Варвара Оськина
Инсинуации

– Не удивлюсь, если многие из вас даже выучили наизусть Гугл и Википедию, готовясь к новому для вас предмету. Похвально, но бесполезно. Всё, что вы могли найти в свободном доступе, было либо написано мной, либо отредактировано, а облегчать жизнь своим студентам я не намерен. Моя задача состоит в том, чтобы не только привить вам в этом семестре знания о создании искусственного интеллекта и нейронных сетей, но также приучить вас к чистоте и культуре программирования.

Элис удивлённо моргнула, всё же уловив окончание фразы. Он это всерьёз? Бога ради! Большинство её однокурсников научились писать код чуть ли не раньше, чем говорить. Так не поздновато ли профессор решил повоспитывать их? Тем временем Риверс продолжал, и Элис невольно заслушалась размеренным звучанием его голоса в тишине аудитории. При этом она старалась не обращать внимания на навязчивый аромат, что всё ещё её преследовал, хотя источник давно стоял на другом конце лектория. Он дурманил и без того не очень-то соображающие мозги, иначе как ещё она могла объяснить, что ей это нравилось?

– Я видел работы каждого из вас, и, поверьте, в большинстве своём это посредственное дерьмо. – По рядам прошёл возмущённый шепоток, и Риверс невольно повысил голос. – Но у вас всё ещё есть шанс стать чем-то большим, чем ежегодно выходящая из этих стен унылая серость.

Вообще, на это можно было всерьёз обидеться. Элис даже подумала, не оскорбиться ли ей, но не успела решить, так как профессор продолжил:

– Не принимайте близко к сердцу. – Он примирительно поднял руки. – Но если вы действительно хотите принести пользу миру, реализовать все свои честолюбивые мечты и планы, то должны каждый раз переступать через своё «не могу».

Элис задохнулась от гнева. Эй! Да вся учёба здесь – сплошное насилие над самим собой! Или этот урод ожидает, что они бросятся к его ногам с просьбами обучить их? Кто он такой? Второй Иисус, что ли? Эл оглянулась в поисках поддержки, но, кажется, её негодование никто больше не разделил. Парни гордо подняли головы, показывая, что уж они-то точно не «унылая серость», а Мелани с подругами откровенно пялились на профессора, пропустив все его речи мимо ушей. И глядя на них, Элис подумала, что ещё пара минут и у девчонок изо рта начнёт капать слюна. Она едва слышно хмыкнула. Действительно, грешно не трахнуть таких, когда они сами идут тебе в руки.

– Прежде чем мы углубимся в описание человеческого мозга с математической точки зрения и определимся с парадигмой программирования, я хотел бы обсудить с вами само понятие интеллекта. Что это? – Риверс помолчал пару секунд, но ему никто не ответил. Впрочем, это совершенно его не смутило, потому что, скрестив руки на груди, он невозмутимо продолжил речь. – Джон Маккарти в своё время говаривал, что искусственный интеллект – это попытка использования компьютеров для понимания человеческого. Но возможно ли воссоздать его полностью? Описать кодом наш мозг?

В аудитории воцарилась тишина, пока студенты обдумывали ответ. Ну а Элис несмело подняла руку.

– Мисс Чейн, – профессор сделал приглашающий жест, давая ей слово. В его прищуренном взгляде мелькнуло что-то отдалённо напоминающее удовольствие.

– Мне кажется, ответ однозначный – нет. Мы даже не можем дать точное определение самому понятию «интеллект», которое включает в себя не только психологические аспекты, но и физические. Наше понимание его слишком размыто и субъективно. Что уж говорить о…

– Вот сейчас часть биологов на вас обиделась, мисс Чейн. Они довольно чётко объяснили связь академического интеллекта и скорости метаболизма глюкозы, – перебил Риверс, весело разглядывая предательское подобие румянца у Элис на щеках. Но она лишь упрямо закусила губу и глянула на него исподлобья.

– Я так не думаю, сэр. Они изучают одну область, психологи другую. Я лишь пытаюсь сказать, что мы даже не можем понять процессы мышления…

– И снова биологи негодуют. Энцефалография известна аж с середины девятнадцатого века. Мне кажется, вы намеренно принижаете их достижения. Право слово, на их месте я бы обиделся на вас.

Да что такое! Он даст ей сегодня договорить или так и будет перебивать? Элис почувствовала раздражение, и слова с языка слетели прежде, чем мозг успел их перехватить.

– Биологи, может, и обижаются, сэр, – медленно произнесла она, посмотрев прямо в наглые глаза ублюдка, – но только если цель их существования – выискивание возможностей потешить своё тщеславие. И тогда грош им цена как учёным, коли они размениваются на пустые мелочи.

Намёк относительно его поведения в клубе однозначно достиг цели. Джеральд Риверс нахмурился, отчего между бровей залегли две морщинки, и вкрадчиво ответил:

– Действительно, но куда хуже однобокость и ограниченность мышления.

Ого, а они всё же перешли на личности. Но чем-чем, а рамками свой разум Элис никогда не ограничивала. Пустые обвинения, профессор!

– Разве? – невоспитанно фыркнула она. – По мне, так развязность разума столь же фатальна, как и его косность.

– Да вы научная ханжа, мисс Чейн!

Браво. Ей определённо удалось задеть эго профессора, только вот Эл так и не поняла, чем именно. Словами? Намёками? Или тем, что выразила недовольство его поведением? Порно в прямом эфире Пентагона? Пусть делает что хочет. Это же его жизнь, и Элис абсолютно наплевать, как он её проживает. А потому, она грубовато отрезала:

– Ничуть. Но научные проститутки не вызывают во мне уважения.

Она чувствовала, как каждый в аудитории силился понять, что за чертовщина сейчас происходит. Каким таким странным образом беседа об интеллекте так быстро и стремительно свалилась в выяснение загадочных отношений. Забывая моргать, однокурсники переводили ошалелый взгляд золотых рыбок с профессора на свою слишком бойкую подругу. Тем временем Риверс задумчиво на неё смотрел, перекатил в пальцах несчастный маркер, и от его внимательного и тяжёлого взгляда стало не по себе. Господи! Как же пугали эти глаза! Они не просто так изучали, а сделали лоботомию, достали мозг и теперь с интересом профессионального коллекционера любовно перебирали извилины. И поняв это, Эл зачерпнула из почти истощившихся резервов последнюю смелость и так же твёрдо продолжила:

– Продавать свои мозги можно по-разному. А можно вообще не торговать ими, тратить на пустое и ненужное, упуская шанс изменить что-нибудь к лучшему. Всё зависит от степени развитости личности, статуса человека, его сознательности. Так что интеллект – это совокупность не только биолого-химических элементов, но и социально-психологических. И потому повторить это в машинном коде кажется мне невозможным.

Профессор замер, видимо, обдумывая услышанное, а потом резко тряхнул головой и неожиданно широко улыбнулся, отчего Элис дёрнулась. Ужас! К этому оскалу будет невозможно привыкнуть.

– А вы, оказывается, ещё и честолюбивая идеалистка, мисс Чейн.

– Я не… – Но её уже не слушали.

Профессор развернулся к аудитории и о чём-то весело заговорил, потом принялся объяснять, попросил записать под диктовку. А Элис всё сидела, уткнувшись в конспект, и пыталась понять, что, чёрт возьми, она сделала. Зачем повелась на словесные эскапады и намёки, когда у самой, между прочим, тряслись руки? Дерьмо, ведь давала же себе обещание никогда больше не говорить с ним. Но как это возможно, если он профессор? Святой Боже, а в следующем семестре их ждёт практикум! Она этого не переживёт, без сомнения. Либо задохнётся от запаха, либо психанёт и даст ублюдку в нос. И всё же… она бы хотела его презирать, как ещё несколькими часами ранее, но уже не могла. Их странный, двусмысленный диалог впервые заставил почувствовать себя необычно: будто кто-то разом смахнул вековую пыль и открыл настежь окна. С ней давно не случалось ничего подобного. Да что уж врать, такого не случалось никогда. Элис подняла голову, бросила быстрый взгляд в сторону Риверса и немедленно уткнулась обратно в конспект. Отстой.

Следующие полтора часа Эл провела в обнимку с собственной совестью и нараставшим чувством восторга, слушая лекцию человека, которого ещё ночью готова была оскорблять до стёртого в кровь языка, хотя не имела на это чётких причин. Ох, верить дядюшке казалось так правильно и легко. Но сейчас с каждым словом, новым изощрённым вопросом к своей аудитории, Джеральд Риверс вдребезги разбивал так легко и быстро сложившееся о нём мнение. Он был хорош во всём: в манере говорить, двигаться, да и просто выглядеть! А какие блестящие идеи, какое невозможно тонкое понимание неоднозначности своего предмета, какой нетривиальный способ мышления. В стенах одного из известнейших университетов Элис часто встречала талантливых преподавателей – профессионалов в своей области. Однако профессор Риверс задрал планку одарённости вверх сразу на десять пунктов, уложившись за рекордно короткое время. И как-то к концу занятия, совершенно незаметно у Эл получилось набросать образ гораздо более интересный, чем просвечивавший через эти сырые контуры портрет редкостного говнюка. Открытие было неожиданным, но оттого удивительно завораживающим. Профессор оказался невероятно умён и, что греха таить, дьявольски коварен. На ум пришли слова Джошуа о талантах Джеральда Риверса. Всех его «талантах». И если слухи правдивы, то, боже помоги, их курс ждёт очень насыщенный год, полный невероятного двусмысленного кошмара от человека с мозгами робота.

3

Разумеется, в этот день зайти к профессору Хиггинсу так и не получилось. Какое там! Стоило только Риверсу объявить об окончании лекции, Элис вылетела из аудитории, точно частица из жерла какого-нибудь ускорителя, – стремительно и сметая всё на своём пути. Она быстрым шагом пересекла коридор и направилась к заветным стеклянным дверям главного входа, торопясь как можно дальше убраться от этого человека. Честное слово, он немного пугал. Нет, не только странными глазами или страшными руками, скорее, своей противоречивостью.

Так уж сложилось, что Элис любила определённость. Каждый день выстраивала чёткие последовательности дел и с программистской дотошностью старалась оптимизировать всё, что только возможно. Алгоритмы помогали структурировать многомерную реальность бытия, делали ту проще и понятнее, пока ненужные фрустрации ловко оставались за её пределами и не беспокоили больное сердце. Эл раскладывала на циклы и переменные всех: собак, людей, кукурузные хлопья в тарелке. Так было проще, понятнее. Но Джеральд Риверс с присущим ему нахальством как-то сразу не захотел вписываться ни в одно знакомое уравнение, что неимоверно взбесило. Всё в нём, начиная с огромного роста и заканчивая термоядерным эго, выводило Эл из себя. Господи! Да этот профессор раздражал лишь одним фактом существования, потому что был олицетворением чистых противоречий. Эти… костюмы, запахи, чёртовы пальцы и несовершенное в своём совершенстве лицо никак не хотели складываться в голове с самой важной деталью. С тем, из-за чего прямо сейчас Элис нервно хваталась за ствол какого-то дерева и сквозь боль в груди пыталась отдышаться после долгого бега.

Мозги.

Эл едва слышно застонала и прислонилась влажным лбом к сухой коре какого-то клёна. Чёрт побери! Какие же у Риверса были мозги! Каждая извилина – загляденье. Экспонат, достойный быть высеченным из мрамора, чтобы потом возглавить экспозицию в Музее Истории. Феноменально. И притом так бездарно растрачено. Едва слышно хохотнув от досады, умница Чейн оттолкнулась от дерева и с трудом выпрямилась. Признавать, что жизненный код впервые натолкнулся на столь противоречивую переменную, не хотелось, но было необходимо. Всё-таки ум в красивой обёртке повесы звучал опасно… очень опасно!

Элис прижала к щекам ледяные руки и попыталась притормозить круживший в голове вихрь эмоций. На самом деле, она искренне не понимала, почему профессор вдруг вспомнил про их мимолётное знакомство. Элис была уверена, что не ошиблась. Интонация, мимика, чёрт его дери, даже сама формулировка просто орала: он запомнил, узнал. Только вот что с того? Да, намёки казались смущающими, весьма неправильными и почти неприличными. Но, возможно, Эл следовало усмирить своё воображение, растормошённое вчера словами дядюшки Клауса. Ведь что, собственно, произошло вчера и сегодня? Мужчина предложил довезти девушку до дома в четыре часа утра. Благородный поступок! Профессор посоветовал не пренебрегать помощью. Дельное замечание, как ни крути! Всё довольно очевидно и прозаично, и в то же время Элис не покидали сомнения в двойном смысле каждой сказанной фразы. Их диалог явно шёл между строк, нанизывая подтекст на намёк. Но… зачем?

Она нахмурилась, однако додумать, несомненно, важную мысль не дала Мел. Та вместе с подругами окружили Эл стаей бешеных пчёл и пустились назойливо гудеть в уши.

– Элли! Элли-трелли, – проникновенно начала Мелани и вновь взяла под руку. Что за страсть к прикосновениям и коверканию имён? – Как было хитро с твоей стороны умолчать, что ты знакома с профессором Риверсом.

– Что? – Эл поражённо уставилась на компанию, а сама с ужасом просчитывала варианты, откуда те могли вызнать о встрече в «Вальхалле».

Однако Мел закатила глаза и собиралась уже заговорить, как стоявшая рядом Кэтрин сдула с глаз рыжую чёлку и рассмеялась. А Эл не могла отвести от неё взгляд. Это что, подводка? Стрелки? Матерь Божья, да что со всеми случилось?! Она знала их почти шесть лет, но ещё никогда не видела настолько… настолько прихорошившимися.

– Вот только даже не вздумай отнекиваться! – Во вторую руку так же впились отполированные ноготки Кэт, и Элис почувствовала себя в ловушке.

– Я не понимаю, о чём вы… – Попытка спустить разговор на тормозах выглядела откровенно жалко.

Уж эта особа всегда выглядела отлично: идеально прямые пшеничные волосы вызывали желание к ним прикоснуться, а мягкие карие глаза в своё время не оставили равнодушными даже отчаянных гиков. К сожалению для самоуверенных ухажёров, с мозгами у Аннет тоже всё было в порядке. Так что в особо одинокие и грустные минуты Элис втайне завидовала своей очаровательной и весёлой однокурснице, потому что сама она о таком внимании могла только мечтать. Вредный характер и весьма посредственная внешность делали своё дело. Тем временем Аннет встала перед жертвой и упёрла руки в боки.

– Мы не тупые. Всё стало ясно уже в первую минуту, как только Риверс не выгнал тебя из лектория. Где это видано! Молча стоял и умилялся, как ты пускаешь во сне слюни. Боже, да весь факультет в курсе, что такое пренебрежение к дисциплине профессор прощает только своим любимицам.

Аннет многозначительно подвигала идеальными бровками, выделив голосом последнее слово, и сомнений в пошленьком смысле попросту не осталось. Что?! Они же не могут всерьёз думать… о, чёрт! Позор какой! Элис открыла рот. Затем закрыла. И видимо, на её лице появилось настолько характерное выражение шока, что это немного отрезвило компанию девиц.

– Смотрите, девчонки. – Мел удивлённо всплеснула руками и наконец отпустила локоть жертвы. – Кажется, Эл и правда не понимает, о чём мы.

– Абсолютно, – сквозь зубы процедила она, чувствуя, как заливает щёки краска гнева. Получается, эти курицы действительно решили, что она – святые угодники! – спит или собирается спать с профессором? Да они охренели! Гнев накрыл волной, и Элис заговорила тихо и зло: – Но благодаря вашим ужимкам уже догадалась. И хочу сказать, что я здесь для того, чтобы учиться, а не трахаться с преподавателем ради хороших оценок, сданного зачёта или сомнительного развлечения! Это Массачусетс! Или вы в своих затуманенных гормонами мозгах уже позабыли где учитесь? Позади вас стоит толпа, которая спит и видит, чтобы занять на аудиторной скамье ваше тёпленькое местечко. Хочется вылететь с записью в личном деле? Приводов в полиции мало? Ну так вперёд! Раздвигайте шире ноги. Можете прямо здесь, всё равно он сейчас выйдет, так хоть сможет по достоинству оценить ваши усилия при дневном свете.

Она обвела взглядом притихших от такого напора девушек и устало продолжила, желая раз и навсегда закрыть вопрос:

– Оставьте при себе свои домыслы. Я видела его вчера у дяди в клубе и понятия не имела, кто он такой. Профессор из вежливости – и только из вежливости! – предложил после смены довезти до дома. Я отказалась. Всё! – Однако это было не всё. Но Эл скорее язык бы себе откусила, чем поделилась произошедшим хоть с кем-нибудь. Вся ситуация казалась слишком смущающей, а после сегодняшней лекции – унизительной. Так что она наигранно вздохнула. – Спуститесь с небес на землю или прекращайте читать бульварные романчики. Каникулы закончились, пора прекращать реальные или воображаемые потрахушки. Вы ведёте себя аморально.

– Да ты, оказывается, ханжа! – с весёлым удивлением выдала Мелани, на которую, кажется, проникновенная речь не подействовала ни на йоту. Элис захотелось удариться головой о дерево, рядом с которым она всё ещё стояла. Подозрения, что мозги Мел расположены где-то в вагине, возымели под собой почву.

– Я. Не. Ханжа. Просто держу своё либидо при себе, а не тычу им каждому встречному мужику в лицо!

Нет, они всё-таки её достали. Элис круто развернулась, резким рывком высвободила руку из цепких пальчиков Кэтрин и стремительно направилась прочь от этого враз поглупевшего сборища озабоченных девиц. Рядом с ними IQ всей улицы начинал стремительно падать.

Сзади раздался чей-то оклик, но Эл лишь отмахнулась. Она спешила убраться подальше от кампуса, боясь сорваться, если заговорит с кем-нибудь ещё. К тому же усталость придавливала к земле и грозила вколотить по колено в расплавленный асфальт, словно на плечи водрузили тектоническую плиту. Под правой лопаткой ожидаемо снова противно заныло, тут же вызвав ломоту где-то в грудине, и неприятная боль расползлась по уставшему телу. Элис осторожно вздохнула. Нет, Джо однозначно прав со своим докучливым бубнёжем. Ей срочно надо взять себя в руки и наконец-то выспаться, иначе риск попасть в больницу с очередным кризом будет уже не гипотетическим. Последний курс и больное сердце – понятия совершенно несовместимые в суровых реалиях МТИ. Этот университет не зря прозвали раем для чокнутых гениев и адом для остальных. Но у Элис не будет второй попытки ни сдать экзамены, ни выжить. Придётся как-то умудриться и всё совместить.

Эл торопливо шагала по Вассар-стрит, пока набирала сообщение для О’Нили с предупреждением не ждать её сегодня у Хиггинса. И по-прежнему пялилась в телефон, когда завернула на улицу Портленд, где обычно толклись таксисты. Остановилась Элис лишь на пешеходном переходе, который оказался занят группой странно одетых велосипедистов. Похоже, соседний Гарвард решил устроить парад. Опять. Но когда Эл уже вознамерилась перейти проезжую часть, перед ней неожиданно и резко, лишь чудом не задев, затормозил чёрный матовый автомобиль. С душераздирающим визгом шин он начертил на асфальте четыре чёрные полосы, прежде чем остановился. Элис испуганно отшатнулась. С губ сорвалось отнюдь не богоугодное выражение, и в это же мгновение разношёрстная уличная толпа в едином порыве повернулась в сторону лихача. Приехали…

С удивлением взглянув на идиота, что в такой час гонял по тихим улочкам Кембриджа, Элис почувствовала, как её и без того несчастное сердце болезненно дёрнулось. Да быть не может… чёртов мудак! Опять! За какие грехи этот день стал ещё паршивее? Еле сдержавшись, чтобы не закатить глаза, Эл уставилась на машину прямиком из самого ада. Оставалось только осенить себя крестным знамением и помолиться, дабы самовлюблённый говнюк не сморозил очередную двусмысленную гадость на всю Портленд-стрит. Это же ей потом вовек не отделаться от идиотских шуточек. Тем временем секунды капали одна за другой, а она стояла и пялилась на чёрного четырёхколёсного зверя, совершенно не представляя, что же теперь делать. Наконец стекло Мерседеса медленно опустилось, и взору предстал Джеральд Риверс с невероятно самодовольным выражением лица. Козёл!

Злость, тлевшая после разговора с Мелани и остальными идиотками, вспыхнула новым пламенем. Элис сгорала в собственном гневе и стыде, потому что теперь свидетелями отвратительной сцены будет не только кучка студентов в закрытой аудитории, но и минимум сотня зевак! Чёрт… надо же так сглупить! Только сейчас Эл поняла, что лучше всего было уйти. Следовало немедленно отвернуться и раствориться в снующей мимо толпе. Однако теперь время упущено. Она стояла напротив уродской машины и смотрела в самые страшные в мире глаза. Дав себе мысленного пинка, Эл раздражённо уставилась под ноги.

– Вас подвезти, мисс Чейн? – Донёсшийся голос электрическим ветром поднял на теле все до единого волоски.

Эл едва не зашипела. Гадёныш, без сомнений, прекрасно владел собственным речевым аппаратом. Его идеально тактичные нотки безотказного предложения почувствовались даже в жалких четырёх словах. И будь профессор ещё чуть больше тщеславен, он непременно занёс бы их в хрестоматии для обучения страждущих малолетних пикаперов. Впрочем, Элис не сомневалась, что ни один человек в мире не произведёт такого эффекта всего лишь одной мелкой фразой. Увы, набор генов Джеральда Риверса был уникален и неповторим.

Обо всём этом, наверняка, догадывался и он сам, потому что небрежным взглядом окинул притихшую улицу, прежде чем вновь с пластиковой улыбкой уставился на мисс Чейн. И Эл показалось, что замерли даже вездесущие мухи. Все насторожились в предчувствии скорой развязки, возможно, кровавой, и раздражение трещало с шумом электростанции. Однако прошла секунда, затем вторая, и Эл вдруг поняла, что ей просто необходимо быть выше этого. Она не даст ни одного шанса на устную провокацию. Даже если оттого, как именно профессор выделил её имя, захотелось дать ему в рожу или плюнуть на капот эпатажной тачки. Желательно, серной кислотой. Но помолчав ещё пару мгновений, Эл лишь молча посмотрела в чудовищно бесцветные глаза, где провалами чернели расширившиеся зрачки, и всё так же, не произнеся ни слова, медленно подняла правую руку с оттопыренным средним пальцем.

Пантомима была понята верно, потому что уже в следующую секунду космический ублюдок рассмеялся и вдавил педаль газа в пол. Бешеный носатый монстр взревел двигателем и сорвался с места, стремительно унося своего владельца в горячее марево августовского заката.

– Ненавижу… – процедила Элис, пока смотрела вслед быстро удаляющейся чёрной точке. – Как вселенная вообще умудрилась породить такое?

Толпа безмолвствовала.

***

На следующий день перед дневной лекцией по квантовой оптике Элис забежала в лабораторию профессора Хиггинса. Пора было обозначить фронт работ на год и определиться с докладом на спонсируемую самыми престижными работодателями Кремниевой Долины грядущую конференцию по биотехнологиям. Заявку туда они подали ещё весной, и вот недавно пришёл ответ – их статья принята.

Работать с Хиггинсом было легко и приятно. Рыжеволосый, забавно тощий душка-профессор с удовольствием общался со студентами и к своим сорока годам был всё ещё не женат, за что не уставал благодарить небеса, пока неделями пропадал на конференциях и симпозиумах. И хоть по меркам университета Хиггинс был достаточно молод, увидев его бледную, заросшую рыжей щетиной физиономию в первый раз, их курс дружно дал новому преподавателю все прожитые им годы, а потом накинул сверху ещё десяток. И каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что разница между ними не так уж и велика! Впрочем, и та дюжина лет совсем скоро стёрлась, оставив за собой только уважительное обращение «профессор». В общем, немыслимым научным ветром занесённый в Массачусетс профессор Хиггинс быстро стал объектом всеобщей студенческой любви не только за своё едкое чувство юмора, которое так ценили юные гики, но и за поразительное человеколюбие. Однако даже у него бывали неудачные дни, когда характер брал верх над строгой натурой. И тогда профессор превращался в порядочную язву, ненавидел чопорную Новую Англию, а каждая его шуточка отдавала кладбищенским юмором.

Вообще, Элис считала его историю довольно забавной. Как потомственный военный инженер Хиггинс несколько лет отработал на британскую службу разведки, прежде чем однажды утром обнаружил в себе ярого пацифиста. Ирландская кровь немедленно возжелала революционных перемен, и форменная стрижка сменилась на бесформенные светло-рыжие лохмы, а строгий и вынужденно скупой на слова офицер неожиданно обнаружил себя восхитительным лектором. Хиггинс был очень хорош. Он стремился передать знания с той же страстью, с какой в своё время жаждал воцарения мира. И Элис искренне считала, что таких преподавателей больше нет. Живая речь и фанатичная увлечённость предметом завораживали настолько, что спустя всего пару лекций к профессору выстроилась очередь из желающих писать под его началом выпускную работу. Но вечно занятый Хиггинс выбрал только двоих. И как же была удивлена Элис, когда из десятков не менее талантливых однокурсников, он указал именно на неё. Ну и на Джошуа. Но у этих двух мужчин была совершенно особенная атмосфера с запахом канифоли, припоя и горячего пластика. Фанатики текстолита, они точно втайне принесли клятву верности на справочнике номенклатуры резисторов.

И потому совершенно неудивительно, что однажды обсуждение технологических новинок привело этих двух в клуб дядюшки Клауса, где и обнаружила их Элис. Студент и преподаватель умудрились напиться до состояния полной потери сигнала между мозгом и двигательным центром. Точнее, в таком состоянии был Джошуа. Профессор Хиггинс, имея знаменитую родовую ирландскую печень, оказался чуть более вменяем. Он ещё умудрился просветить Элис, что её чернокожий приятель оплакивал расставание с очередным бойфрендом, после чего отрубился прямо за столом. Очнулся дражайший руководитель уже в их квартире на крошечном диване, мучаясь дикой головной болью, стыдом и любопытством. Именно в тот вечер профессор стал вторым человеком, поверенным в секрет О’Нили. Не то чтобы друг детства скрывал свою ориентацию, нет. Просто не считал нужным орать об этом на каждом углу. После этого случая Хиггинс часто присоединялся к компании, состоящей из Элис, Джо и коллеги по «Вальхалле» – Триши. Он же привёл к ним аспирантку Генри Кёлль – единственное живое существо, кто мог навести порядок в совершенно беспорядочных бумагах занятого профессора. Все вместе они играли в покер, ходили на концерты и несколько раз устроили тур в Монополию.

Так что в этот день, как и в сотню других раньше, Элис открыла тяжёлую деревянную дверь, что вела в лабораторию профессора, и, преисполненная радостным предвкушением встречи, шагнула вперёд. В конце кишкообразного, заставленного компьютерами и разномастными стульями помещения притаился кабинет Хиггинса. И здесь, как всегда, всё было по-старому: валялись неопознанные микросхемы, пучки перепутанных проводов, а столы покрывали множественные пятна от кислотных растворителей. С тайным душевным трепетом Элис вдохнула запах канифоли и раскалённого металла, что круглогодично витал в местной аудитории и теперь плотно ассоциировался с научным руководителем. Тот, кстати, нашёлся за одним из специальных вытяжных стендов, склонённый над очередной печатной платой.

– Добрый день, профессор. – Она лучезарно улыбнулась.

– А, Элис! – Хиггинс устало потянулся. Кажется, его бледное лицо за лето так ни разу и не увидело солнца. Он растянул губы в улыбке и снова сгорбился над столом, вооружившись паяльником с каким-то хитроумным жалом. – Рад тебя видеть. Ну, как начался семестр?

– Вполне неплохо. – Она пристроилась рядом на высоком стуле, наблюдая, как аккуратно и точно попадает на контакт припой. – Как прошла конференция в Венгрии?

– Уныло. – Профессор поморщился, но тут же вскинул ласковый взгляд своих зеленоватых глаз. – Видел, ты выбрала курс Джеральда – похвально, весьма разумно и полезно.

Элис недоумённо посмотрела на своего руководителя. Что за новости? Профессор никогда не позволял себе подобных фамильярностей, по старой военной привычке свято соблюдая строгую субординацию. Кроме… Что же, Элис и Джошуа, по всей видимости, были не в счёт, как и Генриетта. Хиггинс же истолковал её недоумение по-своему.

– Профессора Риверса, – пояснил он.

Уточнение вышло излишним. Ни за что на свете Элис не забыла бы столь необычное сочетание. Джеральд Риверс. Обманчиво-мягкое, лживо-нежное сперва, и хлёстко-раскатистое в конце. Р-р-риверс. Да уж, как никто другой, этот мужчина соответствовал своему имени. Даже здесь ощущалось чёртово двойное дно.

– Элис?

Она вздрогнула, понимая, что слишком задумалась, и профессор ждёт ответа.

– Всё… в порядке, – наконец выдавила она, проигнорировав замечание о главной головной боли последних двух дней. Элис выдохнула, взяла себя в руки и продолжила уже спокойным тоном. – Пришла узнать, что у нас по планам с конференцией.

– Как твоё самочувствие? – ответно проигнорировал слова Хиггинс. – Джошуа сказал, твои боли…

– У него слишком длинный язык, – зло перебила Элис, скорее, по привычке, чем в настоящем раздражении. В конце концов, профессор столько раз становился свидетелем маленьких приступов…

– Он волнуется. – Хиггинс помедлил секунду, словно раздумывая, сказать или не сказать что-то ещё, и неожиданно добавил: – Я тоже.

И в этот момент Элис почувствовала, как внутри разлилось приятное тепло. Вот он – Мэтью Хиггинс! До фанатизма заботливый и сострадательный человек, который нёс добро в каждую минуту своего существования. И всё же Элис покачала головой.

– Я благодарна вам обоим за заботу, честное слово. Но способна разобраться сама.

– Доктор Чен так не считает. Мы тоже. Эл, ты же знаешь, что всегда можно попросить субсидию, чтобы за счёт университета провести хотя бы малую операцию. Уверен, комиссия одобрит запрос…

Этот вопрос профессор и Джо поднимали каждые полгода. И пусть они особо не надеялись на согласие упрямой мисс Чейн, но всё равно не оставляли попыток.

– Нет, – жёстко отрезала она в очередной раз. – Грантов с моих проектов хватает, чтобы компенсировать затраты университета на обучение, но вряд ли они захотят тащить балластом больную девчонку. На моё место всегда найдутся более перспективные.

– Не городи ерунды! – неожиданно вспылил Хиггинс. – Ты ценное приобретение для Массачусетса, да и в комиссии сидят адекватные люди, которые войдут в положение. Но если и нет, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и…

– Сэр, – устало проговорила Элис, – я ценю, что вы переживаете за меня, но брать ничего и ни у кого не стану. Во-первых, это дело только моё. Во-вторых, вы даже не представляете какая там сумма.