Валерий Пушной
Запахи приносятся неожиданно

Полная версия

© Пушной В. А., 2024

© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом «СКИФИЯ», 2024

Глава первая. Дорога, которую не выбирали

В середине лета решили всем скопом сгонять на речку, немного проветриться на рыбалке. Предложил Малкин. Остальные согласились. Ничего плохого в том, чтобы прокатиться до речки и с удовольствием провести денек на берегу. Сбежать от уличной сутолоки, забыть о часах и телефонах. Сидение в городе приелось. Бить баклуши на раскаленном асфальте надоело. Вяло стрелять глазами по девчатам наскучило. Смотреть, как в городской маете, прячась от солнца, люди забиваются в душную тень – тоска зеленая. Жара, как в пекле, теперь одно притягивает – сидеть по уши в воде. Расслабиться на берегу, размякнуть. Поймать на крючок рыбешку и сварганить ушицу на костерке, похлебать с аппетитом, чтоб за ушами трещало. Слюнки у всех потекли, и в мозгах закипело от предвкушения классного отдыха на природе.

Всех было трое: Ванька Малкин, Андрюха Раппопет и Володька Лугатик.

Ванька Малкин – длинный рыжий парень с аляповатой прической. Пару дней назад обкорнала его начинающая парикмахерша, потренировалась, как на манекене. А он парень смирный, не скандальный, проглотил язык и только краснел, смотря в зеркало. Думал, лучше было бы остричься наголо. Но вслух сказать – стеснялся. Жалко обидеть парикмахершу. Уж так долго и старательно кружила та вокруг его головы. Что-то бурчала себе под нос и обезоруживающе улыбалась. Дома он попытался подправить прическу ножницами, но получилось еще хуже, и Ванька бросил экспериментировать. На следующий день знакомые изрядно нахохотались над его головой, и все пошло прежним чередом. Всегда он какой-то нескладный. Казалось, ну что с него возьмешь? Ванька, он и есть Ванька. Ни то ни се – не украсть, не подарить. Не случайно и фамилия подкачала. Малкин. Это же не Большов, не Крупнов и не Великанов. Скромник и молчун, носа не высовывает. Хотя, если глубже копнуть, упрется иногда рогом и не отступит. Не спорит, никому не навязывает свое мнение, но давит молчком бескомпромиссно. И зачастую оказывается прав.

У Андрюхи Раппопета характер другого склада. Он разнес бы парикмахерскую вдребезги, если б с ним сотворили подобное. А парикмахерша забилась бы в темный угол, и до конца смены никакие силы не смогли б ее выцарапать оттуда. Впрочем, парень он неплохой, был на хорошем счету у друзей, никому свинью не подкладывал. Но в компании любил лидерство. Мускулистый толстячок невысокого роста, однако подвижный и прыгучий. Андрюха предложил поехать на машине его отца, знал неплохое местечко у реки. Красота.

Так и решили.

Володька Лугатик, средний по росту между двумя приятелями, пообещал раздобыть удочки. Пронырливым был, пройдоха. Черта мог достать. Через игольное ушко пролезть, любому незнакомцу в приятели навязаться. В одно мгновение подбить клинья. Ловкач. Изворотлив как уж. И на лице всегда приятная улыбочка. Девчата западали на это сразу. А он просто сортировал их по параметрам в своей мозговой картотеке. Ходок был еще тот. И внешне-то не скажешь, что красавец, но обаятелен чертовски. Все при нем. Вряд ли парикмахерша смогла бы с ним сотворить такое действо, как с Ванькой Малкиным. Скорее, не решилась бы дотрагиваться до волос, убеждала б, что у него и без стрижки замечательная прическа.

Поздно вечером разошлись по домам, напоминая друг другу, чтобы никто завтра не проспал.

Наступило завтра.

Малкин утром в условленное время появился из прохладного слабо освещенного подъезда, на ходу окончательно просыпаясь. Одет был легко, без премудростей: мятые серые штаны, синяя футболка, видавшие виды кроссовки. В руках – сумка с кастрюлей для ухи, ложками, ножиком, спичками и другой необходимой на отдыхе мелочевкой. Нескладно затоптался на истертом подошвами крыльце. Не ко времени зачесалось под правой лопаткой, вывернул левую руку назад, поцарапал. Ночью снился отвратный сон, Ванька несколько раз просыпался, отгонял его, но стоило заснуть, как сон снова продолжался. И все одно и то же: душераздирающий хохот над головой и окровавленные пасти вокруг. Они тянулись к его горлу, клацали зубами и говорили человеческим языком, выбрасывая в лицо кровавые слюни. Но что именно говорили, разобрать не мог из-за страшного злобного рыка. Тяжелые серые лапы ударили в грудь, он едва не упал, отчаянно подмял под себя страх и начал дико махать руками. И пасти отступили, оставив сгустки крови на шерсти, на асфальте и на его теле. Проснулся весь в холодном поту и первое, что сделал – сонно глянул на руки. Они странно гудели, будто всю ночь трудились без передышки. Плечи ныли, мышцы мелко дрожали. А ладони сжаты в кулаки так крепко, что потребовалось усилие, чтобы разжать. Он машинально сбросил с себя одеяло, осмотрел тело. Чисто, никакой крови. Облегченно вздохнул. Снова упал на подушку. Причудится же черт знает что. Не выспался из-за этого. Состояние скверное, не прочь был бы еще вздремнуть, да вставать пора. Пока собирался и спускался с этажа по немытым ступеням подъезда, все мерещилось, будто чьи-то дикие въедливые глаза непрерывно следили за ним. Это чувство покинуло лишь тогда, когда Малкин оказался на улице. Здесь легко дышалось, и сон быстро забылся.

Пятиэтажный дом отбрасывал длинную жирную тень на сторону подъезда, накрывая ветвистые рябины, высаженные под окнами. Каждый год рябины плодоносили красным буйством ягод. Красовались не только в зеленой массе листвы, но и глубокой осенью на тощих ветках после опадания листьев. Но особенно ярко играли в нежном белом обрамлении начальной зимы, когда и ветви, и ягоды, и земля покрывалась первым пушистым снегом. Чуть позже птицы начинали теребить подмороженные ягоды, объедками осыпая белый бархат снежного ковра под кронами деревьев.

Как условились, к подъезду подкатила машина. С небольшим опозданием. Тихо, почти бесшумно. Только это не был автомобиль Раппопета, у которого бесшумно машина никогда не ездила. Малкин узнал авто отца Катюхи. И совсем не ожидал, что из распахнувшейся двери высунется круглое Андрюхино лицо. И на весь двор прогорланит:

– Ванька, ныряй сюда! Такое дело, понимаешь, колеса моего папаши не завелись! Я провозился без толку! Аккумулятор сдох подчистую! Ни бэ, ни мэ, ни кукареку! Отходную можно заказывать. Хорошо, что Катюха подвернулась. Уговорил компанию разбавить. А что? Катюха – своя в доску. Покатим сегодня на тачке ее бати. Места всем хватит. И потом – есть кому уху заварганить.

Малкин поежился – вот еще невидаль уху замудрить, как будто без Катюхи некому ухой заняться. А девушка сидела за рулем красных «Жигулей» и улыбалась. Брюнетка. Глаза в прищур, небольшой нос, губы приоткрыты. На голове короткая стрижка, открывающая красивые уши и высокий лоб. Была не обижена природой, скроена с тщательной аккуратностью. Черты лица миловидные, глаза веселые, многие пацаны засматривались на нее и пытались найти контакт. Но осторожная, иногда пугливая, пацанов отваживала только так. Раппопет приврал, конечно, нигде она ему не подворачивалась. Он сам, запыхавшийся, разбудил ее утром и ну с порога в карьер. Не сразу согласилась, потому что поняла, не она нужна компании, а машина. Получив отказ, Раппопет потускнел, как окислившаяся бронза. Девушка фыркнула смехом и быстро собралась: джинсы, светлый топ, кроссовки. Хлебнула чай, схватила из-под носа отца ключи от его машины. Прихватила тощий сверток с одеждой для отдыха у реки и бросила в багажник. Лугатик было однажды попытался применить к Катюхе свои залихватские способности, да крепко схлопотал по носу. После этого стал как шелковый. А зачем ему сдались такие нагрузки? Он любил жить легко, без напряга. Они вчетвером дружили с первого класса, и, хотя были довольно разными, и не всегда между ними все происходило гладко, ничто не развело их по разным сторонам, так и толкались вместе, словно стянутые в один узел. Малкин, глядя на Катюху, подумал, что на нее в его сумке не приготовлена ложка. Ведь договаривались втроем порыбачить, сугубо пацаньей компанией. Вздохнул. Как-то все не так начиналось. Плюхнулся на заднее сиденье «Жигулей». Теснота, подогнул длинные ноги, колени почти в подбородок, в сумке забрякало. Прижал ноги к животу, поймал насмешливый взгляд Катюхи, буркнул, что все нормально.

Машина затряслась по неровной дороге. Асфальт желал быть лучше. Катюха свернула к девятиэтажному дому, где жил Лугатик. Дом кирпичный, с одним подъездом, с железными дверями, подернутыми снизу ржавчиной, выступившей сквозь облупившуюся серую краску, и неровными ступенями невысокого бетонного крыльца. Раппопет зашнырял глазами сквозь стекла – приятеля не было. Подождали.

– Вот черт, – выплеснул Андрюха, крутясь на сиденье, как на горячих углях, – всегда опаздывает! Ну, куда бы ни намылились, его все время надо за хвост подтягивать. Единственно, с девчатами вперед забегает. Ведь предупреждал, чтобы не водил Му-Му, просыпался раньше. Бесполезно. Осталось только врезать промеж глаз. Придется, наверно, сгонять наверх, клизму вставить! Разозлил он меня.

Володька вывернулся из-за угла дома, откуда его никто не ждал. Шел быстро, но при этом не очень торопился, фасонил. Одет франтовато. Тонкие просторные брюки со стрелками, светлая безрукавная рубашка-сеточка, пошитая на заказ, легкие светловатые туфли. Рядом семенила загорелая длинноногая девушка-шатенка на шпильках, в короткой юбчонке, играла бедрами и голым пупком, который выглядывал из-под куцего топа с цветными бретельками.

– С кем это он? – вытянул шею Андрюха, но его вопрос одиноко повис в салоне автомобиля. Никто не знал ответа. Раппопет приоткрыл дверь и яростно замахал рукой, привлекая внимание Лугатика. – Где ты болтаешься, чертов племяш? Мы тут время транжирим, ждем, а ты уже по росе ягоды собираешь! – Заметив пустые руки Володьки, закричал, кривя лицо от ярости. – А где удочки? Ты чего обещал вчера? Память отшибло? Куда, собственно, намылился без удочек? Голыми руками ловить рыбу собрался? Без удочек я тебя в машину не пущу!

– Вместо удочек, сегодня фейерверк. – Володька поравнялся с машиной и восторженно показал на девушку. – Куда приятнее смотреть на нее, чем целый день не сводить глаз с поплавка, – веселая улыбочка бабочкой запорхала по лицу Лугатика. С девушками Володька старался быть куртуазным, впрочем, когда его гладили по шерсти. – Принимайте в компанию, она рыбку одним пальцем ловит, ухой объедимся, – распахнул дверь «Жигулей» и подтолкнул девушку внутрь. – Знакомьтесь, Карюха!

Малкин поморщился, дело пахло табаком, без удочек не видать ухи, как собственных ушей, и зачем только притащил с собой сумку с кастрюлей. Карюха юркнула на заднее сидение, устроилась возле Ваньки. Володька фасонисто нырнул в салон следом за нею:

– Все в сборе, как договорились. По расписанию. Никто не опоздал, отлично. Сверим часы, – стукнул по голому запястью. – Ах, черт, ведь договорились: едем без часов и телефонов. Тогда чего ждем, двигаем «вдоль по Питерской»!

– Куда двигать? – усмехнулся Раппопет, окидывая паленым взглядом спутницу Володьки. – Твоя знакомая не в той униформе. Парадно-выходной костюмчик на рыбалке не сочетается с рыбой. Такими каблуками только песок ковырять. Попроще костюмчик нужен.

– Куда уж проще, друзья? – прозвучал в ответ веселый голос Карюхи. – Девушка должна показывать, а не прятать. А униформа прикрывает все, что надо показывать. Без нее я лучше смотрюсь. Не правда ли? Или не заметили? А Володька обещал познакомить с классными ребятами. Хвастал, вешал лапшу на уши, как паутину на деревья. Говорил, что глаз у ребят горит. Но, видно, обманул. Оказывается, привел к сонным мухам. Не вижу горящего глаза, не слышу восторгов. Скучный вы народец, если хотите упаковать мое тело в униформу. Я для упаковки не предназначена, для меня еще не придумали достойной упаковки. Так что любуйтесь тем, что видите, пока я не сбежала от вас. Трогать руками запрещается, опасно для жизни, но глазеть можете, сколько влезет, разрешаю. Сегодня я добрая. Давайте знакомиться. Карюха, что в переводе на международный означает Карина, – сбоку глянула на Ваньку, словно желала взглядом подпалить ему щеки, прижалась голыми красивыми коленями.

Малкин назвал свое имя и подумал, какого черта с собой на отдых тащить девичье племя, когда у реки этих русалок будет, хоть пруд пруди, выбирай и цепляй на крючок любую. Но вслух не произнес. Андрюха Раппопет хмыкнул, называя свое имя, похлопал ладонью по животу, расстегнул пуговички на груди тонкой желтой рубашки, закрыл дверь и опустил боковое стекло. Катюха протянула Карюхе руку:

– Вдвоем будет веселее. Остальные не в счет. Ты правильно по ним проехалась. Что в них классного? Посмотри, так себе, мешком ударенные. Лугатик соврет, не почешется. Мастер конопатить мозги хорошим девочкам. Фантазии у этих классных – никакой. Полная пустота в полушариях. Отсутствие извилин. Какую-то рыбалку придумали. Как тебе это нравится? С девушками на рыбалку собрались. Девушки им уху должны кашеварить, а они будут у речки прохлаждаться. Не на тех нарвались, чудики. Рыбалку отменяем, – завела мотор. – Едем куда глаза глядят!

Карюха засмеялась, смех был тихий и уверенный:

– Мне все равно, Катюха! Крути баранку, дави на газ! Люблю с ветерком покуражиться. В любую сторону готова, лишь бы не в обратном направлении. Знаешь, Катюха, когда задумаешь повернуть назад, высади меня. Я одна пойду на горизонт. Обожаю горизонт. За ним непременно может открыться чудо. Так что двигаем за чудом, Катюха.

– Какого черта! – вспыхнул Раппопет и прикусил язык от рывка машины. – Ладно, черт с вами, – отмахнулся, – Чуда захотели? Ну-ну, поглядим на ваше чудо. Но с вас и спрос. Наше дело – сторона. Если испортите день, не пеняйте на себя, будет вам тогда и горизонт, и чудо. Почует кошка, чье мясо съела. Кстати, телефон с собой? – повернулся к Карюхе. – Отключай и давай сюда, брошу его в бардачок, чтоб никого не смущал своими звонками! – после того, как девушка подала ему телефон, положил в бардачок, закрыл, буркнул. – Вот теперь то, что надо.

Ванька вздохнул, дело, кажется, швах. Удочек нет, девчат заклинило, в крайность ударились, покатили, а куда неизвестно. Машина, пропетляв по городским улицам, приблизилась к окраине города. Ванька посмотрел на сумку с кастрюлей, и какого рожна в нее вцепился, в багажник бы бросить, не догадался сразу, а теперь вот слушай бряканье причиндалов. Думал, что на всех ложек не хватает, а ложки, оказывается, совершенно не нужны. Определенно все пошло наперекосяк. Автомобиль вырвался за город, и асфальт автомагистрали стремительно понесся назад под колеса. Катюха гнала машину по наитию, лишь бы ехать, без определенной конечной цели. Резала долго по главной дороге, со свежими разделительными белыми полосами, по которой в дикой пляске дорожного движения, лавируя на обгонах или вовремя ретируясь, бешено сновали другие автомобили. Потом Катюха, ни с кем не советуясь, свернула на примыкающую, эта дорога то превращалась в подобие стиральной доски, на которой трепало колеса машины, то щерилась разрушенным асфальтовым покрытием, раздражая до отвращения. Приходилось гасить скорость и смещаться на обочину. Проехали несколько крутых поворотов и выкатили на узкую змеистую грунтовку, присыпанную мелким щебнем. Он вылетал из-под колес, барабанил по днищу, а сзади тянулся длинный шлейф густой пыли. По сторонам грунтовки захлебывались одичавшей травой поля, торчали редкие постройки, в низкой лощинке с маленьким ручейком на дне маячил небольшой лесок. Катюха выбрала пологий склон и свернула к лесу, газуя через поле. Сминая шинами траву, миновала его, остановила машину в тени деревьев. Друзья высыпали из салона.

– И куда ты нас привезла? – Андрюха осмотрелся, придавливая каблуком бежевой туфли жука, разминаясь и закатывая брючины желтоватых, под цвет рубахи, тонких бесформенных штанов. – Значит, это и есть чудо?

Катюха пожала плечами. Жирная трава разрослась под солнцем, густо подступала к лесу. Куст разлапистого лопуха разметался перед капотом, разложил толстые листья поверх травы и поигрывал на ветру ершистыми липучими колючками. Россыпь крапивы стала хватать приятелей за ноги. В лесной тени трава была скуднее, припадала к земле. Среди деревьев кое-где торчали тощие блеклые фиолетовые цветы, названия которых никто не знал. Ближе к ручью их было больше. Фиолетовые пятна оживляли укрытую тенью траву. Тянулась вверх редкая тонкая поросль. Вцепившись корнями в землю, кряхтели и шумели кронами старые деревья. Ручей был узким и неглубоким, с холодной и быстрой родниковой водой.

Сбросили верхнюю одежду, стали осваиваться. Через час трава вокруг машины была изрядно вытоптана, пробиты тропки в разных направлениях. Андрюха не любил обходных путей, всегда пер прямиком, поэтому сразу угодил в крапиву, весь изворчался, изругался, плевался и тер руками ноги. Малкин достал из машины злосчастную кастрюлю, пристроил в траве вверх дном и уселся на нее под раскидистым деревом. Досаждали мухи, стрекотали кузнечики, в ветвях копошились птицы. Катюха выдернула из багажника старенькое походное с выцветшими красками одеяло, которое друзьям примелькалось по прежним походам, вытряхнула и расстелила на траве. Карюха подхватила за уголок, поправила. Вдвоем расположились одна против другой.

– Давно с Володькой познакомилась? – Катюха вытянула перед собой ноги.

– За полчаса до знакомства с тобой, – улыбнулась Карюха. Она никак не могла найти удобное положение, под нею торчала кочка, и Карюха ерзала туда-сюда. Наконец, усевшись, пояснила. – Я коммуникабельная. Легко адаптируюсь в любой компании, – приняла свободную позу. – Ты знаешь, приходилось бывать в разных компаниях, одни лучше, другие хуже, но, в основном, когда найдешь общий язык, неплохо проводишь время. Правда, иногда коммуникабельность не помогала. С некоторыми, у которых всего одна извилина, не удавалось найти стиля общения. Тогда приходилось действовать по обстоятельствам. Что поделаешь, в семье не без урода. Представляешь, сколько уродов слоняется вокруг? Всегда есть шанс столкнуться на перекрестке. А вы вроде неплохие ребята. По крайней мере, на первый взгляд. У меня интуиция хорошо развита. – Карюха сделала паузу. – Хотя, признаюсь, сегодня с утра мурыжит какое-то странное предчувствие. Объяснить не могу. Как будто куда-то несет. Я даже Володьку сразу не восприняла. Вынырнул сбоку и клеиться начал. Глянула, как будто ничего особенного, улыбочка во весь портрет, отшить хотела, послать куда подальше, но он языком, как на балалайке заиграл. Слово за слово, анекдот к месту, рассмешил. И заболтал. Вижу, донжуанит парень, но рук не распускает и не хамит. Присмотрелась и сдалась на предложение отдохнуть на природе. Подумала, может, предчувствие подсказывает отдых. И успокоилась после этого. Однако, чтобы между мной и тобой не возникло конфликта, ты сразу скажи, который из них твой парень? – повернула лицо к Малкину. – Я его на пушечный выстрел не подпущу, – игриво погрозила ему пальцем, заставив смущенно опустить глаза.

– Подпускай всех, не бойся, конфликта не будет, – засмеялась Катюха.

Раппопет веткой отмахивался от мух и кружил бесцельно неподалеку. Он не любил бестолкового времяпровождения, надувал губы и недовольно кидал взгляды на девчат. Такого отдыха не признавал. Ругал себя за то, что уступил, не хотел выглядеть в глазах Карюхи упертым бараном. Искоса охватывал взглядом ее фигуру, отмечая про себя, что она притягивала его внимание. Если Лугатик без труда входил в контакт с девушками, то для Раппопета это был труд. Эмоции Лугатика были на его языке, эмоции Раппопета – внутри. Авторитет Андрюхи держался на его твердости и умении внушить друзьям, что он знает, что и как делать. И он тщательно скрывал, что в отношениях с девушками ему приходилось всегда перешагивать через робость, что беззлобно немного завидовал Лугатику. Он поискал глазами Володьку. Тот брел от ручья, тоже отмахивался от мух и хлестко щелкал ладонями по телу, пытаясь всмятку раздавить надоедливых насекомых. Чаще мазал, но иногда удавалось, и тогда Лугатик громко восторженно злорадствовал, смахивая их останки на землю. Поравнялся с Андрюхой, и вдвоем направились к девчатам. Пристроились на одеяло сбоку. Лугатик поджал под себя ноги, оперся на локоть. Андрюха прислонился плечом к стволу дерева. Расслабились, говорили обо всем и ни о чем, так, о разной чепухе. Парни сожалели, что рыбалку пустили побоку, и с любопытством рассматривали Карюху. Та была почти голой, гибкие стройные формы в чисто символическом, дорогом с гипюром цвета морской волны бюстгальтере и трусиках-стренгах. Лугатик, как умел, заливался соловьем, расточал комплименты. Держал марку, пускал пыль в глаза, привирал и останавливался, когда улавливал усмешку в глазах Катюхи, впрочем, и Карюхи тоже. Переводил на шутку, ведь треп на природе, как ветер в поле: пролетит – и забылся. Карюха производила на него сильное впечатление. Тонкие черные брови, сияющие глаза, красивая грудь, шелковистые с модной стрижкой волосы, порывистые движения. Не подпускала, правда, но и не отталкивала.

Часа через два небо на северо-западе резко очертилось темнотой. Сначала над горизонтом возникло черное пятно, которое медленно стало разрастаться и поползло в обе стороны по горизонту. И когда черная полоса закрыла весь горизонт, кромешная темнота начала быстро подниматься вверх и приближаться. Целая стена непроглядной тьмы метр за метром поглощала световое пространство, двигаясь на юго-восток. Первым заметил эту стену Малкин, вскочил с кастрюли, всех отрывая от болтовни.

– Ливень, что ли, – неуверенно обронила Карюха. – Ливня нам сейчас не хватало. Странно как-то. Солнце, ни облачка, и вдруг – ливень.

– Мигом в машину! – скомандовал Раппопет. – Надо выехать на дорогу, иначе застрянем тут надолго.

Сорвались с места, на ходу собирая в охапку одежду. Андрюха, загребая руками, как веслами, первым втиснулся в салон. Катюха торопливо выхватила из-под себя одеяло, скомкала вместе с одеждой и распахнула водительскую дверь. Лихорадочно сунула все между сиденьями, рука, срываясь, два-три раза ткнула в бок Раппопету, затем вцепилась в руль, а тело само скользнуло на сидение. Карюха легко, как бабочка, впорхнула в салон на свое место в центре заднего сиденья, а Лугатик следом приклеился к ее бедру и плечу, с удовольствием вдыхая запах девушки. Малкин схватил кастрюлю, сунул подмышку, кастрюля выпала под ноги, опять подхватил и последним втиснулся в салон «Жигулей». Подумал, стоило бы оставить кастрюлю под деревом и забыть о ней, но, коль уж прихватил, черт с нею, может, пригодится. Карюха напряженно сквозь стекло смотрела на надвигающуюся стену тьмы, нервически покусывала губы. Катюха резко развернула машину, мотор зарычал от натуги. «Жигули», подпрыгивая на неровностях, подминая бурьян, помчались к грунтовке. Черная, плотная, как застывший битум, стена проглатывала все на своем пути и уже была близко.

– Это не ливень, – прошептала Карюха, ей сделалось жутко, липкий трепет прошелся по телу, руки вцепились в колени парней.

Пронзительно подул ветер, будто стена черным монолитом толкала его перед собой. Вихрь ворвался в салон, жестко лизнул лица, раскидал волосы, обдал мертвенным трепетом вспотевшие тела. Андрюха быстро закрыл боковое стекло, Катюха – тоже. Машина подпрыгнула на последнем пригорке, зацепила его днищем, вылетела на грунтовку. И тьма накрыла их. Дорога исчезла. Катюха ударила по тормозам, включила фары, но света никто не увидел. Тот увяз в тяжелом, непробивном мраке. Тьма ослепила, сковала дыхание, делая тела ватными и непослушными. Карюха почувствовала, как напружинились мускулы Малкина и Лугатика, тревога крупной дрожью вцепилась ей в скулы.

– Ничего не вижу, – раздался в темноте сдавленный шепоток Катюхи, пролился по салону, как густая, липкая масса.

И будто разрытая ноздреватая муравьиная куча выпустила на приятелей сонмище обеспокоенных переполошившихся ледяных мурашек. Карюха икнула, парни крепились, Катюха нащупала плечо Раппопета:

– Ты что молчишь? Как это так? Стена мглы белым днем. Полный стопор, ехать невозможно, – встревоженные слова трепетали, как мухи в паутине, и умирали, будто захлебывались болотной гнилью. – Где свет от фар? Я их включила. Я же их включила. Что за темнота? Я никого не вижу. А ты видишь? Скажи что-нибудь.

– Включи в салоне, – странной хрипотцой раскололся в ответ голос Раппопета.

Она пошарила рукой, щелкнула выключателем, свет екнул и умер там же, где возник. Все притихли. Темень изнуряла, укрыв, как сажей, жгучей чернотой. Собственный голос слышался едва, слова пропадали, будто их никогда не было. Сознание жалобно попискивало. Секунды, казалось, растягивались в минуты, минуты – в часы. Мертвило от жути, точно провалились в глубокую пропасть, из которой не существовало выхода. Все сильнее стучало в висках, стук громыхал в голове, доводил до неистовой боли, можно было сойти с ума. Тьма с вдохами людей входила в каждого и заполняла изнутри. Вечность стала мгновением, а мгновение – вечностью. Карюха не улавливала собственных мыслей, только сердце яростно било в ребра. Ощущение полной незащищенности бросало в дрожь. Парни, точно каменные истуканы, вытянуты в один мускул. Время остановилось.

В этот момент ледяные пальцы Раппопета прикоснулись к руке Катюхи. Неожиданно. Она вздрогнула, как от удара током, и в полный голос завопила, вытаращив ошалелые глаза. Крик ошеломил остальных, словно запустил цепную реакцию. Широко раскрывая рот, во все горло завизжала Карюха. В темноте никто не видел, как ее лицо стало некрасивым. Разом загалдели парни, задергались, разбрасывая по салону «Жигулей» бессвязные выкрики. Это разрушило накопившееся напряжение. Темнота словно раздвинулась, легче вздохнулось, страх перестал доставать до пяток.

И тут, разрывая темь, как лист бумаги, хлестнул как жгучий удар бича, свет по салону. Стеганул по глазам, ослепил, темнота сгинула, вернулось солнце. Глаза быстро впитали его, как губка влагу. А уже через десять минут казалось, что тьма просто померещилась, ибо за стеклом та же дорога, тот же пейзаж, те же лица в салоне. Молчали, смотрели на Катюху, ждали, когда тронет машину. Андрюха бычился исподлобья. Володька крутил шеей. Ванька, как обычно, смущенно краснел. Карюха часто дышала.

Катюха повернула ключ зажигания, мотор ожил, автомобиль поехал.

Наконец грунтовка с летящим из-под колес мелким щебнем, шлейфом густой пыли, осталась позади. Выехали на асфальт, отмахали по автомагистрали километров двадцать, и тут Ванька, обнимая кастрюлю, обратил внимание, что навстречу не попалось ни одной машины. Дорога пустынна. А ведь совсем недавно на ней кишмя кишел транспорт, не пробьешься. Снова вспомнили о темноте, нет ли тут какой-то связи, ответа не было. Дальше ехали в сосредоточенном ожидании.

Километров через тридцать пять открылся вид на какой-то город. Но – никаких дорожных указателей. Непонятно, куда приехали. На окраине увидали крупную бронзовую скульптуру, изображавшую волка, вцепившегося в глотку собаки. А за нею – одноэтажные домики, огороженные невысокими заборами из штакетника, с садами и огородиками. Только все это показалось странным. Вблизи вид строений обескуражил. Сбитые с толку, пучили глаза. Вместо привычной городской архитектуры, глазам открылась полнейшая нелепица. Дома стояли перевернутыми: вниз коньковыми крышами.

– Что за черт с рогами? Новое зодчество, что ли? А, может, тут и ходят вверх ногами? – выпихнул из себя Андрюха, глубже вдавливаясь в мягкое сидение. – Куда ты опять заехала, Катюха? Или это галлюцинация, затмение в мозгах? Интересный фасон, скажу я вам. Называется сдвиг по фазе. Как в кривых зеркалах. Кто-нибудь из вас видел подобное раньше? – Все промолчали, Раппопет крякнул: – Так куда же ты нас пришвартовала, подруга? Может, ошивалась тут когда-то? Чего ж никогда не перемалывала? Давай, развязывай язык. – Раппопет нахмурился, ибо Катюха не ответила. – Чего молчишь как рыба на берегу. Колись.

Свернув на обочину, Катюха остановила машину. Она, как и все остальные, впервые оказалась на этой окраине, потому не могла ничего объяснить. Необычный вид домов еще ни о чем не говорил, но странное пугающее беспокойство настораживало. Двери распахнулись, и приятели выскользнули из душного салона, как маринованная сельдь из опрокинутой тесной дубовой бочки.

– Может, это декорации? – уже ни к кому не обращаясь, предположил Раппопет. Точных ответов у него не было, но он не хотел выпускать из своих рук инициативу. Упустить легко, восстановить трудно. – Точно кино снимают. Сейчас, куда ни ткни, везде кино снимают. Киношников я уже видел два года назад у родственников в деревне. Двигаем, глянем, что здесь творится. Жителей поспрашиваем, – широко работая локтями, одним духом натянул рубаху с брюками, вернулся в салон. – Забирайтесь! Катюха, ты где? Заводи мотор!

Приятели также влезли в одежду, нырнули в машину. Катюха медленно въехала на окраину города. Миновали первый решетчатый заборчик. За вторым Малкин заметил хозяина. Его спина маячила за штакетником. Катюха прижала тормоза.

Раппопет мгновенно очутился возле дощатой калитки, в глаза бросилось, что доски плотно подогнаны, обструганы, часто прошиты гвоздями, на которых не видно следов ржавчины, какая обычно выступает от дождей и влажного воздуха, глянул поверх калитки во двор, окликнул хозяина. Тот спиной к Раппопету присел на корточки возле большой конуры, держал в руках миску с едой. На оклик Андрюхи не обернулся, как будто не слышал. Голос Раппопета словно провалился в пустоту. Солнце жарило. Андрюха поднес козырек ладони ко лбу, переступил с ноги на ногу. Под подошвами поскрипывал свежий песок на дорожке к тротуару.

Вместе с остальными в машине Катюха щурилась от солнца, скользя взглядом по забору сквозь боковое стекло. Лучи солнца, ныряя в тень листвы деревьев и снова выползая наружу, извивались, как змеи, на асфальте тротуара. В траве кювета тускло сверкало бликами стекло пустой бутылки, рядом топорщилась помятая консервная банка, а муравьиная куча жила неуспокоенной жизнью маленьких трудяг. В щель забора из ограды лениво выглянула холеная морда черной с шелковистой шерстью кошки, глаза отправили взгляд через тротуар на ветви дерева с копошившимися мелкими птахами. Облизнулась, выбирая жертву, затем ввинтила взор в серую пичужку, напружинилась, пригнулась, аккуратно без суеты и шума задом пролезла под забором и, прячась в траве, мягко и осторожно двинулась к стволу.