Валерия Шаталова
Путь в тысячу пиал
Цэрин поморщился:
– Звучит, как страшная сказка, которыми детей пугают.
– Да ты слушай дальше. Как раз дети им больше всего по нраву! Маленькие или в утробе еще – все одно.
– Пхубу…
– Да ты любого спроси! Отец мой еле уцелел, а вот брат его… А… – Он махнул рукой и отхлебнул чая. – Что с тобой говорить, когда ты и себя-то не помнишь. Помолюсь за тебя.
Пхубу отставил пиалу и унесся взором куда-то за вершины гор, неспешно шевеля губами.
Так с тех пор и повелось. Солнечные дни сменялись лунными, а Цэрин жил у Пхубу, помогал его матери по хозяйству, а самому пастуху – с выпасом яков. Довольно быстро он осознал, что его приняли, перестали считать чужаком. Израненные ноги зажили, да и сам он быстро окреп на молоке и сытных лепешках Лхамо. А потому все чаще замечал девичьи взгляды, обращенные в его сторону, а порой и томные вздохи.
Тем днем был черед Пхубу коротать время на дальнем пастбище в компании косматых зверюг. Переделав все, о чем просила старая Лхамо, Цэрин вышел со двора и направился на долгожданную встречу. На его губах играла предвкушающая улыбка. Но в этот раз все пошло не по плану.
В разгар свидания Цэрин нехотя оторвался от сладких девичьих губ и прислушался: кто-то выкрикивал его имя. Пассанг открыла затянутые поволокой глаза, ее грудь бурно вздымалась.
– Что? Почему ты остановился?
– Прости, милая, – Цэрин поправил ткань, укрывая ее оголенное плечо. – Меня зовут.
– Показалось, наверное. – Она прильнула к нему, не желая отпускать. – Не обращай внимания. Мой Дава скоро вернется, нужно поторопи…
– Похоже, что-то случилось, – оборвал ее Цэрин и отступил. – Продолжим в другой раз, ладно?
На лице Пассанг отразилось разочарование. Он потрепал ее по щеке, как несмышленого щенка, оправил свою одежду и вышел на улицу. Чумазый мальчишка как раз выбегал со двора.
– Стой! Здесь я, чего голосил, как перелетная нгангпа?
– Сам ты гусь, Цэрин. Скорее! Где тебя ракшасы носят?! Меня старая Лхамо прислала…
Мальчонка уклонился от подзатыльника, который Цэрин хотел отвесить тому за дерзость, и рванул вперед, постоянно оглядываясь. Можно подумать, Цэрин не знал дорогу к собственному дому – ведь он жил у Пхубу и его матери уже немало дней, уж успел выучить по именам не только жителей деревеньки, но и яков из деревенского стада.
К дому он подбежал почти одновременно с Лхамо, что тащила бадью с водой, постоянно всхлипывая. Цэрин забрал тяжесть из ее трясущихся рук.
– Что случилось-то?
– Беда, ой, беда… – Она зашлась в рыданиях, и Цэрин похолодел.
Глава 9. Джэу
Средоточие мира окружено четырьмя
благородными животными, что испокон веков благоволят к тхибатским астрологам и геомантам.
Бирюзовый дракон пробуждает солнце на востоке, Желтый Тигр гасит закат на западе, Красная Птица-Гаруда пламенеет на юге, Снежный Лев охраняет северные пределы.
«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата
Холодная примочка из тряпицы и горсти заиндевелых камней, тайком принесенных из монастырского ледника – вот и все, чем она могла помочь приятелю.
– Беда не приходит одна, – пробурчал Лобсанг, потирая больное плечо, на котором краснели следы от ударов палкой.
Джэу сочувственно вздохнула. Она и по себе знала, что наставников и почтенных кушогов лучше слушаться во всем. А уж ученикам астролога, видимо, и подавно. То ли Цэти Нгян был слишком строг, то ли Лобсанг слишком ребячлив в свои шестнадцать, но его частенько ссылали помогать работникам, воспитывая дух и наказывая тело.
– Говоришь, как твой брат. Пока еще не столь мудрено, но… – она улыбнулась, надеясь, хоть немного отвлечь Лобсанга.
Но он лишь всунул ей в руки успевшую нагреться примочку, сильнее сжал черенок метлы и стал яростно скрести каменные ступени двора, явно на что-то злясь. Обычно с легкостью и задором переносивший все наказания, в этот раз он был сам не свой.
Джэу тронула его за локоть:
– Ло, ну ты чего? Сойдутся еще твои звезды…
– Так уже! – воскликнул он и отшвырнул метелку. – Сошлись! Я все посчитал!
– Ну вот. Это же хорошо…
Она замолчала, сбитая с толку. На глаза Лобсанга едва ли не слезы наворачивались. В таком отчаянии Джэу его никогда прежде не видела.
– Может мне позвать Рэннё? – предложила она, сама не веря, что эти слова выскочили из ее рта. – Твой брат мог бы…
– Джэу! Вот ты где! – Шакпори неторопливо пересекала двор, покачивая бедрами. – Собирайся!
За последнее время Джэу уже привыкла к внезапным вызовам, которые обычно означали только одно: пришло время еще одной пховы. В свой первый раз она не посрамилась, и Цэти Нгян, а может, и сам настоятель Бермиаг закрепил за ней постоянное место рогьяпы в похоронной процессии, но только в тех случаях, когда умирали Бездушные. Где-то глубоко внутри такое отношение злило. Но Джэу молчала, прятала мысли под маской и делала то, что требовалось.
– Поняла, – кивнула она, ставя свою метлу к стене. – За рэ-ти только схожу. – Затем она обернулась к Лобсангу: – Позже мне все расскажешь, что ты там высчитал, хорошо?
Шакпори замахала руками, от чего ее коричневая кашая чуть сползла с левого плеча:
– Да нет же! Тебе велено отнести обед настоятелю Бермиагу в место его уединения.
«Вот же…» – Джэу мысленно скривилась, но на лице сумела сохранить равнодушное выражение. Лишь слегка склонила голову в знак того, что услышала и приняла к сведению.
Добираться до пещеры, где настоятель уже несколько солнечных и лунных дней предавался медитации и самосовершенствовался, было далеко и неудобно, особенно когда несешь на себе корзину с провиантом и сосуд с водой. Вблизи от пещеры не имелось источников или рек, поэтому работникам и послушникам, что каждый день по очереди навещали почтенного Бермиага-тулку, приходилось нести на себе и запас воды, чтобы смыть нечистоты, если потребуется.
Джэу всю дорогу размышляла над тем, почему, именно ее, годную только для похоронных ритуалов или уборки, вдруг направили к самому́ настоятелю. И с каждым пройденным шагом ответ становился все яснее:
«Шакпори. Неповоротливая толстуха и половину этого пути не прошла бы. Наверняка хитрая куфия всучила мне свои обязанности…»
Место уединения представляло собой небольшую пещеру в песчанике, где когда-то давно жили отшельники. С тех пор там осталось множество древних деревянных и глиняных статуэток тэнгри и священных тхибатских книг. Помещение было необжитое, но намоленное, наполненное энергией умиротворения и созидания, поэтому настоятель Бермиаг всегда удалялся туда из монастыря, когда ему требовалось обдумать нечто важное.
Вот и теперь он неподвижно сидел в глубине пещеры в позе лотоса и никак не отреагировал на появление прислужницы. Его фигуру, укутанную в горчичную кашаю, освещало пламя нескольких масляных ламп. Их огоньки трепетали от дуновения воздуха и отбрасывали на стену тени, одну причудливее другой. Над головой настоятеля словно бесновались в танце темные духи бон – то ли пытались вырваться на волю, то ли наоборот радовались обретению свободы. Джэу на мгновение пожалела, что у нее с собой нет амулета, отводящего беду. Впрочем, она тут же отогнала недостойные мысли – что плохого может произойти с ней в присутствии самого́ Бермиага-тулку, просветленного ла́мы, воина и истребителя ракшасов?
Не желая привлекать к себе внимание, она прокралась вдоль стены, как мышь Длиннохвостка из детской сказки, что хоть и хвасталась, что не боится кота, но, стащив кусок сыра-чху́рпи, ела его, давясь от спешки и с опаской глядя по сторонам. Однако, стоило Джэу переложить принесенные продукты на плоский камень, заменяющий в пещере стол, настоятель внезапно издал сдавленный стон.
Она вздрогнула и обернулась. Бермиаг по-прежнему сидел в глубине пещеры, но теперь что-то в его облике казалось странным. Замерев на месте, Джэу наблюдала за настоятелем: он оставался неподвижным, но черты лица его постепенно менялись. Оно сморщилось, приобретя выражение, которое Джэу никогда не видела у него прежде.
Наконец он открыл глаза. И Джэу вновь вздрогнула: этот человек, на которого она смотрела, не был больше настоятелем гомпа Икхо. Кто-то другой, совершенно ей незнакомый, с трудом пошевелил губами и произнес голосом, непохожим на голос самого Бермиага:
– Деревня Тцаро́нг, что в шестнадцати пиалах пути к Снежному Льву, сильно пострадала от оползня, почтенный Бермиаг-тулку. Сыновья дракона да придут на помощь.
Настоятель замолчал и через несколько мгновений медленно закрыл глаза. Черты его снова изменились, разгладившись, и стали чертами Бермиага. Он глубоко вздохнул и словно обмяк, стал заваливаться вбок. Джэу наконец пришла в себя после увиденного.
– Кушог Бермиаг? Кушог Бермиаг!
Она бросилась к настоятелю и подхватила его за плечи, и тот вновь открыл глаза, словно только что осознал ее присутствие.
– О, бхикшу́ни, благодарю… – пробормотал он и отстранился.
– Нет, настоятель, – она с почтением поклонилась, – я не бхикшуни, не монахиня. Даже не послушница, лишь простая работница. – Джэу смущенно указала на камень с продуктами. – Принесла вам обед из гомпа. Но тут случилось…
Она замялась, не зная, как описать увиденное.
– Все в порядке, не волнуйся, дитя, – успокоил ее настоятель тихим, но благожелательным голосом. – Мне нужно лишь немного передохнуть. После мысленного разговора на расстоянии всегда чувствуешь непомерное утомление.
«Мысленный разговор? Как такое возможно? Ходят слухи, что просветленным дамам доступно то, что и не не снилось обычным людям, но такое… Нужно рассказать Лобсангу!»
Настоятель подтянул к себе небольшую пиалу, выудил из мутного раствора небольшую тряпицу, пропахшую травами, и протер ею глаза, словно те болели или гноились.
Было видно, что Бермиаг постепенно приходил в себя, и Джэу больше не делала попыток до него дотронуться. Лишь молча замерла поодаль, чтобы помочь в случае необходимости. Настоятель со стоном встал, опираясь на стену, но до сих пор покачивался. Его кашая сползла с плеча, обнажая сухое тело пожилого человека, и Джэу увидела, что по его спине тянется не только знак дракона, чуть поблекший за прожитые годы, но и россыпь сине-зеленых пятен.
«Синяки? Что случилось? Я думала, что настоятель в его почтенном возрасте уже давно не присоединяется в вылазках к монахам-воинам…»
Бермиаг попытался пройтись вдоль стены, едва переставляя ноги и беспрестанно охая, словно слепой и болезный старец, но затем силы окончательно оставили его, и настоятель вновь опустился на пол пещеры.
– Ну что ж… Значит, благие тэнгри не просто так привели тебя ко мне, дитя. Ты хорошо слышала слова, что произнес… произнесли мои губы?
– Да, кушог, – вновь поклонилась Джэу. – Я все слышала, но не совсем поняла.
– Тебе и не нужно. Ты станешь моими ногами, моими глазами и моим голосом. Поторопись обратно в монастырь и передай кушогу Рэннё мое слово: в деревне Тцаронг, что в шестнадцати пиалах на пути к Снежному Льву от монастыря, случился оползень. Он знает, что дальше делать. Все поняла?
– Да, кушог, – склонила голову Джэу.
– Затем ступай в дом гарпёна Но́рбу, что управляет городскими делами в Икхо, и слово в слово повтори все. Пусть гарпен подготовит цампу и теплые одеяла для жителей Тцаронга, а затем передаст все это монахам-воинам, что вскоре выступят на помощь из гомпа Икхо. – Он чуть помедлил, переводя дыхание, после длинной тирады. – Ты запомнила, дитя?
– Да, кушог, – вновь смиренно повторила Джэу, склонив голову, и настоятель с облегчением вздохнул. – Вот только… кушог Рэннё знает меня, но с гарпеном Норбу я никогда не встречалась. Как он поймет, что я говорю ему правду?
Бермиаг поднял на нее взгляд и некоторое время молчал.
– Тебя ведь зовут Джэу, верно?
Она кивнула.
– Я помню тебя. Ты хорошая работница, Джэу, и неплохо проявила себя во время небесных погребений. Разве стала бы ты обманывать гарпена – тем более во время такого бедствия?
Джэу невольно усмехнулась наивности пожилого настоятеля, но тут же скрыла это за почтительным поклоном:
– Всем известны мудрость и великодушие кушога Бермиага-тулку. Он относится ко всем с участием и добротой и, верно, судит всех прочих людей по себе.
Настоятель долго рассматривал Джэу, размышляя о чем-то, а затем опустил руку в складки кашаи и достал четки из драгоценной бирюзы.
– Вот, возьми. Гарпен не посмеет усомниться в твоих словах.
Джэу округлила глаза при виде гладко отшлифованных бусин с шелковой кистью на конце петли.
– Благодарю, кушог, но ваши тренгхва слишком ценные, чтобы…
– Это всего лишь четки, Джэу, – мягко оборвал ее Бермиаг. – Жизни людские много ценнее тренгхва. Бери и иди.
Глава 10. Цэрин
С уверенностью признаю, что лекари в Тхибате менее сведущи, чем в Лао. Самыми просвещенным в вопросах здоровья считаются ламы из монастыря Лхундуп, но даже и они используют варварские методы врачевания, вроде наложения молитвенной печати на больное место или, в тяжелых случаях, прижигания раны каленым железом. Домашних животных пользуют также. Неудивительно, что при дворе ченг-по, правителя Тхибата, всегда рады лекарям из Лао.
«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата
– Ох, пусть же мой Пхубу выживет! – причитала Лхамо, суетясь рядом с сыном.
Его спину опоясывали четыре рваные полосы, будто злой демон скрючил когтистые пальцы, вонзил в тело и соскреб кожу, раздирая плоть.
– Пхубу? – позвал Цэрин, приближаясь к раненому.
Тот оглянулся. Лицо его выглядело не лучше – будто як потоптался, разбивая в кровь губу и скулу.
– Ой, беда-а-а, – всхлипнула рядом Лхамо. Она взяла из рук Цэрина ведро и принялась промывать раны, командуя, где подержать, где повернуть Пхубу. – Проклятые волки! Проклятые яки! Все уцелели, а мой Пхубу… – По ее морщинистым щекам бежали слезы. – Он ведь такой, защищать будет до последнего, словно он сын дракона, а не простой деревенский пастух.
Сам Пхубу пребывал в каком-то странном состоянии: то проваливался в полудрему, то с болезненными стонами выныривал из забытья. Лхамо перевязала его, как умела. От тряпиц тянуло лекарственными травами, они быстро пропитались кровью и пришлось снова их менять.
Вскоре подоспел и Цзяньян – младший муж Пассанг. Он вел под руку древнего ссутуленного старика – ламу Намхабала.
– Лекари! Слава тэнгри! – кинулась к ним Лхамо. – Сделайте же что-нибудь!
Цзяньян засуетился, подготавливая все для своего наставника. Из-за пазухи он достал сверток с медной масляной лампой, зажег ее и поставил у лежанки, на которой стонал Пхубу. В углу установили треногу и зажгли конусы благовоний, которые тут же наполнили помещение резким тяжелым запахом. Цэрин принюхался.
«Можжевельник, розмарин и что-то еще… Благие тэнгри, ну и вонь! На месте Пхубу я бы постарался выздороветь поскорее только ради того, чтобы выйти на свежий воздух».
Ему было интересно следить за действиями врачевателей – прежде он наблюдал их в деле только тогда, когда лечили домашнюю скотину. Но на первый взгляд порядок действий был тот же, разве что благовония на открытом воздухе не так смердели, уносимые порывами ветра.
Цэрин слышал в деревне, что старик обучался медицине в монастыре Лхундуп, что находился на другом краю Тхибата, в нескольких десятках пиал пути в сторону Красной Птицы-Гаруды. Как он оказался в этой забытой тэнгри горной деревушке без названия, было неизвестно. Однако его с радостью приняли. Еще бы, сам ученый лама-лекарь! Редкое поселение может таким похвалиться. А в скором времени он взял Цзяньяна в ученики, что было великой честью и подспорьем для местных.
Время шло, но ничего не происходило. Старый лама Намхабал сидел у лежанки больного и бормотал молитвы, периодически прерываясь, чтобы наложить на особенно разодранные места молитвенную печать. Иногда он покачивался, словно впадая в транс, и Цзяньян подхватывал его за плечи, легонько встряхивал, приводил в себя.
Скоро Цэрин и сам почувствовал, как тяжелеет его голова от душного воздуха, наполненного ароматами благовоний. Он поспешил на улицу дожидаться окончания лечения, и, чтобы занять руки, принялся перетаскивать на крышу заготовленную на зиму партию топлива – высушенных на солнце ячьих «лепешек». На некоторое время он забылся в тяжелой работе, пока из монотонных действий его не вырвал полный боли крик Пхубу. В несколько прыжков соскочив с крыши, Цэрин кинулся было в дом, но Лхамо, стоявшая на пороге, не пустила.
– Не мешайся. Они выжигают каленым железом скверну, прогоняют злых духов бон, что успели поселиться в ослабевшем теле! – Ее седые волосы растрепались, глаза опухли от слез, но голос был тверд. – Побудь лучше со мной, Цэрин.
Он чуть поклонился Лхамо, и она ответила тем же. А затем они сели рядом, на ступеньку крыльца, и зашептали молитву.
* * *
Пхубу отличался крепким здоровьем и уже через четыре лунных дня смог встать. По рекомендации лекарей в тот же день ему следовало отправиться на горячий источник с целебной грязью, что находился в пиале пути от деревни. Цэрин, конечно же, поехал с ним. Одна из молодых соседок Лхамо, Бяньба, одолжила ему для поездки на источник упрямую ослицу, которую время от времени приходилось хлестать хворостиной, а иногда и вовсе спешиваться и едва ли ни силком толкать ее под зад. Это изрядно веселило Пхубу, который даже раненый со своим ослом управлялся куда лучше.
Каменистая дорога вилась вверх и местами проходила по самому краю обрыва, так что порой дух захватывало. Ветер трепал волосы и уныло подвывал в ущельях, Пхубу сильнее кутался в чубу и натягивал овечью шапку на уши, а Цэрин словно не замечал свежести этого утра. Наоборот, ему хотелось раскрыться, раскинуть руки в стороны и с наслаждением вдыхать прохладный воздух, пахнущий горными ручьями и ароматами цветущего саган-дайля.
– Кйакпа! – Ослица Цэрина снова уперлась, и ему пришлось спрыгнуть на землю. – Упрямая же ты скотина!
Но в отличие от предыдущих остановок, в этот раз ослица обеспокоенно переступала ногами, вертела мордой, то навострив уши, то наоборот, прижимая их к голове. У второго осла дела обстояли так же, правда Пхубу все еще находился в седле.
– Неладное чуют, – заметно напрягся пастух и тоже стал всматриваться в окрестности.
Склоны в этом месте были не так круты, но поросли можжевельником и низенькими корявыми соснами. И вот среди кустов метнулась рыжеватая тень. Цэрин ясно ее видел, но не успел распознать.
– Вон там! – крикнул он. – Лисица?
Пхубу покачал головой, сжимая в ладони костяную рукоять небольшого ножа.
«Вот же! А я, дурак, не додумался взять оружие», – Цэрин упрекнул себя за беспечность и схватился за хворостину, которой понукал осла. – «Все лучше, чем ничего».
Кусты вновь шевельнулись, теперь значительно левее. Послышалось низкое глухое рычание. Ослица испуганно попятилась, Цэрин едва успел схватить ее под уздцы.
– Благие тэнгри, сберегите, – залепетал перепуганный Пхубу. Нож в его руке мелко дрожал, а лицо побледнело, бескровными казались даже губы. – Не оставьте, не отдайте… Он пришел за мной…
– Пхубу…
– Нет, послушай! – выкрикнул вдруг тот, словно ужас схватил его за горло, добавляя в голос визгливых нот. – Он заберет меня! Он за мной пришел! Завершить… Но я не сдамся! Слышишь ты, про́клятый всеми богами… волк?!
Голос Пхубу был полон неподдельного изумления. А на тропу и правда выскочил красный волк. Его буро-серая шерсть неопрятными клочьями свисала с исхудавших боков, пасть он грозно щерил и рычал, косясь то на людей, то на ослиц.
– Да он, верно, больной или бешеный! – воскликнул Цэрин. – Чего б ему нападать в одиночку на двух взрослых мужчин! Прочь! Ну!
Последние слова он выкрикнул, взмахивая руками и угрожающе топая. Волк припал на передние лапы, готовясь к прыжку, и вновь зарычал. Из-за его спины, отзываясь на клич вожака, выступили еще несколько рыжих силуэтов.
– … а может, и не в одиночку, – закончил Цэрин.
А Пхубу невпопад ляпнул, возведя взгляд в небо:
– Слава благим тэнгри, это волки!
«Слава?! Совсем у бедолаги от страха помутился разум!»
Глаза зверя, что стоял впереди, предвкушающе сверкали, а из пасти свисала длинная нить слюны. Верхняя губа была поднята, демонстрируя острые клыки, готовые вонзиться в мягкую сочную плоть. Ослица судорожно мотала головой, пытаясь вырвать упряжь из руки Цэрина. Пхубу подвывал благодарственную мантру, а осел под ним не шелохнулся – то ли оцепенел от ужаса, то ли проникся молитвой хозяина и позабыл все инстинкты.
– Пху…
В этот момент в ущелье позади взвыл ветер. Взмыл ввысь и волк, мощно оттолкнувшись задними лапами. Цэрин видел, как из-под них вылетели мелкие камушки; как приближается к нему ржаво-бурое пятно; как алчный взгляд сосредоточен на его собственной шее, как широко раскрывается пасть. Пахнуло несвежим, кисловатым дыханием… Только и успел Цэрин выставить вперед хворостину… и все утонуло в сияющем белом свете.
