Валентина Шабалина
Ночное трио
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Туманно что-то. Сам до такого додумался, философ, или в психушке подсказали?
ФЕДОР. С Божьей помощью. Времени у меня много, сиди да думай. А психушка, что ж… там много хороших людей.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Ну, а ты-то сам свой экзамен сдаешь?
ФЕДОР (задумчиво). Редко…
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Что так?
ФЕДОР. Если бы каждый день сдавал, был бы святым.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Ну, это нам не грозит. А как тебя зовут, философ?
ФЕДОР. Федей.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (разбирает покупки). Что же ты, Федя, три стакана купил? На троих, что ли будем соображать? С твоим вторым астрономом?
ФЕДОР. Так у тебя кто-то помер, покойнику тоже надо плеснуть.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Покойнику? Покойник – это я.
ФЕДОР (задумчиво). Даже в психушке такого не встречал. Там разные были, но покойников ни разу.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (покрутив бутылку и подумав). Пожалуй, нальем в три стакана.
ФЕДОР (удивленно). Если покойник – ты, то третий-то кто будет?
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Он. (Показывает пальцем в небо.)
ФЕДОР (серьезно). Он не пьёт.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. А все говорят, что Он человеколюбив. Не должен отказать, если мы Его попросим к нам присоединиться.
ФЕДОР. Нехорошо это.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. А что в этом плохого?
ФЕДОР. Он не любит пьющих.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Он должен всех любить, у Него должность такая.
ФЕДОР. Пусть так. Всё равно нехорошо. (С возмущением.) Пригласить Бога выпить! Придумал же! Нехорошо это.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. А я приглашу! Приглашу, и будем пить за Его здоровье! Разве плохо?
ФЕДОР. За Его здоровье – это хорошо.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Ну вот, наконец-то, взгляды совпали! Мне, между прочим, многое Ему сказать надо. Если бы не Он, может, меня и не было бы… к счастью.
ФЕДОР. Нехорошо так говорить.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Заладил: нехорошо, нехорошо! Мой день рождения! Кого хочу, того и приглашаю! Вот тебя пригласил, и Его приглашаю!
ФЕДОР. Чудной ты: то поминки, то день рождения. Не разберу, за что пьём?
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, сначала приглашу, потом разберёмся. Эй! (Кричит в пространство.) Как там Тебя… если Ты есть… (Обращается к Фёдору.) Слушай, Федя, а как Его зовут?
ФЕДОР. Имени Его никто не знает. Он нам Господин или Господь Бог.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Здра-асте! Даже с кем пью, не знаю! Что у нас в религии имени Ему придумать не могут, что ли? Ну, дела! (Обращается к Богу.) Значит так, Боже, прошу на мой поминальный день рождения. А выпьем мы, для начала, за твоё здоровье! Присоединяйся!
ФЕДОР (обращается к Богу). Не обижайся на него, Господи. Неразумный он, не ведает, что говорит, и с кем.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (с интересом). А ты сейчас с кем говоришь?
ФЕДОР. С Ним.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. А я, значит, не с Ним говорил?
ФЕДОР. С Ним. Да только не веришь ты в Него, оттого и ёрничаешь. Кабы верил, по-другому говорил бы.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Мне с детства внушали, что Его нет.
ФЕДОР. Мне тоже.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Ладно. Сейчас выпьем за Его здоровье и разберёмся.
ФЕДОР (серьёзно). За Твоё здоровье, Господи!
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (с иронией). За Твоё здоровье, Господи!
Выпивают.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Так, теперь давай с Ним разберёмся.
ФЕДОР. Чего с Ним разбираться? Тут бы с собой разобраться.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Дела-а… Давай с собой разбираться. Хотел спросить, тебе одному вот так бродить по ночам, спать, где придётся, не страшно?
ФЕДОР. Всяко бывает… Да я один никогда и не бываю.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (бьёт себя по лбу). Забыл! Тут же где-то второй астроном бродит. Кстати, а где он?
ФЕДОР (хмуро). Тут… Ты Его уже пригласил.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Он? (Показывает на небо.)
ФЕДОР. Ну…
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (смеется). Ну, ты даёшь, философ! Другом Бога выбрал! Круто!
ФЕДОР. А что? Он такой же бездомный… Я с ним вечером и поговорю, и поплачусь, и на душе сразу легче. А если что плохое, Он предупредит, слушать только надо.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Кого слушать?
ФЕДОР. Внутри себя надо слушать.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Голоса, что ли?
ФЕДОР. Зачем голоса? Это сам чувствуешь.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Ну, Федя, доктора тут уже бессильны. (Разводит руками.)
ФЕДОР (пожимает плечами). Я не претендую ни на что.
Сидят молча.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ (смеется). Если бы мне вчера сказали, что буду справлять свой день рождения с бомжом и Богом, не поверил бы.
ФЕДОР. А что тут такого? За тебя-то пить будем?
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Будем. (Наливает в стаканы коньяк.) Только ты ешь, а то разные голоса в тебя полезут – и Бог не спасёт.
ФЕДОР. Ты рассказать хотел, за что пьём: за поминки или день рождения?
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. А-а… Глупо всё получилось. Понимаешь, сегодня мне исполнилось сорок лет. Со-оро-ок! Полжизни уже прожил, решил отметить это событие. В ресторане банкетный зал заказал, гостей назвал – друзей, родственников. Все с цветами, подарками пришли. Я сижу во главе стола, среди цветов, слушаю речи в мою честь, пью, как полагается – за себя. Все вспоминают, как меня встретили, как по жизни вместе шли. И вдруг накатило что-то на меня, представил я, что лежу в гробу среди этих цветов, вроде умер, а гости пришли на мои похороны, и один за другим выступают, рассказывают обо мне. А я лежу в гробу и слушаю. Об именинниках, так же как и о покойниках, плохого не говорят.
Они выступают, а я мысленно речи подправляю. Кто-то говорит: « Володя, я знаю тебя давно…», а я: «…знал его давно…». « Володичка у нас прекрасный муж, семьянин…», а я «…был прекрасным мужем, семьянином…». И сходится-то все один к одному, только окончания меняй: знаю – знал, люблю – любила. Если вдуматься, всегда про одно и тоже говорят, что на похоронах, что на днях рождениях.
И вдруг понял я, что такое дни рождения – это маленькие репетиции к похоронам. Бывают большие юбилейные репетиции, как у меня нынче. И напала на меня тоска, такая тоска, что я взял и сбежал с собственных похорон. Вот так!
Молчат.
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ. Что притих?
