Валерий Пушной
Запахи приносятся неожиданно

Полная версия

Глава вторая. Городские тайны

Долго еще торчали возле разукрашенного перевернутого здания, надеясь понять, где находятся. Мотались вдоль крыши и томились в жарком салоне «Жигулей». Заглянуть в окна сквозь решетки было невозможно, оконные проемы высоко над крышей. Попытались руками приподнять Лугатика к окну, но, как черти из коробочки, налетели зеваки, загалдели невесть что, пришлось прекратить попытку. Попробовали хоть что-нибудь выяснить у зевак, но затея обернулась пустым номером. В ответ – бессмысленная тарабарщина. Махнули рукой.

В коньковой крыше было несколько одинаковых белых дверей. Все двери оказались прочно запертыми изнутри. Лугатик пробежал, подергал каждую за блестящую ручку и отступил, громко ругаясь.

– Что делать будем? – спросил у приятелей, топтавшихся возле машины. – Целый час под окнами петли вяжем, подошвы трем. Толпу собрали вокруг себя и больше никакого привару. Нет ни одной вывески на всем здании. Больница не больница, полиция не полиция. Решетки на окнах, как в тюрьме. Хоть бы одна физиономия изнутри нарисовалась, кроме полицейской. Никого. И вообще, друзья, здесь что-то не то. Не оказались бы мы на очереди вслед за Карюхой. Я, конечно, не собираюсь попадать в эту очередь, но тут, кажется, не мы ее устанавливаем. И угораздило нас завернуть в этот город. Ты что, Катюха, по другой дороге не могла поехать? Не хотел бы я в мои бесшабашные годы попасть в историю, в которой мало девчат, и из которой невозможно выкарабкаться. Подозреваю, что вы того же мнения. Тогда раскиньте мозгами. Я не знаю как, но надо спираль раскручивать в обратную сторону. И чего мы выставились тут? Чтобы зеваки глазели на нас? Вы, как хотите, а я – в машину, может, эти олухи сгинут с глаз долой, – и юркнул мимо Катюхи к двери автомобиля.

Остальным ничего не осталось, как последовать его примеру. Но Володька ошибся, надеясь, что зеваки рассосутся. Они стали спинами вперед ходить кругами вокруг авто, заглядывать сквозь стекла внутрь, показывать руками на людей в салоне и крутить пальцами у висков. Теперь лица зевак не казались простоватыми, были хищными и отталкивающими. Спины горожан как на подбор мускулистые, некоторые чуть-чуть сутуловатые, с мощными выпирающими лопатками, и руки с крепкими бицепсами. Раппопет морщился, духота в салоне давила, пробирал пот. Отдуваясь, привычным движением расстегнул верхние пуговицы рубахи. Было ощущение, что друзья сидели в тесной клетке, как обыкновенные канарейки, а те, за стеклами, как хозяева жизни рассматривали и обсуждали их. Абсурд полный.

– Все, хватит крутить мозгами, – проговорил Андрюха. – Чем дольше мозгуешь, тем хуже получается. От этих недоумков в глазах рябит. Пора клин вышибать клином. Как они с нами, так мы с ними. Перевернем все вверх тормашками. Ждем ночи, потом вламываемся внутрь, вытаскиваем Карюху. Полицейского запихнем головой в унитаз. Я лично постараюсь. Вот это для него будет настоящий сюрприз.

– Где ж мы ее там найдем? Домина большущий, – буркнул Лугатик.

– Отыщем! – отсек Раппопет, не объясняя.

Идея друзьям понравилась. Но идея, хоть и привлекательная, это не конкретный план, и как такую идею осуществить в деталях, пока никто себе не представлял. Даже Андрюха. Сказать просто, сделать трудно. Поэтому Раппопет добавил:

– Время еще есть, покумекаем. А пока пожевать бы нам было б не лишним. Не дергайтесь, я не предлагаю возвращаться в кафе. Посмотрите через дорогу, там магазинчик продуктов. По-ихнему «низагам йывоткудорп». Кому-нибудь из нас придется сгонять. Разжиться хоть бы куском колбасы, а то в брюхе урчит, – глянул на Катюху, будто предлагал сбегать ей, но, когда та зашевелилась, удержал. – Нет, тебе нельзя. Эти задоходые красивых девчат хватают прямо на глазах. Мы уже убедились. Хватит сюрпризов. Лучше слетать Лугатику, у него язык метет, как помело, должен выкрутиться из любого положения. Хотя в этом городе от его языка толку никакого. Пример имеем. Зато теперь знает, что надо бить первым, и – ноги в руки. К тому же, больше идти некому. Дерзай, друг, не дай приятелям умереть от голода, – Обернулся к нему, мотнул головой. – Мы будем на стреме.

Тот поерзал, вздохнул, переглянулся с Малкиным, подумал, что от Ваньки в таком деле пользы меньше, чем от него, хлопнул ладонью по колену Малкина и потребовал, чтобы гнали рубли. Руки друзей зашныряли по карманам и протянули деньги. Он распахнул дверь. Вперед него вырвалась тень, расправила плечи, распрямилась. Он втянул в себя свежий воздух после душного салона. А еще в лицо Лугатику дыхнули разинутые рты зевак. Парень кинулся к дороге, оставляя ротозеев позади. На переходе метнулся между машинами на красный свет светофора, вызывая беспорядочный гомон среди пешеходов. Автомобили просигналили ему в спину, лица водителей зло вытянулись.

Вход в магазин посередине перевернутой коньковой крыши. Ярко-зеленая двустворчатая дверь, высокое крыльцо с витыми металлическими перилами оранжевого цвета. Сбоку входа красно-желтая вывеска. Крыша в металле с окраской под морскую тельняшку. Над нею стены во всех цветах радуги. На крыльцо вели ступени в желтой плитке. Опережая пятившихся вверх по ступеням покупателей, Володька с ходу заскочил на крыльцо и – в магазин. Очутился в зале со стеллажами с продуктами. От сердца отлегло, когда увидал хромированные турникеты с надписями «дохв» и «дохыв». Магазин работал по форме самообслуживания, стало быть, не надо ломать голову, как объяснять продавцам, чего и сколько хочешь купить. Плитка под ногами гладкая, имела приятный зеленый оттенок. Подошвы ног заскользили от спешки, Лугатик схватил тележку, уцепился за нее двумя руками, покатил перед собой. Покупателей было немного, но все уставились на него, как на диковинку. Расступались, вежливо улыбались и не отводили взглядов. По их твердому убеждению, двигаться лицом вперед было верхом безрассудства. Ни одному жителю города не придет подобное в голову.

– Что, олухи задоходые, глазеете, нормального человека не видели? – усмехался Володька, проворно набивая тележку продуктами. Ценники, как и вывески на улицах, читались шиворот-навыворот, это было непривычно, но не смертельно. – Жрете тут от пуза, а людям перекусить негде. Кафе устроили только для себя, приезжим предлагаете с голодухи пухнуть. Гостеприимный городишко, ничего не скажешь. Прямо на глазах средь бела дня людей хватают. У всех за пазухами фиги. Что таращитесь, как на рептилию, не нравлюсь я вам? А вы думаете, вы нравитесь мне? Часа того не дождусь, когда ваши физиономии останутся в воспоминаниях. Не верю ни одной вашей улыбке. Насмотрелся уже, на собственной шее испытал.

– Перевернуто, перевернуто, – переговаривались между собой покупатели, кивая головами.

По незнанию можно было подумать, что они соглашались со словами Лугатика, как бы подтверждая, что, мол, да, не все в порядке в их городе, однако Володька не заблуждался на этот счет.

– Называйте хоть горшком, только в печь не ставьте, – посмеивался в ответ, глотал пустую слюну и жадно вдыхал запахи продуктов, предвкушая удовольствие от предстоящей трапезы. Сейчас ему казалось, что никогда прежде, ни в одном магазине, он не замечал таких ароматов. Случалось раньше, заскочит в магазин, покрутится в толчее, набросает в корзину того-сего по записке матери и к кассе с мыслью быстрее убраться на улицу. Даже когда бывал голодным, не испытывал такого трепета перед запахами, просто не обращал внимания на них, но тут аж за душу берут. А там, на улице, у друзей сосет под ложечкой. Они с нетерпением ждут его. Знали бы, какой еды он набирает для всех, не раз облизнулись бы.

Нагрузил тележку с верхом, другой случай может не представиться, мало ли что еще произойдет с ними в этом диком городишке, зато пожевать есть чего. Набрал на все деньги, чтобы душа пела, и чтобы не только им, но и Карюхе с лихвой досталось. Он чувствовал свою вину перед нею. Не окажись она из-за него в их компании, все с нею было бы иначе. По гладкому полу покатил тележку к кассе, лицами к нему выстроилась очередь покупателей. Лица были всякими: молодыми и старыми, мужскими и женскими. Легкая одежда по погоде. Володька хотел пристроиться, но очередники раздвинулись, пропуская его к кассиру. Черт побери, какое почтение, не то, что в кафе, тут все для тебя вне очереди. Он, не задумываясь, воспользовался этим. Хоть тут отыграться на тех, кто настроил козу в кафе. Протолкнул тележку вперед. Кого-то зацепил локтем, но извиняться не стал, все равно не поймет. И хотя этот кто-то улыбкой говорил, мол, пожалуйста, ничего особенного, можете сколько угодно, но пробурчал нечто несуразное, в чем Лугатик угадывал совершенно противоположный смысл. По крайней мере, он сам на месте горожанина покрыл бы крепким словцом.

Кассир, молодая весьма приятная девушка с раскосыми зелеными глазами, улыбалась во все лицо. Эти глаза подходили под цвет плитки под ногами покупателей. На щечках две ямочки, бровки дугами, губки бантиком. И пальчики на ручках тонкие и длинные, как соломинки. Мелированные пряди волос сбоку были схвачены брошью, приподняты над затылком и ниспадали по длинной шее пышным хвостиком. Недурственная девочка, очень недурна. В другое время Володька волчком закрутился бы около нее, навешивая лапшу на уши. Впрочем, для такой девушки лапша была ни к чему, здесь можно было бить по цели со стопроцентным попаданием, не напрягаясь, без словесной шелухи. Девушка действительно хороша. Лугатика подмывало развязать язык, так хотелось испытать здесь свое красноречие. И на языке уже готовы были завертеться слова и целые фразы. Однако на этот раз разум взял верх, вовремя вспомнил, что его язык тут никому не понятен, к тому же терять золотое время даже на такую девушку было сейчас довольно глупо и опасно. С усилием, которое далось нелегко, сдержал себя. В результате попросту глупо замурчал себе под нос. Пока кассир своими изящными пальчиками стремительно перебирала по клавиатуре компьютера, прогоняя цены продуктов, Володька залихватски выхватил из кармана коричневый кожаный кошелек с деньгами. Восхищенно подмигнул девушке и отсчитал итоговую сумму, которая замерла на экране монитора. Положил перед кассиром, а сам поспешно, не отрывая взгляда от хорошенького лица, начал укладывать продукты в пакеты. Кассир улыбчиво глянула на деньги, зеленые глаза часто задергали ресницами, приятная улыбка стала мгновенно превращаться в маску, раздался сначала всплеск, а за ним внезапный визг, резко, как бичом, хлестнувший по тонким перепонкам Лугатика. Тот на мгновение опешил.

– Мусорный контейнер, мусорный контейнер, – затрещала кассир на весь магазин, а затем пронзительно заблажила в полный голос. – Жуки в мусоре!

Володька отпрянул, померк лицом, закрутил головой, силясь понять, что происходит. Покупатели оцепенели, сжались, и как по цепочке в затылки друг другу понесли пулеметной очередью:

– Окошко в клеточку, окошко в клеточку, окошко в клеточку! Почему нет ветеринарной службы?

Из разных углов магазина спинами вперед выпрыгнули охранники в пятнистых сине-желтых рубашках, засуетились, и задом ринулись к кассе. Лугатик едва успел сообразить, что волнение горожан вызвано его действиями, как охранники подхватили его под локти, заломили руки за спину, согнули парня пополам. Вывернули карманы, вытряхнули из кожаного кошелька на прилавок остатки денег.

– Отпустите, идиоты! – кричал Лугатик. – В чем дело? Вы думаете, я мало заплатил? Посчитайте сами.

– Вы правы, вы правы, работа для ветеринаров! – вопил ему в ухо сине-желтый охранник.

Боковым зрением Лугатик уловил, как кассир, изящно выгибая спину и привставая над прилавком, тыкала тонкими пальцами в его деньги, трясла их в руках и взвизгивала, повторяя слова об окошке в клеточку. Ее зеленые раскосые глаза горели жарким негодованием, а губы дрожали. Покупатели, в свою очередь, крутили в ответ головами и сбивчиво перемалывали языками услышанное. В середине очереди с продуктовой металлической корзинкой в руке суетливо выделялась костлявая спина покупателя, на котором свободно болталась рубашка и широченные брюки. Мотая длинным носом по сторонам, он высоко вздернул плечи и хрипловато крякнул, надеясь на поддержку остальных:

– Надо опасаться летающих ворон.

– Не всякая ворона несет крутые яйца, – тугим басовитым голосом заметила рядом стоящая круглощекая женщина необъятных размеров с выпуклыми глазами, огромным животом, огромным задом, дюжими руками с неухоженными сбитыми ногтями, и мощными ногами, обутыми в босоножки без каблуков. Притопнула ногой, и половая плитка под босоножками словно бы прогнулась. Обвислый подбородок задрожал. На несвежей кофте и помятой юбке видны грязные пятна.

– У всякой вороны есть испражнения, – пробуя на ощупь деньги Лугатика, вертя ими перед глазами и причмокивая, включилась в разговор еще одна женщина с прыщеватой кожей на длинном лице. Она была в длинной белоснежной юбке с поперечными красными полосками, в сером топе, из которого вываливалась большая, тяжелая, словно переполненное молоком коровье вымя, грудь.

– В любую минуту воронье испражнение может упасть на голову, – вставил костлявый покупатель, суетливо втянув голову в плечи, будто это испражнение уже шваркнуло ему на темечко, прилипнув к реденьким волосикам.

– Помните, что сказал Философ? – подала звонкий голос худенькая старушка с мелкими морщинами на лице и с проседью в гладко причесанных волосах, неподвижно и чуть отстраненно от всех стоявшая возле кассы. Чистенькое старенькое платьице обтягивало ее хоть немолодую, но складную фигуру, подчеркивая то, что эта особа, вероятно, была в свое время довольно привлекательной. И, без сомнения, такие ловеласы, как Лугатик, пчелиным роем кружили возле нее, а она отщелкивала их по одному без всякого сожаления, зная наверняка, что этот рой будет жужжать вокруг нее до тех пор, пока огонь играет в молодом теле.

Вся очередь закивала в ответ и загудела, хотя старушка еще не закончила фразу, но очередь торопливо опережала, дабы было понятно, что никто из присутствующих не забыл слова Философа. А она с пафосом вскинула острый подбородок, и певуче повторила утверждение Философа:

– Настоящее дерьмо не пахнет.

Лугатик задергался, согнутый, зажатый и придавленный жесткими лапищами сине-желтых охранников, повернул лицо к старушке:

– Пахнет, пахнет, – выдохнул ей, никак не улавливая смысла разговора. – Всякое пахнет! Окунуть бы вашего Философа головой в него, послушал бы я потом, что он запоет.

– У ворон нет мозгов, – возгласила старушка, с антипатией глянула на круглый затылок Лугатика, и чистым звонким голосом продолжила. – Там, где они летают, мозги не нужны. Велик Философ, потому что Велик. – Она вскинула палец и продолжила незаконченную фразу Философа. – Пахнет только дерьмовое дерьмо!

– Да, да, да, – подхватили остальные.

Володьке показалось, что разговор мог идти о нем, ведь именно вокруг него затеялась возня. Вот только причины никакой не видел. Все в тумане, как в истории с Карюхой. Мысль о Карюхе прошлась против шерсти. Кажется, с ним может произойти подобное. Наверно, просто отлавливают по одному. Лугатик снова дернулся, пытаясь распрямиться, но это не удалось, два щекастых охранника знали свое дело крепко. Было больно, заскрипел зубами. Все паршиво. Не везло сегодня Володьке, явно не везло. Не его был день. Куда ни кинь – не его. Сначала получил по загривку на тротуаре, теперь здесь скрутили, как последнего идиота. Те, кто только что славно улыбался ему в лицо, сейчас ядовито щурились, поливая откровенным презрением. Все было скверно, не удавалось вникнуть в обстоятельства, а без этого невозможно найти выход из положения.

В дверь пятясь втерлись двое в полицейских формах. Один со свежей стрижкой щеголеватого вида, на другом форма висела мешковато, как на корове седло. Щеголеватый выпячивался задом, играя лопатками, мешковатый вразвалку медлил. Толпа возле кассы загудела, одни замахали руками, другие показывали на Лугатика. Прыщеватая женщина в белоснежной юбке кудахтала, как курица. Костлявый покупатель суетливо размахивал корзинкой, из которой, того гляди, могли посыпаться продукты. Женщина с выпуклыми глазами ворочала огромным задом так, что горе было тому, кто вдруг соприкасался с нею – она отбрасывала всех вон, освобождая пространство для себя. Пафосная старушка вскидывала кверху подбородок и мотала пальцем над головой, пытаясь обратить на себя внимание. Толпа колыхалась. Голос сине-желтого охранника перекрыл общий шум:

– Перевернуто, перевернуто! – прогорланил он полицейским.

– Сами вы перевернутые, – огрызнулся Володька, исподлобья наблюдая за спинами полицейских. Сразу отметил, что среди них отсутствовал тот, который был в кафе. Но это ничего не значило. Эти двое могли быть еще хуже. По крайней мере, хорошего для себя Лугатик не ожидал. Не сомневался, что тоже схватятся за пистолеты, если он начнет взбрыкивать. Руки занемели от жесткой хватки охранников и уже не чувствовали боли, в коленях появилась дрожь. Вот незадача, кажется, он изрядно испугался. Столько раз в жизни выкручивался, иногда, правда, доводилось получать по сопатке, смельчаком никогда не был, но никогда не испытывал такого страха, как теперь. И только потому, что этот страх уводил в неизвестность, абсолютный туман на всем, что могло произойти дальше. Главное, непонятно из-за чего. А когда не понимаешь главного, тогда может испугать просто обыкновенный чих. Одним махом мысли Володька настроил его против полицейских.

Сине-желтые охранники ослабили нажим, и Лугатик выпрямился. Полицейские развернулись к нему лицами и уставились, как на рогатого черта. У щеголеватого было молодое холеное, с несколько крупноватым носом, лицо. Этот нос его немного портил, чуть-чуть косил, видно, когда-нибудь в драке был сломан. В общем, догадка Володьки попадала в десятку. Действительно, нос полицейского пострадал в схватке. И не только нос. Володька рассмотрел застарелый неглубокий шрам на скуле возле правого уха. Это еще больше напрягло Лугатика. Полицейский казался битым зверем, он будто источал опасность. Смотрел исподлобья и молчал, смотрел и молчал. Мешковатый больше походил на простака, хотя своим парнем такого назвать тоже нельзя. Глаза на широком расстоянии, постоянно открытые, совсем не моргали. Губы большие, но не мясистые, и рот до ушей. Всегда мнится, что такой рот вмещает не тридцать два зуба, а все шестьдесят четыре. Мешковатый, как и щеголеватый, тоже безмолвствовал и смотрел. Под этими взглядами Володька почувствовал себя инопланетянином, его как будто готовились разложить на разделочном столе, чтобы изучить каждый орган. А кассир сбоку трещала, как пулемет, показывая на деньги Лугатика:

– Кривое зеркало, кривое зеркало. Полная тележка, полная тележка. Бумажные продукты.

Щеголеватый двумя пальцами, как бы брезгуя и фасоня одновременно, взял Володькины деньги, медленно повертел перед глазами. Пошелестел купюрами, ткнул под нос напарнику:

– Мудры, мудры слова Философа: не ищите в зеркале своего отражения, чтобы оно не убило вас.

– Да, – отозвался напарник, – мухи гадят днем.

Кассир вскинула руки, ее розовое платьице, которое с большой натяжкой можно было назвать платьем, задралось, открыло красивые длинные ноги и узкие стринги. Когда выгнула спину и сильнее наклонилась вперед, показала весь зад. Володька на мгновение забыл о том, что здесь происходило, восторженно поедая глазами девушку, не желая упускать ни одного движения ее тела. Та собиралась что-то добавить к ранее сказанному, но ее решительно опередила пафосная старушка, охотно вклиниваясь в разговор между полицейскими:

– Философ сказал: хрюканье свиньи выражает мысль, а ее рыло – красоту мирозданья.

Щеголеватый полицейский кивнул и недобро глянул на ухмыльнувшегося Лугатика, помахал купюрами, взял сотенную, расправил, поднес к глазам парня. Тот замер, не понимал, какого рожна ему показывали его деньги. Кассир в это время тонкими пальчиками изящно достала из кассового аппарата такую же сотенную и торжественно передала второму полицейскому. Под нос Володьке ткнули вторую купюру. Он пожал плечами, пробежал глазами по деньгам – деньги, как деньги, – собрался фыркнуть, но вдруг взгляд остановился. Что за чертовщина, вгляделся внимательнее. При беглом взгляде вроде бы одинаковые, а на самом деле разные. Даже не в зеркальном, а в перевернутом исполнении. Лугатик расширил глаза, вот те на, так и есть. И по мозгам заелозила догадка, стало быть, его купюры принимают за фальшивки. Ну и дела, кому скажи – не поверят, настоящие деньги в этом городке стали фальшивыми. Получается, его схватили как фальшивомонетчика. Никогда не рисовал деньги и вдруг оказался фальшивомонетчиком. Даже подумать не мог. И ведь этим олухам ничего не докажешь. Лугатик напряг мускулы, но сине-желтые охранники держали цепко, руки за спиной, не вырвешься. Кто бы мог подумать, что так запросто можно вляпаться! Ни на чем. Слинять бы с глаз долой, но, кажется, вряд ли удастся.

– Да это у вас фальшивки, – заорал он во все горло, и вены на шее вздулись, покраснел от натуги, как Малкин обычно краснел от смущения. – У меня настоящие деньги! – мгновенно забыл о голоде, какой голод, когда заваривается каша с двумя полицейскими. Затравленно втянул голову в плечи. Никого тут не убедишь в своей правоте. Надо бы уходить отсюда, но так скрутили, что и пробовать бесполезно. Цепкая хватка охранников опять начинала сжиматься.

– Мухи бьются о стекло, – почти женским голосом проговорил мешковатый полицейский, сгребая деньги Лугатика в свой карман.

– Философ сказал, – снова вклинилась старушка, вскидывая палец и крутясь на месте, – не верьте зеркалам, все они кривые, никогда не смотрите в зеркала, потому что в них вы можете увидеть себя. Увидеть себя в зеркале – страшно. – выговорила и назидательно добавила от себя. – Верьте только Философу, он никогда не отражается в зеркалах.

Вокруг одобрительно зашумели. А Лугатик удрученно подумал, что для него наступил настоящий кошмар. Охранники накинули ему на запястья наручники и вслед за полицейскими задом вывели из магазина на крыльцо. Вот дела, никогда не собирался пятиться, а пришлось. Полицейские попятились вниз по ступеням и потянули Володьку. А он перекинул взгляд на другую сторону дороги, высматривая автомобиль Катюхи. С крыльца увидал машину полицейских. Двери уже распахнуты, чтобы принять его. Володька машинально пробежал глазами по бамперу, заметил, что левое заднее крыло помято, краска содрана. Задергался, пытаясь сопротивляться. Знал, приятели наблюдают за магазином. Те действительно наблюдали из автомобиля. Насторожились, когда к крыльцу задом подкатило авто полицейских, а увидев теперь Володьку, поняли – засыпался, бедолага. Раппопет прогнал пальцы по пуговицам рубахи, как по клавишам гармошки, понял, что Лугатика надо спасать, что придется схватиться с полицейскими. Медлить нельзя, но у него будто заклинило, он не мог решиться отдать команду. Когда отправлял Володьку в магазин, никак не предполагал схватку с полицией. Не узнавал себя, словно в один миг превратился в мякиш. Малкин толкнул в затылок. И коснулся плеча Катюхи. Она надавила на педаль акселератора, машина пошла по газону, через дорогу под красный свет светофора. Перед крыльцом магазина резко затормозила. Лугатик был уже возле машины полицейских. Выбора не осталось, к Раппопету вернулся воинственный дух. Ринулся с Малкиным отбивать приятеля. Неожиданность дала результат. Полицейских раскидали. Кулак Раппопета отпечатался на затылке мешковатого. Тот, раскинув руки, бухнулся животом на асфальт. Малкин сбил с ног щеголеватого, удивившись, что получилось с одного удара. Обычно он больше вхолостую махал кулаками. Пока сине-желтые охранники задом спускались с крыльца на выручку полицейским, парни прыгнули в «Жигули», и Катюха сорвала машину с места. Щеголеватый, подхватываясь с земли, неловко зашарил рукой, выхватил из кобуры пистолет:

– Сюрприз, сюрприз! – выкрикнул дважды и дважды выстрелил вдогонку.

Лугатик отбил зубами барабанную дробь:

– Линяем, братцы, иначе за мордобой с полицией припаяют, мало не покажется. Ну и вляпались.

– Не догонят, – скривился Раппопет, снова чувствуя прилив сил. – Пупки надорвут, задом наперед катить за нами. Затеряемся, не найдут. Едем за город, отсидимся где-нибудь до ночи, браслеты с Лугатика сдернем, а потом вернемся за Карюхой. Не мы затеяли эти игры, но нам расхлебывать. Откуда нам знать, что у них тут свои правила? Не по-людски живут, не по-людски встречают, не по-людски обращаются. Итак, ищем, где пересидеть.

Так и решили. Катюха поехала по улицам города в обратном направлении к окраине. Но перед глазами все изменилось, дорога была иная, перекрестки, улицы, дома другие. Битый час тыркались в разные стороны, пока не убедились, что запутались, как в лабиринте. Город, представлявшийся небольшим, неожиданно оказался непреодолимой преградой. В глазах уже рябила его перевернутость. Лугатик на ходу рассказал о магазине, окончательно убил надежду на нормальный перекус. Невольно глянули на кастрюлю. Подумали об одном и том же, как будто от кастрюли потянуло запахом ухи. Впрочем, теперь было не до ухи. Лугатик нудил, разглядывая наручники на запястьях. Раппопет бычился, не находил выхода из сложившихся обстоятельств, видел, на него надеялись, а он растерялся, беспомощно втягивал голову в плечи и не мог ничего придумать. Лидерство в компании начинало трещать по швам. Малкин молчал. Катюха продолжала поднимать на дыбы автомобиль. И вот городские тиски как будто разжались, открыв длинный бетонный мост с тяжелыми металлическими перилами в черной матовой краске, и громоздкими литыми пузатыми стойками. Широкая река под мостом текла спокойной темной массой. С моста она виделась глубокой и такой же тяжелой, как металлические перила и стойки. У Малкина мелькнула мысль, что ему незнакома эта река. Миновали мост, свернули на узкую набережную с кованым чугунным витьем вдоль реки, поехали по гладкому асфальту. Вдоль набережной тянулись маленькие домики-перевертыши с жиденькими палисадниками вокруг садиков и огородиков. Это явно походило на окраину. Сердце зачастило радостно, наконец-то, нашли, что искали.

Набережная оборвалась вдруг, быстро закончилась нагромождением каких-то каменных глыб у самой воды и мятых металлических емкостей, затем асфальт прервался, машина запрыгала по колдобинам, колея едва проглядывалась, поросла травой, определенно эту колею давно забросили из-за ненадобности, либо по другим причинам. Справа за каменными глыбами – поросший сплошным кустарником и деревьями неровный берег реки, впереди затянувшаяся густыми травами поляна, слева – лес. Катюха на минуту оторопела, колея дальше пропадала, дорога сошла на нет, оставалось только повернуть назад. Притормозила, вглядываясь сквозь лобовое стекло, зеленый ковер укрыл все, отпустила педаль тормоза и решительно поехала по поляне, оставляя за машиной примятую и раздавленную траву. Поляна спускалась к воде пологим склоном. Остановила «Жигули» перед полосой хаотично растущего кустарника, заглушила мотор. Все выпрыгнули из салона – трава по грудь. Раппопет снова угодил в крапиву. Заворчал, чувствуя ожоги. От реки потянуло прохладой. Ноздри затрепетали от ощущения свободы. Радовались, что вырвались из города. Пошли к реке. Ноги путались в траве, обо что-то запинались, куда-то проваливались, но это было уже не важно. Крапива обжигала не только Андрюху, девушки пищали, а репейник цепко впивался в одежды – не оторвать. Вода была спокойной, но со свинцовой тяжелой синью. Для рыбака милое дело посидеть у тихой воды с удочкой в руках. Ему наплевать, свинцовая гладь воды либо сверкающая рябь. Малкин вздохнул, без удочек нет рыбы и нет ухи. Кастрюля без надобности. Раппопет сосредоточенно притоптал траву под ногами:

– Придется по огородам шуровать. Не пропадать же чужому добру на корню, да и нам не околевать с голодухи. Стемнеет, двинем в ближайший огородишко, ковырнем. Я присматривался из машины, у них там грядок полно, наверно, морковка, свекла, огурцы, может, еще какая съедобная дребедень. Разживемся зеленью. Какая-никакая – еда все-таки. Подножный корм. Хлеба не мешало бы, но, увы, булки на грядках не растут. И это очень плохо. О чем думают селекционеры, чем занимаются? Лишить бы их воскресного отдыха, чтобы мозгами лучше думали.

– Пацаны, покумекайте лучше над браслетами, пока не стемнело, – попросил Лугатик, поднимая руки над травой. Лицо виноватое, кособочился, стыдясь собственного положения. Любитель хорохориться теперь не похож на себя. – Окольцевали, изверги, глазом не успел моргнуть, вмиг обтяпали. Ловко у них получилось, проворные оказались, не смотри, что пятками вперед топают. Если бы не вы – хана мне. Воронок ждал. Упрятали б, куда и сам не знаю, где Макар телят не пас. А может, с Карюхой запечатали бы, хотя сомневаюсь, белых халатов на этот раз не было, и полиция с другими физиономиями. Впрочем, хрен редьки не слаще. Подумайте, парни, как снять.

Вернулись к машине. Катюха открыла багажник, показала Раппопету на сумку с инструментом. Андрюха наклонился, пошарил в ней, среди ключей нащупал отвертку, повертел в руках, бросил назад, выпрямился и пожал плечами. Ничего подходящего, покачал головой, с сожалением почесал затылок:

– Короче говоря, дела, как сажа бела. Ножовка нужна. Но где взять? Так что куковать тебе, Володька, до лучших времен. Подаваться надо из этого города, куда глаза глядят. Отобьем Карюху, и поминай как звали. Плохо, что ты теперь недееспособный, без тебя будет тяжеловато. Хотя и от тебя в последнее время толку никакого. Тебя тут пинают, как котенка. Прессуют по полной программе. То асфальт бороздить носом заставляют, то браслеты в магазине навешивают, – вспомнил, что и самому доставалось по первое число, покривился, подергал локтями и буркнул. – Не везет нам в этом городишке. Не знаешь, что в следующий миг произойдет. Сматываться надо.

Захлопнув багажник, Катюха опять спустилась к реке. Сделала несколько шагов вдоль берега и увидала сбоку крупную собачью морду, торчащую из воды. Собака затаилась, наблюдая за девушкой. Та вздрогнула от неожиданности, замерла, удивленно заметила еще несколько подплывающих морд, а затем отвлек посторонний шум. Трава вокруг пришла в движение, зашуршала, и макушки, как в истерике, замотались в разные стороны. Из нее выставились новые собачьи морды с оскалами и настороженными глазами. Девушка испугалась, откуда столько собак, и медленно повела правую ногу назад, но стоило только слегка попятиться, как собаки из воды и сквозь высокую траву угрожающе двинулись к ней. В горле у девушки пересохло, в коленях появилась вата. Ощетиненный вид псов ничего хорошего не сулил. Свинцовые немигающие глаза парализовали. Хотела закричать, но голос вдруг осип, с губ сорвалось бессвязное завывание. Парни тоже обнаружили, что кусты и трава кишмя кишели собаками. Их была целая стая. Казалось, так же много, как много травы на поляне. Агрессия и враждебное рычание. Столбняк прошелся по людям. Стая окружала. Не было времени раздумывать, сдавалось, все готово сорваться в пропасть, лететь в тартарары. Малкин опомнился раньше других: