Рафаэль Дамиров
Физрук: назад в СССР
Глава 3
Подкатываю.
– Великолепно, – отвечаю. – Простите, я тут у вас новенький, имени отчества вашего пока не запомнил.
– Людмила Прокофьевна, – пропела блондинка.
– О, совсем как в «Служебном романе»! – проявил я эрудированность в советском кино.
Хорошо хоть что-то помню.
– Да, – зарделась училка. – Мне все так говорят!
– Но! – Я воздел указательный палец и ее взгляд застыл на мне. – Вы гораздо симпатичнее персонажа!
– Спасибо! – Людмила Прокофьевна сделалась совсем пунцовой. – Вы сейчас в общежитие?
– Да, – признался я, – только дороги туда не помню. Я тут совсем недавно.
– Это ничего, я вас могу проводить.
Ого… В голове мелькнули приятные «пошлости». Неужто – до самой комнаты? К такому развитию интимных событий я привычен, но вот чтобы так сразу, в одна тыща девятьсот восьмидесятом сразу после пули в башку, полученной от голой чиксы в две тысячи двадцать третьем?.. Не слишком ли круто?! Но плохо я знал местные нравы. Честно говоря, я их вообще забыл, хотя когда-то жил в этом времени. Второй раз в одну реку вошел…
– Правда, мне на Ленина, а вам – на Красногвардейскую, но это рядом, – продолжала Людмила Прокофьевна.
Многозначительно киваю, будто врубаюсь в тему, хотя где эти улицы – понятия не имею. Мы движемся вдоль длинного и унылого, как устав караульной службы, школьного коридора. Окна вымыты. Двери классов, пол, стены – все сверкает свежей краской и пахнет скипидаром. Сразу видно, что школу подшаманили за лето. Только все одно – тоска. Хм, а я ведь еще помню «школьные годы чудесные», хотя лет сорок прошло с тех пор, когда я последний раз шатался по такому вот коридору. Пялился на ножки сверстниц и молодых училок, курил за углом и ненавидел завуча.
– Давно вы работаете в школе? – продолжаю я светский треп, чтобы отвлечься от лишних пока воспоминаний.
– Семь лет, – отвечает. – Сразу после педучилища.
– И у вас это… с детства?.. Ну… сеять разумное, доброе, вечное?..
– Вы имеете в виду – желание стать педагогом?.. Нет, что вы!.. Я на биофак МГУ поступала, но по конкурсу не прошла…
Ага, значит, она биологичка… Взгляд невольно задержался на выпуклостях ее юбки. Не идет, а пишет. Захотелось слегка шлепнуть, по старой привычке. Нет, может не так понять… Облико морале… По опыту знаю, что с такими дамами нужно тоньше работать, если хочешь добраться до стадии, когда наутро она наденет твою рубашку…
Блин! Да и о чем я сейчас думаю?! Мне надо как-то педагогическую карьеру налаживать, а я в этом «бизнесе» ни в зуб ногой. Отличник с красным дипломом, бляха. Спортсмен, комсомолец и просто…
И просто неудачник. Разве нет? Не мог я в сынка номенклатурщика попасть, ну или в отпрыска знаменитого писателя, например. Сейчас у них спецпаек, госдачи, путевки в санаторий и прочий сервелатный дефицит. А тут начинающий педагог. Но ничего… С низов начинать – не привыкать. Хотя, сейчас профессия учитель в Союзе – очень даже в почете, насколько я помню. Только зарплата меньше раза в два, чем у простого тракториста.
– Слушайте, Людмила Прокофьевна…
Она потянулась ко мне, как подсолнух к солнцу.
– Да, Александр Сергеевич?
– У вас никаких педагогических учебников не завалялось?.. Люблю, знаете ли, освежить свои познания в педагогике…
– Какая требовательность к себе, – с неподдельным уважением произнесла биологичка. – Только после института и снова за учебники… Я вот уже лет пять туда не заглядывала… Посмотрю… Кажется что-то осталось по основам педагогического мастерства, методике внеклассной работы и физическому воспитанию…
– Сгодится! – кивнул я. – Мне забежать к вам за книжками?..
– Нет, ко мне – неудобно, – отрезала она. – Я вам завтра в школу принесу.
Завтра… В школу. Меня даже передернуло от этих слов, от одной мысли, что буду читать теорию педагогики.
– Что с вами, Александр Сергеевич?.. – проявила заботу коллега. – Вам плохо?.. Я бы на вашем месте к врачу сходила. Все-таки головой ударились…
– Морпеху и столб не помеха…
– А вы и в армии служили?..
– Да! – сказанул я, и спохватился.
Сколько Сергеичу лет-то? Успел ли он срочную отрубить, учитывая пятерик в институте?.. Надо придерживать себя за язычок, а то настучит блондинка куда следует… Кто ее знает… К счастью, Прокофьевна не стала развивать тему. Мы спустились на первый этаж школы, миновали раздевалку, где дремала на стуле старушка в черном сатиновом халате и цветастом платочке. Вышли на улицу. И здесь меня реально вштырило.
Казалось бы, ничего особенного. Пожелтевшие листья тополей. Асфальтовый пятачок перед немного щербатым крыльцом. Забор из железных прутьев. За забором – воля. Мы вышли на волю и мимо нас пронеслась «Волга». ГАЗ-24. Желтое с шашечками такси. А следом – прогромыхал по рельсам красно-белый трамвай, каких я уже лет пятнадцать не видел. Ну трамвай – ладно. В провинции такие и сейчас еще ползают… Вернее – будут ползать через сорок лет… Рехнуться можно…
Короче, не трамвай даже и не шашечки меня зацепили, а выцветший, некогда кумачовый транспарант, растянутый над проезжей частью: «РЕШЕНИЯ XXV СЪЕЗДА КПСС ВЫПОЛНИМ!». Елы-палы! Так ведь еще дорогой Леонид Ильич жив! И вновь продолжается бой и сердцу тревожно в груди… Только сейчас до меня стало окончательно доходить, что все это взаправду… И в этом мне придется существовать. Без айфона, Тырнета, отдыха на Бали, отслеживания котировок, заказа на дом пиццы и девочек…
Людмила Прокофьевна посматривала на меня с тревогой, но молчала. Не болтлива. Это хорошо. У меня и впрямь пропала охота языком чесать. Никогда за собой не замечал склонности к самокопанию и прочим соплям… Чувствительные в бизнесе не выживают… Да вот кто сказал, что личность Владимира Юрьевича Данилова полностью заместила личность Александра Сергеевича… как его по фамилии?.. Правда, судя по литым бицепсам, Сашок парень крепкий, но вот что у него там в душе творилось?..
– Ну вот мы почти и пришли, – сказала биологичка, беря меня за локоток и притормаживая у перекрестка. – Мне – направо. А вам – прямо. Красногвардейская тринадцать.
– Спасибо, Люся! – пробормотал я, перехватывая ее прохладные пальчики и целуя их.
Она резко выдернула руку. Огляделась испуганно. Произнесла строго:
– Для вас я пока что Людмила Прокофьевна Ковалева.
– Благодарю вас, товарищ Ковалева!
– До завтра, Александр Сергеевич!.. Книги я захвачу!
Она отвернулась и пошла, постукивая каблучками и покручивая ягодицами. Опять я залип на ее прелести. Блин… Кто знает этого Сашка, когда у него в крайний раз баба была?.. Конечно, с таким торсом и такой физией их должно быть невпроворот, а вдруг он не так воспитан?.. Как говорится – до свадьбы ни-ни… Проводив училку алчным взором, я двинулся через перекресток, благо на допотопном светофоре загорелся зеленый и все, не успевшие миновать «зебру» транспортные средства – мотороллер, самосвал и троллейбус – притормозили.
На углу Ленина и Красногвардейской, где красовалась тусклая вывеска «ПЕЛЬМЕННАЯ», меня вдруг окружило подрастающее поколение. Шесть пацанов, лет четырнадцати, одетых еще хуже взрослых, по крайней мере – тех, которых я успел повидать. Треники с пузырями на коленях, растянутые застиранные олимпийки, кеды. Кудлатые, как дворняги. Глаза наглые. Обветренные губешки кривятся в ухмылках. То и дело сплевывают между зубов, норовя угодить мне на кроссовки.
– Дядь, а дядь, – издевательски процедил один из них – рыжий переросток мордой наглой и хитрой, – закурить не найдется?
Хм, как там у Макаренко, которого я отродясь не читал?..
– Отвали, шкет, – не отыскав в своей молодой памяти более подходящей педагогической формулы, изрек я. – Рак легких неизлечим, усек, Васек?
– Атас! – выкрикнул самый младший пацаненок, указывая замызганным пальцем куда-то позади меня.
И тут я совершил маленькую оплошность, которая простительна только человеку, еще не свыкшемуся с новым организмом. Я оглянулся, как последний лох. Кто-то из них пихнул меня. А другой рванул с шеи свисток. Миг, и вся ватага кинулась врассыпную. Я остался посреди тротуара, без свистка и возможности хотя бы надрать этому отродью уши. Не говоря уже о более действенных педагогических методах. Да и хрен с ними, невелика потеря. Пришлось махнуть рукой и топать дальше. А рыжего я запомнил.
Судя по малоэтажности застройки, Литейск городок маленький, на кривой дорожке сойдемся.
Дом тринадцать оказался банальной хрущевкой. Под бетонным козырьком единственного подъезда поблескивала треснутым стеклом вывеска «РАБОЧЕЕ ОБЩЕЖИТИЕ № 8». Вошел в прохладное нутро, отдающее запахом мокрых тряпок и махорки. Поднялся на один лестничный пролет. Открыл стеклянные двери и попал в небольшой вестибюль, перегороженный деревянной стойкой. Перед ней стоял стол, за которым сидела здоровенная тетка, обтянутая неким подобием гимнастерки и в берете на крашенных хною кудрях.
– А-а, пришел, студент! – приветствовала она меня, улыбаясь стальными фиксами. – Забирай свою торбу.
Вахтерша выволокла из-под стола большую, туго набитую сумку, с кривым логотипом «Адидас» – сразу видно, цеховики шили.
– Спасибо! – сказал я и заискивающе улыбнулся. – Не подскажете номер комнаты?
– Уже забыл, студент?
– Не студент – а учитель!
– Ну… учитель… Второй этаж, направо по коридору, комната семнадцать… Ключ-то хоть не потерял?
– Нет!
Я вытащил из кармана ключ, нагретый теплом моего нового могучего тела.
– А то смотри! – пригрозила вахтерша. – Потеряешь, смена замка за твой счет.
Подхватив сумку, я миновал барьер и поднялся на второй этаж, поглядывая на деревянные щиты, обклеенные то ли объявлениями, то ли какими-то пропагандистскими листками – не присматривался. Повернул направо. В длинном коридоре с двойным рядом пронумерованных дверей было тихо. Это и понятно. Разгар рабочего дня. Обитатели вкалывают. Вечером тут начнется. Я нашел дверь с номером семнадцать, намалеванным красной краской на серой филенке.
Открыл. Ключ с трудом провернулся в скважине. То же мне, напугала заменой замка, я его завтра же сам сменю. И ключи никому не дам. Открыл дверь. Заглянул. М-да, не царские хоромы… Комната-пенал. Одно окно. Один стол. Один шкаф. Две железных койки. Одна застелена. Другая зияет панцирной сеткой. Вот жлобы! Это, видать для того, чтобы я никого к себе втихаря не подселил. Скажу, пусть забирают это ржавое уродство. Заработаю, куплю диван. И вообще – сменю всю мебель.
Поставил сумку на стол. Открыл и начал в ней копаться. Та-ак. Шмотки… Джинсы! Левайс. В меру потертые. Ничего, сгодятся. Еще пара кроссов… Судя по пошиву, какие-нибудь гэдээровские. Сойдут. Трусы, майки, носки. Все аккуратно упаковано. Сразу видно, собирала женщина. Интересно – кто? Жена? Навряд ли. Скорее всего – мама. Пара новеньких рубашек. Куртка кожаная… Не-а, кожзам. На первое время самое то. А это что?.. Конвертик.
Я уселся на койку и вскрыл конверт. Внутри обнаружилась денежная купюра. О, стольник! Насколько я помню, месячная зарплата инженера… Для начала неплохо. Сторублевка была вложена в плотную картонку, а рядом обыкновенный тетрадный листок. Развернул. «Дорогой Сашуля, вот тебе деньги на первое время. Смотри, не транжирь, как обычно. Желаю тебе трудовых успехов. Пиши. Целую. Мама…». Ни в записке, ни на конверте адреса не было. Куда писать-то?! Да и о чем?..
Хрустящая бумажка с портретом Ленина навела меня на мысли о том, что не мешало бы перекусить. Судя по ощущениям, Сашуля с утра не жрал. Где-то тут была пельменная… А потом надо заглянуть в местный гастроном. Надо какой-никакой запас жрачки иметь, в пельменные не набегаешься… Кстати, завтра надо бы не забыть узнать, когда зарплата и сколько мне положен тугриков в месяц?.. Сунув стольник в карман, я покинул убогое свое обиталище.
Проходя мимо вахтерши, помахал ей ручкой. И старая кошелка осклабилась.
– Ты куда собрался, учитель?
– Да вот зайду перекусить… А потом – в гастроном…
– С пустыми руками? – удивилась она.
– В смысле?
– Ну продукты куда будешь складывать, интеллигент?
– Пакет возьму, – ляпнул я.
Вахтерша посмотрела на меня как на дурачка.
– Где возьмешь-то? – вздохнула она, выдвинула из своего стола ящик, покопалась в нем и протянула мне какую-то сетку. – На… Только вернуть не забудь!
– Спасибо, – буркнул я, запихивая авоську в карман. – Не забуду.
Надо бы наладить с ней отношения. Подарить ей шоколадку, что ли?.. Я вышел на улицу, добрел до угла, сунулся в пельменную. Обеденное время уже прошло, потому в просторном зале было пустовато. Кроме меня, из посетителей были только мужичок в обтерханном пиджачке и обвисших на коленях штанцах, да тощая, долговязая девица в брючном костюме болотного цвета и очках на облупленном от загара носике. Они толкали подносы по направляющим из нержавейки, двигаясь к кассе. Я пристроился за девицей.
На бумажке, прикнопленной к дощечке, была напечатано меню:
Пельмени мясные – 300 – 0,41
Пельмени запеченные в сметане – 390 – 1.11
Пельмени в омлете – 325 – 1.11
Пельмени таежные – 300 – 0,81
Пельмени «Три богатыря» – 300 – 0,71
Пельмени «Дружба» – 300 – 0,42
Пельмени рыбные – 300 – 0,48
Пельмени рыбные, запеченные в майонезе – 300 – 0,21
Пельмени с капустой свежей – 300 – 0,24
Пельмени с капустой квашенной – 300 – 0,26
Я не сразу врубился, что последние цифры – это цена. А когда допетрил, то почувствовал себя богачом. Можно питаться целый месяц самыми дорогими пельменями два раза в день и уйдет на это всего шестьдесят шесть деревянных! Я взял две порции мясных пельменей, стакан сметаны и пару стаканов компота. Жаль пива здесь не продают… Вышло на рупь, двадцать четыре копейки. Протянул заветный стольник скучающей кассирше, белый халат которой был явно тесен, а кружевная наколка на прическе походила на детский кокошник, напяленный взрослой теткой. Кассирша вызверилась.
– Ты мне чё суешь-то?! Рубля с мелочью нету?
– По правилам торговли, – спокойно произнес я, хотя мне хотелось украсить ее прическу сметаной, а хамоватое лицо – потеками компота, – вы обязаны дать мне сдачу!
– Людк, а Людк! – заорала она, совсем как в старом фильме. – Он меня еще учить будет! Сопляк!
– Может, в управление торговли позвонить? – наугад брякнул я.
Угроза подействовала. Она быстро пробежала унизанными перстнями пальцами, каждый с добрую сосиску, по клавишам громоздкого кассового аппарата. Тот звякнул и выбросил лоток с деньгами, уткнувшийся в брюхо скандальной работницы советского общепита. Выхватив из моих пальцев купюру, отсчитала бумажки, выгребла горстку мелочи и швырнула все это мне на поднос. Не на того напала. Я нарочито медленно пересчитал сдачу, кивнул, забрал чек и только тогда унес свой обед от этой стервы подальше.
Сначала хотел присоединиться к девице, хотя свободных столиков хватало, но стычка с этой халдой на кассе, немного испортила мне настроение. Что-то я чувствительный какой-то стал, неужели дает о себе знать моя новая физическая сущность? Интересно, Сашка добрым был? Сто пудов…
Я забрался в самый дальний угол, где и принялся поглощать, неожиданно вкусные пельмени, обмакивая их в стакан со сметаной. Как домашние, чуть вилку не откусил. Или действительно блюдо высший класс или просто мои молодые рецепторы вкус по-новому ощущают.
Воспользоваться перечницей, что стояла посередке, вместе с солонкой, я не рискнул. Потому что на стене висела табличка, где красным по белому через трафарет написано: «Пальцы и яйца в солонку не совать».
Аппетит у меня оказался отменный. На сытеющий желудок и мысли приятные набежали. Я опять молод. Впереди вся жизнь… А ведь я смогу преспокойненько дожить до лихих девяностых и начать проворачивать дела. Благо – опыт имеется. Только на этот раз я не пойду в армию. Хватило и в первой жизни. Вот черт! Надо было порыскать в сумке. Должен же там быть паспорт!.. Ну ладно, и без паспорта ясно, что сейчас мне не больше двадцати двух. Значит, в девяносто первом будет чуть больше тридцати. Хотя лучше начать пораньше, чтобы не погрязать в мелких разборках, а сразу ухватить солидный куш!
Как этот городок именуется? Литейск?! Тут наверняка какой-никакой заводик имеется… Вот его бы и прихватизировать. И начинать нужно уже сейчас, когда весь совок еще погружен в сладкую дрему застоя. Кто в восьмидесятые продвигался лучше всего?.. Бодрячки комсомольцы! Следовательно, надо выбросить из головы все эти мысли о фарце. Ежели я подселился в тело этого отличника краснодипломника, он наверняка и по комсомольской линии молодец. Вот и надо подхватить падающее красное знамя.
Определенность намерений всегда повышала мне настроение. Покидав оставшиеся пельмени в желудок и заполировав их компотом, я хотел привычно проигнорировать призыв «ПОМОГИ В РАБОТЕ НАМ, УБЕРИ ПОСУДУ САМ!», что мозолил глаза на противоположной стене, но руки сами сгребли посуду, а ноги понесли к столу с табличкой: «СТОЛ ДЛЯ ГРЯЗНОЙ ПОСУДЫ». Аккуратно все туда составил и покинул невзрачное заведение. Двинулся вдоль улицы Ленина, на которой жила блондинка Ковалева, посматривая по сторонам. И вскоре наткнулся взглядом на вывеску «ГАСТРОНОМ».
Изобилия, какое было… точнее – будет через сорок лет, я не ждал, но и то, что увидел в магазине, оказалось для меня полной неожиданностью. Вдоль всего торгового зала тянулся длинный прилавок, перемежаемый стеклянными витринами. На облицованной кафелем стене, над белыми колпаками на головах продавщиц, красовались таблички: «БАКАЛЕЯ», «МЯСО», «РЫБА», «ХЛЕБО-БУЛОЧНЫЕ» и «КОНДИТЕРСКИЕ ИЗДЕЛИЯ». В крайнем правом углу – «ВИНО-ВОДОЧНЫЕ ИЗДЕЛИЯ» и рядом «ВОДЫ, СОКИ». У «вино-водочного» толпилось больше всего народа. В основном – мужики. От студента до профессора, от инженера до сантехника. Все разномастные, но улыбчивые – предвкушение близкой покупки поднимало им настроение.
Мне там делать было нечего, и я стал изучать содержимое витрин-холодильников. В мясном отделе лежали заиндевевшие мослы, а в рыбном – серые остекленелые тушки, определить отношение которых к морским обитателям можно было только по скукоженным хвостовым плавникам. Ладно, меня это пока не касается. Готовить сам я не собираюсь, а вот накупить разных там консервов, хлеба, печенья и прочей сухомятки – можно. Лучше сразу – побольше, чтобы не бегать сюда каждый день.
И я двинулся вдоль прилавка. Оказалось, что нельзя набрать весь ассортимент и одним махом за все заплатить. Продавщица в каждом отделе выписывала сумму на клочке оберточной бумаги и с этим клочком нужно было становиться в кассу, оплатить, взять чек и только тогда получить товар. Да, с таким мерчендайзингом, в наше время, этот магазин давно бы прогорел. Тем не менее, авоська, которую мне вручила вахтерша, постепенно наполнялась. Я примерился было, чтобы прикупить шоколадку для этой мудрой женщины, как позади меня раздался вкрадчивый голос:
– Гражданин, можно вас на минуточку?
Глава 4
Оборачиваюсь. Милиционер. Фуражка с гербом. Серый китель с красными петлицами. Погоны с широкой продольной полоской цвета канарейки. Взгляд цепкий и неулыбчивый.
– В чем дело, командир? – интересуюсь.
– Старшина Сидоров! – представился он, мазнув кончиками пальцев по полированному козырьку. – Предъявите документы!
– В общаге они, – отвечаю. – Выскочил продуктами затариться.
Вот блин… И чего он ко мне прицепился? Наверное, веду себя не как «абориген».
– Почему так много? – кивает он на мою туго набитую авоську.
– Так завтра же первое сентября, старшина!.. Целый день в школе буду торчать, а вечером, сам понимаешь, не до магазинов будет.
– Учитель?
– Так точно!
– В каком общежитии проживаете?
– Здесь, на Красногвардейской… Номер восемь.
– А в школе какой работаете?
В средней – хотел сказать я, но со стражами порядка шутки плохи. А положить ему на погоны по хрустящей бумажке обстановка не позволяет. Да и не особо брали взятки в советской милиции. По крайней мере, меньше, чем в полиции.
– Знаешь, старшина, я только вчера приехал. В суматохе даже номер школы не запомнил… Директор там Пал Палыч…
– А-а, товарищ Разуваев! – обрадовался мент. – Знаю, как же… Мой Сенька у него учится… Ясно. Можете идти, товарищ учитель. Если только недавно в город прибыли, то лучше в следующий раз не забывайте документики!
– Постараюсь, – буркнул я.
Он снова откозырял и направился к очереди у вино-водочного. Я выдохнул. За кого он меня принял? За – спекулянта?.. Не просто же так остановил. Может, рожа у меня не вписывается в социалистический антураж?
Купив шоколадку, я поспешил в общагу. Хватит с меня сегодня соцдействительности. У барьера за столом тетки не оказалось. Теперь там восседал хмурый мужик в ватнике. По виду – сантехник, но не факт. Увидев меня, он зевнул и почесал небритый подбородок. И ничего не спросил. И слава труду! Не хватало еще перед этим отчитываться. Я втащил авоську на второй этаж.
В комнате я первым делом кинулся искать документы. Они оказались во внутреннем кармане куртки из кожзама. Вынул. Заглянул в паспорт. И выяснил следующее. Во-первых, фамилия у нас с Сашком одинаковая – мы оба Даниловы. И то хлеб… Может – родственники?.. Переселение в родственное тело казалось более правдоподобным. Но нет, не припомню таких родственничков. Ладно… Дата рождения… Пятнадцатое мая одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого… Так и есть Саньку, то бишь, мне двадцать два года… Место рождения город Тюмень… О как! Я, значит, сибиряк. Национальность указана – русский. Прописка… Ага, вот куда надо маме писать…
Еще корочки. Ух ты! Кандидат в мастера спорта. Самбо. Хм, не хило… Правда, я в предыдущей жизни дошел только до первого разряда. Ну да ничего. Рефлексы у Сашка небось сохранились… Еще документ… Комсомольский билет… Взносы уплачены, вплоть до августа текущего года. Аккуратный малый, хвалю. Что там еще должно быть у советского гражданина?.. Военный билет? Ага, вот он… Что написал товарищ военком?.. Лейтенант запаса. Не служил. Военная кафедра, значит… Что еще?.. Трудовая и диплом… Эти я не нашел, но скорее всего Санек отволок их к своему нынешнему работодателю. Завтра уточню.
Развесив и разложив одежонку в шкафу, я отправился выяснять, как здесь насчет удобств. Ну, конечно, сортир, душ – общие на этаже. Отвык я от такого сервиса, но придется привыкать. Заглянул на кухню. Несколько газовых плит марки «Лысьва» выстроились вдоль стены. Напротив – мойки с кранами. На плите чайники и кастрюли. Общие, надо полагать. Хорошо бы своими обзавестись. Я набрал воды из-под крана в один из чайников, водрузил на плиту. Хлоп. Спичек-то нет! А до плит с электророзжигом еще лет тридцать… Кинулся на первый этаж, где мужик в ватнике сидел. К счастью, тот оказался на месте.
– Слушай, отец! У тебя огонька не найдется?
– А у тебя – закурить? – хрипло переспросил мужик.
– Не курю.
– Ладно, – он порылся в карманах. – На… Тока верни!
Протянул коробок с изображением какой-то травки и заголовком: «Лекарственные растения». Ниже текст: «Фабрика „Сибирь“ г. Томск ц.1к.»
– Да я мигом!
Вернувшись на кухню, я увидел пустой коробок, который не заметил раньше. Переложив в него горстку спичек, остальные вернул хозяину. Вскоре я уже снова был у себя в комнате, попивая чаек. Как ни странно, в моих апартаментах оказался заварочный чайник, чашки и другая посуда. Пришлось заварить «Грузинский» – ничего лучше в гастрономе не нашлось. Как не было и более привычного мне чая в пакетиках. Заварка отдавала травой и по цвету мало напоминала чай. Похрустев «Юбилейным» печеньем и запив его этой бледно-желтой жидкостью, я ощутил сонливость и повалился на койку, подремать.
Подремал! Меня разбудил гвалт за дверью. Громыхание шагов, мат-перемат, металлический лязг. В окно сочился жиденький свет, хотя когда я лег прикорнуть, уже смеркалось. Схватил часы «Слава», которые накануне снял с запястья. Без пятнадцати девять! Мать твою! Утро уже, проспал! Кинулся к столу, куда вчера сунул пластиковый кулек с умывальными принадлежностями. Выскочил в коридор. Затем в умывальню. Кое-как умылся и почистил зубы. Потом назад, в комнату – переодеваться.
Зря я весь прошлый день таскался в спортивном костюме. Тот провонял потом. Среди запасов одежды в «адидасовской» сумке, я еще вчера наткнулся на треники и футболку с эмблемой «Спартака». Подумал, что с Шуриком мы в этом точно не совпадаем. Я всю жизнь болел за московское «Динамо». В общем – решил взять с собой, вместе с восточногерманскими кроссовками на сменку. А пока что натянул джинсы, свежую рубашку и куртку. Рассовал по карманам документы и деньги, подхватил сумку и отправился на работу.
К началу торжественной линейки я все же поспел. Во дворе школы толпился народ. Первоклашки с доморощенными гладиолусами и астрами. Волнующиеся родители. Старшеклассники, покуривающие втихаря. Отдельной кучкой – преподаватели. Пал Палыч, увидев меня, укоризненно покачал головой. Понятно, учителю полагается приходить как минимум на полчаса раньше. Самое смешное, что мне на мгновение стало стыдно. Вернее – не мне, а Саньку, который в каком-то смысле все еще присутствовал в моей душе, но когда я наткнулся на ледяной взор Шапокляк, стыд улетучился.
А вот Людмила Прокофьевна мне явно обрадовалась. Помахала ручкой. Ее пухлогубая коллега, которая сменила белую кофточку на розовую, осуждающе фыркнула. И отвернулась. Неужто – ревнует! Уже! Интересно девки пляшут… Винни-Пух бледно улыбнулся мне и кивнул. Он о чем-то трепался с мужчичком, которого я вчера то ли не заметил, то ли он не присутствовал при моем падении. Длинный. Высокий лоб с залысинами. Прямой нос. Губы тонкие. Подбородок с ямочкой. Кальтенбруннер из «Семнадцати мгновений»… Эту мысль я не успел додумать. Меня окликнули:
– Александр Сергеевич, есть разговор…
Я оглянулся. Это был вчерашний вельветовый гусар в шлюпочных башмаках. Только сейчас на нем был более приличный пиджак. Видимо, импортный. Смотрит на меня, как на партизан на нациста, хотя и улыбается.
– Чем обязан? – высокомерно осведомился я, уловив недоброжелательный посыл.
Ощутив холодок в моих словах, военрук сразу перешел к делу. Приблизившись вплотную, он процедил сквозь зубы:
– Я, гляжу, ты на Люську глаз положил, сопляк?..
И подбросив на ладони здоровенный советский пятак, военрук ухватил его между большим и указательным пальцем и… согнул.
– Смотри мне! Так и с тобой будет! – пообещал гусар, вручая мне изуродованную монету.
– Нехорошо портить денежные средства, – откликнулся я, возвращая ему пятак.
Разогнутый. Военрук удивился и окатил меня ненавидящим взглядом, от которого я должен был то ли испариться, то ли – замерзнуть.
– Товарищи-товарищи! – громко произнес директор. – Через пять минут мы начинаем! – И, понизив голос, продолжил: – Александр Сергеевич, вы почему опоздали?..
– Так у меня будильника нет, – честно признался я, но ему уже было не до меня.
– Товарищи, вы не видели Виктора Сергеевича? – всполошился Разуваев. – А то наш транспарант скоро совсем оторвется!
И он показал на криво натянутое полотнище, на котором белым по красному было выведено: «УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ!». В этот момент из-за угла школьного здания показался мужичонка, с трудом волокущий высокую, обляпанную краской и побелкой стремянку. Мужика шатало. Я сразу понял, что – не от тяжести вовсе. Видимо, это и был Виктор Сергеевич. Он поставил стремянку под козырьком, что торчал над парадным входом, и начал на нее карабкаться. Плохо раздвинутая лестница заходила ходуном.
– Э-э, мужик, грохнешься! – невольно вырвалось у меня.
Тот лишь отмахнулся, и от этого движения стремянка накренилась так, что Виктор Сергеевич с нее сорвался. Хорошо хоть, что у Шурика Данилова реакция, точно у Брюса Ли. Я и сам не заметил, как очутился рядом и подхватил его на руки. Благо – костлявый и легкий, как голубь. Придав ему относительно вертикальное положение, я увидел горлышко мерзавчика, торчащее из кармана его сатинового халата. Как только бутылка не выскользнула из кармана, когда ее обладатель решил изобразить Гагарина?
– Это что такое, Виктор Сергеевич! – зашипела Шапокляк и двинулась в нашу сторону.
Раздумывать было некогда. Я выдернул мерзавчик у мужичка из кармана и сунул в свой.
– Слушай, Сергеич, – шепнул я ему на ухо. – Шел бы ты отсюда, покуда тебя завучиха не сожрала с потрохами. Ты ж бухой…
Поддатого долго уговаривать не пришлось. Виляя из стороны в сторону, словно заяц, удирающий от охотника, Виктор Сергеевич опять скрылся за углом. Я пошире расставил стремянку и залез на нее сам. Покуда я натягивал полотнище с наглядной агитацией и вязал узлы на шнурах, подо мною шел диалог.
– Вот видите, Эвелина Ардалионовна, – пробасил директор, – какой он молодец, наш новый физкультурник. И трудовика спас, и транспарант сам полез закреплять.
– А какой у него лексикон! – возмущалась Шапокляк. – Вы помните, что он вчера городил?.. «Господа», «пухлый»… Петра Николаевича за щеки хватал!
– Ударился человек головой, бывает… – возразил Пал Палыч. – А вот сегодня он – герой!
– Да! – взвыла завуч. – А что это у него из кармана торчит, вы видите!.. Первого сентября! В школу!
– О чем это вы, Эвелина Ардалионовна? – искренне возмутился я, стараясь не картавить, выговаривая ее отчество. – Может, у меня что-нибудь и торчит, но точно не из кармана.
Я уже спустился и ловко зашвырнул бутылку в кусты.
– Вы слышите, Пал Палыч! – надрывно воззвала к ухмыляющемуся в чапаевские усы директору. – Принес в школу алкоголь, да еще и хамит!.. Сейчас я предъявлю вам доказательства!
И она полезла за доказательствами. Займись этим биологичка, я бы любовался сей восхитительной мизансценой, но откляченный зад завучихи не вызывал эстетического восторга. К тому же директор школы решительно пресек ее поползновения.
– Вы с ума сошли, Эвелина Ардалионовна! – воскликнул он. – Линейка начинается!
И зашагал к ступенькам школьного крыльца, над которым по-прежнему криво, несмотря на все мои старания, висел плохо натянутый транспарант, призывающий непрерывно пополнять знания.
Учителя, большинство из которых я не знал ни по имени, ни по специальности, выстроились в шеренгу. Справа от меня оказалась биологичка, а слева пухлогубая. Они словно взяли меня под охрану. Или – под опеку. Ну как же, с начинающим педагогом просто необходимо поделиться опытом. То да сё…
Зря военрук пятаки портит. Людмила Прокофьевна Ковалева дама в высшей степени призывная, но даже в здешней учительской она не единственная с кем можно бы заняться… гм… передачей опыта. Пухлогубая, если ее приодеть, а еще лучше, раздеть, тоже сгодится. Да и вот та дамочка справа, одетая совершенно неуместно для здешней локации и времени – это что? Косуха на ней? Неформалка какая-то… Я смотрю с дресс-кодом в школе не особо парятся, провинция все же. Девушка вида немного андеграундного. Хоть и не в теле, но наверняка поддерживает веяния сексуальной революции. Тем более, что из мужичков в коллективе соперничать за женское внимание могут только двое, включая меня.
