В. В. Красников
Скверная кровь
– Сущее порождение Тьмы. Ростом выше меня, рожа страшная, глаза настоящего убийцы. С первого взгляда ясно, что это закоренелый злодей.
– Но он всего лишь юноша! – воскликнула Элоиза.
– Ну ладно, – отмахнулся солдат, – можете ехать дальше.
Когда карета двинулась с места, старик не преминул обратиться к Элоизе:
– А откуда ты знаешь, что он юноша?
Я похолодел от страха, услышав этот вопрос.
– Откуда… ну… я… я слышала, как люди обсуждали это происшествие рядом с каретой, когда выходила.
– Почему ты задаёшь так много вопросов?
– Я… Мне просто любопытно. Пока я вас дожидалась, какой-то юный полукровка просил у меня милостыню. Я его и не вспомнила бы, но после этого рассказа… кто знает?
– Надеюсь, ты не дала ему денег, – сказал старик. – Подкармливать это отродье – всё равно что кормить крыс, которые воруют наше зерно.
Но тут вновь карету остановили, и к ней приблизились всадники. Надпись в моей голове уже не мерцала, она горела ярким ослепляющим светом, и мне ничего не оставалось, как вспомнить нашего Бога и обратиться к нему с молитвой. Сколько раз я думал о том, чтобы наконец умереть. Был уверен, что тут же окажусь на том проклятом космическом корабле. И всё же что-то внутри меня хотело выжить в этом, пусть и иллюзорном на самом деле мире.
– Добрый день, господин!
– Корин! – воскликнул Лафет.
– Приветствую тебя, – откликнулся старик.
Кровь застыла у меня в жилах. Я чуть было не выскочил из-под сиденья с криком ужаса. Здесь был убийца Пипуса! На этой планете наверняка живёт не одна тысяча Коринов, но именно этот, порой сам того не зная, следовал за мной неотступно, как тень, куда бы я ни направился.
– Как продвигается твоя охота? – спросил старик. – Поймал негодяя?
Откуда он знает, что Корин выслеживает меня? И тут мне всё стало ясно. Мне не было нужды высовывать голову из-под сиденья, чтобы выяснить, кому принадлежит мужской голос. Это тот самый старик-аристократ, который узнал меня однажды в Клихе и решил убить. Теперь я вспомнил, где видел герб, красующийся на сапогах Лафета, – на лацкане камзола этого зловещего старикана. Это ж надо было бежать и угодить прямо в руки моих преследователей!
– Из города мерзавцу не выбраться, – заверил его Корин. – Я предложил сотню серебряных имперских за его поимку. К закату он будет мёртв.
– Мёртв? А как же суд? – спросила Элоиза.
Я снова услышал звук пощёчины. И снова Элоиза не вскрикнула.
– Я, кажется, приказал тебе молчать, дерзкая девчонка. Помалкивай, пока к тебе не обратились. Но если уж так хочешь знать, по закону у полукровок нет никаких прав. Корин, пошли сообщение на виллу, как только что-нибудь узнаешь. Мы пробудем там несколько дней перед отъездом из Калиона. Приезжай сам, и надеюсь, привезёшь хорошие новости.
– Да, господин.
«Хорошие новости» – это известие о моей смерти.
Карета продолжила путь. Оставшийся позади убийца шарил по всему Ролону, тщетно выискивая мои следы. И хотя в столице меня уже не было, но я направлялся на какую-то виллу, куда этот злодей вскоре заявится.
Глава 9. Обретение нового наставника
Карета, громыхая, ехала на протяжении двух часов. Из разговора пассажиров я сделал вывод, что мы движемся по дороге на Ильму. Окошки кареты, чтобы предохраниться от болотных миазмов, закрыли ставнями, воздух внутри освежался букетиками цветов.
Старик, наверное, уснул, а мать паренька постоянно надрывалась судорожным кашлем.
Элоиза и Лафет почти не разговаривали. Парень с явным презрением относился к знаниям. Его в этой жизни явно интересовали исключительно лошади, охота и поединки – то, что, по его понятию, достойно мужчины.
– В университете тебя не научат ничему из того, что нам действительно стоит знать, – снисходительно заявил Лафет. – У всех этих умников-заумников душа в пятки уходит при виде горячего скакуна или настоящего рыцаря с мечом.
– Твой отец получил блестящее образование, – заметила Элоиза.
– Да, он горд этим, как ты сказала, образованием. Вот почему образцом для меня служит не он, а Корин и твой дядя.
– Не умаляй достоинства своего отца, – мягко укорила Лафета мать, – родителей надобно уважать.
– Я буду уважать его, когда он поменяет заострённое гусиное перо на хорошо отточенную шпагу.
Когда карета остановилась и из разговоров я понял, что это последняя остановка перед прибытием на виллу, то сразу после того, как все вышли, выскользнул из-под сиденья. Пассажиры намеревались перекусить, отдохнуть, и дальше женщины планировали путешествовать в паланкинах, а мужчины верхом.
Я осторожно выглянул в окно. Увидев, что Элоиза со своими спутниками стоит в тени навеса возле открытой кухни, покинул карету через дверцу с противоположной стороны и помчался к кустам, находившимся шагах в ста от неё. Бежал не оглядываясь, но, добежав, обернулся и увидел Элоизу. Остальные уже зашли в огороженный внутренний дворик – патио для важных гостей этого постоялого двора, она же задержалась.
Я поднял руку, чтобы помахать девушке, но тут Лафет вышел обратно и заметил меня.
Больше не озираясь, я нырнул в кусты, выскочил на дорогу и помчался что было мочи по ней.
С дороги, ведущей на Ильму, мне следовало поскорее убраться, ведь с этим ярмарочным сезоном она, несомненно, стала самой оживлённой дорогой Калиона, хотя сейчас на ней никого не было.
Если этот Лафет, мальчишка с чёрным сердцем, заподозрил во мне пресловутого полукровку-убийцу, за мной уже, возможно, снарядили погоню. Однако сейчас я мог лишь ускорить бег. Свернуть с дороги, как только доберусь до одной из отходивших от неё троп, которые, петляя у подножий холмов, вели к окрестным поселениям, было нельзя. Я помнил, как местные сдали солдатам беглого раба, предложившего им золото за еду. Мне же и предложить им, кроме оставшихся у меня серебряных пряжек, было нечего. Правда, наверняка любой решит, что я их украл. Соваться в лес, совершенно не зная местности, не имело смысла, я там просто заблудился бы.
Разумеется, в тот момент над всеми моими чувствами преобладал страх – страх перед возможной поимкой, пытками и смертью. О последнем я думал как об избавлении от кошмарного сна, в котором я оказался, а вот пыток я боялся до дрожи в коленях.
Эта игра каким-то странным образом влияла на мои мысли и чувства. Я стал переживать, что если сейчас умру, то зло останется безнаказанным. Понимая, что жизнь в этом мире сурова, что для эльфов и полукровок справедливости просто не существует, представлял эту несправедливость как круги, расходящиеся по воде от брошенного камня. Но стоявшая перед моими глазами картина – Корин, вонзающий кинжал в живот бедного Пипуса и поворачивающий клинок в ране, – неизменно приводила меня в ярость. Моё сознание изменилось настолько, что мне представлялось: если я погибну, не отомстив за своего наставника, то не обрету покоя уже никогда!
Стук копыт заставил меня нырнуть в придорожные кусты. Мимо проехали четверо всадников, все незнакомые. С равным успехом это могли быть как пастухи, едущие в Ильму на ярмарку, так и охотники за беглым попрошайкой, за голову которого обещано серебро. За меня обещали целое состояние! Те же конные пастухи не получали таких денег за год работы.
Когда на дороге воцарилась тишина, я вышел обратно и заторопился дальше.
Во всём Калионе я толком знал лишь местность, прилегавшую к Ролону и Клиху. Наставник рассказывал мне, что большая часть Калиона – это либо леса, либо горы, либо глубокие долины. На всём этом пространстве более-менее крупные города попадались крайне редко, небольшие же поселения в основном были эльфийскими деревушками, приписанными или не приписанными к каким-нибудь виллам, вроде той, куда направлялся злобный старик с мерзким внуком.
Как-то показывая мне карту Калиона, Пипус заметил, что, хотя вся эта земля находится под властью имперской короны, имперцы составляют большинство лишь в нескольких городах и ближних к ним усадьбах, тогда как обитатели сотен эльфийских деревень если когда и видели имперца, то только служителя культа Единого. Характер же местности во всех направлениях, пока не доберёшься до суровых северных пустынь, таков, что прокладывать там дороги трудно и накладно, поэтому люди до сих пор обходятся пешеходными и вьючными тропами.
Спустя час пути я увидел эльфов, которые сворачивали с главной дороги на маленькую тропку, обозначенную столбом с надписью: «Руфия». Название мне слышать случалось, но я даже не помнил, деревня это или город, не знал, далеко ли до него, и уж точно не ведал, что буду там делать, если туда доберусь. По пути на ярмарку я, помнится, уже видел этот указатель и даже спросил Пипуса, чем эта Руфия славна, но он ничего не знал и лишь предположил, что это эльфийская деревня.
– Между Ролоном и горами Калиона существует великое множество отходящих от дороги троп, и по большей части они ведут именно к эльфийским деревенькам, – сказал он тогда.
Вот по такой, пригодной только для пешехода или вьючного животного, тропке я и тащился, одолеваемый страхом и сомнениями. Не напала ли на мой след погоня? Если даже и нет, то чем я буду кормиться, не имея денег? Невозможно выпрашивать еду у людей, которые настолько бедны, что горстка проса или ячменя для них – настоящая трапеза. Как долго мне удастся воровать, пока я не получу копьё или стрелу в спину? Уход в местность, населённую свободными эльфами, пугал меня ещё больше, нежели необходимость скрываться в большом городе. Как я говорил наставнику, в лесу я сам стану едой. Но в больших городах для меня места не было, так что с главной дороги пришлось сойти. И только отсутствие в голове угрожающей надписи в какой-то мере ободряло меня.
Мои познания в высоком языке эльфов достались с этим телом, а усовершенствовались благодаря общению с ними на улицах Ролона и Клиха, на многочисленных ярмарках. Я надеялся, моя речь не должна навлекать особые подозрения, если мне удастся изменить цвет глаз. В городах и на дорогах полукровки встречаются часто, но вот в эльфийской деревне полуэльф стразу обратит на себя внимание.
Размышляя о своей наружности, в то время как грязные ноги несли меня по тропе, я пришёл к выводу, что ещё меня могут выдать походка, манера говорить, а также осанка и жесты. Ибо полукровке, выросшему на городских улицах, не свойственна та стоическая невозмутимость, которая характерна для чистокровных эльфов. Мы быстрее и громче говорим, чаще жестикулируем. Эльфы – побеждённый народ, покорённый мечом, много страдавший от принесённых людьми невзгод, постоянно принуждаемый к тяжёлому труду: в рудниках и на полях, с унизительными клеймами, в оковах и под ударами бича. Эльфы привычны к любым невзгодам. И мне нужно бы перенять у них это стоическое безразличие ко всему. Необходимо держаться спокойно, избегая любого проявления чувств.
Думая об всём этом, я торопливо двигался по тропе с намерением поскорее уйти подальше, но толком даже не представляя, куда именно. Как мне стало ясно ещё на главной дороге, мои убогие городские умения никак не могли прокормить меня в сельской местности, и дальнейшее лишь подтверждало этот невесёлый вывод.
Путь мой пролегал мимо полей, засаженных кукурузой. Пусть местное название было другим и её початки меньше тех, которые я видел на Земле, а стебли выше, но мой желудок предательски урчал.
На этих полях работали эльфы. И они взирали на меня хмуро. И их можно было понять, не стоило принимать их сдержанность за тупость. Подобно ревнивому мужу, сразу замечающему тех, кто посмотрит на его жену с вожделением, эти работники мигом уразумели, что за чувства пробуждал у меня вид высоких кукурузных стеблей и округлых початков.
В Ролоне пересказывали множество леденящих душу историй об угнездившихся в густых лесах непокорённых эльфах, сохранивших веру и обычаи своих диких предков, – будто они по-прежнему совершают человеческие жертвоприношения, а мясо жертв поедают. В столице это воспринималось просто как занимательные истории, но здесь, в глуши, среди эльфов воспоминания о подобных рассказах будили совсем другие чувства, и я, сглатывая слюну, ускорил шаг.
Вскоре заморосил дождь. Он быстро прошёл, но у меня не было огнива, чтобы развести костёр и высушить одежду. Да и сухого валежника близ тропы не наблюдалось. По небу гуляли свинцовые тучи, и задул холодный пронизывающий ветер. Не прошло и часа, как дождь возобновился. Сначала он чуть моросил, а потом хлынул настоящий ливень. Оно бы и ладно, пусть отобьёт у имперцев охоту за мной гоняться, но самому мне тоже не помещало бы где-нибудь укрыться.
Проходя через маленькую, не больше десятка хижин, деревеньку, я не увидел никого, кроме глазевшего на меня из дверного проёма ребёнка, но вот на себе чужие взгляды почувствовал. В этой крохотной эльфийской деревушке места для меня не было, и я продолжил путь, не задерживаясь. Приди мне в голову просто попросить несчастную горстку овса или кукурузных зёрен – в этом краю на обширных лесных полянах возделывали именно кукурузу, – меня запомнили бы. Я же хотел, чтобы меня принимали за одного из многих путников, возвращающихся с ярмарки.
Дождь всё лил, и я прошлёпал по грязи и через другую деревню. Меня облаяли собаки, а одна даже гналась за мной, пока я не швырнул в неё камнем.
Моя одежда промокла насквозь. Она годилась для тёплого равнинного климата, но здесь я дрожал и ёжился под холодным дождём, обрушившимся на меня, как плохое предзнаменование.
Кукурузные поля и крытые соломой амбары искушали до крайности. Есть хотелось неимоверно, в животе урчало, надо было на что-то решаться, и, поравнявшись с очередным кукурузным полем, я протиснулся между высоких стеблей. Двигался, как змея, стараясь не ломать растения. Пробравшись так метров двадцать, я связал верхушки стеблей и, укрывшись под ними, как под зонтом, свернулся в клубочек и задумался о том, как мало, по существу, знаю о жизни своих эльфийских предков, тех, кто был связан с этой землёй с незапамятных времён. Я жевал твёрдые зёрна кукурузы и чувствовал себя чужаком, на которого удалившиеся в леса и горы эльфийские боги взирали с презрением.
Задремал. Сны посетили мрачные – какие-то бесформенные тени, вызывавшие страх, и по пробуждении остались дурные предчувствия.
Времени было около полуночи, стояла тьма. Дождь прекратился. Потеплело, а чернота ночи наполнилась туманом. Я пытался отгонять остатки ночного кошмара, но тут совсем рядом что-то зашевелилось, и страх охватил меня с ещё большей силой.
Я замер, затаил дыхание и напряг слух. Звук донёсся снова. Рядом определённо что-то двигалось, а поскольку это накладывалось на последствия страшного сна, неудивительно, что мысли мои обратились к самому ужасному: я представлял кабана-секача или охотника за головами, каким-то образом выследившего меня.
Я лежал, застыв от страха, пока пугающий звук не стих в отдалении, хотя даже последовавшая за этим тишина казалась мне таинственной и грозной. Мне доводилось слышать истории о существах, способных переломать все кости в твоём теле, и смертоносных пауках величиной с человеческую голову. Причём и те и другие подкрадывались к жертве бесшумно. Я убеждал себя, что по ночам в зарослях всегда слышатся странные шумы, а если ночные птицы и сверчки сейчас и молчат, то лишь из-за того, что после дождя вокруг слишком сыро. Может, так оно и было, но страх нашёптывал, что они затаились из опасения обнаружить себя перед кем-то очень опасным, кто вышел на ночную охоту.
Однако страх страхом, а сон снова взял своё. И опять мне снился кошмар, но на этот раз вполне конкретный – будто я вместо ноги той женщины отпилил голову лекарю Пипусу.
С первым намёком на рассвет я покинул заросли кукурузы и вернулся на тропу. Моя одежда оставалась мокрой, и, чтобы согреться, пришлось прибавить шагу. С восходом солнца над влажной растительностью начал подниматься туман, так что я видел перед собой лишь на пару метров. По мере того как шёл, дорога поднималась всё выше и выше, и вскоре она вывела меня на солнечный свет, под голубое небо.
Я брёл весь день, мучаясь от голода и утоляя жажду в оборудованных местными жителями колодцах. Ближе к вечеру, ослабевший от голода, я вышел на поляну, где множество разных путников – я насчитал двенадцать групп – устраивались на ночлег. Все они были мелкими торговцами-эльфами, в большинстве своём таскавшими товары на своих плечах, и лишь у некоторых имелись ослы.
Как ни хотелось мне есть, приближаться к ним было страшно, тем более бродячие торговцы, в отличие от крестьян, странствуя между поселениями, могли располагать определёнными сведениями, в том числе и на мой счёт. Нет уж, безопаснее снова попробовать стащить на следующем поле пару початков кукурузы, пусть опять придётся грызть сырые зёрна.
Но надо же! Уже направившись в кусты, подальше от стоянки торговцев, я увидел знакомую фигуру: тот самый целитель, Вестник, друид, извлекавший змей из ртов и штанов, раскладывал на земле постельные принадлежности и снимал припасы со своего осла. Когда я в последний раз видел этого эльфа, он продал мне за все мои деньги никчёмный кусок застывшей вулканической лавы.
Я поспешил помочь старику разгрузиться, обратившись к нему на высоком. Ни моё появление, ни готовность помочь ничуть его не удивили.
– Рад видеть тебя снова, – промолвил я. – Ты помнишь меня? Мы встречались на ярмарке…
– Помню, помню. Я ожидал тебя.
– Ожидал меня? Откуда ты знал, что я приду?
Стайка пролетавших мимо птиц защебетала над нами.
Старик указал на них и издал горловой звук, родственный хриплому смешку, а затем жестом велел мне продолжить разгрузку. Когда я снял поклажу с осла, целитель опустился на колени и начал разводить костёр для приготовления ужина.
От одного вида костра мой желудок забурчал с удвоенной силой. Все мысли о возвращении денег улетучились, едва я стал помогать друиду готовить ужин. «Почему бы эльфийскому чародею не обзавестись помощником?» – думал я.
Вскоре я набил желудок кашей из кукурузы и сушёного мяса, а утолив голод, примостился рядом с угасающим костром, в то время как целитель попивал что-то из деревянной фляги. То была явно не вода.
Как я понял, старик относился к тем кудесникам, в арсенале которых множество различных типов магии. Он, конечно, был чародеем, извлекающим из тела предметы, которые вызывали недуг. Такие, как он, шарлатаны практиковали и на Земле. Вспомнились филиппинские хилеры, с помощью ловких пальцев извлекающие из тела горсти всякого окровавленного шмурдяка. Но среди эльфов ходили слухи и о чародеях, умеющих понимать тайный язык птиц, и которые могли по их щебету предсказать судьбу человека. Этих друидов считали чрезвычайно одарёнными от природы, и они брали с эльфов высокую плату.
– Я убежал от своего господина-имперца, – принялся заливать я с притворной искренностью истинного полукровки.
Старик внимательно меня слушал, потягивая из своей фляги. Мне подумалось, что эта жидкость может сказать ему, что я лгу, но целитель ни в чём меня не уличал, только время от времени хмыкал. Вскоре я почувствовал, как выдумки буквально застревают у меня в горле. Наконец он поднялся и вручил мне одеяло, достав его из снятой с осла торбы.
– Мы выступаем завтра рано утром, – сказал он.
Его лицо не отразило ничего, но голос звучал успокаивающе. Я немедленно свернулся клубочком под одеялом с чувством глубочайшего облегчения. Мне удалось не только набить желудок, но и найти проводника в этой глуши.
Глава 10. Я становлюсь на путь своих эльфийских предков
На следующее утро, едва услышав стук копыт, я удалился в кусты под предлогом необходимости облегчиться. Караван торговцев, впереди которого ехал верхом имперец, проследовал мимо, я же вылез из кустов, только когда скрылся последний ослик. А встретившись взглядом со старым эльфом, пристыженно отвёл глаза.
Остальные путники, ночевавшие на поляне, снялись с лагеря и продолжили путь, но старый друид остался у костра и даже подбросил туда какую-то травку, давшую столб едкого, но ароматного дыма. Я уже было решил, что он, наверное, передумал брать меня с собой и сейчас мне это скажет. Очень испугался, когда целитель, демонстрируя недюжинную силу, схватил меня за шею и сунул голову в столб сизого дыма. Он держал меня, пока мои глаза не стали слезиться, а тело не зашлось в спазмах от кашля.
Потом он поманил меня за собой, приказав не тереть слезящиеся глаза. Мы проблудили по местным джунглям около получаса. Старик показал мне несколько одинаковых деревьев, и мы снимали с них кору. Ещё собрали каких-то чёрных ягод. Друид настоял, чтобы я хорошо запомнил, как они выглядят. Когда мы вернулись, эльф присел на корточки рядом с плоским камнем и стал растирать ягоды и древесную кору в тёмную кашицу. Жестом подозвав меня, указал на сохнущую пасту и достал из сумки маленькое зеркальце.
– Посмотри на себя внимательно.
Сделав это, я сразу заметил, что мои голубые глаза стали изумрудно-зелёными, как у чистокровных эльфов.
– Мои глаза изменили цвет, – поспешил тут же поделиться я с целителем своим наблюдением.
Хотя Пипус уже менял цвет моих глаз с помощью капель, радость снова превратиться из полукровки в эльфа была искренней.
Старик кивнул.
– Женщины для большей привлекательности используют это средство, чтобы их глаза сияли насыщенным цветом, – пояснил друид. – Со временем, конечно, твои глаза снова изменят цвет, но это произойдёт не скоро. Ты снова сможешь изменить их цвет с помощью этого средства.
Всё ещё пристыженный оттого, что пытался его обмануть, или, по крайней мере, оттого, что был уличён, я пробормотал слова благодарности.
Но он ещё не закончил: достал из мешочка щепотку порошка и велел мне понюхать. Я снова расчихался, глаза заслезились. Целитель рассмеялся и сказал, что совсем не обязательно нюхать дым, достаточно просто вдохнуть носом немного этого порошка с утра один раз на четвёртый день. Он заставил меня повторить это, после чего кивнул и извлёк из торбы одежду из грубых волокон, которую я надел взамен своей. Моё преображение в эльфа завершила старая грязная соломенная шляпа.
Мы пошли по тропе, и старый друид завёл разговор об эльфийских богах. Я быстро заскучал, но насторожился, когда старик сказал:
– Твоя кровь, мальчик, подсолена имперской. Эльфийские боги в ней спят, но ты можешь разбудить их и подсластить таким образом свою кровь. Но чтобы пробудить их, ты должен пройти по пути своих эльфийских предков.
– Ты сможешь меня научить – как?
– Научить этому невозможно. Можно лишь указать направление, а привести к истине тебя должно собственное сердце. Да, мальчик, направление я, разумеется, укажу, но путешествовать тебе придётся самому. И это путешествие не будет лёгким. Боги подвергнут тебя суровым испытаниям, – он поёжился и передёрнул плечами, – возможно, они даже вырвут из груди твоё сердце и бросят тело на растерзание диким животным, воющим по ночам в лесу. Зато если ты выдержишь, то познаешь магию посильнее огня, которым имперцы покоряют другие народы.
Мне стало интересно. Я почувствовал себя на пороге раскрытия какой-то тайны происходящего со мной. И вскоре это чувство усилилось. Я попытался расспросить старика: откуда он родом, есть ли у него семья?
– Я явился со звёзд – таков был его ответ.
Следующие несколько часов мы шли молча. Я, поражённый его ответом, готов был поверить, что этот друид такой же попаданец, как и я. Тешил себя надеждой, что с его помощью раскрою тайну этой своей жизни и того, что меня ожидает по её окончании. Даже хотел ему признаться, что и я тоже пришелец со звёзд, но пока решил не откровенничать.
К полудню мы пришли в маленькую деревушку, где целителя радушно встретил местный князёк. Жители по большей части работали в полях. Но мы с князем и несколькими старейшинами сели в круг у крытой соломой хижины вождя, и целитель угостил собравшихся эльфов вином.
Белоголовые не спеша пили янтарную жидкость и вели разговор о погоде, о видах на урожай и о делах в соседних селениях. Если мы и явились в деревню с какой-то целью, то не торопились о ней заявлять, а местные не спешили нас расспрашивать. Они вообще, похоже, не имели обыкновения спешить. Жизнь здешних стариков текла медленно, и только смерть приносилась к ним, как порыв ветра.
Обо мне целитель ничего не говорил, и я сам помалкивал, прислушиваясь к разговору. Понимал не всё, мой современный высокий отличался от здешнего говора, однако, к счастью, этот язык давался мне легко, и, даже просто слушая, как беседуют старцы, я пополнял свой словарь.
Прошло больше часа, прежде чем они перешли к делу, и князёк рассказал целителю о женщине, которая нуждалась в его помощи.
– Она страдает от злого болотного духа, – промолвил глава этого посёлка, причём голос его при этом упал до шёпота.
Позже я уяснил, что эльфы называли подобную одержимость так из-за суеверного страха, который вдруг начинал преследовать эльфа. И это никак не было связано с каким-то привычным пугающим событием вроде смерти любимого близкого человека, а именно чем-то сверхъестественным, например, явлением призрака или духа. Говорили, что злой дух овладевает разумом. Одержимые этим страхом нередко теряли способность принимать пищу, чахли и умирали.
Одержимой оказалась молодая эльфийка. Я дал бы ей не больше двадцати пяти лет. Невысокая, стройная с большими изумрудными глазами. Она недавно овдовела. Её покойный супруг отличался в постели неукротимостью. Он отдавал свою кровь какой-то богине и получал от неё свою мужскую силу.
– Муж умер в прошлом году, и несколько месяцев я жила спокойно. Но теперь он вернулся, – рассказала больная.
До этого момента я от скуки чертил в пыли бессмысленные узоры, но тут навострил уши.
– Он приходит ко мне посреди ночи, сдёргивает одеяло и раздевает меня догола. А затем снимает свою одежду и ложится в постель рядом со мной. Я пытаюсь отстраниться, но он силой раздвигает мои ноги.
Она показала целителю и старикам, как призрак мужа раздвигает ей ноги, очень впечатляюще раздвинув их руками, напрягая бёдра, словно в попытке сопротивления. Все присутствующие при этом следили за происходящим весьма внимательно, особенно когда ноги женщины раздвинулись настолько, что стало видно, куда покойник норовит проникнуть каждую ночь.
– Он является ко мне не один раз за ночь, но никак не меньше трёх-четырёх раз!
Эльфы изумлённо ахнули, да и я не удержался. Три или четыре раза за ночь! Постоянная ночная борьба, которую приходилось вести этой женщине, давалась ей нелегко – под глазами у бедняжки были тёмные круги.
– Я не могу есть, и моё тело чахнет! – простонала она.
Старики взволнованно подтвердили, что да, она действительно чахнет.
– Она не так давно была в два раза упитаннее, – заверил целителя князёк.
Мой новый наставник стал задавать больной вопросы о призраке, который насиловал её по ночам, выспрашивая всё очень подробно: и как он выглядел, и какое у него было выражение лица, и что на нём было надето, и каково его тело на ощупь.
– Как жаба: такой же мокрый и холодный, – сказала женщина, – когда он входит в меня, такое чувство, будто у меня там змея.
Бедняжка вся передёрнулась, возможно, снова ощутила внутри себя холодную змею, и мы все вздрогнули вместе с ней.
Закончив расспросы, целитель встал и направился к росшим вдоль кромки просяного поля деревьям. Над ним вились птицы, и ветерок доносил до нас их щебет.
Пока друид прогуливался, мы все оставались сидеть на корточках рядом с женщиной, изо всех сил напрягая слух, норовя догадаться, что именно рассчитывает узнать целитель от пернатых. Я тоже прислушивался к песенкам и щебетанию птиц, но, ясное дело, не мог уловить никакой связи между их пением и затруднениями этой эльфийки.
Наконец целитель вернулся, чтобы поделиться с нами тем, что ему открылось.
– Тот, кто посещает тебя по ночам, вовсе не твой покойный муж, – заявил он женщине, и не только она, но и все мы слушали его с живым интересом. – Это тень, призрак, сотворённый Масаши – богиней, которой твой муж жертвовал свою кровь. – Целитель поднял руку, чтобы сразу отмести возражения насчёт того, что эта тень была плотной на ощупь и вполне осязаемой. – Эта тень есть отражение твоего мужа. Призрак похож на него и с виду, и по ощущениям, но это зеркальный образ, созданный болотным зеркалом, с которым, как известно, не расстается богиня Масаши.
Друид вытащил собственное зеркальце, заставив и женщину, и стариков в испуге отпрянуть.
– Чтобы избавиться от призрака, можно сжечь её хижину, – предложил князёк. – Должно быть, он прячется в тёмном углу и выходит по ночам, чтобы насладиться её телом?
Целитель поцокал языком.
– Нет, от этого не будет никакого толку, разве что сжечь хижину вместе с больной. Ибо призрачный муж гнездится внутри её!
Все заахали. Да уж, произвести впечатление этот друид умел.
– Масаши спрятала эту тень в тебе, – пояснил он вдове. – Нам нужно выманить её оттуда, чтобы она не могла вернуться и мучить тебя.
Целитель велел князьку развести костёр, потом завёл женщину в хижину. Я последовал за ним внутрь, из местных жителей он не пустил никого, кроме главы селения.
– Ложись на кровать, – велел целитель.
Когда вдова легла на спину, он опустился на колени рядом с ней и начал что-то напевать больной на ухо, всё громче и громче. Его рот приближался всё ближе к её уху, и вот уже губы стали задевать ухо эльфийки. Глаза у неё были широко открыты, и бедняжка застыла в страхе, будто ожидала, что и целитель взгромоздится сейчас на неё, как это делал призрак её мужа.
И тут старик медленно отодвинулся от её уха, всего на пару сантиметров, но достаточно, чтобы мы с князьком увидели, как он достает змею из уха больной и кладёт её себе в рот.
Целитель подошёл к очагу и постоял там некоторое время, хриплым шёпотом произнося заклинание на незнакомом мне языке. Это совершенно точно был не эльфийский. Затем старик выплюнул змейку в огонь, и пламя окрасилось в зелёный цвет. Пока друид распевал над огнём свои непонятные заклинания, я думал о том, показалось мне или нет, что перед этой самой зелёной вспышкой он незаметно кинул в огонь щепотку какого-то порошка. Наконец, вспотевший и дрожащий от возбуждения, он повернулся к страдалице и заявил:
– Женщина, я покончил с призраком, насиловавшим тебя каждую ночь, сжёг его в огне. Он уже не сможет вернуться, Масаши больше не имеет власти над твоей жизнью. Сегодня ночью ты будешь спать спокойно, и никогда больше тебе не придётся опасаться призрака.
Получив плату, мешочек проса, целитель повёл нас обратно к дому князька, где все снова достали пиалки и пустили по кругу кувшин с вином.
Вдруг я почувствовал слабость, и перед глазами замерцал и тут же погас сигнал тревоги. Это произошло так быстро, что я не успел прочесть сообщение о своей очередной неминуемой смерти. И сразу в деревню въехали всадники. Заслышав конский топот, я чуть было не пустился бежать, но взгляд целителя приковал меня к месту. Он, конечно, был прав: лошадь мне всё равно не перегнать.
