Валерио Массимо Манфреди
Спартанец

Глава 3. Чемпион

День, на который Критолаос назначил главное испытание, выдался ясным, но очень ветреным.

Они рано встали и быстрым шагом поднялись к верхнему ручью. Талос сбросил плащ и умылся холодной родниковой водой. Затем Критолаос молча подал знак, и юноша взял лук, перекинул через плечо колчан из овчины и отошел шагов на тридцать. Старик подошел к молодому и стройному кизиловому деревцу, ухватился за его верхушку и согнул ее почти до земли. Затем он повернулся к Талосу.

– Внимание! – крикнул он. – Когда отпущу, считай до трех и стреляй. Все понял?

– Да, очень хорошо, – ответил Талос, снимая колчан.

Критолаос задумал чрезвычайно трудное испытание: нужно было попасть в маленькую и быстро движущуюся цель, точно рассчитав силу и направление ветра. Талос взглянул на листву на верхушках деревьев, а затем на мишень, на таком расстоянии казавшуюся крохотной. Он выбрал длинную, довольно тяжелую стрелу и медленно встал в позу стрелка.

– Вот! – крикнул Критолаос, отпустил верхушку дерева и отошел. Верхушка засвистела в воздухе, как плеть, и стала быстро раскачиваться. Талос следил за движениями мишени, затаив дыхание и держа левую руку на рукояти. Затем он выстрелил. Тяжелая, идеально сбалансированная стрела с тупым грохотом пробила кору дерева и упала в траву.

– Я потерпел неудачу. Проклятие! – гневно воскликнул Талос и помчался к еще качавшейся мишени.

– Нет, мой мальчик, ты попал! Во имя Геракла! – сказал вполголоса старик и посмотрел на дерево. – Великий Зевс! Ты попал с тридцати шагов в движущуюся мишень. Да еще и в ветреную погоду. – Критолаос поднял голову и посмотрел на запыхавшегося юношу. – Ты попал, понимаешь? Неужто ты надеялся попасть в середину? Талос, понимаешь, что это значит? У тебя все получилось всего за несколько месяцев…

Старый пастух дрожал от волнения. Было видно, с каким нетерпением он ждал этой минуты. Его ноги тряслись.

– Подожди, помоги мне сесть, мой мальчик. У меня дрожат колени… Подойди, сядь рядом. Вот так. Теперь послушай, мой мальчик: ты станешь великим лучником, таким же великим, как Аякс, сын Оилея, или как Одиссей…

Талос рассмеялся:

– Не забегай вперед, дед. Не кажется ли тебе, что ты слишком много болтаешь своим беззубым ртом? Мне просто повезло! Это была случайность.

– Ах ты, дерзкий маленький сорванец! – воскликнул Критолаос, щуря свое морщинистое лицо. – Я расшибу посох о твою спину, чтобы ты научился уважать старших!

Талос увернулся от палки, которую старик шутливо бросил в него, побежал к лесу и позвал собаку:

– Сюда, Криос! Беги, дурачок, лови меня!

Собака бросилась за юным хозяином, весело лая и виляя хвостом. Это была старая игра, в которую они играли тысячу раз. Не успел пес догнать его, как Талос застыл на месте: около большого букового пня стоял человек, закутанный в тяжелый серый плащ; лицо его скрывалось под капюшоном. Он пристально посмотрел на юношу, затем схватил вязанку хвороста и поспешил прочь. Тем временем подоспел Критолаос, растерянный и запыхавшийся, и взял Талоса за руку.

– В чем дело, дедушка? Неужели ты никогда не видел путников?

Критолаос молча посмотрел на удалявшуюся фигуру в капюшоне и передал Талосу лук.

– Убей его, – холодно приказал Критолаос.

– Ты с ума сошел, зачем мне его убивать? Я даже не знаю, кто он, он не сделал мне ничего плохого.

– Он видел, как ты стрелял из лука. Он не один из нас, он спартанец. Ты должен убить его. Стреляй, пока можешь. – Старик был потрясен и испуган.

– Нет, не могу, – спокойно ответил Талос. – Если бы на меня напали, возможно, я бы выстрелил. Но в спину безоружного человека я стрелять не буду.

В тот день Критолаос долго молчал, несмотря на попытки Талоса успокоить его. Старик был огорчен до глубины души, как будто все его надежды разбились в один миг. Прошло уже несколько дней, а он все не успокаивался. Наоборот, казалось, он тревожился все больше. На пастбище старик принимал бесконечные меры предосторожности и почти перестал брать ученика на тренировки с луком. А если и брал, то искал самые уединенные места, в стороне от тропинок. Словом, он вел себя так, словно чувствовал, что за ним шпионят. Он вздрагивал от любого шороха, и глаза его тут же наполнялись ужасом. Все это очень тревожило Талоса.

Прошли дни, месяцы, наступила поздняя весна. Однако ничего подозрительного так и не произошло. Критолаос начал постепенно успокаиваться, но он так ослаб, что перестал выходить на пастбище и часами неподвижно сидел на скамье возле дома. Мужчины из соседних домов останавливались по дороге на пастбища, чтобы поздороваться с ним и перекинуться парой слов; все они как-то особенно заботились о нем, словно чувствовали, что дни старика сочтены. По вечерам Талос возвращался со стадом и собакой и, закончив работу, садился у ног деда, чтобы поговорить. Талос рассказывал ему о занятиях с луком. Иногда он уходил на дальние пастбища и целыми сутками не возвращался домой, ночуя в шалаше из веток и сучьев.

Однажды в конце весны он оказался на одном из склонов горы Тайгет, неподалеку от дома. Накануне вечером Критолаос почувствовал себя плохо, и Талос решил не уходить далеко. При необходимости мать могла легко найти его или отправить кого-нибудь за ним. День выдался жарким. Около полудня юноша уселся в тени, чтобы отдохнуть и посмотреть на долину, где серебрились оливковые деревья. Позади виднелся длинный участок дороги, идущей с севера и казавшейся пустынной. Талос слышал от товарищей, работавших в городе, что грядут большие перемены. Рыбаки из Гитиона, которые по ночам привозили рыбу на рынок, поговаривали, что с востока надвигается огромный флот и сотни кораблей с длинными бронзовыми рострами бороздят волны. Сам великий царь послал их из своей империи за море, чтобы объявить войну афинянам.

Талос имел весьма смутное представление о том, что происходит за пределами родной горы. От Критолаоса он слышал о других народах Греции, но никогда не видел никого, кроме жителей Тайгета и спартанских воинов. Он не понимал, зачем этому великому царю воевать с таким маленьким городом, как Афины. Зачем ему понадобились эти корабли? Талосу подумалось, что все же, если рыбаки из Гитиона говорили правду, было бы любопытно взглянуть на такой корабль. До него доходили слухи о таких огромных судах, что на одном из них могли бы разместиться жители целого поселения. Хотя, вероятнее всего, это были просто выдумки. И все же в воздухе витало нечто необычное: Талос видел почти каждый день, как по дорогам, идущим к северу и к морю, маршировали отряды воинов. Пастухи и крестьяне в горах боялись, что вот-вот начнется большая война и им тоже придется уйти за воинами, чтобы служить им и подносить оружие.

Задумавшись, Талос рассеянно смотрел на долину. Вдруг на северной дороге он краем глаза заметил какое-то движение – небольшую черную точку в клубе пыли. Талос присмотрелся повнимательнее и увидел, как кто-то бежит прямо под палящим солнцем по дороге, ведущей из Аргоса в Спарту.

Его охватило любопытство. Он встал, чтобы посмотреть на человека вблизи, и спустился по склону горы к небольшому источнику, журчавшему у обочины дороги. Дойдя до него, он присел на краю каменной ванны, в которую стекала родниковая вода.

Когда бегун поравнялся с Талосом, юноша смог рассмотреть его получше. За спиной у человека был небольшой сверток, на поясе висел кинжал. Короткий хитон, доходивший до паха, указывал на то, что перед Талосом был воин. Человек подошел к источнику и остановился; юноша увидел, что он весь покрыт пылью и потом. Еще он заметил, что человек как-то необычно дышал, шумно выдыхая воздух и ритмично раздувая широкую грудь. Он набрал в ладони воды, умылся, вымыл руки и ноги, а затем, сняв хитон, обмыл все тело ледяной водой горного источника. От ее прикосновения человек вздрогнул.

Талос улыбнулся:

– Холодно, да?

– Да, юноша, но холодная вода полезна. Она укрепляет мышцы и тело, восстанавливает силу в уставших ногах.

Мужчина был почти обнажен. У него было крепкое тело, сильные руки, широкая грудь и длинные мускулистые ноги. Талос внимательно наблюдал за ним. Он был воином, но юноша не мог понять, откуда он. Речь его была несколько необычной и певучей, а приятные манеры внушали доверие. Талос с изумлением отметил, что с этим человеком необычайно легко беседовать, несмотря на то что он был воином. Незнакомец оделся.

– До Спарты далеко? – спросил он.

– Недалеко, бегом ты быстро доберешься. Смотри, за поворотом той дороги увидишь город, не пропустишь. А что ты будешь делать в Спарте? Ты не спартанец. Ты, наверное, пришел издалека, – добавил он. – Я никогда не слышал такой речи, как у тебя. Даже мессенские пастухи или рыбаки, которые приезжают на рынок из Гитиона, говорят по-другому.

– Значит, ты наблюдал за мной. Быть может, ты шпионил?

– Нет, просто я был наверху с овцами и случайно увидел, как ты бежишь по дороге. Я впервые увидел человека, который может так долго бежать. Не скажешь мне, кто ты и откуда?

– Конечно скажу, мальчик. Я – Фидиппид из Афин, победитель последней Олимпиады. А кто ты?

– Я Талос, – ответил юноша и посмотрел незнакомцу прямо в глаза.

– Талос, и все?

– Талос-калека.

Незнакомец замолчал, на мгновение растерявшись.

– Что случилось с твоей ногой? Может быть, ты упал со склона горы?

– Нет, – ответил Талос тихим голосом. – Дед Критолаос говорит, что повитуха слишком резко достала меня из чрева матери. Но я отнимаю у тебя время, тебе, наверное, пора.

– Ты прав, Талос, мне надо идти. Но если я не отдохну хоть чуть-чуть, сердце мое разорвется: я покинул свой город позавчера, на рассвете.

Талос удивленно посмотрел на него:

– Этого не может быть, я точно знаю, что Афины находятся по ту сторону моря. Ты не мог пройти весь этот путь пешком.

– Поверь, все так и было. Фидиппид не лжет, мальчик. Вчера до захода солнца я был в Аргосе.

– Я верю. Но дед Критолаос говорит, что до Афин почти неделя пути.

– Твой дед Критолаос, должно быть, очень много знает… Может быть, он даже знает, кто такой Фидиппид, – ответил атлет с улыбкой.

– Мой дедушка Критолаос знает все. Уверен, он слышал о тебе. Он рассказывал про Олимпиаду и про долину, где проходят соревнования атлетов. Там течет река, которая берет свое начало недалеко отсюда, в наших горах. И вот, – продолжил Талос, – ты проделал этот путь всего за два дня. Ты, наверное, так торопишься потому, что должен передать какую-то важную весть.

– Да, очень важную. Эта весть важна не только для меня, но и для всех греков.

Вдруг Фидиппид нахмурился, в его ясных глазах мелькнула тень.

– Кажется, я знаю, что это за весть, – сказал Талос. – Рыбаки из Гитиона рассказывали, что царь земли, где восходит солнце, послал сотни кораблей с солдатами, чтобы они грабили острова.

– Не только острова, – мрачно ответил атлет. – Они уже высадились на материке. Целый рой воинов, похожий на саранчу, разбил лагерь на берегу моря в двухстах стадиях от Афин, в местечке под названием Марафон. Все наши воины уже там, но их слишком мало, чтобы отразить такое войско. Ночью костров во вражеском лагере так много, что они напоминают звезды в небе. Носы их кораблей высоки, как башни, у них тысячи коней, колесниц, слуг.

– Ты пришел просить помощи у спартанцев, не так ли? Они вам не помогут: мой дед Критолаос говорит, что спартанцы – свирепые воины, самые сильные, но они туповаты и дальше своего носа не видят. К тому же, как ты знаешь, их город не защищен стенами. Поэтому они неохотно покидают его и никогда не оставляют без защиты. Это тоже глупость; если бы они построили стены, им хватило бы нескольких человек, чтобы оборонять его. Тогда основная масса воинов могла бы уйти, чтобы заранее защитить граждан от опасности. Вместо этого они сидят и ждут, когда опасность достигнет берегов реки Эврот.

– Талос, ты мудр не по годам, у тебя быстрый ум. Однако я надеюсь, что ты не слишком расстроишься, если хоть раз твой дед окажется не прав. Насчет скудоумия спартанцев он ошибается. Им придется выслушать меня. Если они позволят врагу уничтожить нас, то завтра наступит их черед. И от Афин уже ничего не останется, помочь им будет некому.

– Я понимаю. Жаль, что уговаривать тебе придется не меня, а спартанцев; что касается меня, то если бы я мог… Я был бы рад сражаться с тобой бок о бок. Мне почему-то кажется, что ты умеешь очень красиво говорить. В Афинах все такие, как ты?

Атлет улыбнулся:

– В Афинах есть люди, которые умеют говорить лучше меня.

– Вряд ли, – сказал Талос, покачав головой. – Ты выиграл Олимпийские игры.

– Это правда, мальчик, но в моем городе ценится не только сила. Ум для нас гораздо важнее. Наши граждане стараются выбирать для управления городом мудрейших людей, а не сильнейших.

– Ты хочешь сказать, что в твоем городе народ сам выбирает правителей? Разве у вас нет царей?

– Нет, Талос. Когда-то они были, но теперь нет.

– Должно быть, у вас очень необычный город!

– Возможно, ты прав. Мне кажется, что тебе бы понравилось у нас.

– Не знаю. Как ты думаешь, существует такая страна, в которой хорошо живется рабам?

Атлет встал и с печалью посмотрел на юношу.

– Мне пора идти, – сказал он и собрался уходить.

Вдруг он обернулся, снял с руки кожаный браслет, украшенный медными заклепками, и протянул Талосу.

– Это тебе на память, Талос. Я носил его на Олимпиаде, вряд ли он мне еще понадобится. А ты когда-нибудь вспомнишь Фидиппида…

Он затянул пояс и бросился бежать в сторону Спарты. Талос застыл в изумлении, а затем ринулся вслед за бегущим атлетом.

– Чемпион! Чемпион! – (Фидиппид приостановился и обернулся.) – Удачи тебе!

Атлет поднял правую руку в знак приветствия и вновь побежал, исчезая в ослепительных лучах солнца.

Афинянин сидел перед благородным Аристархосом, завернувшись в белоснежный паллиум. Аристархос внимательно слушал его.

– Благодарю тебя за гостеприимство, Аристархос. Благородство и доблесть Клеоменидов широко известны в Афинах, и для меня большая честь сидеть за твоим столом.

– Для меня это тоже большая честь, Фидиппид. Этот дом гордится тем, что принимает чемпиона Олимпии. Ты одолел наших лучших юношей, а спартанцы знают цену достойному соперничеству. К сожалению, мой стол накрыт скромно, и я не смогу угостить тебя изысканными яствами. Мне известно, что афиняне подшучивают над нашей кухней, в особенности над черной похлебкой. Однако, как видишь, я не принуждаю тебя к знакомству с этим блюдом местной кухни.

– Я сожалею об этом, благородный Аристархос. Мне было бы крайне любопытно попробовать его.

– Боюсь, что оно мало порадовало бы тебя. Я хорошо помню лицо Аристагора Милетского, когда тот отведал нашу похлебку на приеме, устроенном по случаю его миссии в Спарту восемь лет назад. Впрочем, как тебе хорошо известно, исход той миссии нельзя назвать благоприятным. Он просил наших царей послать пять тысяч воинов для поддержки восстания против великого царя персов. Пять тысяч воинов составляют бо́льшую часть нашего войска: послать их за море было таким риском, на который мы никак не могли пойти.

– Да, вы отказали ему в помощи в отличие от Афин. Мы до сих пор расплачиваемся за этот щедрый жест. Но собрание пришло к выводу, что необходимо помочь эллинским городам, которые восстали против великого царя. Ты согласен, что это решение было справедливым?

– Не следует ли из твоих слов, что ты осуждаешь отказ наших правителей удовлетворить требования Аристагора?

– Это не совсем так, Аристархос, – тут же ответил афинянин, поняв, что задел чувства хозяина. – Я понимаю, какой трудный выбор стоял перед Спартой.

– Дело не в этом, Фидиппид. Поначалу нам казалось, что Аристагором движут благородные идеалы. Он рассказал, в каких тяжелых условиях живут греческие города Азии под игом великого царя. Мы полагали, что единственным его желанием было освободить их. Речь, которую он произнес перед общиной равных, была столь пылкой, что привела наших воинов в восхищение. Но тебе известно, что спартанцы не привыкли к красноречию. Мы простодушные, несловоохотливые люди. Однако мы не глупцы. Эфорам, которые вместе с царями управляют нашим городом, было известно о попытках Аристагора завоевать греческий остров Наксос с помощью персов. Он хотел угодить великому царю, когда тот был во Фракии и сражался со скифами на реке Истр. Жители Наксоса отразили нападение, а персидские военачальники возложили всю ответственность за эту неудачу на Аристагора. Тогда он испугался гнева великого царя и воспользовался конфликтом между персидскими и греческими командирами, чтобы начать восстание. Разумеется, греки Азии последовали за ним, и это лишний раз свидетельствует об их желании освободиться от персов. Нам же было хорошо известно, что Аристагор действовал, исходя из личных интересов. Если свобода греков была столь важна для него, с какой целью он пытался завоевать остров Наксос? Словом, у нас были все основания полагать, что его восстание против персов являлось попыткой защититься от гнева великого царя после его возвращения с войны против скифов. Не согласишься ли ты, – продолжил Аристархос, подливая вина в кубок гостя, который внимал каждому слову хозяина, – что трудно доверять человеку, который оказался в безвыходном положении и пытается выдать свои действия за искреннее стремление к свободе. Впрочем, ты, вероятно, знаешь обо всем этом лучше меня.

– Да, кое-что мне известно, – ответил Фидиппид, – но продолжай, пожалуйста, ибо мне крайне интересно узнать твои мысли по поводу этих событий.

– Итак, – продолжил Аристархос, – община равных приняла решение, но окончательное слово оставалось за эфорами и царями. Они уже слышали об этом человеке, и у них сложилось довольно дурное мнение о нем. Мне вспоминается эпизод, который, возможно, вызовет у тебя улыбку. Однажды я был в доме царя Клеомена, у которого как раз гостил Аристагор. В тот день гость недавно проснулся и сидел, пытаясь согреть руки под плащом (в царском доме огонь разжигали только после захода солнца). Тем временем слуга завязывал ему обувь. Маленькая дочь царя, которой едва исполнилось шесть лет, показала на Аристагора пальчиком и воскликнула: «Взгляни, отец, у нашего гостя нет рук!» Клянусь тебе, мне пришлось отвернуться и прикрыть рот, чтобы не разразиться хохотом. Человек, представившийся вождем восстания, даже шнурки себе завязать не мог!

– Выходит, мы, афиняне, чрезмерно доверились Аристагору, – сказал Фидиппид с горькой улыбкой.

– О нет, друг мой. Этими словами я не намеревался критиковать действия афинян, ибо в то время вы проявили немалую щедрость. Решение послать корабли и войска на помощь восставшим, безусловно, не было основано только на просьбе Аристагора. Ведь с Ионией, вашей колонией в Азии, вас связывают кровные узы. Ваше стремление помочь им вполне понятно. Наш отказ был обусловлен естественным недоверием: нам показалось, что этот человек пытался втянуть Спарту в опасную затею, порожденную, в первую очередь, его честолюбием.

– Я понимаю твои слова. Но суть в том, что персы уже в Греции, и свобода всех эллинов под угрозой.

Спартанец задумался, теребя бороду левой рукой, затем продолжил свою речь.

– Понимаю, – ответил он, – что сейчас бессмысленно упрекать вас за события прошлого. Конечно, мы, спартанцы, могли бы заявить, что, если бы Афины не вмешались тогда в дела Азии, то персов сейчас в Греции бы не было. Вы, афиняне, в свою очередь, можете возразить, что если бы тогда Спарта вмешалась в дела Ионии, то экспедиция, возможно, увенчалась бы успехом.

– Согласен с тобой, Аристархос, но сейчас ситуация безвыходная. Спарта обязана выступить на нашей стороне. Вместе мы победим, порознь будем разбиты. Сегодня враг угрожает Афинам и всем городам Аттики, но уже завтра он будет у ворот Коринфа, Мегары и самой Спарты. У царя персов сотни кораблей, с которых могут высадиться десятки тысяч воинов в любой точке Эллады.

– Эту речь ты произнес сегодня на собрании, и она звучит весьма убедительно.

– Ты думаешь?

– Конечно. Если я знаю свой народ, то знаю и то, что твои слова произвели должное впечатление. Ваши правители сделали отличный выбор, отправив в Спарту чемпиона Олимпии, а не политика. Спартанцам легче поверить в доблесть, чем в изящные слова.

– Значит, ты думаешь, что завтра я смогу вернуться в Афины с обещанием немедленного вмешательства вашей армии?

– Скорее всего, ты получишь договор о союзе. Что же касается немедленного вмешательства…

– Что же? – с тревогой спросил Фидиппид.

– Боюсь, тебе придется подождать до полнолуния, когда состоится празднество в честь богини Артемиды. Тогда соберется и совет старейшин для одобрения решения эфоров.

– Но это лишено всякого смысла! – в отчаянии воскликнул афинянин. Затем, заметив, что его собеседник нахмурился, добавил: – Прости меня, но ожидание полнолуния равносильно отказу. Персы могут напасть в любой момент.

Аристархос встревожился и провел рукой по лбу.

– Вы сможете выдержать осаду в городских стенах до нашего прибытия.

– Бросив деревни на разграбление и разрушение? Десятки ничем не защищенных деревень, которым совершенно не на что надеяться. Разве ты не слышал, что натворили персы в Эритрее? Весь остров Эвбея был разрушен, и в конце концов городу пришлось сдаться. Все население было обращено в рабство. Нет, Аристархос, выбора у нас нет. Мы обязаны остановить их на берегу, но без помощи нам не справиться… Боюсь… – уныло закончил Фидиппид и замолчал, опустив голову на руки.

– Я понимаю, – ответил спартанец, нервно шагая по комнате, – но пойми и ты, таков наш закон. Я не понимаю, каким образом…

– Выходит, надежды нет…

– Послушай, Фидиппид, завтра я выскажусь в пользу твоей просьбы, в пользу немедленного вмешательства нашей армии. Это все, что в моих силах. В худшем случае вам придется потянуть время. Полнолуние не за горами, и через неделю мы сможем стоять бок о бок на поле битвы у Марафона. Можешь мне поверить, я говорю совершенно искренне. И это то, чего желает мое сердце.

– Я верю тебе, – сказал чемпион, тепло пожимая руку спартанского воина, – и твои слова меня утешают. Надеюсь, твои сограждане тебя услышат. Я уверен, что вместе мы победим, и тогда настанет мой черед отплатить за гостеприимство, которое ты столь щедро мне оказал. А сейчас прошу меня извинить, я устал и хотел бы удалиться. Пусть ночь принесет совет тебе, благородный Аристархос, а также твоим согражданам, в чьих руках сейчас находится судьба не только моей родины, но и всей Эллады.

– Да будет это угодно богам, – ответил Аристархос, затем встал и проводил гостя в его покои.

– Бритос! Бритос! Беги! Смотри, возвращаются наши воины, первые ряды уже выходят на дорогу из Аргоса!

– Я иду, Агиас, подожди меня!

Два юноши бежали по дороге, ведущей от центра города к северным воротам. Они миновали толпу женщин, стариков и юношей, собравшихся на главной улице, и им удалось занять хорошие места. Предупрежденные гонцом пятеро эфоров уже стояли у ворот и ожидали прибытия армии.

– Смотри, Агиас, – сказал Бритос своему другу, – это командир войска, а вот и царь.

На черном породистом коне в окружении своей охраны ехал царь Клеомен. Его плечи слегка ссутулились, а всклокоченная борода выдавала его возраст.

– Странно, – сказал Бритос, – я не вижу отца. Как родственник царя он должен быть рядом с ним.

– Не волнуйся, – успокоил его Агиас, – сражения не было, а значит, не было и потерь; так сказали эфорам гонцы. Говорят, наши воины прибыли на место сражения, когда афиняне уже выиграли битву. Поле Марафона все было усеяно трупами персов. Но скоро мы все узнаем: смотри, царь встретился с эфорами. После полудня глашатай расскажет на агоре, как все было.

Юноши подошли к колонне воинов, входивших в город. Увидев родных и близких, воины разбили строй.

– Смотри, это мой брат Адеймантос. Пойдем разузнаем все у него. Наверное, он знает, где твой отец, – сказал Агиас, указывая на гоплита из арьергарда. – Смотри, – добавил он, – твоя мать и твоя кормилица тоже здесь. Наверное, они переживают.

Оставив свое место, юноши побежали навстречу Адеймантосу, который как раз выходил из рядов и снимал тяжелый шлем. Агиас чуть не выхватил шлем у него из рук.

– Дай нам оружие, Адеймантос. Мы его сами понесем, ты же устал.

– Да, мы принесем его тебе, – добавил Бритос, снимая щит с левой руки гоплита.

Они направились в сторону восточной части города, где находился дом Адеймантоса. После похода воинам обычно разрешалось вернуться к своим семьям, а не в казармы.

– Где мой отец? – тут же спросил Бритос. – Почему он не вернулся с тобой? Женщины моего дома волнуются.

– Не волнуйся, – ответил Адеймантос. – Мать сейчас предупредит кто-нибудь из царских охранников. Твой отец остался на похоронах павшего афинского воина.

Тем временем они добрались до дома. Гоплит вошел в дом, где его ласково встретили члены всей семьи. Он расстегнул доспехи и сел. Одна из женщин приготовила ему ванну.

– Ты не знаешь, о ком идет речь? – с любопытством спросил Бритос. Лицо Адеймантоса нахмурилось.

– Помнишь афинского чемпиона, который прибегал в Спарту, чтобы просить нашей помощи?

– Конечно, – ответил Бритос. – Он гостил у нас во время своего пребывания в городе.

– Чемпион Олимпии? – спросил Агиас.

– Именно так, – ответил его брат. – Когда битва закончилась, персы собрали флот, чтобы попытаться напасть на порт Фалер. Они думали, что там нет никакой обороны. Но афинский командующий послал Фидиппида, чемпиона Олимпии, чтобы объявить о победе и предупредить защитников города о приближающейся опасности. Он пробежал двести пятьдесят стадиев от Марафона до Афин, не остановившись ни разу после того, как все утро сражался на передовой. Это нечеловеческое усилие стоило ему жизни. Он успел добежать до места и передать послание, затем рухнул на землю, убитый усталостью.

Юноши стояли молча, пораженные этой историей.

– Он был справедливым и великодушным человеком и умер смертью воина и чемпиона. Греки никогда не забудут его.

Бритос встал.

– Мне пора, – сказал он. – Мать ждет меня. Увидимся завтра на тренировке, – добавил он, повернувшись к своему другу.

Попрощавшись с Адеймантосом, Бритос вышел на улицу и бодро зашагал к северным воротам, через них вышел из города и повернул направо, в сторону горы Тайгет. Дом Клеоменидов стоял почти у подножия горы. На обочине дороги он заметил небольшую толпу стариков, женщин и детей. Это были семьи илотов, сопровождавших армию спартанцев в качестве слуг и носильщиков. Радость этих людей была безгранична. Они провожали своих близких на войну в страхе и муках. Об армии персов ходили ужасные слухи, и, хотя илоты обычно не участвовали в боях, причина для беспокойства была. В случае победы враги взяли бы их в рабство и увезли в дальние края. Надежды на выкуп или переговоры для этих несчастных быть не могло, ведь их семьям едва удавалось свести концы с концами. Вести о чудовищных расправах, которые персидская армия учинила на островах, лишь усиливали всеобщий страх. Целые народы были высланы в дальние страны без надежды на возвращение.

Юный Бритос смотрел на илотов, не в силах сдержать чувство презрения: эти люди думали только о спасении своих жалких жизней. Ему казалось, что они не заслуживали даже называться людьми. В то же время Бритос ощущал неловкость из-за неудачного похода в Марафон, который ложился тенью на него и на всю касту воинов, к которой он принадлежал. Немыслимая и оглушительная победа афинян пятнала престиж, которым всегда пользовалась спартанская армия. Бритосу казалось, что эти несчастные илоты втайне радовались этому, радовались неудаче своих гордых хозяев.

Когда Бритос был возле дома, голоса илотов утихли, они опустили глаза. Все, кроме одного: какой-то юноша, чуть младше Бритоса, посмотрел ему прямо в глаза со странным выражением лица и тут же направился в сторону горы Тайгет необычной раскачивавшейся походкой.