Валентина Шабалина
Старуха Судьба
Хорошую вещь придумали – мобильный телефон. Друг карманный. Гуляешь по парку и он с тобой! Всегда связь с миром есть. Вдруг кто-то позвонит, а я тут как тут, рядом с телефоном. Хотя, кроме Иришки, звонить некому, но я всё равно жду звонка. А зачем я жду? Зачем?
Странно как-то я написала Иришке – «спи спокойно». Как будто она будет плохо спать, когда я умру. Плохо спят, когда умирает близкий человек, например, мать.
Подходит к стене, где висит фотография матери.
Снимает фото со стены.
– Это моя мама. Красивая была – тонкая, звонкая, умная! И как учительница – строгая. Я была у неё поздним ребёнком. Я родилась, когда ей было уже под сорок. Старо-родящая, как тогда говорили. Она одна меня воспитывала, поэтому и держала в ежовых рукавицах. Отца у меня не было. Поначалу я всё её пытала – кто мой отец? А она только отшучивалась. Когда я подросла, поняла – мавр сделал своё дело, мавр может умереть. Спасибо и на том, незнакомый отец, что дал жизнь. Может, тебе и повезло, что ты не стал мужем моей мамы. У неё же – шаг влево, шаг вправо – расстрел! А может ты был уже женат и оттого не остался с ней? Тогда знай – мама тебе никогда не изменяла. По крайней мере, я такого не замечала.
Мама любила поэзию. Она была филолог и собирала сборники наших сибирских поэтов. Она и мне привила любовь к стихам. Она любила перечитывать Василия Козлова:
Сияет вечная надежда.
Горит сердечная печаль.
А жизнь, как старая одежда,
Поизносил, а бросить жаль.
Латать и штопать станешь снова,
Пока, истёршись по краям,
В руках последнего портного
Не расползётся вся по швам.
– А мне нравился Толя Змеевский:
Назвать твою любовь великой –
никак, по сути, не назвать.
Узнать тебя в иконных ликах –
по сути, вовсе не узнать.
Стеля себя, себя роняя,
как Бог Отец, и Сын, и Дух
Меня повсюду охраняет
твоей любви лебяжий пух.
Когда мне казнь в степи устроят
разбойной вьюги соловьи,
меня спасительно накроет
лебяжий пух твоей любви.
Когда судьба меня накажет,
столкнув на камни с облаков,
я упаду на пух лебяжий –
на вездесущую любовь.
Когда на взрыде или всхлипе
я испущу уставший дух,
взамен земли меня засыпет
твоей любви лебяжий пух.
Подходит к стене вешает портрет обратно.
– Эти стихи для тебя мамочка.
ОЛЬГА ВЛАДИМИРОВНА. Когда я ушла от Олега, мама пустила меня к себе. Со скрипом, с выговором, но пустила. С годами она стала мягче, но учительские замашки сохранила. Вместе мы прожили только год. Она умерла на семьдесят третьем году – оторвался тромб.
Мама, я хочу перед тобой покаяться.
Мама, твоя дочь была на пути разврата. Хорошо, что ты про это не знала! Ты бы меня не поняла. Я сама иногда прихожу в ужас, когда вспоминаю свой бесшабашный бальзаковский возраст. Но с другой стороны – есть, что вспомнить! Молодёжь думает, что наше поколение ничего не понимает в любви! Что они знают больше, у них всё интереснее! А люди со времён пещерного человека ничего нового не придумали! Секс, можно сказать, покрыт исторической пылью. Глупо как-то сказала! Историческая пыль… Восемьдесят лет на свете живу, а всё глупости в голову лезут! Это я уже исторический персонаж, как та пыль. Нет, я думаю, мама, тебе про это знать не надо! И потом, всё это было после развода с Олегом! Всё законно! Я была свободной женщиной. А когда появился Андро, я уже соблюдала целомудрие по отношению к другим мужчинам! Надеюсь, в этом ты бы меня одобрила.
А вообще, мамочка, жизнь у меня была, как дорога с множеством лежачих полицейских! Трясло как на ухабах! Нет, не то! Что я говорю? Полицейские здесь ни при чём. Как-то нехорошо звучит. Слава богу, что милиционеров переименовали в полицейских. Лежачий милиционер звучит как-то неловко, бестолково! Лежачий милиционер… Нет! Полицейский – интереснее звучит! А вот если бы у нас оставили милиционеров, а на дорогах бы лежали лежачие полицейские? О! Думаю, был бы международный скандал! Милиционер переехал полицейского! Немыслимо!
Вот! Наконец-то я поняла, почему наше правительство переименовало милицию в полицию – чтобы избежать международного скандала! Правительство на целый шаг вперёд видит! Молодцы! Хорошо работают. О чём это я? У меня никогда не было ни милиционера, ни полицейского! Опять деменция пошаливает! Стоп! Зато появился сосед следователь! Правда, бывший, но следователь!
Причём тут следователь? Что опять в голову пришло?
Вспомнила. Я же хотела покаяться. Невозможно носить это в себе десятки лет! Сейчас соберусь с духом и скажу.
Я – убийца! Я убила человека! Правда, ментально. Но так тоже можно убить! Самое ужасное в этом то, что никто никогда не найдёт убийцу! А мы своими мыслям, словами, обидами, злословием, можем убивать. Но осознать, что ты это сделал – тяжело!
Может, позвонить Павлу Григорьевичу и всё как на духу рассказать?
Нет! Он ментальные преступления не раскрывал. Он не знает, что это такое. Для него всё должно быть реально. Что бы ни упасть в моих глазах, он скажет, что за давностью лет это уже несущественно! И потом невозможно доказать, что вы убили, а может он сам умер. Следователь меня не поймёт. Но на сердце-то до сих пор неспокойно.
Подходит к Надиному стулу.
– Надя, помнишь, у вас в электротехническом отделе работал Геннадий Борисович? Лысый маленький проектировщик. Он был не глуп, но до чужого добра иногда охочий. Как-то раз у нас в отделе был ремонт, и нас посадили к вам. Незадолго до конца работы, ко мне подошла Оксана из сантехнического отдела и попросила маникюрные щипчики, она собиралась к кому-то в гости. По тем временам щипчики были дефицитом. Купить их было сложно, а правильно заточить ещё сложнее. Мои щипчики резали как по маслу, не оставляя заусениц. Я дала их Оксане и попросила положить ко мне в стол, так как я уезжала на объект.
Утром щипчиков в столе не оказалось. Выяснили, что позже всех уходил Геннадий Борисович, уборщица, из-за скученности столов, полы не мыла. Девочки сказали, что Геннадий Борисович собирает вечерами у себя дома радиоприёмники, и маленькие кусачки ему были нужны. Но не пойманный – не вор! Не могла же я, подойти к нему, и открыто попросить, вернуть их мне. И я придумала, как это сделать! Геннадий Борисович был очень мнительный, и я решила сыграть на этом.
Подговорив девчонок подыграть мне, я зашла в отдел.
– Что-то вы сегодня грустная, Оля, – сказал Геннадий Борисович.
– У меня украли маникюрные щипчики, – сказала я. – А купить новые не возможно, их нет в магазинах. Одно утешает, что вор всё равно будет наказан!
– Как это? – удивился он.
– Моя бабушка сделала на мои вещи заговор на смерть тому, кто их украдёт! Она сделала на рак!
После этих слов я встала и вышла из кабинета.
Геннадий Борисович обратился к девочкам – правда ли то, что я сказала?
Они подтвердили, что моя бабка, действительно, очень сильная ведьма, и заговор – чистая правда.
Хотя, на самом деле, никакой бабки-ведьмы у меня и в помине не было. Я рассчитывала, что он испугается и подкинет куда-нибудь эти злополучные щипчики. Увы, он перепугался больше, чем следовало, и не рискнул подкинуть их. Через три месяца у него, неожиданно для всех, нашли опухоль в голове, а ещё через три месяца он умер. За полгода сгорел. К тому времени я забыла о своей шутке, но со временем, анализируя, поняла, что я подтолкнула его к этому заболеванию. Красть, конечно, не хорошо, но такая чепуха как щипчики не стоят жизни человека. Нельзя шутить судьбами людей. Жаль, что понимаешь это только тогда, когда становишься старухой!
Геннадий Борисович, если вы меня слышите, простите меня неразумную!
Жизнь преподала урок и вам и мне.
Если бы человечество осознало, сколько убийц среди добропорядочных людей – оно пришло бы в ужас!
Господи, прости мои прегрешения, как и я всем прощаю!
Садится за стол, закрывает лицо руками.
– Не могу оставаться одна! Надо позвать Павла Григорьевича! Услышать живой голос.
Подходит к стационарному телефону, набирает номер.
