Валерио Массимо Манфреди
Спартанец

Глава 5. Криптия

В доме благородного Аристархоса был праздник. Его сын Бритос стал эйреном, и ему предстояло провести последнюю неделю в семье перед тем, как отправиться в казарму и войти в двенадцатую сисситию – группу воинов, которые устраивали совместные трапезы. Сиссития состояла из пятнадцати человек, записанных в третий из четырех больших отрядов спартанской армии. В течение последующих десяти долгих лет им предстояло стать новой семьей Бритоса. С ними он будет есть и спать, а домой он сможет возвращаться только по особым случаям.

Исмена, мать Бритоса, давно готовилась к этой разлуке. Она, как и остальные спартанские матери, прекрасно понимала, что родила сына прежде всего для родного города и только потом для себя и своего мужа. Бритос успешно прошел все этапы посвящения в воины. Он подолгу жил с товарищами под надзором пайдотрибов, которые путем жесточайших тренировок учили юношей переносить усталость, холод, голод, а также молча терпеть боль. На празднике Артемиды Эфесской стойкость Бритоса вызвала неподдельное восхищение толпы. Он выдержал испытание розгами так успешно, что преступил грань возможного. Никто не сомневался в том, что юноша станет одним из сильнейших и храбрейших воинов Спарты. И все же Исмене не удалось разделить радостное и гордое настроение мужа: разлука с младшим сыном оставила глубокий рубец в ее сердце.

С самого детства женщину подготавливали к возможности будущей потери ребенка ради чести и процветания родины. Но осознание того, что Бритос – ее единственный сын, наполняло материнское сердце дурными предчувствиями. Вероятно, это было связано с горячим нравом юноши. Исмена боялась, что с таким характером он всегда будет первым попадать в опасные ситуации. А для такого города, как Спарта, война всегда была вероятнее, чем мирная жизнь. Исмена смотрела, как Бритос собирал свои вещи с помощью кормилицы и слуги. Прошло всего шесть дней, а он уже оправился от испытания розгами, и, хотя не все раны успели затянуться, Бритос уже двигался с прежней ловкостью. Она сама приготовила мазь, которой обработала его синяки и раны, оставшиеся на спине после ударов розгами.

Время настало. Совсем скоро Аристархос преподнесет сыну подарок, который отцы традиционно вручают сыновьям в этот торжественный день. Исмена услышала, как Аристархос позвал сына со двора:

– Бритос, не желаешь ли взглянуть на отцовский подарок?

Юноша тут же бросил все дела и выскочил во двор.

– Вот мой дар, – сказал Аристархос и подал знак.

Из-за угла дома вышел слуга, едва удерживая на поводке превосходного лаконского молосса. Бритос просиял и горячо пожал руку отца.

– Только благородный Аристархос мог вручить столь прекрасный и ценный подарок. Спасибо тебе, отец, он поистине великолепен. Кажется, я никогда прежде не видел столь прекрасного зверя.

– Его уже выдрессировали, более того: наш лучший животновод ухаживал за ним три года на нашей ферме в Тегее.

– Это было неосторожно с твоей стороны, отец, – сказал, улыбнувшись, Бритос. – Что бы ты делал, если бы я не прошел испытания?

– В таком случае я оставил бы пса себе. Но как видишь, он не пропал даром. Но позволь мне сказать, что я не сомневался в том, что сын Аристархоса лучше всех справится с испытанием. И я не ошибся. Царь лично поздравил меня с твоим превосходным результатом. Однако тебе не следовало заходить так далеко. Твоя мать очень страдала на площади: она гордая женщина, но все же женщина, – сказал Аристархос и опустил глаза.

– Отец, ты прекрасно знаешь, что воин не должен учитывать такие пустяки.

– Верно, сынок. Так принято считать. Но помни, что только настоящий мужчина может стать истинным воином, а у настоящего мужчины не только крепкое тело и быстрый ум, но и доброе сердце. Если ты утратишь любое из этих качеств, твои доспехи превратятся в негодный панцирь, скрывающий пустоту. – (Бритос молча и недоуменно посмотрел на отца.) – Что же, сынок, – продолжил Аристархос, – не хочешь ли забрать свой подарок? Взгляни. – Он забрал поводок у слуги. – Его зовут Мелас. На это имя меня натолкнул на редкость глубокий и блестящий черный цвет его шерсти.

Огромный, черный как ночь молосс подошел к своему новому хозяину и понюхал его руку.

– Видишь? – улыбнулся Аристархос. – Кажется, он понял, кто его хозяин. Полагаю, вы станете хорошими друзьями. А теперь иди к матери, побудь с ней. Завтра ты поступишь в сисситию, и в ближайшие два года вы мало будете общаться.

На следующий день Бритос проснулся с первыми лучами солнца. Вместе с родителями он съел скудный завтрак, надел доспехи и попрощался со всеми: настало время покинуть родной дом. Он прошел по большому атриуму, в знак почтения поклонившись изображениям героев Клеоменидов. Затем он отодвинул засов двери, ведущей во двор, где его дожидался илот с вещами. Вдруг он услышал, как его окликнули.

– Бритос! – Это был голос его матери, стоявшей у очага.

Юноша вернулся к ней:

– Что тебе угодно, мать?

– Я хочу задать тебе вопрос, если позволишь, – ответила Исмена.

– Пожалуйста, спрашивай, – ответил юноша.

– Помнишь ли ты день испытания?

– Да, конечно.

– После того, как ты упал на колени…

– Что?

– Слуги хотели поднять тебя, но ты отогнал их рукой. Несколько мгновений ты стоял на коленях и пристально смотрел на человека в толпе… – (Бритос нахмурился.) – Кто это был?

– Илот.

– Илот?

– Илот… Хромой илот.

Он отвернулся от матери и пошел по атриуму к тяжелой дубовой двери. Его шаги в сапогах, подбитых гвоздями, отдавались глухим эхом. Исмена стояла и смотрела на пепел очага большими темными глазами, полными слез.

Талос боялся огорчить родных своим длительным отсутствием. Он постарался пораньше вернуться домой, несмотря на настойчивые попытки Пелиаса задержать его.

– Я должен идти, Пелиас. Мать заподозрит неладное, а дед Критолаос и вовсе станет несносным. Это не старик, а лис. Устроит мне допрос и в конце концов загонит меня в ловушку. Поверь, мне лучше идти, это для вашего же блага. Если со мной ничего не случится, я скоро вернусь.

– Да, наверное, ты прав, сынок, но будь осторожен и береги себя. Ты уверен, что с тобой все в порядке? Тебе предстоит долгий путь в гору. Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, Пелиас, если ты пойдешь со мной, это вызовет дополнительные подозрения. Мой дед Критолаос…

– Знаю, знаю. Твой дед Критолаос хитер, как лис. Прощай, Талос. Я никогда не забуду того, что ты сделал для Антинеи. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, ты всегда можешь на меня положиться. Моя дверь всегда открыта для тебя, и то немногое, что у меня есть…

– О, Пелиас, – перебил его Талос с улыбкой, – не говори так. В конце концов, я всего лишь получил небольшую трепку.

Долгим взглядом он попрощался с Антинеей и направился к Тайгету по тропинке.

– Я провожу тебя до леса, – сказала девушка.

– Нет, тебе лучше остаться. И вообще, в ближайшие дни тебе ни в коем случае не следует уходить далеко от дома.

Он запустил пальцы в ее волосы.

– Не беспокойся, Антинея. Не бойся за меня, на горе со мной ничего не случится.

Он отправился в путь и вскоре скрылся за оливковыми деревьями, которые росли у подножия горы.

Талос шагал быстро. Его вдруг охватила странная тревога. Возможно, это было вызвано тем, что он несколько дней не появлялся дома. Хотя Пелиас и уверял, что семью Талоса предупредили, юношу беспокоила мысль о том, что ему придется скрывать от Критолаоса столь серьезную тайну. Он также опасался, что со стариком могла произойти какая-то беда. Ему сделалось не по себе от мысли, что однажды он не сможет воспользоваться советами и опытом деда, которого считал мудрейшим человеком на свете. Что случится в ближайшие дни, месяцы, годы? Ему доводилось слышать истории людей, которых спартанцы приговорили к смерти. Этим людям каким-то образом удавалось прожить долгие годы, но в итоге их всегда находили и убивали. Талос вспомнил человека в капюшоне, которого он встретил у верхнего ручья в день испытания с луком. Скорее всего, об этом стало известно в Спарте. Но почему же ничего не случилось? Чего они ждали? Потом Талос пошел в город, появился на площади. Юный спартанец узнал его, и вновь ничего не случилось.

Талос вспомнил о страшной криптии, секретной карательной организации спартанцев. Среди илотов ходили слухи, что члены криптии следили за теми, кого считали опасными, и беспощадно убивали их. Обычно это происходило внезапно, ночью или в лесу. Талосу не раз приходилось слышать страшные истории о том, как в лесу или даже в доме находили безжизненное тело кого-то из илотов. Критолаос рассказывал о крестьянине с равнины, который с помощью горных пастухов бежал от криптии в Мессению. Четыре года спустя беспощадная месть Спарты настигла его в портовом трактире в Метони.

Вдруг этот лес, в котором Талос никогда не испытывал страха и где много раз смело сталкивался лицом к лицу с волками и медведями, показался ему враждебным и опасным. У него возникло чувство, что за ним охотятся, что его преследуют. Он прогнал эти мысли и ускорил шаг, пытаясь успокоиться; ему захотелось, чтобы хоть кто-то оказался рядом с ним в эту минуту: даже маленький старый Криос приободрил бы его. Антинея. Так странно… Он не понимал, что с ним произошло. Это было какое-то волшебство, и теперь ее образ, ее лицо и глаза, вновь и вновь возникали перед ним. Ему чудились ее небольшие, грубые крестьянские руки, ее босые ноги, ее золотистые волосы.

Но его чувства к ней не могли заставить его забыть все остальное. Он думал о несчастных крестьянах на равнине, о пастухах в горах, подавленных ответственностью за свои семьи и постоянно подвергавшихся жестокому обращению со стороны господ. Он подумал о Пелиасе, который был вынужден молча терпеть издевательства над своей дочерью. Талос вспомнил о драке с молодыми спартанцами и ощутил прилив гордости. Нет, он не покорится: если ему удалось противостоять им, это означало, что он не рожден быть рабом. Он подумал о луке из большого рога и про́клятом мече, который хранился в пещере. Чего ждал от него Критолаос? Чего он хотел? Настало время узнать: Талос обо всем расспросит его.

С этими мыслями Талос почти добрался до конца пути и вышел из леса на большую поляну на склоне горы.

Он остановился, чтобы полюбоваться родной землей, домиком с соломенной крышей и загоном для стада. Скоро к нему прибежит Криос, поскуливая и виляя хвостом. Талос вышел на лужайку и заметил, что во дворе собралась небольшая толпа: около дома стояли горные пастухи, а Криоса нигде не было видно. Что могло случиться? Талос быстро вошел во двор; собака виляла хвостом и искала хозяина глазами, затуманенными катарактой. Кто-то из мужчин взял его за руку.

– Талос, – сказал он, – твой дед Критолаос…

Юноша застыл.

– Что случилось? – с тревогой спросил он.

– Ему плохо.

– Ты хочешь сказать, что он умирает?

Мужчина опустил глаза. Талос открыл дверь и вошел в дом; он прошел через комнату с очагом и отодвинул занавеску, за которой находилась вторая комната. Критолаос лежал на соломенной подстилке. Мать сидела рядом на табурете и молча смотрела на него сквозь слезы. Солнечный луч осветил бедную постель, исхудалые руки старика, его впалое лицо, безмятежные глаза, которыми он, казалось, искал какие-то далекие образы. Талос опустился на колени рядом с постелью и сжал холодную руку деда. Старик повернулся к нему.

– Я знал, что ты придешь, – сказал он, задыхаясь. – Я ждал тебя. Я не смог бы закрыть глаза, не увидев тебя.

– Что ты говоришь? – перебил его Талос с дрожью в голосе. – Ты болел и прежде, скоро ты встанешь на ноги, и мы вместе пойдем к ручью.

– Нет, Талос. Этой ночью я слышал, как Танатос сел на крышу дома. Мое время пришло.

Талос провел рукой по белоснежным волосам деда.

– Глупости, дедушка, я залезу на крышу и прогоню Танатоса посохом. Я не отпущу тебя. Ты еще многому должен меня научить. – Он почувствовал комок в горле. – Неужели ты бросишь своего дрозденка, Критолаос?

Старик посмотрел на него затуманенными глазами.

– Критолаос устал, – сказал он запыхавшимся голосом, – он уходит, чтобы присоединиться к предкам… Дрозденок, – продолжил он, и слабая улыбка пробежала по его губам. – Нет, я вижу перед собой молодого волка. – Талос почувствовал, как рука старика слабо сжала его руку. – Я все знаю, – сказал Критолаос. – Я знал, что однажды это случится.

– Что ты знаешь? – спросил Талос, придвигаясь поближе, чтобы не пропустить ни одного вздоха умирающего старика.

– О твоей… схватке… в долине. – Старик посмотрел на следы от побоев на лице и руках внука. – Талос, послушай меня… Они придут, ты знаешь, что они придут. Ты должен быть начеку… лук… лук царя не должен попасть им в руки.

– Да… лук царя в безопасности. Но тебе лучше помолчать сейчас, не трать свои силы.

– Нет, Талос, настал последний день Критолаоса. Помнишь? – (Талос вспомнил темную пещеру и оружие, мерцавшее в свете факела.) – Талос, мальчик мой, я не увижу завтрашнего солнца. Я уйду с последним лучом… Ты хранитель оружия царя Аристодема… священного… и про́клятого меча. – (Талос почувствовал, как по спине пробежал холодок, и крепче сжал костлявую руку Критолаоса. На глазах юноши выступили слезы, его сердце сжалось.) – Этот старик… – продолжил Критолаос слабеющим голосом. – Этот старик – последний вождь этого народа, Талос. Талос, однажды твой народ сбросит иго, и город… мертвый город в Мессении восстанет из руин… И тогда настанет день испытания… последнего испытания.

Старик говорил с большим трудом, его костлявая грудь вздымалась в предсмертной агонии.

– Послушай меня, Талос! Запомни, в этот день к тебе явится человек, слепой на один глаз. Он снимет проклятие с меча царя…

Старик искал глазами солнечный свет, который просачивался сквозь закрытые ставни; снаружи доносилось далекое пение цикад. Талос почувствовал, что руки старика стали ледяными; он склонил голову ему на грудь.

– Не уходи, Критолаос… Не уходи, – умолял он дрожащим голосом. – Как же Талос, хромоножка…

– Нет, – ответил старик, – нет… Талос – волк… меч… царя.

Талос почувствовал, что сердце Критолаоса остановилось, и увидел, как дед обмяк в постели. Его седая голова откинулась набок, ясный взор устремился в пустоту. Талос провел рукой по лбу старика и сомкнул его веки. Затем он встал посередине комнаты и молча посмотрел на Критолаоса. Даже пение цикад утихло в неподвижном воздухе, и лишь однообразное жужжание мух нарушало тишину. Мухи – спутницы Танатоса. Талос медленно отодвинул занавеску. В углу тихо плакала мать. Талос обратился к пастухам, к людям гор.

– Критолаос умер, – сказал он. – Почтите его память.

Все молча склонили головы. Какой-то бородатый великан подошел к юноше и положил руку ему на плечо.

– Воздадим честь Критолаосу, – сказал он и продолжил, обращаясь к остальным: – И воздадим честь Талосу-волку!

Талос встретился взглядом с матерью: на ее серых глазах высохли слезы. На лице ее было выражение страдания и изумления.

– Он должен умереть! – яростно воскликнул Агиас. – Мы не можем оставить безнаказанным то, что сделал этот мерзавец. Я не понимаю, почему ты с таким упорством защищаешь его. Если бы не ты, мы бы давно покончили с ним.

– Агиас прав, – сказал Филархос, – мы должны убрать его немедленно. Помимо прочего, он может представлять опасность.

Бритос стоял и молча слушал возмущенных товарищей. Вдруг он встал.

– Опасность? – спросил он с усмешкой. – Хромой илот? Воины Спарты, вы в своем уме? Вы визжите, как стая напуганных гусей. И все это лишь потому, что хромой пастух побил вас дубинкой и лишил удовольствия, которое вы хотели получить от крестьянской девки, от которой несет хлевом и коровьим навозом.

– Зря ты шутишь, – прервал его Филархос, посинев от злости. – Ты прекрасно знаешь наш закон. Если мы разрешим этим ничтожествам восставать против нас, в скором времени мы будем иметь дело с бунтом. Илоты представляют постоянную опасность для Спарты, тебе это хорошо известно. Ты видел, как он умеет обращаться с посохом? Кто-то его научил боевому искусству. Что-то в этой истории нечисто.

– Филархос, все это твои фантазии, – отрезал Бритос. – Все пастухи умеют пользоваться посохом, они им защищают овец от волков и прогоняют лис из курятника. Если же этот калека действительно у кого-то учился, тем более нельзя его убивать. Послушай меня внимательно, – добавил он и положил руку на плечо своего вспыльчивого товарища. – И ты тоже, Агиас, и вы, друзья мои, используйте мозги, если можете. Допустим, вы правы и есть нечто подозрительное в этом пастухе, в его умении защищаться посохом. Вы намекаете на некую боевую подготовку, если я правильно вас понял. Но если мы его просто убьем, то никогда не разгадаем эту тайну. Ведь мертвые, как известно, не разговаривают, верно?

Юноши недоуменно замолчали. Они, по обыкновению, подчинились сильному характеру сына Аристархоса.

– В день нашего посвящения в воины, – продолжил Бритос и снова уселся в круг своих товарищей, – мы доказали, что являемся сильнейшими среди юношей Спарты. Теперь мы стали и членами криптии. Это говорит о том, что старшие верят не только в силу наших кулаков, но и в остроту ума. Я разберусь в этой истории, но сделаю это по-своему. Вы хоть раз видели, чтобы я в страхе отступал перед трудностями? За время нашего совместного обучения вы наверняка убедились в том, что мне под силу куда более серьезные подвиги, чем победа над жалким хромым илотом, вооруженным посохом. К тому же, если мы уведомим старших о нашем намерении устранить этого пастуха, то нам придется привести доводы. Хотя бы потому, что он наверняка работает на одну из спартанских семей. Неужели вы, волки Спарты, хотите, чтобы все узнали о том, как хромой илот, вооруженный посохом, заставил вас ткнуться носом в грязь? – (Юноши потупились.) – Не говоря уж о том, – бодро продолжил Бритос, – что, если бы мы сразу убили его, вы никогда бы не узнали, способны ли вы одолеть колченогого пастуха в битве на равных!

– Бритос прав, – сказал один из присутствующих, а затем обратился к нему: – Хорошо, Бритос, но что же ты предлагаешь?

– Молодец, Эвритос, помоги мне убедить этих глупцов.

Бритос задумался, а затем продолжил:

– Послушайте, друзья, – сказал он более ласковым голосом, – я разберусь в этой истории с помощью двух или трех из вас, не больше. Мы сделаем так, чтобы ему расхотелось даже помышлять о бунте. Мы раз и навсегда отобьем у него желание геройствовать.

Агиас встал:

– Как хочешь, Бритос. Я понял причины, по которым ты решил спасти жизнь этого мерзавца. Мне их более чем достаточно. Но я точно знаю, что есть еще одна причина, известная только тебе. И ты не собираешься рассказывать нам о ней.

Он накинул плащ и вышел, хлопнув дверью.

«Да, может быть, есть иная причина, – пробормотал про себя Бритос, – но ты заблуждаешься, Агиас, если думаешь, что я знаю, в чем она заключается…»

С той ночи прошло два месяца, два страшных месяца. Все это время Талос был глубоко подавлен из-за смерти Критолаоса, из-за молчаливого горя матери, из-за тяжких мыслей о наследии дедушки. Целыми днями, а иногда и ночами, он был погружен в мрачные раздумья. Талос понимал, что старик передал ему роль вождя; он это видел по тому, как изменилось к нему отношение жителей Тайгета. Каждый день он встречал новых людей и чувствовал, что вокруг него зарождается странная надежда, своего рода вера. Люди горы теперь говорили с ним как с одним из своих. Они делились своими страданиями, бессильной яростью, страхами. Но чего они ждали от него? Что они действительно знали о том, что поведал ему Критолаос?

Помимо прочего, Талоса преследовали мысли о произошедшем в долине, о драке с молодыми спартанцами. Он знал, что у этой истории будет продолжение. Он боялся за мать, за Пелиаса, за Антинею. Девушку он видел лишь мельком, когда однажды ночью зашел в гости к Пелиасу по дороге в Амиклы. Талос стал сильно скучать по тому времени, когда его пастушья жизнь текла спокойно и размеренно. Он тосковал по длинным зимним вечерам, проведенным за чудесными рассказами деда, по тем временам, когда только медленное и плавное течение времен года отмечало перемены в его мирной жизни. Это время теперь казалось ему невообразимо далеким.

Однажды, когда стемнело, к Талосу пришел крестьянин из долины, которого прислал Пелиас. Он передал, что юноше следует быть начеку: на опушке леса старик заметил какие-то странные передвижения, а ночь обещала быть безлунной. Талос поблагодарил осведомителя, но не придал этой вести должного значения. Он знал, что Пелиас часто беспокоится по пустякам. Вероятно, старик испугался движений какого-нибудь учебного отряда или учений небольшой группы молодых спартанцев.

Но Талос ошибался. Под покровом ночи на поляну вышли четверо человек. Они были закутаны в темные плащи и вооружены копьями и кинжалами, а их лица скрывались под коринфскими шлемами. Талос резко проснулся от внезапного и яростного лая Криоса. Юноша бросился к окну, чтобы открыть его, и едва успел услышать отчаянный визг, за которым последовал предсмертный стон. Бледный лунный луч блеснул между вечерними тучами, и Талос увидел, как чьи-то тени скользят по краю двора. Возле ограды огромный молосс рвал на куски безжизненное тело маленького Криоса. Талос бросился в комнату с очагом и увидел растрепанную и дрожащую от страха мать, пытающуюся зажечь светильник. В эту секунду удар ногой распахнул дверь, и в дом ворвались четыре человека. Копьями они целились прямо в грудь Талоса. Юноша оторопел.

– Не трогайте ее, – сказал он, указывая на мать, – я сам сдамся.

Они вытащили его из дома, вырвав из рук рыдающей женщины, ухватившей его за талию. Двое мужчин держали Талоса за руки, а третий наносил ему яростные удары древком копья – в колени, в грудь, в живот. Четвертый открыл загон, и испуганные овцы разбежались во все стороны.

– Смотри! – крикнул он, и его голос зловеще прогремел из бронзового шлема. Он скомандовал псу: – Мелас, вперед!

Черное чудовище с яростью бросилось в овчарню и стало кромсать перепуганных животных, разрывать баранов на куски, пожирать ягнят страшными, громадными челюстями. Вскоре земля усеялась трупами несчастных животных. Тогда таинственный человек отозвал зверя, в пасти которого пенилась кровь:

– Сюда, Мелас! Довольно, идем!

Он подал знак одному из товарищей, и тот так сильно ударил Талоса древком копья в грудь, что юноша рухнул, согнувшись пополам от боли.

Еще несколько мгновений Талос слышал крики матери, потом почувствовал, как один из злодеев поставил ему ногу на грудь.

– Будем надеяться, что этого ему хватит, если он выживет. Пойдем, Бритос.

Талос увидел над собой молосса и ощутил его горячее дыхание. Но глаза юноши налились кровью, и его сознание медленно погрузилось в ледяную тишину.

Талос проснулся от пронизывающей боли в животе и открыл глаза в кромешной тьме. Он почувствовал, как две сильные руки подняли его и уложили на постель. В слабом свете масляной лампы он различил бородатое лицо, склонившееся над ним: это был тот самый огромный пастух, который встретил его, когда два месяца тому назад Талос отошел от смертного одра Критолаоса. Юноша попытался что-то сказать, но из его груди вырвался лишь невнятный стон.

– Меня зовут Карас, – сказал бородатый великан. – К сожалению, я пришел слишком поздно, но больше такого не повторится. Отныне я всегда буду готов защитить тебя. С тобой больше ничего не должно случиться. – Он обнажил раздувшийся ноющий живот Талоса. – Они почти разорвали тебя, словно ты бурдюк с вином. Проклятые бешеные псы! Настанет и их черед.

Талос посмотрел на мать, которая сидела в углу с покрасневшими глазами, сложив руки на коленях.

– Они заперли ее, – тихо сказал Карас, – чтобы не путалась под ногами. Она думала, что ты умер. Сейчас она понемногу приходит в себя. – Великан сжал мозолистые кулаки, словно желая побить кого-то. Карас весь дрожал от ярости и скрежетал белыми, как волчьи клыки, зубами. Он обратился к женщине: – Приготовь ему что-нибудь, что поможет уснуть. Ему просто нужно поспать. Он поправится, не бойся.

На следующее утро Талос проснулся от солнечного света, вливавшегося в комнату через полуоткрытую створку окна. Вошла мать с дымящимся отваром в деревянной миске.

– Выпей, сынок, – сказала она, – пока боль в животе снова не дала о себе знать.

Она ласково посмотрела на Талоса. Он взял чашу и выпил отвар.

– Где Карас? – спросил Талос, вытирая рот.

– Сейчас придет, – ответила женщина и опустила влажные от слез глаза, – он в загоне, собирает туши растерзанных животных.

Карас вошел в дом. На нем был окровавленный фартук, застегнутый на поясе. В руках он держал окровавленный нож.

– Я снял шкуры с убитых животных, их не меньше дюжины. Не бойся, я все расскажу пастухам на горе, и ваше стадо восстановится. Вам не придется голодать, чтобы возместить убытки хозяину.

– Я не хочу этого, – ответил Талос. – Другим тоже приходится бороться с нищетой и голодом.

– Верно, Талос, но на этот раз несчастье постигло тебя. Помогать друг другу в беде – это правильно. Таков наш закон. Разве ты не знаешь? Лучше скажи, как им удалось убить так много зверей? Многие порваны на куски.

– У них была собака. Огромный зверь с большими челюстями, черный как ночь, – ответил Талос.

– Это лаконский молосс, страшный зверь. Говорят, три таких пса могут вместе одолеть льва.

Талос вздрогнул, в его памяти вновь раздался отчаянный вопль Криоса.

– Моя собака, – сказал он и вопросительно посмотрел на Караса. – Криос умер?

– Да, – ответил пастух. – Ему перегрызли горло.

Маленький Криос, его дружок и товарищ по детским играм, никогда больше не побежит за Талосом на пастбище и не встретит его вечером, виляя хвостом. Талос почувствовал комок в горле.

– Пожалуйста, похорони его рядом с Критолаосом, – попросил он Караса и закрыл лицо ладонями.