bannerbannerbanner
Запахи приносятся неожиданно

Валерий Пушной
Запахи приносятся неожиданно

Полная версия

Андрюха позвал хозяина дома громче. Широкоплечий, мускулистый, он на этот раз отреагировал необычно. Поставил на землю миску, стал на ноги и задом сделал к калитке несколько шагов. А из конуры выполз на коленях человек в зеленых пятнистых штанах и красной рубахе, волоча за собою цепь, пристегнутую к ошейнику. Худой, дерганый, босой. Раппопет оторопел, язык прилип к нёбу, новый вопрос, который прокатился по мозгу, застрял во рту. Человек из конуры повернулся задом к калитке и враждебно заурчал, застучал кулаками по земле. Потом жадно схватил миску и начал из нее хлебать. У Андрюхи глаза превратились в пушечные ядра, полезли из орбит. С трудом выпихнул слова, обращенные к хозяину:

– Ты чего это, дядя, белены объелся? Ты зачем человека на цепь посадил? У тебя с головой все в порядке? Или ополоумел? Дом крышей вниз поставил, чокнулся, небось, или чесноку объелся, ногами по потолку ходишь, наверно. Да мне наплевать, хоть набок ставь свое логово, но человека из конуры выпусти. Я тебе, дядя, по-хорошему предлагаю, два раза повторять не собираюсь. И повернись ко мне своим носом, чего раком пятишься, или зад перевешивает?

Хозяин дома спиной вперед подошел ближе, полуобернулся:

– Философ сказал: не смотри вперед, опасность всегда сзади. Всем нужны деньги, деньги, деньги. Деньги не любит только тот, кто их не любит. Но разве есть тот, кто откажется от денег? Философ говорит: никогда не считайте деньги, потому что деньги любят счет. А чужие деньги никогда не бывают чужими, если их положить в свои карманы.

Раппопет замешкался, его в данный момент совсем не интересовали деньги, эти слова сбили с толку. Потоптался, продолжая глядеть поверх калитки на профиль местного жителя:

– Деньги? Ты на что намекаешь, дядя? Говори открытым текстом, нечего туда-сюда юлить. Поживиться захотелось? Губа не дура. Только номер не пройдет. Я тебе не Лох Дурилыч, чтобы на твои уловки клюнуть. От меня денег не дождешься, ты не продавец, а я не покупатель. Не собираюсь перекладывать свои деньги в твой карман. Не надейся, дядя. Охолонись тютельку. Нос-то повороти. Так и будешь перетаптываться ко мне задом? Меня не стоит опасаться, я парень мирный. А ты все-таки отпусти человека с привязи.

– Философ говорит: всему бывает причина, беспричинно не происходит ничего. Как верно, как верно все подмечено. Все в жизни загадочно и непредсказуемо. Например, никогда не знаешь, в какой миг появится первая дождинка, – через плечо с запалом выдохнул горожанин. – Дождь может начаться в любую минуту. Но дождь не нужен, от него одни беды, от него много сырости. Справедливо сказано Философом: дождь вреден, как собаки.

– Кем сказано, дядя? Каким философом? Плюнь ему в глаза, потому что без дождя все засохнет, – мысль Раппопета вдруг ушла в ретроспективу, в стародавние времена, когда ведуны и колдуньи с мольбой просили о дожде и урожае, принося человеческие жертвы каменным истуканам. Жертвы извивались в страхе, понимая, что не смогут остановить течение судьбы, как не сумеют изменить русло реки, что их конец неминуем и безудержен. Между тем после жертвоприношения дождь проливался на землю живительными потоками, заставляя людей бесноваться от радости. Однако здесь сейчас, кажется, все наоборот, хотя дождем даже не пахло. – Впрочем, дядя, мне глубоко наплевать на твое отношение к дождю. Ты лучше перестань корчить из себя безмозглого. Я не собираюсь с тобой словоблудие разводить, – пыхнул Андрюха, его задело, что горожанин, разговаривая с ним, не слушал его, молол какую-то чушь. Тем не менее не взорвался, осадил себя изнутри, не орать же, не разобравшись, что к чему, проглотил раздражение и заговорил миролюбиво, намеренно поддерживая тему, предложенную горожанином. – С тобой не соскучишься, дядя, сплошной цирк у тебя. Только точно скажу, не бойся дождя, его в ближайшей перспективе не ожидается. Небо, глянь, чистое, как зеркало, ни одного облачка. Хотя мне по барабану твои проблемы. И к собакам я дышу ровно. Тебе, видно, нравится париться на этой жаре, а по мне дождичек сейчас не помешал бы. А еще лучше было бы теперь оказаться у реки. Мы этим утром решили сгонять на речку, да сам понимаешь, от отдыха с девчатами одни издержки, свяжешься – каши не сваришь. Поддались на их глупые уловки, погнали куда глаза глядят и очутились в ваших краях. Скажи хотя бы название города. На въезде ни одного указателя, как в беспросветном захолустье. Только бронзовая скульптура. – Раппопет за ручку подергал калитку, запертую изнутри. – И вообще, что тут у тебя творится, почему твоя берлога стоит крышей вниз, последний крик моды, что ли? Зачем человека на цепь посадил, да еще в конуру затолкнул? Игра такая или римское рабство развел на виду у честного народа? Ответь вразумительно, дядя, без болтовни и всякого пустозвонства. Некогда трёпом с тобой заниматься.

– Ветеринарная служба усыпляет собак, – вразумительно сообщил хозяин дома. – Это злобные существа, собачьи пасти зубасты и опасны, – профиль горожанина приобрел настороженный вид. – От них следует избавляться. Философия мудрости в собачьей смерти. От собак одно спасение – их смерть. – Горожанин повернулся к Андрюхе и Раппопет увидал молодое, лет тридцати пяти, загорелое, пышущее здоровьем, краснощекое, курносое лицо. Оно улыбалось как ни в чем не бывало, растягивая губы до ушей, и смотрело сквозь Андрюху, не задерживая на нем взгляда – так смотрят махровые адепты на своих противников, ставя собственное верование превыше всего.

Раппопету не понравилось, что его словно не видели, явно игнорировали, он насупился:

– У тебя, дядя, похоже, голова криво затесана, помешался на собаках, только ты ври да не завирайся. Собака, как известно, друг человека, – Раппопет перевел взгляд на конуру и повторно, теряя терпение, резко потребовал. – Отпусти человека, изверг, а то мы тебе сейчас накостыляем за такие дела. Ты посмотри, до чего довел его, он уже лакает из миски, как пес домашний. Тебя бы самого посадить на цепь и заставить вылизывать эту плошку. Какого черта лыбишься, дуб осиновый? – вспыхнул, неистово топчась у калитки и смотря поверх нее. – Справился, здоровый бугай, с тощим и хилым. Накачал мускулы и думаешь, все с рук сойдет? Обещаю, что самого сейчас харей в поганую чашку запихнем, посмотрим, как понравится! Отопри калитку, не прячься за нею, иначе мы ее разнесем вдребезги, – слегка зацепил калитку носком обуви и засомневался, что в состоянии осуществить угрозу, нажал плечом – не тут-то было, запор держал.

– Философ говорит: петух никогда не станет собакой, потому что волк не начнет лаять, – хозяин дома улыбался мирно и приятно. – Последнее время петухов заслушаешься, они изумительно поют. Нет более благородной птицы и более благородного пения. Философ говорит: пение петуха подобно хрюканью свиньи, а пение свиньи, как хрюканье петуха. Любите петуха и свинью, они никогда не заскулят по-собачьи. Лай собаки противен крику петуха и хрюканью свиньи. – Он сделал короткую паузу. – Чириканье соловья – жалкая пародия на пение петуха и свиньи. Чик-чирик и попрыгал дальше. А у петуха и свиньи – душа. Они великолепны.

– Скажи еще, что вороны красиво каркают, – презрительно резко съязвил Раппопет и сплюнул, вспомнив, что не получил ответа на свои вопросы. Снова сменил тон на примирительный. – Слышь, дядя, брось мозги конопатить, давай поговорим нормально, я ведь ничего не имею против тебя, живи, как знаешь, это твои заморочки, мне, что в лоб, что по лбу, только давай ближе к делу, без прибамбасов, скажи название города и разойдемся по сторонам. Хватит гонять из пустого в порожнее. Третий раз по одному кругу, – Андрюха поморщился. – Повторяю для глухих. Мы тут немного заблудились. Я говорил тебе, выехали на природу, чтобы отдохнуть, искупаться и позагорать, и случайно завернули к вам. Мы на твоих петухов чхать хотели. Нравится тебе, вот и слушай их, хоть до посинения, хоть сам кукарекай вместе с ними, но прежде ответь все-таки на мой вопрос!

– Зачем ломиться в дверь, надо зайти с другой стороны и открыть ее. Это ведь так легко и просто, – закивал головой горожанин, глядя прямо в глаза Раппопету. – Ничего нет лучше самого худшего. И ничего нет хуже самого лучшего. Мне всегда хорошо, когда соседу плохо. Но мне всегда плохо, когда соседу хорошо.

Андрюха мученически скривился и опять стал отчаянно дергать калитку, ручка болталась, того гляди, оторвется, но калитка не поддавалась, задвижка с обратной стороны дребезжала и клацала, но держала крепко:

– У тебя точно не все дома, дядя! Ты меня окончательно вывел из терпения! – ударил кулаком по доске, вскипая от ярости, понимая, что ему вряд ли удастся добиться ответа. – Козел ты с петушиным гребешком, было бы у нас время, мы б тебе показали, как надо с людьми разговаривать, ноги мало выдернуть за твой бред, вправить бы тебе мозги, чтобы поумнел немного, да желания нет. – Нервно развернулся и пошел к машине, так же нервно плюхнулся на сиденье и на вопросительный взгляд Катюхи нехотя пробурчал. – Дурень какой-то, человека на цепь пригвоздил, про собак, петухов и свиней чушь несет. Видите ли, собаки ему не нравятся. Какого-то философа приплетает. Ненормальный, не иначе. Похоже, из сумасшедшего дома сбежал. Нравится ему, как петухи поют, и свиньи хрюкают, говорит, это лучше, чем соловьи чирикают.

Пауза. Удивление в глазах Катюхи. Потом тягучий, как бы заинтересованный вопрос:

– А соловьи чирикают разве?

– Поехали дальше, – рассердился на глупый вопрос Раппопет, – спроси у кого-нибудь другого. – Настроение у Андрюхи без того было испорчено, а тут еще Катюха подначивает.

Миновав дворы трех перевернутых домов, увидели, как распахнулись широкие дощатые ворота, и из них задом выкатил синий автомобиль. Засверкал ядреной краской на ярком солнце. Высокое дерево у ворот, некогда молодое и роскошное, с сочной зеленью крупной листвы, теперь чахло, покрытое ржавчиной усыхания, гнулось к земле под тяжестью предсмертной агонии. Умирало медленно, затухало, скорбно вспоминая о короткой жизни, умирало ветвями и стволом, теряя некогда полную здоровья кору. Умирал дух дерева, и, хотя корни все еще взахлеб отправляли соки к чахоточным ржавым листьям, но уже не могли оживить то, чему не суждено было больше существовать, чей век неумолимо заканчивался. Соки не пробивались сквозь дух умирания. Дерево стонало изо всех сил, кряхтело, готовясь к последнему выдоху. И все-таки, усыхающее и согбенное, оно пыталось набросить на автомобиль свою дырявую тень. Но та лишь ущербно цеплялась местами за кузов, и тут же оставляла попытку, сползая на землю. А дерево подбирало остатки рванья под себя. Синяя автомашина, не разворачиваясь, задом покатила к дороге, и тем же ходом двинулась вдоль улицы. На изумленный возглас Катюхи Раппопет озадаченно почесал за ухом, оттопыривая его:

 

– Я же говорю – ненормальные. Один про петухов, свиней и собак молол, другой на машине задом наяривает. У всех и мозги, и дома вверх ногами. Посмотреть на это – цирк какой-то. Куда ты нас привезла, Катюха? Вместо того чтобы прохлаждаться у реки, как положено, мы колесим неизвестно где.

Ворота закрывать вышли двое парней в разноцветных клетчатых рубахах и потертых дырявых джинсах, примерно в том же возрасте, в каком были Раппопет, Лугатик и Малкин. Пятились неторопливо. Закрыв, задом потопали вдоль улицы по неширокому асфальтовому тротуару, мимо опрокинутых домиков и одинаковых по высоте и устройству заборов из штакетника. Вдоль тротуара торчали редкие неухоженные деревья с сизой запыленной зеленью и порослью от корней. Ощущение было такое, что все вокруг как-то застоялось и отдавало нафталиновым запахом.

– Ну и дела, – ошеломленно протянул Лугатик. Было заметно, как его разъедало любопытство, и он отбарабанил – Настоящий цирк, бесплатное кино. С какого бодуна это авто задом наяривает? Неудобно таким манером выруливать по улицам – все равно что штаны через голову надевать. Помните, как наш физрук заставлял всех задом бегать? Я однажды так приложился задницей к полу спортзала, что целую неделю после этого копчик болел. И у этих двух недоумков, которые вон в клетчатых рубахах по тротуару пятятся, я думаю, синяков тоже немало. Наверняка скоро кто-нибудь из них грохнется на асфальт. Больно будет.

Между тем, к большому удивлению, двое шли живо, привычно, легко ступая по тротуару, крутя головами по сторонам и спокойно разговаривая на ходу. Деревья по бокам время от времени опутывали их паутиной теней и снова отдавали солнцу на растерзание. Раппопет на этот раз посоветовал Лугатику самому задать свои вопросы горожанам. Катюха подрулила к тротуару, духота вытолкнула Володьку из салона наружу, и тот с бодрящимся видом мелким шагом засеменил наперерез парням.

А впереди из переулка один за другим задом выехали еще два автомобиля, и стали приближаться по встречной полосе. Ехали довольно быстро, виртуозно объезжая выбоины. Отвлекли внимание от Лугатика. Когда первый автомобиль задом проезжал мимо Катюхи, водитель, глядя на девушку сквозь боковое стекло, покрутил пальцем у виска. Так смачно это сделал, что палец словно ввинтился в висок.

– Чем я ему не понравилась? – не поняла Катюха. – Сам не дружит с головой, едет задним ходом по дороге, а мне, как чокнутой, мозги прочищает. Вы посмотрите, они тут все такие.

– Я же говорил – двинутые, – в который раз лениво уточнил Раппопет. Потрепал пальцами на груди рубашку, разгоняя застоявшийся под тканью жар. – Похоже, у всех включена задняя скорость.

Лугатик в этот момент догнал парней. Они прекратили разговаривать, уставились на Володьку, по-прежнему продолжая быстро идти задом. Один из них был с густыми черными бровями и стрижкой под ноль, он часто проводил ладонью по круглой голове, будто проверял, насколько отросли волосы, и не пришло ли время снова постригаться. Другой, с короткими светлыми волосами, шел, ступая на асфальт мягко, как бы перекатывая ступни с пальцев на пятки. Одна рука была согнута в локте и двигалась, как у солдата в строю, вторая менее подвижна и опущена вниз.

– Парни, тут такое дело, – семеня за ними, начал издалека Лугатик, – у нас девушки в машине, вы им приглянулись, спрашивают, нельзя ли познакомиться? Девчата что надо, – вскинул кверху большой палец, – это я вам, как знаток, обещаю. Меня зовут Володька, а вас? Может, тезка среди вас есть? – изобразил приятную улыбочку. – Чего это вы задом чешете? Не боитесь к асфальту копчиком приложиться? Или это разминка у вас такая, вроде зарядки? Хорошее дело. Одобряю. Я в школе всегда любил уроки физры. Одно время физруком у нас был ломовой дядя, сажень в плечах и голова, как боксерская груша, а ладони во – медвежьи, гонял всех на уроках как сидоровых коз. Визжали от его упражнений, особенно девчата, но старались, и парни тянулись, я лично всегда без труда справлялся с заданиями. Так вот, этот дядя заставлял нас тоже задом бегать. Получалось с трудом. А у вас ребята шикарно это выходит, заюливаете, как балеруны на сцене Большого театра, чувствуется тренировка, класс, скажу я вам. – И он протянул одному из них руку для пожатия.

На его жест никто не отреагировал, не удостоил рукопожатием. На тираду парни не произнесли ни единой ответной фразы и по-прежнему активно пятились, Лугатику приходилось ускорять шаг.

– Что в молчанку играете, воды в рот набрали, или девчатами не заморачиваетесь? Девушки отличные, без вранья говорю, уверен, понравятся, – весело подмигнул, пытаясь расположить парней к себе. – Две красотки, Катюха и Карюха, все при них, особенно Карюха, поверьте на слово. Сам шалею. Вы знаете, парни, я умею в любой толпе заметить изюминку. Глаз – алмаз. Знакомлюсь легко, просто беру штурмом. Не подумайте, не хвастаю. Бывали, конечно, и осечки, и проколы, а у кого не бывает, но это редко. Ну, например, ножки не понравятся, или рот откроет, а оттуда такая глупость польется, что в ту же минуту заткнул бы этот рот хорошим кляпом. Вот и приходится пяткам ход давать. Однако это не про наших девушек. Катюха и Карюха вне конкуренции. Тут все честь по чести. Мне нет резона врать, сами можете убедиться. Они в машине. Ну, так как, познакомить?

Парни переглянулись, покивали головами, словно перебросились между собой несколькими фразами, и тот, у которого были черные густые брови, озабоченно произнес:

– Философ говорит: не смотри в зеркало, чтобы не видеть собачьей морды, но смотри в зеркало, чтобы видеть рыло свиньи! – поднял палец. – А в огороде снова куры.

– И чучела, чучела, чучела, – подхватил второй, со светлыми волосами, кивнув.

Лугатик замешкался, сбитый с толку:

– Да какие куры, – запротестовал, принимая услышанные слова в адрес девушек. – Нормальные девчата. Говорю же, красавицы, а не чучела. Вы сначала посмотрите на них. Советую познакомиться. Не пожалеете. Кстати, как им вас представить? В смысле, как ваши имена? – заглянул парням в глаза.

– Откуда появляются больные? Они опасны, как собаки. Щадить нельзя. Ветеринарная служба в сумасшедшем доме должна оперативно избавляться от них, – хмуро бросил чернобровый светловолосому и засунул руки в карманы, затем вытащил и посмотрел на ладони.

– Кваканье лягушек далеко слышно. Оно безобразно . Философ говорит: петух не может квакать лягушкой! – снова кивнул светловолосый в унисон чернобровому. – Квакают больные, много больных. Их надо отстреливать и усыплять, – причмокнул и часто заморгал. – Ветеринарная служба плохо работает.

У Лугатика удивленно поползли вверх брови, он даже замедлил шаг, несколько отстал от горожан, внимательно вгляделся в их мрачноватые лица. Глаза ему показались пустыми, застывшими, помертвевшими. И трава сбоку от тротуара будто съежилась и пожухла. Репейник возле дерева свернул потемневшие листья. Лугатик сглотнул слюну, прогнав кадык снизу вверх и обратно, подумал, что час от часу не легче, от скуки не умрешь в этом городе. Догнал парней и с хрипотцой просипел:

– Парни, вы о каких больных? – вопрос повис в воздухе. Горожане по-прежнему не входили в контакт и смотрели на Лугатика без особого желания, с неприязнью, причину которой Володька не мог понять. – Кого отстреливать? – в ответ молчание. Лугатик поперхнулся. – В общем, приятели, ваши проблемы нас не интересуют, мы тут проездом. – Он глянул вдоль улицы. – Вот только интересно, почему у вас машины задом едут, и все дома перевернуты?

– Плечи без головы, – чернобровый хмуро почесал ребра под клетчатой рубашкой, убыстрил шаг. – Как всегда, ветеринаров не видно, – покрутил головой. – Для перевернутых все перевернуто.

– Плохо день начинается, совсем плохо, нехорошая примета, – светловолосый сморщился, тоже прибавил шаг и покривил губы. – Откуда ветер дует? Откуда смрад приносит?

Володька потянул в себя воздух, теряя терпение:

– Слышите, парни, кончайте треп, хватит дурака валять. Мозги пудрить я сам умею. Могу так замутить, что девчата от восторга пищат. Давайте потолкуем по-человечески.

– Ветер с юга, – поежился, как от холода, чернобровый. – Противный ветер. Скверные запахи. Так всегда бывает, когда разлагаются трупы собак. Плохая примета.

– С юга, – охотно подхватил светловолосый и часто заморгал. – Он всегда приносит гадость, с ним все время появляются перевернутые. Для перевернутых все перевернуто.

Лугатик хотел возразить, ведь ветер был северный, но, подчиняясь какому-то десятому чувству, обратил глаза к небу. Жгучая бездонная яркость небосвода обожгла знойной до скрипа сухостью. Красно-голубая даль поразила непривычной глубиной цвета. И солнце. Оно было с другой стороны. Лугатик стушевался, он же ясно помнил, что с самого утра они двигались с севера на юг. Так и в этот город въехали. С севера. Впереди юг, за спиной север. До обеда, до наступления жуткой тьмы, которая пришла и ушла внезапно, солнце было слева, на востоке. Теперь, когда день перешагнул середину, солнце должно находиться справа, на западе. Между тем Лугатик обнаружил, что солнце продолжало светить слева. Что за черт, не мог же он перепутать стороны света. С географией у него всегда был полный порядок. Он не любил математику, иностранный, не любил запоминать исторические даты и учить стихи, но географию в школе щелкал слету, как орешки. Наизусть. И сейчас ничего не путал. Ведь после кромешной темноты он четко отслеживал, куда рулила Катюха. Правда, не обратил внимания на солнце. Недоумение расползлось по мозгу, как метастаз. Что это? Сдвиг по фазе, или красный диск действительно катится не в том направлении? Разве Земля закрутилась в обратную сторону? Лугатик напряг мозг. Что за ерунда, как будто в голове что-то перевернулось. Впрочем, эти двое, за которыми он едва поспевал, не лучше. Молотят языками сплошную глупость. Поди разбери, что скрывается за всей их тарабарщиной. Странный город. Какая-то релятивная цивилизация. Ничего, кроме возмущения, не вызывает. Лугатик опять было раскрыл рот, но его опередил чернобровый.

– На краях краев водятся разные звери, – хмуро буркнул он. – Всегда, где появляются звери из разных, возникает разнозверье. – Плечи чернобрового нервно качнулись и налились упругостью. – Шумная река прячет собак, от воды несет псиной. Волки не пьют собачью воду.

– Настоящая охота! – подхватил светловолосый, свирепо раздувая ноздри, как будто ему не хватало воздуху. – Философ знает, что делать волку! Философ говорит: молодой волк страшен, – светловолосый осклабился, недобро глянул на Лугатика. – Особенно когда он страшен, – добавил многозначительно и наклонил голову, скрывая выражение лица.

Лугатик ровным счетом ничего не понял, не успел переварить, чернобровый неожиданно оглушил его, и Володька мешком свалился на асфальт. А двое, как ни в чем не бывало, прибавили шаг, оставив Лугатика лежать поперек тротуара. Опростоволосился бедолага, дал маху, не помогла изворотливость, не выручила удачливость, не вывезло ловкачество.

Раппопет в салоне автомобиля подскочил на сиденье, будто осой ужаленный, когда увидал, как стремительно все произошло с Лугатиком, оглянулся мимолетно на Ваньку:

– Ты посмотри, эти задоходые Лугатика вырубили. Ну, уж нет, даром им не пройдет! – дернул головой и распахнул дверцу. – Пошли, мозги им вправим! – выскочил из салона.

Ванька замешкался, передавая кастрюлю Карюхе, а когда вывалился наружу, то успел ухватить глазами, как Андрюха подбежал к парням, махнул пару раз кулаками и завалился на бок, уткнувшись носом в траву рядом с асфальтом. Малкин растерялся и приостановился. Парни удалялись. Приведя в чувство Лугатика и Раппопета, под язвительные смешки девушек вернулся с ними в машину.

– Вояки, узнали бы лучше, где тут кафе, кишка кишке заворот устраивает, а вы кулаками машете, – насмешливо съехидничала Катюха.

– С этими красавцами только на природе уху варить, да и то рыбу самим добывать надо, – подлила масла в огонь Карюха. – В городе с ними с голоду опухнешь, – резко сунула кастрюлю в руки Малкину.

Тот смутился, проглатывая издевательства девушек.

 

– Проще самим найти кафе, чем узнать у этих недоумков, – тихонько и виновато буркнул Раппопет. Чувствовал он себя отвратительно, такого унижения в глазах девушек, да и парней, ему никогда не приходилось переживать, все случилось настолько стремительно, что, придя в себя, никак не мог взять в толк, как такое могло приключиться с ним.

– Тогда ищем, – не откладывая в долгий ящик, прозвенела Карюха. – Вы что, нюх потеряли? Надеюсь, не разучились читать вывески и указатели. Двигаем в центр, Катюха, там что-нибудь обязательно наклюнется.

Окраина города осталась позади, дальше выросли многоэтажные, опрокинутые на коньковые крыши дома. Из «Жигулей» рассматривали улицы, по которым ехали. Вдоль улиц, как и на въезде в город, тянулись асфальтовые тротуары, местами асфальтовое покрытие перемежалось серой тротуарной плиткой. Редкие деревья между дорогой и тротуаром. Дома как нарисованные, здания выделялись раскраской и хорошей отделкой. Белым пластиком или свежей краской сияли окна и балконы, и пялились в глаза жирные стебли растущей почти на всех балконах и лоджиях кукурузы. Стриженые газоны, дороги с четкими разделительными полосами. Заполнены транспортом. Весь транспорт двигался задним ходом. Машина Катюхи ехала не так, как все, выбивалась из ряда, резала глаза, городские водители возмущенно сигналили, долбили пальцами по вискам, стучали кулаками по лбу, давая понять, что у нее не все в порядке с головой. Но Катюха возмущалась не меньше, отвечая им идентичными жестами. Тротуары были переполнены пешеходами, двигающимися задом. С удивленным видом горожане провожали «Жигули» Катюхи, будто ее авто было возмутителем привычного спокойствия, разворотившего осиное гнездо. Ни одной вывески по сторонам улиц прочитать не удавалось. Надписи не схватывались налету, казались странными и непонятными. Лишь по картинкам на рекламных щитах можно было догадаться, где рекламировали бытовую технику, где мебель, где автомашины, где нечто иное. Обратили внимание на небольшую площадь с высоким гранитным постаментом и гранитной скульптурой огромной свиньи и такого же огромного петуха. От постамента начиналась длинная зеленая аллея с красивыми скамейками вдоль. Переглянулись недоумевая. С чего бы свинья и петух удостоились чести? А на другой улице привлекла внимание площадь с еще более высоким мраморным пьедесталом и мраморным изваянием голого зада. Недоумение возросло, от души похохотали. Притормозили, выглянули из машины. Раппопет, веселясь, подмигнул прохожему, показывая на изваяние:

– Дядя, чей это зад, чем он знаменит, почему его выставили на всеобщее обозрение?

– Вы, безусловно, благоразумны, – подпрыгнул как ужаленный неулыбчивый прохожий с петушиной прической на голове и в коротких шортах, из которых торчали кривые тощие волосатые ноги. – Философ говорит: благообразный зад – это лицо цивилизации.

В машине зашевелились, и Андрюха, не ожидавший подобного ответа, сначала что-то беззвучно пробормотал, потом громко хмыкнул, кашлянул, сделал гримасу, пыхнул и вопросительно вытянул лицо:

– В таком случае, что является задом цивилизации?

– Совершенно справедливо, совершенно справедливо, – охотно вновь подхватил прохожий, выпрямился, выпятил вперед тощую грудь, как будто намеревался изречь нечто высокое и неопровержимое, и из-под петушиной прически брызнуло. – Философ говорит: мудрость свиньи в ее хрюканье, хрюканье свиньи выражает мысль – это голос разума.

В салоне автомобиля опять зашевелились. Андрюха хмыкнул:

– И какую мысль выражает хрюканье свиньи?

– Об этом знает только Философ, – заговорщически прошептал прохожий.

В ответ был короткий и вялый смешок. Происходящее начинало утомлять.

– С тобой все понятно, – махнул рукой мгновенно скисший Раппопет и подтолкнул в плечо Катюху. – Поехали, спрашивать у больных о здоровье – все равно, что доить быка.

Свернув в какой-то двор средь перевернутых домов, Катюха остановила машину, чтобы немного прийти в себя и собраться с мыслями.

– Ну, и где же будем искать кафе, подружки? Вы нам обещали, – съязвил Андрюха. – Что-то не вижу, чтобы мы стояли возле него, а, может, вместо кафе этот город показал нам свой голый зад? Возможно, это у них историческая ценность, но знаете, девочки, желудку сейчас нужны другие ценности. Похоже, мы оказались в каком-то тупике. С одной стороны, вокруг много местных жителей, но, с другой стороны, каждый новый житель, как новый тупик. С такой публикой долго придется нам искать кафе. Что вы скажете на это?

Вопрос оставили без ответа, лишь Карюха после небольшой паузы пискнула на заднем сиденье:

– Итак, что мы знаем? – стала она загибать пальцы. – Первое: мы не сумасшедшие. Второе: мы точно не сумасшедшие. И третье…

– А третье, – хмуро вклинился Лугатик, – крыша у нас, кажется, все-таки поехала, – на этом его хваленое красноречие иссякло. Не та была обстановка, в которой он хотел бы и мог проявить себя.

Острым локотком Карюха недовольно ткнула его в бок, она не желала быть причисленной к тем, у кого поехала крыша:

– Таким образом, выяснилось, – продолжила она, а Лугатик потирал ребра. – Мы не сумасшедшие. Но тогда все вокруг определенно сошли с ума.

– Я давно об этом толмачил, – кисло ввернул Раппопет.

Поведя рассеянным взглядом по подъезду дома, Катюха задержала взор, медленно вчиталась в непонятную табличку над дверью и вскинулась возбужденно:

– Понятно, все понятно, и как я не додумалась сразу!

На нее удивленно уставились, ожидая объяснений. Она оторвала от руля руки, торжествующе сжала кулачки, поднимая вверх:

– Посмотрите над подъездом надпись сверху вниз «№ 1 дзеъдоп». Прочитайте наоборот. Снизу вверх. Получается «подъезд № 1», – минуту длилось ликование. – У них надписи перевернутые. Всё с ног на голову. Весь город перевернутый.

– Я никогда раньше не слышал об этом городе, – растерянно пожал плечами Лугатик. Ему вообще не нравились всяческие ребусы, он не любил напрягать мозги, чтобы разгадывать их. Стремился жить проще, лавировать и обходить преграды, вместо того чтобы уперто пробивать их. – Но судя по тому, сколько мы ехали, он не так далеко от нашего города, – подождал, что скажут приятели, не дождался. – Ненормальный город, – заключил озадаченно. – Чудны́е жители.

– Какие-нибудь староверы со своими сдвинутыми устоями и перевернутым образом жизни, любители сажать на балконах кукурузу, – смущенно, озадаченно выпихнул из себя Малкин. А сам подумал – ну, какие, к черту, староверы, это же не таежная глухомань. Здесь все давно исхожено и изведано.

Повисла, как рваная паутина, нудная противная тишина. Андрюха помял рукой шею, болела после стычки с двумя ненормальными. Девушки сквозь стекла оглядели двор. Жителей немного, все легко и ловко пятились, кто в подъезды, кто из подъездов, кто шествовал мимо. Присмотрелись к немолодому лысоватому горожанину с тросточкой в руке, в длинном пиджаке орехового цвета и черных брюках. Тот медленно пятился мимо их автомобиля. Девушки выпорхнули наружу и подступили к нему:

– Мужчина, разрешите обратиться? – заверещала Катюха, заглядывая в глаза. – Скажите, как называется ваш город? – повела вокруг себя руками, обратила внимание, как горожанин заинтересованно проследил за движением рук, убрала их за спину, подалась грудью вперед.

– Вы поразительны. Философ говорит: для хорошего зада – хорошие руки! – разнеслось кряхтение горожанина, и он остановился, явно любуясь красивыми формами девушек. – Ловись рыбка большая и малая, – выпалил, облизнулся и широко заулыбался, показывая сразу все зубы, крупные и крепкие, как у хорошего самца.

– Да этот сумасшедший элементарно издевается над нами, – фыркнула Карюха. – Надо спросить у кого-нибудь другого, – дернула Катюху за локоть, потянув за собой.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru