Валерио Массимо Манфреди
Спартанец
Глава 4. Щит
Остаток дней этого неспокойного года жители горы провели без потрясений и вскоре вернулись к привычной жизни, ритм которой определялся сменой времен года и работой в полях.
Талос вырос крепким юношей. Ему стало легче ходить, и он начал проводить больше времени со сверстниками. Его домик находился в уединенном месте рядом с верхним ручьем, и почти все его детство прошло вдали от других детей. К тому же илоты жили разбросанно среди полей и пастбищ, потому что спартанцы запрещали им образовывать поселения. Только в рассказах старцев сохранилась память о далеком времени, когда у илотов были свои города, укрепленные стенами и башнями, и о мертвом городе на горе Ифома в самом сердце Мессении. Под старинными развалинами, поросшими мхом, издревле покоились цари илотов. Теперь в разрушенных врагом и временем башнях гнездились вороны и ястребы, среди руин домов росли дикие смоковницы и оливы. По рассказам пастухов, проходивших мимо горы со стадами, в ночь первого весеннего полнолуния по развалинам города бродил огромный серый волк, а под рухнувшими стенами мерцали странные огни. Если же луна скрывалась за облаками, то из-под земли, из глубин горных недр, доносились стенания – плач царей, узников Танатоса.
Талос слушал эти дивные истории с изумлением, но считал их причудливой выдумкой, сказкой, в которых рано или поздно нуждается каждый человек. Мысли юноши были заняты работой и повседневными делами. Доставка продуктов семье старика Кратиппоса стала его обязанностью. Талос понимал, что его семья может жить спокойно, пока в доме его хозяина-спартанца ни в чем не будет недостатка.
Во время походов в долину он познакомился с крестьянином-илотом, который возделывал участок Кратиппоса около реки Эврот. Пелиас был пожилым вдовцом и жил с единственной дочерью, ему было уже тяжело работать в поле. Талос иногда приходил со своим стадом и оставлял его под присмотром дочери Пелиаса, а сам выполнял всю тяжелую работу. Бывало, он останавливался в их доме на несколько дней.
– Кажется, ты позабыл, где живешь, – подшучивал над юношей Критолаос. – Мы так редко тебя видим! Часом, не маленькая Антинея пробудила в тебе любовь к земледелию? Во имя Зевса, я хотел сделать из тебя пастуха, а ты вырос крестьянином.
– Дедушка, брось ты это, – отвечал Талос с раздражением. – Меня совсем не интересует девчонка. Просто бедному Пелиасу не хватает сил. Если бы я не помогал ему, он бы не справился с тяжелой работой.
– Конечно, – отвечал Критолаос. – Я знаю, что у тебя доброе сердце и сильные руки. Просто я слышал, что малышка Антинея выросла красавицей, вот и все.
Дочь Пелиаса действительно была прекрасна. У нее были длинные светлые волосы и глаза цвета зеленой травы, омытой росою. Ее тело успело привыкнуть к работе в полях, но сохранило стройность и изящество. Талос не раз отвлекался от работы, когда она проходила мимо быстрым шагом, неся на голове глиняный горшок с водой из источника. Порой он даже пытался вообразить форму ее груди или изгиб бедер под коротким хитоном, подвязанным шнурком на тонкой талии.
Эти мысли внесли такой переполох в безмятежную душу юноши, что отношение Талоса к девушке сделалось резким, а порой и грубым. Ему казалось, что она читает его мысли, и он делал все возможное, чтобы они не вырвались наружу. И все же он не мог не смотреть на нее. Если она наклонялась, чтобы сорвать пучок травы для животных, и заголялись ее бедра, он чувствовал, как к голове приливала кровь, а в висках начинало стучать. Но больше всего его смущала мысль о том, что Критолаосу не надо было ни о чем догадываться, он видел его насквозь… Мысль о том, что его ставят наравне с глупым бараном в брачный сезон, казалась Талосу невыносимой. В такие минуты он любил побыть наедине, послушать пение жаворонков и дроздов или сходить в лес, чтобы поставить капканы на лис. Неужели так он становился мужчиной?
Конечно, в этом была доля правды, но было и нечто иное. Стать мужчиной означало услышать внутри таинственные звуки, внезапный трепет, почувствовать, что хочется бежать, подняться на самые высокие горные вершины, чтобы громко крикнуть и дождаться эха, отраженного далекими отрогами; почувствовать, как наворачиваются слезы при виде заходящего солнца и алых облаков, напоминающих стадо огненных барашков, пасущихся в небесной синеве и постепенно растворяющихся в темноте. Услышать, как в груди отзывается мелодия соловья и крик ястреба, захотеть отрастить крылья, огромные белые крылья, чтобы улететь далеко-далеко… тихой благоуханной ночью в бледном лунном свете парить над горами и долинами, поблескивающими серебром оливковых деревьев, над реками, среди ив и тополей.
Все это и многое другое переживал в своем сердце Талос-калека.
Однажды Талос спускался со своим стадом к дому Пелиаса, чтобы помочь старику. Приближался великий праздник Артемиды Эфесской, на котором юные спартанцы посвящались в воины. Нужно было убрать и украсить дом Кратиппоса, заготовить дрова для очага и зарезать ягненка для пиршества. Талос вышел на рассвете и отправился вниз по тропе в сторону долины. Когда солнце едва показалось над горизонтом, он вышел на опушку. Вдруг Талос услышал крики, доносившиеся с поляны:
– Давай, Бритос, хватай ее! Нет, туда! Ну же, не дай ей уйти, бездельник!
– Вы бы мне тоже помогли! Эта маленькая дикарка бегает как заяц и царапается как кошка.
Талос заподозрил неладное и выскочил из леса к лужайке, где около ручья паслись лошади. Их хозяева, молодые спартанцы, окружили Антинею. Испуганная девушка стояла в центре круга в разорванной одежде и с растрепанными волосами. Подстрекаемый товарищами, юноша по имени Бритос приближался к девушке, а та отступала, прижимая к груди клочья ткани.
– Эй, Бритос, покажи нам, сможешь ли ты укротить эту кобылку, – крикнул рыжеволосый юноша с веснушчатым лицом.
– Отстаньте от нее! – крикнул Талос и ворвался в центр круга. Он встал рядом с девушкой, которая испуганно прижалась к нему.
– Что ты делаешь, Талос, – молвила она сквозь слезы, – они убьют тебя.
– Друзья! – воскликнул Бритос, как только опомнился от внезапного появления Талоса. – Богиня Артемида проявила к нам милость и послала не только молоденькую лань, но и этого козла.
Талос покраснел и сжал обеими руками кизиловый посох, крепко упираясь ногами в землю.
– Посмотрите, он опасен, – усмехнулся другой, – у него палка. Нам следует проявить осторожность. Вдруг он нас побьет и мы не сможем участвовать в посвящении в воины?
– Итак, кто его поймает? – спросил третий.
– Я займусь им, – крикнул рыжеволосый юноша и подступил к Талосу за его спиной. Талос тут же повернулся к нему лицом.
– Да он же хромой! – крикнул еще один юный спартанец. – Так не считается, Агиас, это слишком просто!
– Так и быть, – ответил рыжий юноша, продолжая подступать к Талосу. – Я возьму его голыми руками.
Он бросил копье, которое сжимал в правой руке, и сделал выпад вперед, но Талос увернулся с поразительной ловкостью. Опираясь на посох, он вонзил его в землю, подставил противнику подножку и ударил его пяткой по затылку, лишив сознания. Затем в мгновение ока он снова принял боевую стойку и крепко зажал посох в руках.
Среди спартанцев воцарилась тишина. Тот, кого звали Бритосом и который, по всей видимости, был их заводилой, обратился к остальным.
– Довольно, – крикнул он. – Дуэль – это поединок между воинами. Давайте раздавим эту вошь и уйдем отсюда. Мне расхотелось веселиться.
Они разом бросились на Талоса, стараясь уклониться от посоха, которым юноша размахивал с потрясающей скоростью и меткостью. Двое получили удары в грудь и упали, корчась и истошно вопя от боли. Остальные набросились на него и принялись бить копьями. Талос яростно сопротивлялся, метался и рычал, как раненый зверь, пытаясь освободиться от противников, которые били его ногами и руками в живот и спину. В конце концов они прижали его к земле, а один надавил Талосу коленом на грудь.
– Подвинься, – приказал Бритос.
Задыхаясь, юноша покорно отошел в сторону. Бритос взмахнул копьем и приготовился нанести смертельный удар. Талоса охватила дрожь. Он посмотрел на Бритоса набухшими от слез и крови глазами, и тот замешкался. Помертвевшая от ужаса, Антинея, которая все это время стояла подле них, с криком бросилась на Талоса и заслонила его собой. Взбешенный Бритос застыл, судорожно стиснул челюсти и, словно одурманенный, впился глазами в спину девушки, трясущуюся от рыданий. Он медленно опустил копье и сказал остальным, указывая на раненых товарищей:
– Подберите этих идиотов, нам пора уходить.
Они сели на лошадей и поскакали в сторону Спарты. Бритос думал о взгляде, который заставил его растеряться; эти глаза уже когда-то смотрели на него, но он не знал, где и когда это было. Он помнил их, сам не зная почему.
Талос очнулся словно от глубокого сна. Пронзительная боль терзала затекшие конечности. Ощущение нежности и теплоты от соприкосновения с телом Антинеи вдохнуло в него жизнь и успокоило тело, дрожащее от озноба и мокрое от ледяного пота. Он с трудом разомкнул опухшие веки и увидел лицо девушки, испачканное кровью и залитое слезами. Антинея ласково гладила его, всхлипывала, проводила мозолистыми руками по спутанным волосам.
– Талос, ты жив… – шептала она, почти не веря своим словам.
– Думаю, да, – с трудом ответил юноша, – но не знаю, надолго ли: эти негодяи истерзали меня.
Антинея подбежала к ручью, намочила в прохладной воде клочок своей туники и, присев на корточки рядом с Талосом, вытерла его изуродованное лицо, распухший рот, заплывшие глаза.
– Ты сможешь встать? – спросила она. – Или мне сходить за отцом?
– Не надо, – ответил Талос. – Я весь в синяках, но, кажется, цел. Помоги мне, вот так. Дай посох.
Девушка протянула ему посох, Талос оперся на него и обхватил левой рукой плечи Антинеи. Он встал и размял затекшие конечности, после чего они медленно тронулись в путь. Время от времени они останавливались, чтобы отдохнуть. Они доковыляли до дома Пелиаса, когда солнце стояло высоко в небе. Отец Антинеи услышал лай собак, вышел во двор и побежал навстречу им, потрясенный увиденным.
– Во имя богов, что стряслось? – спросил он испуганно. – Что они с вами сделали?
– Отец, помоги! Скорее! – воскликнула девушка. – Талос ввязался в драку, чтобы защитить меня от молодых спартанцев; он чудом спасся.
Юношу положили на кровать и укрыли шерстяным одеялом. Его знобило от перенесенного потрясения и от лихорадки, которая охватила его из-за жестоких побоев.
– Прошу, – произнес он слабым голосом, – ничего не говорите маме и деду, они умрут от страха, если узнают.
– Не волнуйся, сынок, – успокоил его Пелиас, – я пошлю кого-нибудь предупредить, что ты останешься у нас на несколько дней, чтобы помочь подготовиться к празднику и убрать сено. Как только поправишься, сможешь вернуться и придумаешь какую-нибудь историю. Скажешь, что упал в расщелину.
– Да, хорошо, – пробормотал Талос и опустил веки.
Пелиас посмотрел на него со слезами на глазах, затем обернулся к Антинее и встретился с ее испуганным взглядом.
– Иди надень другое платье, – сказал он. – От того, что было на тебе, почти ничего не осталось. Потом возвращайся и не отходи от него ни на миг. Мне пора идти в город к хозяину. Через два дня праздник, а у меня еще много дел. – Он вышел, закрыл за собой дверь, и дом погрузился в темноту.
Талос, совсем обессиленный, заснул крепким сном. Время от времени он ворочался на постели и слабо постанывал. Его стоны пугали Антинею, и она подвигалась поближе к Талосу, чтобы лучше видеть его лицо в тусклом свете очага, потом возвращалась на свой табурет и застывала, сложив руки на коленях.
Пелиас вернулся домой, когда начало смеркаться.
– Как он? – тихо спросил старик, войдя в комнату.
– Вроде лучше. Спит спокойно, и жар, кажется, спал. Но взгляни на его опухоли!
Пелиас приоткрыл створку окна и впустил через щель немного закатного света. Его лицо дрогнуло, когда он увидел распухшее лицо Талоса, покрытую синяками грудь, ободранные и окровавленные руки. Он сжал кулаки.
– Мерзавцы, – пробормотал он сквозь зубы, – мерзавцы. Это отпрыски самых знатных семей города! Бритос – сын Аристархоса, Агиас – сын Антимакоса, Филархос – сын Левкиппоса.
– Откуда ты знаешь их имена? – удивленно спросила Антинея.
– От наших друзей, которые служат в их семьях. Некоторые из этих мерзавцев вернулись домой изрядно поколоченными. Об истинной причине известно, хотя они и распустили слухи, что это был несчастный случай во время боевой тренировки. Мальчик был один, но он сильно их побил. Странно, я не ожидал от него такого. Он, конечно, силен, но как он мог уложить трех молодых воинов, которые целыми днями только и делают, что учатся бороться и фехтовать?
– Не знаю, отец, меня это тоже поразило. Ты бы видел, как он владеет своим посохом, – сказала девушка, указывая на кизиловую палку, прислоненную в углу. – Он вращал им с невероятной скоростью и огромной силой. Они смогли одолеть его только потому, что набросились все разом.
Пелиас задумался. Он посмотрел на блестящий кизиловый посох и схватил его обеими руками, словно проверяя что-то.
– Старик Критолаос… – пробормотал он. – Только он мог…
– Что ты сказал? – спросила девушка.
– Ничего, ничего, дитя мое, я говорил сам с собой. – Он поставил посох на место и сел рядом с кроватью, на которой спал Талос. – Однако теперь мальчик в опасности. Они могут убить его в любую минуту.
– Нет! – сказала девушка и содрогнулась.
– Ты понимаешь, что он сделал? Он не просто посмел взбунтоваться, но напал на спартанцев. Илотов убивают за гораздо меньшие проступки. К счастью, его еще не узнали. Но совсем скоро они поймут, о ком идет речь. Они заметили, что он хромает.
Антинея сжала руки и с ужасом посмотрела на Талоса.
– Мы должны немедленно помочь ему скрыться, спрячем его где-нибудь.
– Но где мы его спрячем, дочь моя? Беглый илот не сможет уйти далеко, да и кто возьмется ему помогать? Спартанцы уничтожат семью, которая его приютит, как только это станет известно.
– Значит, надежды нет?
– Успокойся, дочка, мы найдем выход. Сейчас он в безопасности, никто не видел, как вы пришли сюда. По крайней мере, я на это надеюсь. И еще кое-что обнадеживает меня…
– Что? – с тревогой спросила девушка.
– Ты говорила, что они прижали Талоса к земле и один из юношей поднял копье, чтобы пронзить его. Не так ли?
– Да, все так.
– Но он этого не сделал.
– Верно, но я бросилась на Талоса и прикрыла его своим телом. Спартанцы не убивают женщин…
– Сдается мне, что дело не в этом. Вероятно, рука юноши остановилась по какой-то другой причине… По причине, которая нам неизвестна, но тем не менее она была достаточно веской. Он мог попросить своих приятелей оттащить тебя и потом спокойно убить Талоса. Значит, на то была его воля. Если он не убил его тогда, когда кипел от ярости, то вряд ли он сделает это хладнокровно.
– А остальные?
– Судя твоему описанию, речь идет о Бритосе, сыне благородного Аристархоса, последнем отпрыске рода Клеоменидов. Против его воли остальные не пойдут. У нас есть время. Город готовится к церемонии посвящения новых воинов, которая состоится послезавтра в храме Артемиды Эфесской. – Пелиас подошел к Талосу, внимательно посмотрел на его лицо и провел рукой по его волосам. – Бедный мальчик, – пробормотал он, – храбрый как лев. Он не заслуживает смерти: ему еще нет двадцати! – Он обернулся к Антинее. – Ступай приготовь еду, чтобы он мог поесть, когда проснется.
Антинея встала, вспомнила, что ничего не ела весь день, и пошла готовить ужин мужчинам и себе. Она позвала отца, и тот нехотя сел за стол. Они быстро поели и рано легли спать, невероятно устав за этот страшный день.
Талос по-прежнему спал тревожным сном. Он видел во сне стремительное чередование кошмарных образов: пылающее от ярости лицо Бритоса, зловещий блеск металлического наконечника, нависшего над головой, как смертный приговор, лица остальных спартанцев, которые вихрем кружились над ним. Их глумливый смех раздавался все громче: «Это слишком просто, Агиас, он хромой! Он хромой! Он хромой!» – повторял пронзительный голос десять, сто раз, все громче и громче, громче и громче…
Талос проснулся среди ночи, крича от страха. На лбу у него выступил пот, сердце бешено колотилось.
Над ним, едва освещенная лунным лучом, склонилась хрупкая фигурка Антинеи. Серебристые волосы, словно облачко, обрамляли милый овал ее лица; короткий девичий хитон не доходил ей до колен. Она поставила лампу на табурет и присела на край кровати. Талос еще не мог до конца прийти в себя и находился где-то между сном и бодрствованием. Антинея молча протянула руку к его лбу и стала медленно вытирать капли пота краем одеяла.
Талос пристально смотрел на нее с сердечным трепетом. Ее прохладная рука легла ему на грудь и вытащила его из кошмарного полузабытья. В полутьме лицо Антинеи постепенно становилось более четким. Ее глаза были полны тревоги и бесконечной нежности, они ласкали измученную душу и смятенный разум Талоса. Он видел, как ее лицо медленно приближается к нему, чувствовал, как ее волосы ложатся ему на грудь, словно прохладная волна. Ее губы, как нежные цветы, плавно опустились на его измученный болью и жаждой рот. Сердце успокоилось, дрожь в конечностях утихла и кислый запах крови угас в ноздрях. Талос-калека почувствовал запах сена, спелой пшеницы, полевых цветов. Ему снилась золотистая кожа Антинеи и запах ее груди… впервые.
Пропел петух, и Антинея, держа в руках тяжелое ведро с теплым молоком, вышла из сарая. Пелиас ушел в город с ослом и двумя мешками свежего урожая для праздничного стола Кратиппоса. Девушка отворила дверь спиной, вошла в дом и поставила ведро на пол. Затем она взяла чашу и наполнила ее парным молоком. Пора будить Талоса, ему нужно поесть. Но когда она осторожно вошла в комнату, где спал Талос, солнечный свет упал на пустой соломенный тюфяк, на котором все еще виднелись пятна крови. Девушка почувствовала, что теряет сознание, и прислонилась к дверному косяку. Подумав, что Талос не мог уйти далеко, она выскочила из дома и побежала в лес вдоль ручья, но нигде никого не было видно. Антинея посмотрела в сторону горы, но сразу отвергла эту мысль: Талос не ушел бы домой, не попрощавшись с ней. Выходило, что он направился в Спарту. Ведь это единственное место, куда ни она, ни ее отец ни за что на свете не отпустили бы его.
Она вернулась домой в отчаянии, села под дверью и заплакала. Теленок, который родился всего несколько дней назад, смотрел на нее огромными влажными глазами. Когда Антинея немного успокоилась, она встала, вошла в дом, взяла плащ с капюшоном, накинула его и быстрым шагом направилась к городу. На улицах и площадях Спарты кишели толпы людей.
Интуиция не подвела девушку: Талос давно бродил по городу на своих больных ногах, прячась под капюшоном, чтобы его не узнали в толпе. На улицах, ведущих к храму Артемиды Эфесской, толпился народ. Совсем скоро должна была начаться большая церемония жертвоприношения и посвящения новых воинов.
Из окрестных деревень пришли периэки с семьями, не обошлось и без илотов. Многие из них прибыли в город, чтобы привезти хозяевам первый урожай. Но были и те, которым было просто любопытно посмотреть на праздник и жестокий обряд посвящения. На площади перед храмом зазвучали барабаны и флейты. Талос прекрасно помнил, как он впервые услышал эти звуки: тогда он спустился с гор к берегам Эврота, чтобы посмотреть на воинов. Толпа расступилась, и на улицу вышла процессия. Первыми выступали жрецы, облаченные в белоснежные одеяния; их головы покрывали длинные шерстяные повязки, спускавшиеся до плеч. За ними следовали глашатаи и служители храма. Чуть поодаль шли подразделения воинов, одетых в красные туники и плащи, поверх которых сверкали доспехи. Их шлемы были увенчаны высокими гребнями из конских волос.
Спрятавшись за колонной, Талос смотрел на сомкнутые шеренги солдат, марширующих четким размеренным шагом. Он почувствовал, как по его спине пробежала дрожь, и увидел себя ребенком на краю пыльной дороги: перед ним стоял воин и смотрел на него страдальческим взглядом.
Тем временем спартанцы начали перестраиваться, образуя четыре круга вокруг площади. Вдруг они остановились как вкопанные, щит к щиту, в руках – длинные сверкающие копья. Замыкала шествие царская гвардия: их отличали алые гребни, колыхавшиеся на ветру, и огромные щиты, украшенные гербами самых знатных семей города. На одном из щитов Талос увидел изображение дракона с блестящей медной чешуей; он затрепетал в тщетной попытке проникнуть взором под забрало шлема, скрывавшее лицо воина. Позади ехал царь Клеомен на черном коне и царь Леотихид на коринфском гнедом. На них были богато украшенные доспехи и просторные голубые мантии, которые ниспадали, прикрывая спины коней. Позади маршировали смотрители казарм, а за ними – юноши, которые надеялись стать эйренами, то есть мужчинами и воинами, защитниками власти и чести родного города.
Цари заняли места на скамьях и дали знак глашатаям протрубить начало жертвоприношения. Вскоре дымящаяся кровь жертв закапала с алтарей на мостовую, и по площади разнесся едкий запах сгоравших на жертвенном огне внутренностей животных. Наступил важнейший момент: двери храма широко распахнулись, и на площади появились пятеро эфоров. Они прошли к старейшинам, чтобы занять свои места. Первый из них поднял правую руку, и глашатаи объявили имена юношей: Кресилас, сын Эвменеса, Клеандридас, сын Эвпитеса, Бритос, сын Аристархоса…
Талос вздрогнул. Несмотря на смертельную усталость, в его теле появилась странная бодрость, и он понял, зачем пришел сюда. Этот юноша, Бритос, едва не убил его. Может быть, он попытается сделать это вновь. Талос должен был узнать, случится ли это.
Жрецы произнесли ритуальные слова и отошли в сторону. Слуги сняли с юношей одежды и крепко схватили их за руки. Под мелодию флейт началось бичевание будущих воинов. Толпа застыла в тишине. При первом ударе юноши напряглись, и все их мышцы сжались в едином спазме. Потом они расслабились и при каждом ударе содрогались от боли.
Талос, пробравшись сквозь толпу, подошел ближе. Несмотря на давку, он стиснул зубы и сумел пробиться в первый ряд зрителей страшного ритуала. Его взгляд задержался на изуродованном теле Бритоса; юноша еще держался на ногах, в то время как его товарищи по испытанию начали сгибать колени. Странная ледяная музыка флейт продолжала играть в такт свисту кнутов, бичующих голые спины. Первым упал Кресилас. Тут же подбежали слуги и вынесли его за священную ограду. За ним настал черед Клеандридаса. И хотя все они успешно прошли испытание, каждый юноша хотел продержаться до последнего, чтобы доказать свое превосходство в умении сопротивляться боли. Бритос стоял в одиночестве, стиснув зубы. Волосы его прилипли ко лбу, грудь была залита потом, по ногам стекала кровь. Его взор потускнел, но он продолжал держаться.
Талос с отвращением опустил глаза, а когда вновь поднял их, то увидел, что Бритос упал на колени, а потом на руки. Его голова повисла между плечами. Талос почувствовал, как язвительная радость наполнила его сердце, отравленное жаждой мести. Слуги подошли к Бритосу, но он оттолкнул их, медленно поднял голову и посмотрел на толпу. Талос опустил капюшон и показал свое избитое лицо. Бритос заморгал, чтобы смахнуть слезы и пот, и узнал Талоса. Несколько долгих мгновений они пристально смотрели друг на друга взглядом, полным гнева, мести, вызова… и восхищения.
Ритуал продолжился до тех пор, пока все юноши не прошли испытание. Затем новоиспеченные воины накинули на плечи красные плащи эйренов и получили щиты, на которых красовалась большая буква «лямбда», в память о старинном названии Спарты – Лакедемон.
«Кому из них достанется щит с драконом?» – подумал Талос. Один за другим отцы эйренов сложили оружие и покинули ряды на площади. Каждый из них получил щит из рук жрецов и пошел вручать его сыну. И Талос увидел, как воин с драконом сложил оружие, вышел из рядов охраны царя Клеомена, взял у жрецов щит с «лямбдой» и вручил его Бритосу. Талоса охватило глубокое волнение. Какие-то забытые детские переживания ожили в его душе и столкнулись с ненавистью к Бритосу, обидой, уязвленной гордостью, страхом.
– Безумец! Хочешь, чтобы тебя убили? – прошептал ему в ухо чей-то взволнованный голос. Это был Пелиас, предупрежденный Антинеей. Старик отправился на поиски Талоса и нашел его в толпе после обряда посвящения.
– Не бойся, Пелиас, – спокойно ответил Талос. – Меня узнали, но ничего не случилось. Не знаю почему, но ничего не случилось.
– Зачем же так глупо подвергать себя смертельной опасности? – упрекнул его Пелиас.
– Не спрашивай. У меня нет ответа на этот вопрос. Я лишь знаю, что должен был прийти сюда. От судьбы не скрыться, уж лучше идти ей навстречу.
Антинея нежно взяла его за руку.
– Пойдем, Талос. Нам пора. Ты еще слаб, ты устал.
Талос накинул на голову капюшон и пошел за Пелиасом и Антинеей. Они быстро свернули с главной улицы в переулок, попав в запутанный лабиринт узких улочек старого города. Вскоре они вышли на площадь у большого храма Афины, который называли Медным домом. Обогнув огромное здание, они двинулись дальше среди белых оштукатуренных домов, пока не вышли на дорогу, ведущую в Амиклы. И наконец они добрались до дома Пелиаса.
