Валентина Чемберджи
Истории Мнемозины
– Например: один молодой конферансье должен был во время концерта перед выступлением знаменитой певицы объявить: «Композитор Дюбюк! «Птичка»! – Он тщательно готовился к своему выступлению, десятки раз повторял «свой текст», репетировал дома перед зеркалом, а потом вышел, увидел сотни обращенных на него глаз и объявил: «Композитор Дюбюк! «Птючка»!»
С. долго смеялся, повторял на разные лады ошибку бедного конферансье, потом успокоился и сказал:
– Хорошо. Я понял. Тебе нравится моя книжка?
– Конечно! Очень-преочень. Пожалуйста, рассказывай мне все, что сочтешь возможным. Мне кажется, что когда-то давно, и в то же время не так уж давно, я тоже читала книгу вроде этой, – но стала понемногу забывать ее. Как же она называлась… Ладно, потом вспомню. Но ты напоминаешь мне о ней. Я тебе очень благодарна.
* * *
В школу С. ездил на троллейбусе. Он приходил на остановку заранее, потому что любил наблюдать за жизнью и приключениями троллейбусов, и чуть ли не каждого из них знал «в лицо».
«Какой я красивый, красивый и новый», – напевая эти слова на такой мотив:
к остановке на солидной скорости мчался трехдверный молодцеватый щеголь ЗиУ 682 В-1 (над дверью в кабину водителя прикреплена табличка для тех, кто этого не знает). Знатоку же достаточно прислушаться к мягкому и тихому шуму мотора, бегло взглянуть на сверкающую краску, огромные блестящие окна (на самом деле, это запасной выход!), и все уже ясно! Не говоря уже о таких деталях, как подфарники – наполовину желтые – наполовину белые, или, например, роскошные одиночные сидения по обе стороны средних дверей, и портрет готов!
Щеголь подлетел к остановке, гостеприимно распахнул перед пассажирами гармошки дверей, выпустил желающих выйти, впустил желающих войти, сверкнул стеклами очков, которые носил для солидности, и деловито помчался дальше.
С. не сел в него. Это был не его номер.
Вслед за ним, дребезжа и громыхая сидениями и стеклами, с усталым выражением широкого добродушного лица, пыхтя и отдуваясь вместо того, чтобы петь, подъехал старик ЗиУ 5. С натугой и скрежетом попытался он открыть задние и передние двери. Но из этого ничего не вышло. Как обычно, заело. Со второй попытки двери все-таки отворились, но только передние. С. знал эти фокусы троллейбуса, поэтому он не стал ломиться и стучать в задние двери, а спокойно после того, как оттуда вышли пассажиры, вошел в передние, и поехал.
У светофора ЗиУ 5 догнал ЗиУ 682 В-1 и сказал ему:
– Поживем – увидим. Цыплят по осени считают. Были и мы рысаками. Теперь-то все плачут по трамваям, где моя Аннушка[12], где моя Аннушка… А где она? То-то!
Все знаю. Все слышал. Каждому овощу свое время, – ответил молодой троллейбус.
В это время светофор позеленел, и оба ЗиУ устремились было по своим маршрутам, но в то время, как 682 В-1 уже скрылся из виду, у его старшего собрата что-то стукнуло, загромыхало, звякнуло, и одна из штанг бессильно повисла, потеряв провод, за который до этого держалась.
Пассажиры заволновались и стали выходить. Только не С. Пусть даже опоздаю, но не брошу его ни за что. Капитан покидает свой тонущий корабль последним. Выскочил из кабины водитель. Молниеносно поднялся на несколько ступенек, прикрепленных к задней стенке троллейбуса, руками в огромных рукавицах натянул как поводья толстые веревки, и вот уже штанги упруго вскочили на свои провода, сразу послышалось довольное урчание мотора и снова в путь!
– Терпение и выдержка, друзья. Не надо поддаваться панике, и вы вовремя будете на работе. Несмотря на дорожные происшествия, неизбежные в большом городе.
– Сегодня у меня был двухдверный день, – сказал С, возвратившись домой. Это обозначало, что у троллейбусов, на которых мой друг С. ездил сегодня в школу и из школы, двери были только спереди и сзади.
Дружба с троллейбусами возникла у С. с самого раннего детства. Троллейбусы жили возле его дома и после долгого рабочего дня возвращались сюда, чтобы отдохнуть в безлюдных переулках, прилегающих к их огромному, гулкому и таинственно прекрасному жилищу, в воротах которого можно было простоять долго-долго, и, если повезет, перемолвиться словечком с водителем.
Лежа в постели, С. прислушивался к звукам, которые доносились с улицы.
– Слышишь, – говорил он мне, – это ЗиУ 5. а это ЗиУ 682 Б. Хочешь, я научу тебя различать их по голосам?
Обыкновенно в это время он уже совсем засыпал, так что можно сказать, что колыбельную ему пели троллейбусы.
В «двухдверный» день С. сказал:
– Если у тебя есть время, я прочту тебе еще одну историю. Хочешь?
– Очень хочу, – обрадовалась я. – Прочитай, пожалуйста! Про троллейбусы?
– Нет, про Лизу. Хочешь?
– Конечно! Надеюсь, не очень печальная история?
– Увидишь. Подсказывать нельзя. Ты слушай, а потом увидишь, какой у этой истории конец.
История вторая
Вальс
Однажды в школу, где училась Лиза, пригласили учительницу танцев, да не откуда-нибудь, а из Большого театра. Из главного хореографического[13] училища, – вот откуда. Это была на редкость строгая учительница, ни с кем другим из учителей ее нельзя было сравнить по строгости. Всякие там позиции[14], выворотность, батманы[15] и прочее, – просто ужас. Невероятно трудно. Но все девочки старались изо всех сил, им очень хотелось научиться танцевать почти как настоящие балерины.
Мария Николаевна (так звали новую учительницу) ввела строгую дисциплину; все должны были быть одинаково одеты, одновременно выполнять под музыку все па[16], внимательно слушать и смотреть во все глаза на то, что показывает учительница.
Девочки, размечтавшиеся о том, как в балетных пачках[17] будут порхать по залу, теперь разочаровались.
Урок танцев стал чуть ли не самым трудным. Зато, когда кому-нибудь удавалось выполнить все требования Марии Николаевны, то получалось восхитительно. И вскоре даже оказалось, что у Светы Рыковой большие способности. Она так быстро и легко все усваивала, будто когда-то раньше уже умела все это делать, а теперь просто повторяет.
Для Лизы уроки танцев превратились в истинные мучения. Во-первых, каждый понимает, что бальные танцы – это не для толстых детей. Хотя, думала Лиза, иногда говорят:
– Посмотрите, как легко танцует тетя моего мужа, а ведь она, так сказать, весьма, так сказать… полная! – в глубине души Лиза была уверена, что, во-первых, говорят так из жалости. Во-вторых, и это, конечно, самое главное, Лиза чувствовала свою полную беспомощность, даже тупость: когда Мария Николаевна медленно и четко объясняла задание, у Лизы в голове начиналось настоящее затмение, она не могла уследить за объяснением Марии Николаевны и обреченно ждала своего позора. В то время, как Светлана Рыкова выполняла все па, будто нет ничего на свете легче и естественнее, Лизе казалось невероятным, что можно одновременно вывернуть наружу вытянутые носки, выпрямить корпус, как-то особенно повернуть голову, сложить пальцы, как это положено у балерин, свести лопатки, «держать спину» и при это еще улыбаться!
Однако пока проходили позиции, Лиза добросовестно пыталась выполнить все, что требовалось. Но почему-то кончалось всегда тем, что у нее ничего не получается, Мария Николаевна делает ей бесчисленные замечания, а девочки, глядя на нее, обязательно начинают хихикать. Как только Мария Николаевна говорила:
– Лиза! Смотри внимательно и повторяй за мной все движения, – как только Мария Николаевна произносила эту фразу, все головы как по команде поворачивались в Лизину сторону, и, полумертвая от смущения и становясь от этого еще более неуклюжей, Лиза безуспешно старалась повторить за Марией Николаевной ее безупречно красивые движения.
Иногда Лиза думала: почему мне легко запомнить самое длинное стихотворение или решить задачу на уроке математики. Лучше бы я научилась делать па де ша[18], то есть прыгать, как кошка. Но все оставалось по-прежнему, и как кошка прыгал Лизин котенок, а не Лиза.
Уроки Марии Николаевны были для Лизы мукой.
Однако самое страшное было впереди.
Вальс.
В один прекрасный день Мария Николаевна, к неописуемой радости всех девочек, объявила, что они уже готовы к тому, чтобы учиться танцевать вальс. (Света Рыкова к этому времени уже занималась по своей особой программе и готовилась кому-то «показываться», – вальс она танцевала так легко и чудесно, так естественно кружилась, закинув назад головку, что все остальные застывали и готовы были любоваться ею без конца.)
И тут выяснилось, что Лиза совершенно не готова учиться танцевать вальс, – она старалась, но в то время, как девочки и мальчики, описав полные круги, застывали в нужной позиции, лицом к Марии Николаевне, Лиза почему-то заканчивала движение раньше и оказывалась или спиной к Марии Николаевне или, в лучшем случае, боком.
И вот однажды Мария Николаевна, прервав на полуслове очередное объяснение, обратилась к классу со словами:
