В. В. Красников
Скверная кровь
– Единый, да его оскопили! – выкрикнул кто-то.
Тут мне стало совсем не по себе. Помог, называется, человеку! Я протолкался вперёд и воззрился на раненого, корчившегося на земле, зажав окровавленный пах.
Но это оказался вовсе не Одулин.
То был его хозяин.
Глава 5. Встреча с наставником. Ильма
Прячась в кустах, я дождался отправления обоза, а когда последний ишак, поднимая пыль, двинулся в сторону Ильмы, пошёл в другую сторону, к озеру, где решил дождаться наставника. Там я всегда смогу найти еду, а если наблюдать за дорогой, не высовываясь из укрытия, то можно углядеть и того головореза, Корина, вздумай он гнаться по моему следу.
Всю дорогу я ужасно нервничал. Сколько ни уверял себя, что Пипус непременно явится, здравый смысл неизменно подсказывал, что ему могут помешать непреодолимые обстоятельства. И в таком случае я окажусь предоставленным самому себе. Чем же я стану питаться, когда закончатся деньги? Где буду ночевать? Такие мысли донимали меня во время пути и не оставили по прибытии к озеру.
Оказавшись на месте, я подошёл к женщине-эльфийке и купил ещё три лепешки. Повариха была молода, чуть старше меня в этом теле, однако суровая жизнь – работа под палящим солнцем, вечные заботы по дому и рождение одного, а то и двух детей ежегодно – состарила её прежде времени. К двадцати пяти годам бедняга превратилась чуть ли не в старуху, и даже во взгляде её зелёных печальных глаз не было намёка на молодой блеск. Протягивая лепёшки, она одарила меня грустной улыбкой, а от предложенных денег взяла только половину.
– Мы должны заботиться друг о друге, – сказала она, и я впервые за время, прожитое в этом мире, пожалел, что местные эльфы, в отличие от земных, сказочных, не живут по тысяче лет.
Заморив червячка, я снова предался мыслям о будущем, но уже с должным прагматизмом. Вспоминал, как в Клихе наблюдал за обучением детей попрошайничать. Там это занятие считалось профессией. Их учили изображать волчий голод, когда в качестве подаяния предлагали снедь, разучивали с ними убедительные интонации, разъясняли, что на «работу» нельзя надевать новую одежду, только лохмотья, голову ни в коем случае не покрывать шляпой, только намотанной тряпицей. Подаяние следует собирать не в карман, и уж точно не в кошель, а исключительно в миску или плошку.
Я уже представлял себя лучшим попрошайкой на улицах Ильмы, когда на дороге показался Пипус. Он шёл, держа на поводу ослика. Я радостно устремился навстречу, но умерил свой пыл, встретив предостерегающий взгляд наставника. Должно быть, он опасался слежки. Поэтому я подождал, пока он пройдёт мимо, и пошёл за ним, отставая на несколько шагов.
Наша встреча произошла на половине расстояния к Ильме, причём по долине. Дальнейший путь должен был занять больше времени. Тропа, неуклонно поднимавшаяся по склону, становилась всё круче.
По пути мы почти не разговаривали. Вопросов у меня накопилось хоть отбавляй, но я благоразумно держал их при себе. По угрюмому виду лекаря я понял, что дела в столице совсем не хороши.
С каждым часом подъёма в гору воздух становился всё свежее, и дорога сделалась почти приятной. По прохладе мы незаметно добрались до очередной стоянки караванов, такой же, как и та, возле которой я уже останавливался. Во дворе эльфийской хижины находился вместительный сосуд с водой и большой каменный очаг для выпечки лепёшек, а на лежавшие под деревьями брёвна можно было присесть, чтобы выпить и перекусить в тени. Всё обещало приятный отдых, но на беду к нам подошли местные инквизиторы-ловцы и затеяли с Пипусом разговор.
– Ты идёшь в Ильму из столицы? – спросил один из них.
– Да, хочу поторговать на ярмарке, – ответил наставник.
– А как насчёт грешников? Говорят, брат Илюм, наш добрый поводырь из почтенного судилища, выявил в Ролоне святотатца, вера которого будет испытана огнём.
Услышав имя наводившего страх на всю столицу ловца, Пипус вздрогнул, а я и вовсе даже дышать перестал.
– Хвала Единому, – ответил наставник и тут же спросил ловца: – Какое дело вас привело на эту дорогу?
– Нам предстоит в Ильме расследование в отношении нескольких обращённых из Сармы. Говорят, эти многоверцы тайно совершают обряды своей извращённой религии и практикуют чёрную магию.
Сарма была захвачена и покорена имперскими войсками чуть раньше Калиона. И если из Калиона имперцы уводили в рабство тысячи эльфов, то в цивилизованной Сарме ловцы устраивали охоту за ростовщиками, которых неизменно обвиняли в многоверии и приверженности к чёрной магии.
Я удивился ловкости наставника. Ведь ему удалось не ответить на вопрос ловца, хотя я и не понял, почему он не стал этого делать. Но от следующего вопроса Пипуса мой лоб покрылся бисеринками пота, а сердце заколотилось, будто я не сидел, а быстро бежал.
– И есть доказательства? – заинтересовался лекарь.
К счастью, ничего страшного не произошло. Ловец, улыбаясь, ответил:
– Самые серьёзные, добытые под пыткой и вполне достаточные, чтобы отправить проклятых ростовщиков к их покровителям. – При упоминании неназываемых богов глаза ловца злобно сузились. – Калион кишит обращёнными, – дрожащим голосом заявил местный инквизитор. – Они лжецы! Ложные обращённые, которые выдают себя за последователей Единого, а сами предают нас. Они почитают неназываемых и древнее золото, похищают людей и совершают омерзительные ритуалы, используя кровь рабов Единого.
Мой страх сменился неприязнью к ловцу, который приносил обет любви и бедности, а сам вёл себя как злобный тиран. В голове мигал красный светофор, но я так разволновался, что не смог сконцентрироваться, чтобы прочесть послание. Но руку на всякий случай держал под рубашкой, где прятал нож.
Мой наставник держался спокойно, и, глядя на него, можно было решить, что он разговаривает с товарищем, а не с «псом Единого», как ещё называли ловцов. Наверное, именно выдержка Пипуса избавила нас от общества инквизитора, который знаком круга благословил наставника, презрительно очертил нечто у моего лба и направился к поварихам.
Пипус тут же объявил, что мы должны продолжить свой путь.
Какое-то время мы шли молча. Я размышлял о ловцах и обращённых, но всё не мог найти ответ: зачем преследовать тех, кто принял веру в Единого?
– Пипус, какой смысл преследовать тех, кто сменил веру?
Наставник посмотрел на меня, как на неуча, вздохнул и начал рассказывать:
– Когда наш славный король Арус захватил последние крепости в Сарме, страна была густо населена многобожцами, угрожавшими самим основам нашей религии и общественного устройства. Чтобы противостоять этой угрозе, его величество Арус соблаговолил учредить лигу ловцов, охотников за душами, «псов Единого». Всем сармийцам было предписано принять веру в Единого или покинуть страну. Калион был завоёван позже, но и тут сармийцев оказалось видимо-невидимо. И они были богаты. Очень богаты. А значит, когда-то они не приняли Единого и покинули Сарму! Однажды глава лиги брат Илюм посчитал, что наилучшим способом приобщения к милосердной религии Единого будут пытки и конфискация имущества. Как следствие этого решения – десятки тысяч обращённых лишились всего в пользу лиги и короны, независимо от того, приняли они Единого или нет. С того времени в нашей империи возникла новая угроза со стороны ложных единоверцев. Я имею в виду сармийцев, притворно принявших нашу веру. Чтобы помешать этим нечестивцам распространять свои пагубные идеи отправлять древние ритуалы, лига повелела ловцам выявлять отступников…
– С помощью пытки! – воскликнул я, вспомнив средневековую инквизицию на Земле.
– …и карать их, публично сжигая на кострах, чтобы другим неповадно было, – подытожил Пипус.
Мы продолжили путь в молчании, каждый погрузившись в собственные размышления. «Каково это, – думал я, – когда человека сжигают заживо?» Но представить весь ужас аутодафе я не успел, наставник снова заговорил. Он стал рассказывать другую историю о ловцах.
– Жил некогда молодой служитель Единого, которому, несмотря на годы, сулили блестящую карьеру в церкви. Однако, обладая пытливым умом, он задавал слишком много противоречивых вопросов и читал слишком много трудов противоречивых авторов. Однажды молодого служителя ловцы заключили в камеру, несколько дней продержали без воды и пищи. Потом начались допросы и обвинения. Затем последовали пытки. – Пипус некоторое время помолчал, после чего угрюмо добавил: – Он вышел оттуда с незначительными физическими повреждениями. Юноша дёшево отделался: ему сделали суровое внушение и сослали из центра империи в окраинный Калион. Но он ничего не забыл. И не простил.
Выслушав наставника, я понял, что тем молодым служителем был сам Пипус. Понимал, что любой человек, обладающий знаниями, убеждениями и сострадающий ближним, ненавистен этим чудовищам в сутанах. А значит, является их вероятной жертвой.
Оставшиеся два дня пути прошли без происшествий. По крайней мере, мне они ничем не запомнились.
Когда мы добрались до Ильмы, солнце уже садилось, а ярмарка была в разгаре. Вся широкая рыночная площадь была завалена товарами, громоздившимися где под деревянными навесами, а где и просто под открытым небом. Артисты всех направлений – от акробатов до фокусников – соперничали друг с другом, надеясь заработать лишнюю монетку. Художники предлагали купить свои работы, а ремесленники расхваливали как готовые изделия, так и инструменты своего ремесла. Торговцы семенами и орудиями земледелия спорили о ценах с оптовыми покупателями. Продавцы нарядов из тонкого шёлка и изысканных кружев утверждали, что все короли и королевы империи носят только их фасоны. Лакомства и сласти, лекарства, травы и приворотные зелья соседствовали с великим множеством предметов для отправления религиозного культа – кругами, ладанками, свечами, иконами, статуэтками Единого, чётками.
Но ясное дело, столь многолюдное торжище не могло обойтись без самого пристального внимания со стороны ловцов. «Псы» ходили по лавкам, придирчиво всматривались в полотна, выставленные на продажу, а также проверяли подлинность предметов религиозного культа. Бок о бок с монахами в серых облачениях толкались одетые в чёрное королевские мытари, собиравшие подати в казну. Деньги постоянно переходили из рук в руки, причём часть их прилипала к рукам чиновников. Тут, как и на Земле, всё решалось с помощью взятки, без которой здесь невозможно было вести какие-либо дела. Государство торговало должностями, жалованье же чиновникам платило ничтожное, открыто подталкивая к вымогательству и взяточничеству. Причём это относилось практически ко всем государственным служащим. Тюремщик, купивший свою должность, сдавал в наём заключённого на лесоповал, лесопилки и на золотые рудники, где трудились каторжники, а полученные монеты делил со стражником, который арестовал преступника, и с судьёй, который вынес ему приговор.
В тот вечер, оказавшись в Ильме, я настолько очаровался всем вокруг, что даже на время забыл о загадочном старике и злокозненном Корине. Впрочем, Пипус тут же напомнил мне, что, хотя Корину и старому аристократу, скорее всего, некоторое время будет не до нас, я должен постоянно держаться настороже и принимать капли, меняющие цвет глаз. Я снова спросил его:
– Наставник, да что же такого я им сделал?!
– Меньше знаешь – крепче спишь. Неведение, Амадеус, твой единственный союзник, а лишние знания могут довести до гибели.
С этими словами он стал раскладывать наш товар на арендованный стол, сколоченный совсем недавно и ещё пахнущий хвоей. Ещё было светло, и я решил прогуляться по ярмарке. Пипус не возражал, и, толкаясь в толпе, где смешались ловцы, мытари и шлюхи, щёголи и оборванцы, имперцы, эльфы и полукровки, я забрёл в уголок, который облюбовали для себя друиды.
Моё внимание привлёк страшный длинноносый и длинноволосый эльф в алой мантии, смотревшийся довольно кощунственно. Его и без того покрытую шрамами угрюмую физиономию украшали также похожие на молнии зигзаги, нанесённые кроваво-красной краской. Сидя на земле, друид встряхивал мелкие костяшки в человеческом черепе, а потом выбрасывал их на землю перед собой. По тому, как эти костяшки лягут, он делал предсказания. Подобных предсказателей хватало и на Земле. Я всегда считал их лжецами и шарлатанами.
Какой-то эльф попросил друида предсказать дальнейшую судьбу его отца, с которым произошёл несчастный случай.
– По пути сюда мой отец поскользнулся на горной тропке и упал. Теперь он не встаёт, лежит и стонет от боли, отказывается от еды.
Друид с непроницаемым лицом осведомился о его имени, а потом взял полученную от просителя монету, потряс костяшки в черепе, а когда они легли на землю неровным кругом, заявил, что это очертания могилы, а стало быть, больной вскоре умрёт.
Не удержавшись, я скептически фыркнул, и старый урод мгновенно вперил в меня злобный взгляд. Простой эльфийский мальчишка съёжился бы от суеверного страха, но я не имел местных предрассудков. Возможно, мне было бы лучше уйти, не искушая судьбу и не тревожа тёмные силы, но меня уже понесло.
– Невозможно узнать будущее, бросая старые кости, – самоуверенно заявил я. – Это никакая не магия, а суеверие, рассчитанное на невежественных эльфов и крестьян.
Едва я закончил говорить, как снова в голове вспыхнуло яркое полотнище с уже знакомой надписью: «Выжить невозможно».
На лице старика появилась злобная гримаса, он потряс пригоршней костей перед моим лицом и пробормотал какое-то заклинание на одном из древних языков, который я не знал. Решив уйти потихоньку, я стал пятиться.
– Полукровка! Твоё сердце будет вырвано из груди на жертвенном камне, когда восстанут рейнджеры леса!
Эти слова, произнесённые едва слышным шёпотом, были сказаны на высоком. О некогда непобедимых рейнджерах Великого леса я, конечно, слышал. Обычные воины… Хотя у меня не было никакого повода, кроме странного сообщения в голове, переживать о случившемся, но обращение ко мне, выглядевшему как чистокровный эльф, напугало и разозлило, испортив ещё недавно такое приподнятое настроение.
Я проталкивался в толпе, досадуя на себя: мало того что влез как дурак со своими замечаниями, так ещё и не нашёлся с ответом. На Земле бытовало суеверие, что наговор вполне может сбыться, если не ответить шаману с остроумием, развеяв его злобное пророчество.
Разыскав Пипуса, я до ночи помогал ему в торговле. И после, помалкивая о происшедшем, отужинал и, к счастью, сразу уснул в арендованном для нас наставником номере постоялого двора.
Глава 6. Зигзаги судьбы
Уже на второй день в Ильме мы распродали всю краску, и Пипус предался пьянству. Я, в свою очередь, получил немного свободы, привыкнув к бесконечному балагану вокруг, но по-прежнему наслаждаясь ярмаркой. Мне нравилась живопись ещё в прошлой жизни на Земле. Да-да, наше свадебное путешествие в Милан я запомнил на всю жизнь! Нам достался угловой номер на пятом этаже. Из его окон был виден и беломраморный готический собор, гордость Милана, и здание Ла Скала за ним – тоже гордость! – и ещё дальше замок Сфорца с круглыми угловыми и центральной остроконечной башнями.
Пока жена плескалась в ванной, я сидел на подоконнике и молча созерцал нагромождения каменных и бетонных зданий, ущелья улиц, забитые толпами машин и людей. «Я в Италии! На родине Микеланджело и Рафаэля, Леонардо и Тициана, Боттичелли и Караваджо!.. Интересно, с каким грузом буду я покидать эту художественную Мекку, что приобрету тут и увезу с собой?» – думал я.
Последующие дни в Милане оказались настолько перегруженными, что нам некогда было ни серьёзно разговаривать, ни предаваться размышлениям. Мы носились по всяческим пьяцца и виа, из галереи в галерею, из музея в музей, из одной пинакотеки в другую. Галерея Брера и Галерея нового искусства, замок Сфорца и Амброзиана, церковь Санта-Мария-делле-Грацие с «Тайной вечерей» да Винчи. Шедевры, шедевры, шедевры! «Обручение Марии» Рафаэля, «Христос в Эммаусе» Караваджо, «Оплакивание Христа» Боттичелли и жёлтый ноздреватый мрамор «Пьета Ронданини», истерзанный гениальным резцом Микеланджело, творения Беллини и Мантеньи, Пьеро делла Франчески и Модильяни!
Глаза уставали от вакханалии красок, но перед каждым полотном хотелось постоять, хотелось, чтобы эта красота навеки отчеканилась в сердце, чтобы отсвет её никогда не угасал в душе.
К вечеру мы до того уставали, что с трудом добирались до постели и засыпали каменным, без сновидений сном.
Наверное, поэтому сейчас, получив относительную свободу, я направился к рядам с мольбертами и поставленными прямо на землю рамами с натянутыми на них полотнами.
Вдруг мне на глаза попался тот самый художник-бретёр Рикус. Он что-то показывал какому-то простаку. При виде меня он схватился было за кинжал, но я поспешил низко поклониться и подался назад, но всё ещё оставался в пределах слышимости.
– Это не простой рисунок, – сказал Рикус, продолжая прерванный моим появлением разговор, – это настоящая классика из столичной жизни, томные женщины и возбуждённые мужчины! Убедись сам, ведь ты уже хочешь пойти и найти себе горяченькую подружку?
Наверное, тот рисунок понравился обывателю. Он вручил бретёру серебро и суетливо спрятал картинку за отворот камзола.
Я собрался исчезнуть, раствориться в толпе, но проклятый художник тихонько меня окликнул:
– Эй, парнишка!
Я попытался улизнуть, но его рука схватила меня за горло со скоростью наносящей удар змеи. Рикус рывком развернул меня к себе, и его кинжал оказался у моего кадыка.
– Я прирежу тебя как барана, ты, грязный, нищий полукровка!
Остриё его кинжала прокололо тонкую кожу, и по груди побежала горячая струйка крови. Глаза у бретёра сделались совершенно безумными, как у дикого зверя, я же так перепугался, что даже не мог просить о пощаде.
Имперец пихнул меня, и я упал на землю.
– Если я не перерезал тебе глотку, то лишь потому, что не хочу пачкать руки твоей грязной кровью. Не суй свой длинный нос в мои дела. Иначе я не просто снесу голову с твоих плеч, а начну сдирать твою шкуру по чуть-чуть и буду натирать голую плоть солью.
С этими словами мой мучитель скрылся в толпе, оставив меня в испуге, недоумении и растерянности. Да что я ему сделал, чтобы этак беситься? Согласен, стал свидетелем его грязных делишек, но…
Я поднялся с земли, отряхнулся и пошёл обратно на ярмарку, уже с меньшим воодушевлением, чем раньше.
И тут я встретил Вестника. Того самого! Костлявого, угловатого, с копной белоснежных волос и длинной, спускающейся ниже пояса бородой. Он однажды приходил ко мне во сне… В первый раз я увидел его у небольшой эльфийской деревушки. А сейчас он стоял на каменной плите, возвышаясь на несколько метров над слушателями, и творил свою магию перед лицом толпы. Он не был стар в том смысле, какой мы обычно вкладываем в это слово. Казалось, мимо него протекли не дни или годы, а эпохи и тысячелетия.
Я не знал, когда и где этот человек родился и какой народ породил его, но для меня Вестник воплощал всё, относящееся к эльфам. По его речи ничего понять было нельзя: подобно земному попугаю, он говорил с каждым на его языке, отвечал на все вопросы, пользуясь тем наречием, на котором они были заданы. Вскоре я заподозрил, что он умеет также говорить на языке птиц и змей, камней и деревьев, гор и звёзд.
Предсказатель, которого я повстречал недавно, несомненно, являлся шарлатаном, но Вестнику фокусы не требовались. Он только что на моих глазах излечил женщину от постоянной мучительной головной боли. Касаясь губами уха одержимой, беззвучно он проговаривал свои священные слова. И неожиданно его глаза выпучились, он резко отпрянул. Женщина взвизгнула и конвульсивно дёрнулась: в зубах Вестника извивалась вытащенная из её головы ядовитая змея. Над толпой пронеслось изумлённое «ах!». Я же приписал это ловкости рук – старик наверняка пустил змейку вверх по своему рукаву, а потом спрятал её у себя во рту. Ну разве мог я считать иначе? А в силу полученного образования и жизненного опыта – нет.
Естественно, у меня возникло желание разоблачить и этого мошенника. Однако что-то заставило промолчать. Что именно, не знаю. Но Вестник, похоже, прочёл мои мысли: его глаза выхватили меня из огромной толпы.
– Подойди сюда, мальчик, – сказал он.
Все уставились на меня. Сам не пойму как, я очутился на каменной плите рядом с Вестником.
– Ты, смотрю, не веришь, что я извлёк змею из головы этой женщины?
Я прекрасно понимал, что говорить правду – лучший способ нажить врага, а умение притворяться – высший смысл выживания. Не хватало ещё лезть в чужие дела. Однако на этот раз я почему-то не сдержался. Раз уж старик сам этого хочет, так тому и быть.
– Ты спрятал змейку у себя во рту или в руке, – невозмутимо заявил я.
Мои слова подорвали веру толпы в чудо – послышался свист. Однако старец не опечалился.
– Я вижу, в твоих жилах течёт эльфийская кровь, – прошептал мне на ухо старый мудрец, – но ты предпочитаешь своих имперских предков.
– Я предпочитаю знание невежеству, – немедленно заявил я.
– Вопрос в том, – улыбнулся старик, – сколько знания может вынести мальчик?
Тихонько бормоча нараспев что-то на высоком, он стал совершать пассы перед моими глазами. Я закачался, лицо моё запылало, словно в лихорадке, на глазах выступили слёзы, дыхание перехватило. От моего недавнего скепсиса не осталось и следа.
Я чувствовал, что буквально проваливаюсь в его глаза: изумрудные, бездонные колодцы, наполненные мировой усталостью и молчаливым пониманием. Они сжимали меня как тиски, и, пока я беспомощно трепыхался в этой железной хватке, из меня вытягивали всё, все знания…
Потом Вестник потянулся к моему паху, словно хотел ухватить меня за причинное место, и извлёк из моих штанов длинную чёрную змею, извивавшуюся и злобно шипевшую. Зеваки разразились смехом.
И всё же я остался с этим странным стариком. А после того, как толпа рассеялась, я сидел тише воды ниже травы. Старик угостил меня жареным мясом и терпким вином.
– Никогда не отрекайся от своей эльфийской крови, – поучал он. – Имперцы полагают, что покорили нашу плоть плетью и мечом, с помощью страха и своей религии, но под нашими ногами, над нашей головой и в наших душах до сих пор существует другой, особый мир. До появления в Калионе имперцев, до того, как эльфы ступали по земле, до того, как сама твердь была извергнута из пустоты и обрела вещественность, властвовали духи. Их священные тени облачали нас, насыщали наши души и созидали нас… Возьми, – протянул мне Вестник странный блестящий камень.
В моей голове по-прежнему было туманно. Я испытал невероятное чувство потрясения и упал на колени.
– Это твой талисман, жребий, судьба. Храни его! – сказал старик.
– Но я не достоин.
– Разве? Ты даже не спросил, что должен отдать мне взамен.
– Всё, что у меня есть, – прошептал я и отдал ему все деньги, все свои сбережения.
Его ладонь прошла над моей, не коснувшись её, и деньги исчезли так, будто их никогда и не было.
– Этот дар не имеет цены. Он благословляет тебя, и твоё сердце с ним приютило богов…
Я даже не заметил, когда и как он ушёл. Смотрел на камень и млел.
Пипуса я нашёл в нашем временном прибежище – съёмной комнате. Я подробно поведал ему о своей встрече с целителем-магом, упомянув о змейке, скрывавшейся и в голове женщины, и в моем паху. Как ни странно, особого впечатления на наставника это не произвело, более того, после рассказа о сковавшем меня вдруг мороке, Пипус рассмеялся:
– Ха! Выходит, голова у тебя закружилась, и ты чуть не потерял равновесие, глаза слезились, нос чесался, но при этом чувствовал ты себя замечательно.
– Да! Так всё и было!
– Полагаю, старик применил порошок, который эльфийские друиды использовали для умиротворения тех, кто предназначался в жертву богам. У твоего так называемого целителя в кармане наверняка было немного этого порошка. Распевая свои заклинания, он махал руками у тебя перед носом, распыляя дурман.
– Нет, я ничего такого не заметил, – прошептал я, ужасаясь полученной информации о человеческих жертвоприношениях эльфийскими друидами.
– Само собой! Нужна лишь крохотная щепотка порошка. Тебя ведь не собирались приносить в жертву. Старику требовалось лишь слегка ослабить твоё сознание, чтобы ты поверил всему, что он тебе говорил.
– Но он дал мне дар!
Пипус внимательно рассмотрел полученный от друида талисман, улыбнулся и спросил:
– А что взял у тебя взамен старый мошенник?
Чувствуя себя полным лохом, на этот вопрос наставника я решил не отвечать…
– Ничего, – солгал я.
Спустя полчаса, когда Пипус ушёл, я побежал к плите, где встретил целителя. Там, естественно, его не было.
Сокрушаясь о потерянных деньгах и проклиная себя за глупость, я снова забрёл на майданчик художников. Там зазывала приглашал всех желающих полюбоваться восхитительными работами непревзойдённого мастера Алона Рикуса. Самого бретёра я нигде не видел, поэтому решил взглянуть на его работы. И что я увидел? Мазню в духе провинциального декора родной планеты с русалками и котами!
Эти рисунки были бледным подобием того шедевра, который я отдал пассии художника. «Как же так? – спрашивал я себя. – Поверить не могу, что такой мастер пишет непотреб!»
У картин я задержался до вечера. Рассматривал большие и маленькие полотна, вспоминая Землю и работы наших мастеров живописи. Ушёл, когда уже наступала ночь, однако к Пипусу пошёл не сразу, а сперва снова отправился на поиски целителя, рассчитывая вернуть свои деньги. Вокруг ярмарки горели сотни костров, но я не прекращал поиски и бродил между ними, пока наконец не углядел его ослика, собаку и приметное эльфийское одеяло, выкрашенное в изумрудный цвет. Небо было безоблачным, звёзды и луна давали достаточно света, так что я был уверен, что ничего не напутал. Правда, самого Вестника поблизости видно не было.
Вообще-то в качестве возмещения я считал себя вправе прибрать к рукам одеяло, да и вообще всё, что смогу найти на стоянке, но злобный взгляд кудлатой собаки отбил у меня даже малейшее желание действовать таким образом. Этот мохнатый пёс выглядел чистым чёртом, исчадием Ада.
Я возобновил поиски старика и обнаружил его на некотором расстоянии от его бивуака, стоящим ко мне спиной, а лицом к огромному, утопающему в сгущавшемся мраке дереву. Различимы были лишь тёмные очертания его фигуры. И в тот момент, когда я направился к нему, целитель воздел руки к звёздам и возгласил что-то на незнакомом мне языке. То был не высокий, и вообще не походил ни на одно из эльфийских наречий, какие я когда-либо слышал.
Неожиданно с гор, леденя мою кровь, налетел пронизывающий ветер. Содрогнувшись, я посмотрел на Вестника и увидел, как прямо над его головой, ярко перечеркнув небо, устремилась к земле звезда.
Падающие звёзды я, понятное дело, видел и раньше, но что-то не мог припомнить, чтобы они падали отвесно, да ещё и по команде смертного. Я повернулся, и ноги сами собой понесли меня прямиком к таверне, где Пипус арендовал для нас комнатку.
Я посмеивался над собой, убеждая самого себя, что падение звезды именно в тот момент, когда старик вершил свои заклятия, было всего лишь простым совпадением. Но моё тело пронизывала странная дрожь, и я испытывал иррациональный страх, от чего и вовсе побежал. Как бы то ни было, а искушать судьбу меня не тянуло. Я и так уже нажил достаточно врагов и не имел ни малейшего желания добавлять к их числу ещё и потусторонние силы.
Не знаю, как это произошло, кто той ночью дёргал за нити моей судьбы, но я вылетел прямиком к костру, у которого, стоя за мольбертом, творил великий мастер Алон Рикус.
Я встал как вкопанный и уставился на него и полотно с портретом какой-то прекрасной девушки. Наверное, очередной пассии бретёра.
– И что ты можешь понимать в живописи, щенок? – пьяным голосом пробормотал Рикус.
– Ну, может, знатоком местной живописи меня и не назовёшь, – заносчиво заявил я, – но мне доводилось видеть настоящие шедевры!
– Ну и какие же?
Бретёр положил на полочку кисть и приложился к меху с вином. Сделав несколько больших глотков, он с вызовом уставился на меня. Поначалу его вопрос испугал меня, но я решил просто поговорить с ним, как с обычным человеком, рассчитывая, если что-то пойдёт не так, банально сбежать.
– Ты вряд ли видел эти работы и наверняка не слышал имён тех мастеров. Ответь мне, как мог такой большой мастер-портретист написать то, что продают сейчас на ярмарочной площади?
Рикус глянул на меня с новым, хотя и пьяным интересом.
– Я уважаю тебя за твой решительный отказ потворствовать этой толпе неотёсанных торговцев и прочих мужланов, которые не понимают настоящее искусство! Но, видишь ли, маленький уличный щенок, окрашивающий свои волосы и меняющий цвет глаз, как рептилия с островов Маги меняет цвет своей кожи, если бы я не писал то, что понятно простолюдинам, то они не покупали бы мои работы. Ты или потворствуешь сброду, или умираешь с голоду!
– Если бы ты свято верил в своё искусство, то предпочёл бы умереть с голоду! – неосмотрительно заявил я, вспомнив земных мастеров-импрессионистов начала двадцатого века, отдававших свои работы за чашку кофе.
И какие работы! Спустя полвека аукционы «Кристис» и «Сотбис» выручали за них десятки миллионов долларов…
– Ты или глупец, или лжец, или и то и другое вместе, – рассмеялся он. – Как зовут тебя, полукровка?
Забыв о необходимости хранить тайну, я ответил:
– Амадей Амадеус… бастард.
– Тогда я буду звать тебя просто бастардом. Достойное наименование, по крайней мере, среди воров и шлюх. Я пью за тебя и за твою любовь к искусству!
Рикус опустошил мех до дна, отбросил его в сторону и растянулся на спине, полуприкрыв веки.
Вечерняя прохлада заставила меня податься ближе к огню. Согревая у костра руки, я ждал, когда бретёр снова заговорит. Почему-то я испытывал к этому человеку беспричинную симпатию. Поэтому расстроился, услышав похрапывание. Имперца сморил пьяный сон. Со стоном разочарования я поднялся. Обернувшись, заметил человека, который шёл в мою сторону. Незнакомец останавливался у каждого костра, внимательно присматриваясь к расположившимся возле него людям. Я замер на месте. Ужас сковал меня, напрочь лишив дыхания, ведь я решил, что этот соглядатай ищет меня! Не медля, поспешил скрыться во тьме. Всю дорогу до таверны колени мои дрожали, а сердце трепетало от страха.
