы меня не стошнило от накатившей дурноты. Дико кружилась и болела голова! Я задыхалась! Слушая советы Марты, старалась дышать маленькими вдохами и, зажмурив глаза, пыталась успокоиться.
Вдох-выдох, вдох… улавливаю множество запахов, которые до этого различала с трудом. Запах стоящей рядом Марты, травяного чая, который пили на завтрак и блинчиков, свежести и озона, который доносился из распахнутой форточки и ещё множество, множество других. Раскрыв глаза, сфокусировала взгляд на потолке, опустила его на стену, медленно перевела на окно и отвернулась. Из глаз хлынули слёзы.
– Лия, – голос Марты дрожал, – Может, прервёмся?
– Н-н-нет, это просто от солнца. Глаза режет. Я смогу, Марта. Ты что-нибудь видишь? Что с моими потоками? – я опять открыла глаза, но теперь уже постепенно и в окно не смотрела. Стало легче, Марта подошла и положила ладонь мне на лоб: – Где крестик? – я попыталась приподняться, но Марта надавила сильнее и удержала.
– Не дёргайся! На столике он. Потоки твои сейчас как бешенные, энергия бьётся толчками. Сейчас подправлю, лежи тихо.
– Это потрясающе! Столько запахов! Слушай, от тебя так приятно пахнет!
Она усмехнулась, продолжая удерживать меня в лежачем положении:
– И чем же?
– Осенью.
– Ну, хорошо хоть не старостью.
– Нет, ты не понимаешь! – я опять дёрнулась, а она удержала, – Такой приятный, пряный аромат, когда заходишь в осенний лес, с лёгкой горчинкой. Очень приятный. Ты знала?
Марта постояв с закрытыми глазами, ещё некоторое время молчала, потом убрала ладонь с моего лба и отодвинулась.
– Вроде сейчас получше. Ну что, готова встать?
Я кивнула и потихоньку сначала села на диване, потом встала.
– На улицу пойдём? – она, приобняв меня, подстраховала – меня знатно покачивало.
– Подожди, – я остановилась, – Тошнит, – сделав несколько глубоких вдохов, я двинулась дальше, уже немного смелее.
Выйдя на крыльцо, вдохнула и рассмеялась:
– Это просто ужас как хорошо! Звуки, Марта, я слышу раз в десять лучше! Каждую птичку отдельно! Как листики на деревьях от ветра шевелятся, даже насекомых слышу! – я не могла подобрать слов тому восторгу, что охватил меня, – А сколько запахов! Марта это так здорово! – я в восторге сделала шаг вперёд и чуть не упала, потому что голова опять закружилась, хорошо хоть Марта вовремя подхватила.
