Валерий Ковалев
Рукопись из Тибета
Глава 6
Я поступаю в секретную школу
Скорый поезд Симферополь – Москва бодро отстукивал колесами по блестящим нитям рельсов, за окном плыли весенние пейзажи, проводник в белой куртке разносил по купе горячий чай с лимоном, настроение было мажорным. Выполняя очередную часть плана, я ехал поступать в тайное учебное заведение Страны. Именуемое ВКШ КГБ. А если полностью – Высшая Краснознаменная школа КГБ при Совете министров СССР, имени Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Этому предшествовал целый ряд событий.
На следующий год после моей встречи с Леонидом Ильичем, сразу после выпускных экзаменов нас с «папой» вызвал к себе начальник УКГБ по Крыму и сообщил, что им поручено позаботиться о младшем Волобуеве. Старший побледнел, подумав, что сына хотят посадить, но генерал его успокоил.
– Ваш парень, а особенно песня, Вилен Петрович, – сказал чекист, – весьма понравились товарищу Брежневу. И органам рекомендовано принять участие в его судьбе. В смысле отправить на учебу по нашей линии. Ты же этого хочешь, а, Никита?
– Так точно! – вскочил я. – Мечтаю!
– Присаживайся, – хозяин кабинета закурил «Герцеговину Флор» и протянул пачку родителю. – Угощайтесь.
– Я не курю, – промокнул тот платком лоб. – Спасибо.
– Значит так, – пыхнул ароматным дымом генерал, прищурившись. – Мы можем сделать из тебя Никита контрразведчика. Для охраны безопасности нашей страны. Как ты на это смотришь?
– Положительно.
– Спортом занимаешься?
– Ага.
– Не «ага», а «да».
– Да, товарищ генерал.
– То-то, – пожевал он мундштук. – Будем оформлять на тебя документы для поступления в наше высшее учебное заведение.
Затем нажал под столом кнопку. Через минуту в тамбуре скрипнула дверь, затем вторая, и на пороге возник конопатый блондин лет тридцати. В рубахе апаш и сером неприметном костюме.
– Слушай задание, капитан, – смял начальник в пепельнице папиросу. – Бери этого орла, – ткнул в меня пальцем, – и оформляй его кандидатом для поступления в ВКШ. Ясно?
– Будет сделано, Иван Степанович, – ответил блондин. И мне: – Следуй за мной, парень.
После этого мы вышли в приемную, где на машинке долбила старушка с профилем Долорес Ибаррури, а оттуда в коридор с приглушенным светом, десятком закрытых дверей вдоль стен и ковровой дорожкой до лестничной площадки. Спустились этажом вниз в кабинет с двумя столами.
– Значит так, – уселся за один капитан. – Моя фамилия Петров, кивнул на стул – Приступим. Ты сын товарища Волобуева?
– Ага, то есть да, – ответил я, помня замечание генерала.
– Достойный родитель. Куда поступаешь, знаешь?
– В общих чертах. Ваш генерал сказал. Это мне подходит.
– А ты малый не промах, – хмыкнул Петров, после чего встал, подошел к стоявшему в углу сейфу и забренчал ключами.
«У меня выслуги больше, чем тебе лет, – ухмыльнулся я внутри. – Пилите, Шура, пилите».
– Вот тебе анкета, а еще напишешь заявление с автобиографией, – сунул мне в руки Петров несколько листов бумаги. – Садись вон за тот стол и твори, я почитаю. – Вручил шариковую ручку.
Я присел, куда сказали, и начал писать. Старательно, соблюдая пунктуацию.
– Родственников укажи до дедов с бабками, – сунул кипятильник в банку с водой оперативник. – И если кто привлекался или был заграницей, тоже. У нас так положено.
– Кроме Волобуевых, таких не знаю, товарищ капитан, – поднял я голову от бумаги. – Меня нашли младенцем на паперти. А Волобуевы меня усыновили. – Вот как? – удивился Петров. – Это хорошо. Для будущей работы.
Спустя минут десять я написал все, что нужно (автобиография была совсем короткой), опер все внимательно прочел, удовлетворенно хмыкнув.
– А теперь вот на тебе направление в поликлинику УВД, – протянул мне серую бумажку, – пройдешь там медкомиссию. Когда получишь заключение, принесешь мне в управление. А перед этим позвонишь по телефону пять-ноль-восемь. Закажу тебе пропуск. Пока все. Вопросы есть? – уложил мои бумаги в синюю папку с грифом.
Таких не было.
Внизу, меня уже ждал старший Волобуев, после чего мы сели в его машину и уехали.
Медкомиссию по особой программе я прошел за неделю. Когда служил в Заполярье на флоте, такую проходил в Мурманске месяц, добираясь туда из своей базы на перекладных. А потом обратно. Хорошо все-таки быть сыном влиятельных родителей.
После комиссии была очередная встреча с капитаном, начальником отдела кадров, а потом с генералом, который выдал мне напутственное слово.
– На объекте под Москвой, где вы будете сдавать экзамены, у тебя будет месяц на подготовку, – сказал он, расхаживая по кабинету и скрипя начищенными штиблетами. – Насчет того, что сын секретаря обкома – не обольщайся. Туда приедут много таких, у которых отцы и повыше. Если завалишь экзамены, второй попытки не будет. Уразумел?
– Ясно, – приподнялся я со стула.
– Сиди, – продолжил генерал, а затем обратился к Петрову, присутствующему при разговоре.
– Оформишь на него в секретариате предписание, а в бухгалтерии проездные документы и суточные.
– Слушаюсь, – ответил тот. – Будет сделано.
– Ну, давай, Волобуев, ни пуха ни пера, – протянул мне руку начальник.
Отвечать «к черту» я не стал, поскольку был комсомольцем.
Далее были семейные хлопоты. Чадо снарядили как на Полюс, хотя я и отказывался. Нора всплакнула, а Вилен Петрович сунул мне пачку банкнот – пригодятся.
«Мама» хотела позвонить в столицу Ольге, чтобы та встретила недоросля и доставила по назначению, но я отказался. Нужно было проявлять самостоятельность. Тогда она дала ее домашний телефон, попросив позвонить подруге и передать той наилучшие пожелания.
– Обязательно, – сказал я, помня, как мы с той ударно изучали «Камасутру» в беседке.
И вот теперь Никита Волобуев (он же Лазарь Донской, он же в прошлой жизни Валерий Ковалев) пересекал вновь Великую Страну Советов с юга на север, в очередной раз удивляясь ее просторам и социалистическим свершениям.
В Первопрестольную прибыли на Казанский вокзал строго по расписанию. Прихватив свой объемистый чемодан, я вышел на кишащую людьми платформу. Оттуда протолкался к стоянке такси, где, отстояв небольшую очередь, сел в желтую «двадцатьчетверку» с шашечками.
– Куда? – спросил пожилой таксист в кожаной фуражке.
– В Балашиху, – усевшись рядом, сказал я и назвал более точный адрес.
– Ясно, к «зеленым человечкам», – кивнул водила, после чего вертанул ключ счетчика (тот затикал, отсчитывая копейки), и мы тронулись.
Москва начала семидесятых впечатляла архитектурой соцреализма, отсутствием иномарок, «забугорной» рекламы на зданиях, а также пробок. «Даже не верится, что так было», – думал я, высунув в открытое окно локоть и рассматривая знакомые проспекты и бульвары.
Суета отсутствовала напрочь, легковушки троллейбусы и грузовики неспешно катили по недавно вымытому асфальту, на тротуарах было чисто и немноголюдно. Оставив позади Ленинградский проспект, мы выехали на шоссе Энтузиастов, окаймленное пространствами лугов и рощ с виднеющимися вдали поселками, а потом, не въезжая в Балашиху, углубились в хвойный зеленый массив. Затем в нем возник белый домик КПП с глухими двустворчатыми воротами, и таксист свернул на заасфальтированную рядом площадку – приехали. Расплатившись и прихватив с собой чемодан, я проследовал внутрь охранного помещения, где был встречен скучающим за стеклянной перегородкой прапорщиком.
– Кто? Куда? Зачем? – страж поднял голову в защитного цвета фуражке.
– Типа кандидат. Вот, – я просунул в окошко паспорт с предписанием.
– Тэкс, – прапор всё внимательно просмотрел, сверил фото в паспорте с моим «фейсом», – похожи. Проходи и жди в курилке, – вернул мне документы, после чего нажал кнопку. Щелкнул отпираемый турникет, я миновал короткий коридор и вошел на секретный объект, такой до боли знакомый.
Все повторялось, как в старом кино или хронике советских лет, всплывших из истории. Слева, на бетонной площадке – курилка с полукружьем лавок, чуть впереди – вековые сосны до небес, а под ними строй крепких парней в хаки, с погонами сержантов и старшин, долбящих блестящими сапогами по асфальту.
– И раз, и раз, и раз! – доносил легкий, пахнущий скипидаром ветерок голос шагавшего сбоку.
Когда-то под соснами шагал и я: в морском строю, с лычками старшины, в бескозырке и широких клешах. Но было существенное отличие. Три года службы позади, никаких «высоких» пап и сомнения, что поступлю. Как у той свиньи, что лезла в «калашный ряд». Поверил, лишь когда увидел себя в списках принятых.
Строй исчез за поворотом, я сглотнул возникший в горле ком и присел на деревянную скамейку. Вынул из кармана пачку «Явы», закурил и стал ждать, как было приказано. А еще подумал, что сейчас мое первое «я» долбит отбойным молотком в шахте, давая стране угля в Донбассе, и поступит в ВКШ после трех лет службы в ВМФ, когда «второе» будет на преддипломной практике. Что исключало возможность встречи, а также нежелательные последствия.
Минут через десять в том месте, где шел строй, появилась одинокая фигура, направлявшаяся в мою сторону.
– Это ты Волобуев? – спросил бравого вида сержант в пограничной фуражке и с «поплавком» об окончании вуза на груди.
– Ну да, – метнул я бычок в обрез[5], поднимаясь на ноги.
– Будем знакомы. Алексей Цаплин, – представился сержант.
– Никита, – ответил я, и мы пожали друг другу руки.
– Ну что ж, рекрут Никита, – оглядел он меня. – Давай, топай за мною.
Я взял чемодан, и мы двинулись по мощенной гранитной плиткой дорожке в сторону бора.
– В армии, конечно, не служил, – констатировал, покосившись на меня сержант.
– Не, – ответил я. – В мае закончил десять классов.
– У меня еще два десятка таких «не», – сказал, цокая подковками, Цаплин.
Я это знал. Школа, а фактически Академия (чекисты всегда напускали много тумана по привычке), ковала бойцов тайного фронта на трех факультетах: контрразведки военной, территориальной и радиоэлектронной. На первый набирали только отслуживших в армии и на флоте, а вот на остальные два таких, как я сейчас – после школы или начальных курсов институтов. Там в большинстве своем учились дети элиты, а еще «биномы». То есть технические дарования.
Вскоре мы пришли в ту часть объекта, где на время экзаменов размещались абитуриенты, и я был определен в группу поступавших на второй факультет, считающийся самым престижным. Это объяснялось тем, что помимо прочего там давали знания трех языков (одного восточного и двух европейских), а еще нередко распределяли за рубеж выявлять врагов пролетарского государства «извне». Без страха, так сказать, и упрека.
Сержант Цаплин (он был тоже абитуриент, назначенный старшим) выдал мне из каптерки комплект армейского полевого обмундирования, после чего Волобуев переоблачился и стал как все – похожим на солдата-первогодка.
Далее состоялось знакомство с собратьями по счастью. Они впечатляли. Среди нас имелся отпрыск секретаря ЦК, несколько чад председателей облисполкомов, а также дипломатов; потомки Героев соцтруда, сыновья нескольких маститых генералов с адмиралами и даже племянник Валентины Терешковой.
«Каждой твари по паре, – подумал я. – Эти точно из калашного ряда».
Впрочем, были и несколько таких, как Цаплин. Отслуживших армию.
Абитуриентам факультета военной контрразведки полагалась самоподготовка, дабы освежить подзабытые за время «тягот и лишений» знания, а с нами вплотную занялись уставами и строевой, по принципу «чтобы служба не казалась раем». Обучал нас старший группы сержант Цаплин. Оказавшийся примерным командиром.
В шесть утра, после крика дневального «Подъем!» Цаплин выгонял всех «сынков» голых по пояс, в бриджах и сапогах на плац между щитовыми домиками, после чего учинял трехкилометровый кросс по аллеям объекта. При этом часть абитуриентов падала по пути назад, а другая тащила их под руки.
– Веселей, веселей, вашу мать! – басил рысящий сбоку сержант, а его друзья, отслужившее армию, весело гоготали. Смеялись над «шпаками»[6] и другие военные абитуриенты, сплошь крепкие и мускулистые, легко осиливающие кросс и дополнявшие его упражнениями на имевшихся в городке спортивных снарядах.
Потом все шли строем (военные с песнями) на завтрак к центральной части объекта, где находилась похожая на аквариум столовая, а рядом – несколько административных зданий. Потребив армейский паек (кашу-размазню, чай и хлеб с маслом), возвращались назад. Далее приехавшие из частей разводились в учебные классы, а мы маршировали на плац. Осваивать строевую науку. Там бдительные сержанты гоняли нас до седьмого пота, вопя «И раз, два, три», «Ножку, выше ножку, мля!», «Кру-гом, салаги!», а также другие, столь же убедительные, команды. Мне в этом плане по известным причинам было намного легче, а вот другим сынкам – нет. Многие стирали непривычные к сапогам ноги, путали правую ногу с левой, теряли вес и недавнюю самоуверенность. Как результат, человека три вскоре исчезли. Забрали родители. Остальные держались, натирали мозоли на ногах и понемногу мужали.
По вечерам кандидаты собирались в обширной курилке под соснами. Отслужившие срочную рассказывали о своих боевых подвигах, а мы с открытыми ртами внимали. Я тоже. Помня о правилах конспирации.
Старшины-моряки, в основном отслужившие по три года, повествуя о своих приключениях в океане, били себя в грудь, что у них вся корма в ракушках, пограничники рассказывали, что у них есть говорящие собаки, а десантники – что сейчас они прыгают с неба без парашютов. Мол, подготовка такая.
Спустя месяц начались экзамены. Принимали их здесь же, в учебных классах. Группа заслуженных преподавателей. Предметов было четыре: русский язык (сочинение), русская литература, история СССР плюс иностранный. Конкурс, как и следовало ожидать, был на уровне. Два десятка кандидатов на место. В результате многие «завалились», а счастливчики, в том числе и Волобуев, прошли. О чем был вывешен специальный, отпечатанный на машинке список. К чести ВКШ тех лет (теперь это Академия ФСБ), блат особой роли не играл. Под фанфары гремели не только абитуриенты из рабочего класса, но и такие же из элиты.
Далее на объект прибыл сам начальник Школы, генерал-полковник Никитченко со свитой. Поступивших выстроили на плацу, поздравили. И начались трудовые будни.
Будущие военные контрразведчики убыли в Москву для обустройства, а мы как не отдавшие дань Родине стали проходить курс молодого бойца. По полной программе военного Министерства обороны. Опять те же строевые занятия, плюс уставы: «Дисциплинарный», «Внутренний», «Гарнизонной и караульной службы»; изучение автомата Калашникова, а также приемов с ним и разное другое, что привычно вбивали нам в молодые головы преподаватели военной кафедры, рангом не ниже подполковника. В промежутках меж этим мы ходили строем и орали героические песни, а по вечерам стирали подворотнички, асидолили[7] звездные бляхи на ремнях и драили сапоги щетками с казенным гуталином.
Затем были стрельбы из автомата на полигоне ОМСДОН[8], куда нас вывозили на военных грузовиках. Палили от души, как говорят в войсках – «от забора до обеда». В системе КГБ были свои нормы.
В ратной учебе прошел месяц, наступил июль, курс молодого бойца шел к завершению. Постоянно находясь на плацу или «в поле», недавние школьники окрепли и загорели, став жилистыми и проворными. А еще, кто не умел, научился ругаться матом и курить. Что тоже входило в планы подготовки. Однако курс прошли не все. Один малый из соседней группы случайно стрельнул в преподавателя, посчитав того мишенью, а второму не нравились уставы и сапоги – и он написал рапорт с просьбой об отчислении.
Я же, отличаясь склонностью к авантюрным поступкам и приключениям, решил навестить в Москве Ольгу. Поговорить «о том, о сем», короче, кто служил в армии – понимает. А поскольку иллюзий в отношении моральных принципов строителя коммунизма больше не питал, тут же осуществил задуманное.
В ближайшую ночь после отбоя, когда уставшие сокурсники дрыхли на своих жестких койках, я переоделся под одеялом в спортивный костюм с кедами, вылез в открытое окно спальни в треск сверчков под ночным небом и прокрался к трехметровому ограждению. Со стороны жилого городка его периметр не охранялся, чего нельзя было сказать об остальной территории объекта. Там в разных местах бдили вооруженные бойцы взвода охраны, передвигался незримый патруль, а в подземном тире, спутав время суток, оттачивали боевое мастерство прибывшие на сборы офицеры КУОС. Из которых спустя четыре года будет сформирована знаменитая «Альфа».
У ограждения я выглянул из травы, огляделся, потом кошкой вскарабкался на забор, спрыгнул на другую сторону и только пятки засверкали. Маршрут был знаком еще по первому поступлению. Тогда мы сбежали в самоход[9] втроем: Серега Токарь, Юра Свергун и ваш покорный слуга. Все трое в той жизни покойники. А сейчас вновь рожденный рысил (вдох-выдох) по тропинке светлеющего березняка в сторону недалеких огней Балашихи. Она привела меня к ярко освещенной городской танцплощадке, на которой под шейк радостно вихлялась молодежь, а еще через пару сотен метров – к телефонной будке и стоянке такси. Все было как тогда. Ничего не изменилось.
– Так, щас, – часто дыша, я достал из кармана листок с московским номером Ольги.
После набора в трубке раздались длинные гудки, а потом – ее голос: «Хелло, вас слушают».
– Это Никита из Крыма, привет! – воодушевился я. – Тебе привет от мамули!
– О! Малыш! – рассмеялись на другом конце провода. – Ты в Москве? Рада тебя слышать.
– В Балашихе, – осматриваясь на всякий случай по сторонам, пробубнил я. – Служу тут. Сейчас типа в увольнении.
– Так приезжай в гости, я одна, – нежно пропела Ольга.
– Можно, – сглотнул я слюну. – Давай адрес.
– Улица Горького девятнадцать, квартира пятьдесят шесть. Это в районе станции метро «Пушкинская».
– Понял, – кивнул я. – Жди, лечу. – И, брякнув трубку на рычаг, поспешил к стоянке.
Там стояли несколько такси с зелеными огоньками.
– Куда едем, спортсмэн? – высунулся из окна ближайшего усатый дядька.
– В Москву, – ответил я.
– Садись.
Обежав машину, я открыл дверь, уселся с ним рядом и назвал адрес.
Мы выехали со стоянки, затикал счетчик, а потом дядька врубил радиоприемник. «Besame, besame mucho», – томно выводил на испанском Пласидо Доминго, что вызывало в молодом теле томление и романтические желания.
– Слышь, дядя, – взглянул я на сидящего за рулем таксиста, – а где тут по дороге можно купить цветов и бутылку шампанского?
– Никак в самоходе парень? – хитро подмигнул мне усатый. – К бабе едешь?
– Не, на спортивных сборах, – ответил я. – Хочу навестить приятеля.
– Ладно, рассказывай, – ухмыльнулся таксист. – Знаю я, какие тут спортсмены обитают. А цветы и шампанское мы тебе найдем. Были бы бабки.
– Имеются, – похлопал я себя по нагрудному карману. Там лежала новенькая сотня из пачки, которую вручил мне при отъезде папаша.
– Ну, тогда тип-топ, – качнул водила головой. – Возьмем все. Не сомневайся.
Минут за двадцать по пустынному шоссе мы добрались до столицы, а когда оказались на ведущей в сторону Кремля нужной улице, таксист подрулил к одному из ресторанов, в окнах которого горел свет, а изнутри доносилась музыка.
– Давай бабки, – протянул руку. – Не хило, – добавил, увидев купюру с профилем Ильича. После чего взял ее и, хлопнув дверью, направился внутрь ресторана.
Вернулся он минут через пять и сунул мне звякнувший стеклом бумажный пакет со сдачей.
– Только цветов не было, вместо них взял конфет, – сказал, усаживаясь за руль.
– Пойдет, – рассматривая коробку «Птичьего молока», сказал я. – Хорошо пойдут под шампанское.
Во дворе нужного мне дома со старыми вязами я рассчитался, уплатив таксисту двойной тариф, на что тот одобрительно крякнул.
– Успехов, сынок, смотри не намотай на винт, – подмигнул мне на прощание.
– Будь спок, отец, не впервой, – хлопнул я дверцей.
Дом, как многие в этом районе, был сталинской постройки, с большим гулким подъездом, дубовыми лестничными перилами и сороковых годов лифтом. Тихо гудя, он вознес гостя на четвертый этаж, где я вышел из пахнущей кошками кабины, после чего внимательно осмотрелся. На площадку выходили три квартиры. Я нажал кнопку на двустворчатой двери с номером пятьдесят шесть (внутри тихо прозвенело), потом издалека процокали каблучки, звякнул замок, и в открывшемся проеме возникла Ольга. С высокой прической на голове, в запахе парфюма и шикарном халате.
– Вот, это самое, приехал, – чуть покраснел я. – Ты приглашала.
– Проходи, Ник, проходи, – рассмеялась она, чуть отступив и запирая двери.
Затем вокруг моей шеи обвились две руки, мы слились в долгом поцелуе. Мои руки зашарили по упругой груди. «Не спеши», – прошептали жаркие губы. Я с трудом выполнил установку, наши тела разъединились, и подруга Норы пригласила меня в гостиную. Просторную, обставленную стильной мебелью, с картинами экспрессионистов на стенах.
У углового, светлой кожи дивана на сервировочном столике красовались бутылка «Кьянти», ваза с фруктами и два бокала. Из настенных бра по обе стороны зашторенного окна лился мягкий расслабляющий свет, импортный музыкальный комбайн рядом с пианино исполнял музыку Поля Мориа. Дополняя идиллию.
– Располагайся, – кивнула мне на диван Ольга, присаживаясь рядом. Я брякнул на столик свое шампанское и конфеты, что вызвало у нее новый прилив смеха.
– А ты возмужал, малыш, – потрепала хозяйка меня по щеке. – Вот что значит армия.
Затем она предложила выпить за встречу, что мы и сделали, после чего немного потанцевали; при этом Ольга сообщила мне, что ее супруг находится в очередной зарубежной командировке, в Италии.
– А меня не взял, старый козел, – капризно надула губки.
– Ну, так давай ему отомстим – сказал я, глядя в погрустневшие глаза и поглаживая ее бедра.
– Давай, – часто задышала Ольга, увлекая меня в похожую на будуар спальню.
Ну а дальше было все, как в прошлый раз в беседке. Описывать не стану, дабы не шокировать слабонервного читателя. Короче, мы трахались, изредка подкрепляя силы «Кьянти», а потом шампанским, пока за окнами не засерел рассвет и не зашаркала метла дворника.
Ольга оказалась понятливой, и мы быстро распрощались, договорившись об очередной встрече. Спустя пятнадцать минут я поймал на Горького такси, объявил двойной тариф, и авто метеором понеслось в сторону Балашихи. Затем был короткий марш-бросок, преодоление полосы препятствий и вползание в окно. Сокурсники мирно спали. До подъема был целый час, и я, сняв с себя тренировочный костюм, тоже нырнул под одеяло.
Мне снились Ольга, ее муж с рогами и «Мост над бурными водами».
