Валентина Кострова
Сюрприз для Биг босса
1 глава
– Надежда —
Следить за богатыми и успешными людьми сложно. Особенно когда они передвигаются на своих машинах, а ты на своих двоих. Но я вычислила, в каком бизнес-центре работает Богдан Аркадьевич Коршунов.
Человек непорядочный, обманщик и бессердечный ублюдок.
Каких трудов мне стоило в незнакомом городе узнать местонахождение этого типа, неважно, главное, что нашла. Теперь остаётся за малым: проверить, проживает ли Коршунов по тому адресу, что я нашла в столе Лиды.
Лида – моя сестра. Три года назад, после окончания школы, она поступила в столичный ВУЗ, переехала в этот миллионный город. Я радовалась за сестренку и совсем за нее не переживала. Она у меня умница, красавица, спортсменка, но не комсомолка. Все было хорошо, пока на ее пути не попался Коршунов.
Бедняжка влюбилась в этого столичного богача, обо всем на свете позабыла. Итог их отношений логичный: внезапная беременность, расставание, а через девять месяцев Лида родила здоровую девочку. К сожалению, сестра не прониклась теплотой к дочке.
Лида отдала Веру в детский дом.
Хорошо, когда живешь в маленьком городе, где все друг друга знают. Мне позвонили из детдома, просили забрать малышку и образумить молодую мамашу. Когда я вернулась домой с орущей Верой на руках, никого не обнаружила, кроме записки.
Красивым почерком на бумаге Лида призналась, что не любит дочь.
Как можно не любить Верунчика? Да там за одни только щечки можно Богу душу продать. А как она сладко пахнет! Так съесть ее хочется.
Дальше сестра просила прощения у меня за то, что разочаровала, и попросила ее не искать.
То, что Лида оставила дочь и исчезла, меня подкосило. Добила пропажа всех денег, которые я копила. Пусть сумма была не слишком большая, но это была моя финансовая подушка на всякий случай. Случай как раз наступил за день до исчезновения сестры: меня сократили на работе.
Одна я бы выкрутилась. Не пропала. Но с ребенком на руках все становится в разы сложнее. И как бы ни разрывалось мое сердце от жалости к малышке, я понимала, мне ее одной не вырастить.
Я всю ночь думала, что делать. Стала рыться в столе Лиды и нашла бумажку с адресом Коршунова. Его фамилия мне известна, потому что она стоит в свидетельстве о рождении малышки. Отдавать Верунчика в детдом не хотелось, а вот заставить папашу взять ответственность – реально.
Правда, энтузиазм немного поутих, когда в интернете я нашла информацию о Коршунове. Оказывается, птичка-то у нас высокого полета, так просто к нему не подойти. Еще и женат. Гад! Он и в Африке гад.
Я решилась. Попытка не пытка. Купила билет в один конец, собрала необходимые вещи для Веры и двинулась в столицу. У меня не было никакого плана, надеялась, что на месте сориентируюсь.
План родился за минуту.
Буквально за полчаса до приезда Коршунова в офис я выяснила, что его компании требуются сотрудник. Пусть и не умственного труда, но все же. Требовалась уборщица. С завтрашнего дня у меня испытательный срок на пять дней. Этого вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что Веру папаша принял. Разговоры-то все равно будут.
Проводив ненавидящим взглядом Коршунова, который только что вышел из машины и стремительно направлялся к бизнес-центру, я отворачиваюсь. Спешу в сторону метро.
У меня есть время до утра, чтобы побыть с Верунчиком.
Как сложатся в дальнейшем наши судьбы, никто не знает. Возможно, я ее больше никогда не увижу. Вряд ли Лида внезапно придет в себя и кинется искать дочь, а этот богатый подонок на пушечный выстрел меня не подпустит к ребенку.
Вздохнув, я ныряю в поток людей, спешащих по своим делам. Сажусь на красной ветке, потом через какое-то время пересаживаюсь на желтую. Еду почти до конечной.
Далеко. Очень много времени тратится на дорогу. Я бы с ума сошла, живя столице. За короткое время пребывания в этом муравейнике поняла одно: этот город не для меня. Я люблю более спокойный темп, люблю, чтобы все было рядом и не нужно было вставать ни свет ни заря, чтобы успеть к девяти на работу.
В квартире, в которой я сняла комнату, на кухне горит свет. Похоже, хозяйка пьет вечерний чай. Милая старушка, которой явно не хватает пенсии для комфортной жизни, раз она на свой страх и риск сдает комнату. И еще не требует денег за полгода вперед, мы договорились на посуточную оплату.
Эту милую хозяйку мне перед отъездом посоветовала коллега, когда узнала, куда я собираюсь уехать. Именно коллега дала мне контакты.
– Марья Ивановна, все хорошо? – спешно разуваюсь, ставлю кроссовки под стул и заглядываю на кухню. Марья Ивановна действительно пьет чай.
– Все хорошо. Только недавно уснула. Я ее покормила с бутылочки, как ты говорила.
– Спасибо большое, – от души благодарю и на цыпочках тенью проскальзываю в комнатушку.
Вера спит, почмокивая губками. Я присаживаюсь на край дивана и разглядываю малышку.
Сложно сказать, на кого она похожа. Есть в ней что-то лидино, есть в ней и что-то… от Коршунова. Я долго разглядывала фотографии в интернете, пытаясь понять, чем зацепил сестру этот гад.
Надменный взгляд холодных голубых глаз сквозь стекла очков вызывает мурашки даже через экран телефона. Опущенные уголки губ говорят о том, что этот человек мало улыбается. Можно сказать, совсем не улыбается. Красивый. Мужественно красивый. Правда, мне кажется, что на всех фотографиях у него одно и то же выражение лица. Словно застывшая маска, нет ни намека на эмоции.
Сомневаюсь, что Лида клюнула на внешность. Вокруг нее крутились и красивее мальчики. Неужели моя сестричка повелась на кошелек? Не хотелось бы верить, но я понимаю желание молодой девушки жить на широкую ногу. Или она действительно влюбилась и ждала, когда Коршунов разведется? Бедная моя сестренка!
Ложусь рядом с Верочкой, глубоко вдыхаю ее сладкий запах. Запах, которым пахнут только груднички. Незаметно как-то засыпаю, успев натянуть на нас двоих плед.
Это наша последняя совместная ночь.
***
Крадусь по пустому коридору. Чувствую себя воришкой. Стараюсь не попадаться на камеры, а если попадаю, то веду себя максимально естественно.
У меня от страха трясутся руки, а сердце так громко бьется, что будь кто рядом, услышал бы его стук.
Вера спит в переноске. Переноска лежит на дне тележки, которую выдают уборщице со всякими необходимыми приблудами для работы.
Мне везет, уборку нужно начинать с кабинета генерального директора. Точнее, с кабинета Коршунова.
Я планирую оставить переноску в его кабинете и сумку с вещами Веры. Наверняка в кабинете тоже стоит камера, поэтому малышку придется оставить в санузле.
Уверенно открываю дверь приемной генерального, заталкиваю тележку. Сразу направляюсь в кабинет. Замечаю камеру и создаю видимость уборки. Сначала натираю и без того блестящую поверхность дубового переговорного стола. Смахиваю пыль с рабочего стола, стараясь не нарушить идеальный порядок.
А Коршунов – педант! Ручка к ручке, карандаш к карандашу. Даже записные листы ровной стопочкой сложены. Папки аккуратно лежат с краю.
Аккуратист хренов.
Избавившись от нескольких пылинок, я перемещаюсь к санузлу. Максимально близко к двери ставлю тележку. Мне нужно все сделать быстро, второго дубля не будет. А главное, Вера не должна проснуться.
Едва дыша, я достаю переноску. Адреналин бушует в крови, сердце вот-вот выскочит из груди. Прижимаю ребенка к себе и отползаю назад. Медленно опускаю переноску на пол. Прислушиваясь к Вере, я возвращаюсь обратно к тележке, беру тряпку и спрей для зеркал.
У меня получилось!
Эта радостная мысль сначала окрыляет, а потом опечаливает. Натирая до блеска зеркало, я поглядываю на племяшку.
Пытаюсь запомнить ее. Хочу, чтобы каждая черточка этого личика отпечаталась у меня в душе. Понимаю, воспоминания, как фотографии, со временем потускнеют, но я всегда буду помнить эту сладкую девчушку.
Слезы против воли наворачиваются на глаза. Я шмыгаю носом, поднимаю с пола переноску и ставлю ее на тумбочку. Грустно улыбаюсь, борясь с желанием дотронуться до пухленькой щечки.
Собираю волю в кулак, поправляю одежду на малышке. Подкладываю валики из полотенец с двух сторон. Безопасность так себе, но я рассчитываю, что Коршунов приедет в офис к восьми часам и сразу обнаружит ребенка.
Смотрю на часы и спешно ретируюсь. У меня совсем немного времени, чтобы слинять из кабинета Коршунова и затеряться в другом. Внутри все переворачивается от мысли, что я оставляю Верунчика. Надеюсь, ее папаша не полный кретин и примет на себя обязательства.
Грызя себя за то, что начинаю сомневаться в правильности своих поступков, выхожу из приемной генерального и захожу в соседнюю комнату. Слышу шаги. Замираю, будто меня застали на месте преступления. Спешно закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Прикладываю руку к груди, под ладонью припадочно бьется от волнения сердце. Прислушиваюсь. Шаги стихают.
Коршунов?
Смотрю на время. Без пяти восемь. Заявилась птичка ранняя. Теперь я напряжена до предела, жду реакции генерального, когда он обнаружит «подарочек» у себя в кабинете.
Минуты, как назло, тянутся до невозможности долго. Я дергаюсь от каждого шороха, звука. Натираю по второму кругу стол для переговоров, пытаясь за дверью услышать шумиху, суету, но все тихо.
Неужели Коршунов еще не нашел Верунчика?
Я малышку накормила, и если Богдан Аркадьевич не заглянет в санузел, Вера может дать о себе знать часа через два. По мне, лучше пусть она сейчас подаст голос, чтобы я лично увидела, как будут развиваться события, а не гадать, что да как.
Время идет, а до сих пор в коридоре тихо. Я заканчиваю убирать кабинет, выглядываю. Ни души. Выталкиваю тележку и замечаю, что дверь приемной приоткрыта. Когда прохожу мимо, замедляю шаг и разочарованно вздыхаю.
Оказывается, это не Коршунов пришел, а секретарша. Досадливо прикусываю губу, качаю головой. Судя по моим наблюдениям за бизнес-центром, генеральный всегда приезжал на работу к восьми. Сегодня явно что-то изменилось в расписании. Это плохо. Веру надолго нельзя оставлять без присмотра.
Погруженная в невеселые думы, я не сразу замечаю, как мне навстречу идет мужчина, а когда понимаю, кто он, на меня нападает ступор. Коршунов. Впервые я вижу его так близко.
Коршунов, пройдя мимо меня, словно я стенка или предмет мебели, скрывается в своей приемной. Вместо того чтобы идти выполнять свою работу, я мысленно голосую за то, что мне следует тоже вернуться к кабинету генерального. Согласиться с собой одно, а вот привести принятое решение в действие – другое.
Пока я маюсь, набираясь храбрости, мимо меня бегом несется тучный мужчина. Судя по его встревоженному лицу, мне тоже следует бежать за ним следом. Что я в принципе и делаю: оставляю посредине коридора тележку и бегу в приемную. Если меня спросят, почему оставила работу и побежала туда, куда не звали, придумаю причину на ходу.
В приемной никого нет. Ни секретарши, ни тучного мужчины. Прячусь за самым ближним шкафом, который находится возле двери. Если кто-то внезапно выйдет, меня не заметят. Маскировка хромает, но лучше так, чем никак. Я прислушиваюсь к разговору.
– А это что? – удивленно спрашивает мужчина, за которым я помчалась.
– Вот я хочу и узнать, что ЭТО! Выясни, откуда в офисе появился ребенок, кто его принес и приведи этого человека ко мне!
Голос Коршунова. Судя по тону, он явно не рад сюрпризу, который его ждал в туалете. Я прислушиваюсь к разговору.
– Слушаюсь!
Я задерживаю дыхание, втягиваю живот и закрываю глаза. Только по шевелению воздуха понимаю, что из кабинета вышли и меня не увидели. Тишину в кабинете нарушает хныканье Веры, которое переходит в жалкий плач. Малышка проснулась и, наверное, хочет есть или испугалась. Мне хватает выдержки не рыпнуться с места.
– Богдан Аркадьевич, что делать? – беспомощно спрашивает секретарша.
У нее нет детей? Удивительно, как это Коршунов еще не осеменил свою сотрудницу. На работе самая благодатная почва крутить интрижки и беспалевно изменять.
Вера кричит, а взрослые ни черта ничего не делают, чтобы ее успокоить. Через минуту слышу непонятный звук. Чем-то шуршат. Может, догадались заглянуть в сумку? Я приготовила термос и бутылку со смесью. Судя по тому, как неожиданно смолкает Верунчик, новоиспеченный папаша додумался накормить дочь.
Мне опять приходится втянуть живот, закрыть глаза и перестать дышать. Кто-то возвращается в приемную и спешно заходит в кабинет.
– Богдан Аркадьевич, к сожалению, по камерам не удалось понять, откуда в офисе ребенок. Никто из сотрудников с младенцем не приходил.
А это голос того тучного мужчины. Если он говорит о камерах, видимо, относится к службе безопасности. Если меня не засекли, значит, я прирожденный шпион. Можно и в ФБР подать заявку, вдруг возьмут.
Мои идиотские размышления прерывает громкий голос Богдан Аркадьевича.
– Вызывайте полицию, пусть они разбираются.
Тон резкий, нетерпящий возражений, и сотрудник безопасности сейчас побежит звонить полиции. Значит, заварится каша. Так и хочется сказать, горшочек не вари. Выход один: мне нужно вмешаться.
– Нет! – выкрикиваю на ходу, прячась за спиной тучного мужчины.
Даже храбрецам нужна секунда, чтобы набраться храбрости. Вздох-выдох, я выхожу вперед и смотрю прямо в глаза Коршунову. Он окидывает меня равнодушным взглядом с ног до головы. Я чувствую себя навозным жуком, который попался под ноги этому высокомерному мерзавцу.
Скрещивает руки на груди, иронично приподнимает бровь и тихо спрашивает:
– Вы, собственно, кто?
2 глава
– Вы, собственно, кто?
Коршунов смотрит строго, как директор школы на шкодливого ученика. От его пронзительного взгляда хочется вновь юркнуть за спину тучного мужчины и не отсвечивать. Благо Верунчика уже кормят из заранее приготовленной бутылочки. Теперь нужно убедить Богдана Аркадьевича, что полиция не нужна. Ведь представители закона не будут разбираться на месте, увезут малышку в детский дом и начнется волокита.
– Я уборщица.
– Так идите и займитесь своими прямыми обязанностями, – от отчитывающего тона Коршунова хочется состроить смешную гримасу. Сдерживаюсь, тереблю края служебного пиджака, поглядывая на Верунчика.
– Почему вы все еще здесь? – Коршунов взглядом приказывает мне выметаться из кабинета, но я стою на месте как приклеенная.
– Я тут краем уха услышала, что вы собираетесь вызывать полицию. А зачем?
– Я нечетко выразился? Идите и займитесь своими обязанностями!
Судя по лицам секретаря и мужчины, они удивлены. Чему? То, что их начальник разговаривает со мной на повышенном тоне? А разве начальники не так разговаривают? На моей прошлой работе директор только так орал, еще и с матами.
– Вы ведь убирали утром этот кабинет? – внезапно интересуется тучный мужчина, повернувшись ко мне всем корпусом. Я замираю, как заяц в лесу, на которого открыли охоту.
– Д-а-а, а что? – строю из себя невинную овечку, настороженно косясь на внезапно сосредоточенного Коршунова. Он прислушивается к допросу.
– Вы видели что-то подозрительное в туалете?
Мужчина пытливо меня разглядывает, считывает каждую эмоцию на моем лице. Мне стоит больших усилий контролировать свою мимику, иначе выдам себя с потрохами.
– В туалете была сумка. Я ее не стала трогать, посчитав, что директор ее мог накануне забыть, – на ходу сочиняю сказку. Мне неохотно, но верят.
Вера наелась, и на руках секретарши засыпает. Малышка еще в том возрасте, когда ей главное спать и есть. Поглядываю на Коршунова, он не смотрит в сторону ребенка вообще. О чем-то своем думает, крутя в руках очки. Внезапно часто моргает, каждого оглядывает безучастным взглядом и направляется к своему рабочему столу.
– Ира, побудь с ребенком, пока не приедет полиция. Пусть они разбираются, где родители.
– Стойте! – я делаю несколько шагов, но под тяжелым взглядом голубых глаз спотыкаюсь об свои ноги и останавливаюсь.
Облизываю пересохшие губы, тихо говорю:
– В фильмах показываю, что когда оставляют ребенка, то с его вещами находится записка.
Записка есть. Она лежит в свидетельстве о рождении. Сама лично писала. Сейчас главное, заставить этого сноба подняться со своего места и взять документ, чтобы тут же прочитать письмо от «Лиды». Я на сто процентов уверена, что этого вполне будет достаточно для снятия напряжения, висящего в кабинете.
Коршунов не разочаровывает. Он подходит к переговорному столу, сразу находит свидетельство и берет его в руки. Записку не читает. Его внимание сосредоточено на записи в документе и, судя по тому, как брови сходятся на переносице, что-то ему не нравится. Наверное, имя криво написали.
Сколько бы мы так стояли вчетвером в кабинете, никто не знает, но в приемной начинает звонить телефон. Секретарь недолго думая передает мне Верунчика и убегает на свое место. Я не теряюсь, прижимаю к себе малышку и качаю ее на руках.
– Богдан Аркадьевич… – вдруг напоминает о себе мужчина. Коршунов одним взглядом отпускает его. Мы остаемся вдвоем, не считая спящей Веры.
Богдан Аркадьевич не обращает на меня никакого внимания, возвращается к своему столу, садится. Вновь и вновь смотрит в свидетельство. Там его имя черными чернилами написано в графе «отец».
– Вы точно никого не видели с утра? – как-то устало спрашивает Коршунов, откидываясь в кресле. Он не поднимает глаза, читает записку. Судя по тому, что на лице все то же равнодушное выражение, мои старания в письме его не трогают.
– Я видела, как к лестнице спешила женщина, – сочиняю дальше сказку.
Хочется заставить этого мерзавца вспомнить Лиду. Интересно, сколько у него было женщин после сестры? Он, наверное, лиц их не помнит, не то что имен. Дурит голову молодым девчонкам, вешает лапшу на уши, а потом бросает их. Как они переживают разрыв, вероятнее всего, ему все равно.
– Высокая такая, в спортивном костюме бирюзового цвета. Еще у нее были черные волосы. Мне показалось, что она очень хотела не попасть на камеры. Любовница?
Богдан Аркадьевич морозит меня взглядом, заставляя прикусить язык. На сказку не ведется. И похоже, Лиду не вспомнил. Не мудрено, год прошел после их расставания.
Я подхожу к столу, осторожно перекладываю Веру в переноску, собираю вещи обратно в сумку. За каждым моим действием следят. Пристально так, изучающе. Нервирует до невозможности.
– Вы можете присмотреть за ребенком? – просьба заставляет меня вздрогнуть.
Я оборачиваюсь. Коршунов откладывает свидетельство в сторону, берет в руки телефон.
– Что вы собираетесь делать? – почему-то испытываю страх.
– Вызову полицию.
– Зачем? В свидетельстве все написано четко и ясно, что вы отец! – выпаливаю быстрее, чем успеваю вовремя прикусить язык. Этого вполне достаточно, чтобы Коршунов тут же впился в меня жестким взглядом.
– Откуда вы знаете, что написано в свидетельстве?
Вот это я попала. И не сразу нахожусь с ответом. Коршунов ждет ответа. Терпеливо ждет, словесно не пытает, но всем своим видом подавляет.
– Я предположила.
– Правда? – мужчина иронично приподнимает бровь. – Я что-то очень сомневаюсь, – прищуривается. Смотрит так, словно я преступница и стащила у него миллионы.
– Ваше право сомневаться, – улыбаюсь, нервно заправляю волосы за ухо. – Я могу присмотреть за малышкой до вечера. Или вы позвоните своей жене, чтобы она забрала ребенка?
– Жене? – Богдан Аркадьевич ошеломленно на меня смотрит, а затем встает со своего места и направляется ко мне.
Встает напротив, заставляет смотреть на него снизу вверх. Высокий, черт бы его побрал.
– Кто вы такая? – его взгляд сканирует мое лицо, то ли пытается запомнить на случай составления фоторобота, то ли проверяет, как на детекторе лжи.
– Уборщица. Я сегодня первый день работаю.
– И при этом вы так многое знаете обо мне, – Коршунов наступает на меня, как фашисты на Сталинград.
– Ваше семейное положение ни для кого не секрет, – я упираюсь в стол и чуть ли не ложусь на него.
Мерзавец с холодными голубыми глазами возвышается надо мной как ледниковая глыба.
– Вы всегда при трудоустройстве узнаете семейное положение своего начальника? Или это ваша первая работа?
– Ага, разбежались! Я похожа на малолетку?
Сдуваю со лба прядь волос, неожиданно встречаюсь глазами с Коршуновым и зависаю. Разглядываю невероятно изогнутые ресницы, замечаю, как светлая радужка начинает темнеть. Все же Верунчик – папкина дочурка, как ни крути. Тут и тест на ДНК не нужен.
– А девочка на вас похожа, – тихо замечаю, тем самым разрушая это взаимное разглядывание. Богдан Аркадьевич резко отстраняется и вообще отшагивает от меня назад.
– Вы ошибаетесь в своих выводах. Эта девочка, – он кивает в сторону переноски, где мирно посапывает Вера. – не моя.
– Все мы не без греха. Как один умник мне сказал: все мужчины изменяют, просто мужья, любящие жен, делают это тайком и скрыто. Тут у вас, конечно, вышел обломчик.
– Еще скажите, что знаете, с кем я изменил жене, – ерничает Коршунов, чем злит меня не на шутку. Мой язык – мой враг.
Я режу правду-матку:
– Конечно знаю!
Опять меня рассматривает, как ученый – подопытного кролика. В этот раз спешно отворачиваюсь и проклинаю себя за свою несдержанность. Вот не раз говорили мне, что стоит прикусывать язык, дабы не болтать лишнего.
– И кто это? – спокойно, вкрадчиво спрашивает Коршунов, замирая за моей спиной. Я затылком чувствую его присутствие. Он сейчас напоминает мне затаившегося хищника, который готов напасть в любую минуту.
Что делать?
Отрицать бессмысленно. Если буду врать дальше, окончательно запутаюсь, и потом вообще не найду концов своей лжи.
Сказать правду?
Страшно до икоты. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы не понимать последствия. Коршунов сотрет меня в порошок и развеет его где-нибудь в области. Поминай как звали.
Я смотрю в глаза Богдану Аркадьевичу. Набираюсь храбрости, как перед прыжком с тарзанки. Сначала задерживаю дыхание, а потом медленно выдыхаю.
– Лида – моя сестра.
– Лида? – опять хмурится. Словно силится вспомнить, кто такая Лида. Бесит до невозможности. – Это, я так понимаю, мать этой девочки?
– У этой девочки есть имя – Вера, и она ваша дочь. В свидетельстве об этом четко написано. Или вы думаете, что отец Веры полная ваша тезка? – задумываюсь, а потом спешно залезаю в карман рабочих брюк и достаю бумажку.
Протягиваю ее Коршунову.
– Этот адрес я нашла у Лиды в блокноте. Сестра оставила дочку в детдоме. Мне позвонили и попросили забрать Веру. А когда мы вернулись, Лида исчезла.
– Это мой домашний адрес, – Богдан Аркадьевич возвращает мне бумажку. – Но я не знаю никакой Лиды.
– Конечно, – понимающе киваю головой. – Вряд ли вы помните, с кем проводили время год назад.
– Послушайте… – голубые глаза опускаются мне на грудь. Вероятнее всего, ищет бейджик, чтобы узнать имя.
У меня его нет, поэтому Коршунову приходится вздохнуть и поджать губы, а я сладким голоском представляюсь:
– Меня зовут Надя. Надежда.
– Так вот, Надежда, я не знаю никакой Лиды. Более того, я не изменял жене и… – тут чего-то осекается, вновь поджимает губы, а затем резко отворачивается.
Хм. Кажется, у этого красавчика проблемы в семейной жизни. Женушка узнала, что благоверный изменяет? А вдруг Лида не единственная, кто родила от него ребенка? Учитывая, что у него политика «поматросил и бросил», мои домысли вполне могут претендовать на жизненность.
– Вы можете забрать ребенка и уходить. Вас никто не задерживает, – Коршунов стоит возле окна. Что-то в его позе цепляет, потому что я непроизвольно дергаюсь в его сторону. Одергиваю себя. Вот сочувствовать ему меньше всего надо.
– Как это уходить? Нет, я не могу Веру оставить у себя, у меня просто нет для этого ресурсов. А вы можете обеспечить ее и достойно вырастить. Лида, конечно, дурочка, что оставила ребенка. У нее затяжная депрессия после вашего расставания, без понятия, где ее черти носят. Я буду скучать по Верунчику, но считаю, что растить ее должны родители, – смотрю на племяшку и ласково ей улыбаюсь. Я правда буду скучать по этой булочке.
– Надежда, прекратите нести чушь, – Богдан Аркадьевич злится. Это слышно по его тону. Я затыкаюсь, ибо нечего сердить хищника и дергать его за усы.
– Уходите по-хорошему, пока я не вызвал полицию. У меня совершенно нет времени с вами разбираться. Выход, я надеюсь, помните, где находится.
– Это ваша дочь! – запальчиво выкрикиваю.
– Этого не может быть, – спокойно, без каких-либо эмоций отрицает Коршунов. Выдержка у него вызывает зависть.
– Вы не верите? Мы можем провести тест на ДНК! Если вы не признаете Веру своей дочерью, я устрою скандал, а вам наверняка он совсем не нужен! – задыхаюсь от злости, от невозмутимости Коршунова. Что за непробиваемый болван!
– Вера никак не может быть моей дочерью. Я бесплоден.
Его признание меня оглушает не хуже разорвавшегося рядом боевого снаряда. Как это бесплоден? Это значит, что он не может иметь детей? Но как так?
– Это шутка? – сдавленно спрашиваю у невероятно хладнокровного Богдана Аркадьевича.
Мне не хватает воздуха, когда вижу, как он качает головой.
– Не верю. Это ошибка!
– К сожаленью, нет. Поэтому, прошу вас, покиньте кабинет по-хорошему, – Коршунов направляется к столу, садится за него и демонстрирует увлеченность работой.
Я не спешу хватать спящую девочку, вещи и убегать сломя голову. Я просто не знаю, как и что мне делать дальше. Плана Б у меня не было, был только план А, где Веру признают и радостно принимают в семью.
– У меня условие, – подхожу к столу и решительно смотрю на Богдана Аркадьевича.
Он поднимает глаза. Через линзы цвет становится насыщеннее и глубже. Не глаза, а мечта!
– Давайте сдадим тест. Если он окажется отрицательным, я забираю Веру и исчезаю из поля вашего зрения. Если тест будет положительным, вы признаете Веру дочерью, а меня берете в качестве няньки на пару лет, – обворожительно улыбаюсь. Вижу, что мое предложение не по вкусу.
– Хорошо. Завтра сдадим тест, но клинику выбираю я.
– Да мне все равно. Тогда до завтра, – выдергиваю из стакана карандаш, разрушаю идеальную стопку записных листочков, пишу свой номер. Протягиваю ее недовольному Коршунову.
– Созвонимся!
