Валентина Бекетова
Тайна замка Бельвуар
Лечение
Лечение графа Рэтленда (1576–1612), которого со второй половины девятнадцатого века и по сей день считают подлинным Шекспиром, шло своим чередом в его родовом замке Бельвуар. Гилилов понимал, что выдача пропуска в прошлое, в семнадцатый век через Границу Миров была связана не только с аргументами экспедиции, но и с чем-то большим и скорей всего с тем, что Великие Владетели знали шекспировскую тайну доподлинно, а у Гилилова она получила самое убедительное раскрытие в его литературных трудах. Другого не могло и быть. Но кто эти Великие Владетели – обладатели подобной и другой информации? Этот вопрос был самой большой тайной для всех членов экспедиции. Гилилов пригласил в свой кабинет Нортона и осведомился о причине его отсутствия на встрече с графом. Тот, как всегда, мягко улыбнувшись, удивился, что не был узнан среди медиков. Илья Михайлович засмеялся, махнув рукою; потом сказал об отчёте, который должен создаваться здесь каждый день, хотя он не уверен в возможности переправить его через Границу Миров при возвращении; вполне логичен суровый запрет на провоз информации. Возвращаясь к лечению графа, они ожидали вердикта врачей. Сам же граф в это время был погружен в лечебный сон, который продлится до пяти часов дня. Сотрудники Гилилова вместе с ним к этому времени пообедали в большой столовой, отделанной прекрасным деревом с великолепнейшим, на пятьдесят персон, дубовым столом, такими же стульями с высокими резными спинками и, о невиданное дело! В приборе для каждой персоны лежали две ложки, нож, вилка, стояли хрустальные стаканы и бокалы, а тарелки сияли чистотой и кружевной позолотой.
Да! Люди этой страны в сервировке стола обошли французов. Известно, что его высокопреосвященство кардинал Ришелье, наблюдая, как за его столом дворяне едят из одной большой миски и всякий раз, перед погружением ложки каждый вытирал её салфеткой, приказал сделать много мисок и ставить перед каждым едоком. Мазарини, тоже кардинал и наследник Ришелье у французского трона дивился тому, как, не боясь нанести себе увечье, дворяне за его столом длинными ножами с острейшими концами режут сочную кабанятину или оленину, а то и едят с ножа, приказал изъять их и пустить в дело эти инструменты с закругленными концами. Прогресс шёл и шёл по Европе во всех сферах, но в замке Бельвуар он был на высшем уровне эстетики и безопасности даже при употреблении пищи. Во время обеда гостей кормили чудным бульоном из индейки, варёным картофелем, обжаренным до золотистой корочки, паштетами из мяса кролика, гусиной печени, куриным фрикассе, мясными пирожками и засахаренными фруктами, также предложили пиво, но ему все предпочли чай, кофе. Некоторые заказали на ужин овощные салаты и фруктовый компот, объяснив, как всё это готовить.
Врачи вручили Скревену расписание приема пищи для графа и диету на десять дней, объяснив значение этого в лечении больного. Ему запрещали пиво, вино, табак, грубую плохо проваренную пищу, копчёности, сельдь, минеральную воду; рекомендовалось постепенное уменьшение соли в блюдах, пятиразовое суточное питание, белое отварное мясо, рыба, каши, супы, овощи, фрукты, различное сладкое и мёд. Управляющий отдал на этот счёт соответствующие указания своим помощникам и поварам.
После обеда все гости собрались в холле и обсуждали свои текущие дела, делились впечатлениями; хотя, конечно же, экскурсий по замку и его окрестностям ещё не было. У спящего графа дежурили врач и медсестра, поскольку могла появиться реакция на уколы. Их вскоре сменили другие дежурные. Но всё было благополучно, а пришедший к Гилилову помощник Скревена сообщил, что граф проснулся и не знает, что ему делать. Все дружно засмеялись, ибо такие слова уже были хорошим показателем для состояния больного. Окрепшего, освеженного водой, бальзамами и пообедавшего графа в коляске привезли к врачам. Здесь его светлость прошёл массу аналитических процедур; пока шли расшифровки проведенных исследований, выносились окончательные или предварительные диагнозы, графу по результатам некоторых из них уже была поставлена капельница. Он лежал в процедурном кабинете на удобной, мягкой кушетке и под тихие звуки пения райских птиц принимал целебное лечение.
Эффект усиливала сидящая рядом прехорошенькая медицинская сестра Наташа. Графу действительно казалось, что он в раю. В углу кабинета за столом работал врач над поступавшими материалами обследования больного. И только теперь его светлость обратил внимание на освещение, включенное ввиду спустившихся туч и начавшегося дождя. Вызвали инженера, который просто, толково, на родном для графа языке объяснил ему работу мини-электростанции, приборов, природу электрической энергии. Граф слушал, затаив дыхание. Он любил людей науки, имел связи с европейскими учеными, помогал им и в своей стране. Гилилов знал об этом и восхищался таким его качеством. Решено было провести электричество в апартаменты графа, а пришедший в процедурную Илья Михайлович посоветовал сменить убранство его спальни, сделать его светлым и более радостным. На удивленный взгляд Рэтленда Гилилов ответил: «Ваша светлость, такое рекомендуют психологи. Ведь в театре зрители с нетерпением ждут смену декораций, им это очень интересно, а больному человеку тоже требуется смена обстановки даже в собственном жилище, чтобы не связывать свой недуг и страдания с его прежним видом». Граф поступил радикально: вошедшему Скревену он приказал заменить ему спальню и подобрать для нее другой дизайн.
Таким образом, перед ужином многие текущие дела были выполнены. Но важны были результаты проведенных исследований. Пока в вечерние часы врачи трудились, обсуждая и осмысливая их, в большой столовой для всех накрывали стол; слуги расставляли приборы, повара вносили дымящиеся ароматные блюда; из небольшого магнитофона негромко звучала маршевая музыка, а инженеры заканчивали работу по освещению столовой и поварских помещений. Затем им предстояла подобная работа и в апартаментах графа. Жизнь в замке стала наполняться новым смыслом и содержанием.
Болезнь
Лечение Рэтленда шло интенсивно, уже появились положительные результаты. Весь комплекс мер и средств помогал молодому организму в борьбе с болезнью. О ней врачи дискутировали в течение нескольких дней. Повторные анализы крови показывали её наличие в организме. Важно было выявить стадию и степень поражения отдельных органов. Окончательное решение состояло в том, что пациент с помощью лекарств экспедиции, частичной, возможно, и полной (или без этого) замены крови может избавиться от «бациллы», а ущерб, нанесенный отдельным органам, будет преодолен, останутся некоторые последствия не опасные для жизни. Главное, как показала МРТ, мозг не затронут, хотя болезнь могла ему угрожать через год-другой, а то и раньше. Её движение было остановлено. Она радикально изгонялась из организма. Граф проходил лечение в стационаре, в первую очередь, именно от этой гадостной «бациллы». Весь комплекс лечения уже в течение полутора месяцев привёл к весьма положительным результатам. Значительно улучшились показатели крови. Ушли головные боли, уменьшились они и в костных тканях. Заживали раны на ногах. Артрозное и ревматическое состояние давало о себе знать. Были применены все виды физиолечения и сняты острые боли. Граф стал ходить почти не хромая и садиться в кресло самостоятельно. Стоматолог выполнил весь объем работы, а привезенные экспедицией средства по уходу за полостью рта доставляли ему особое удовольствие. Он помолодел, посвежел, появились надежда и желание жить. Но лечение ещё не было окончено. Оно должно было продолжиться до начала лета.
Говоря о болезни графа, следует отметить, что Гилилов в своей книге о Рэтленде-Шекспире вопрос этот рассмотрел деликатным образом как опытный и мудрый человек. Указав на литературные, не очень точные, а намекающие высказывания, он как бы предоставил читателям самим понять суть болезни. А вот переводчик сонетов Шекспира Сергей Степанов «решил» эту деликатную проблему прямо, не побоявшись в своей книге назвать всё своими именами. И верить ему можно. Действительно, эта болезнь была неумолимым бичом тогдашнего общества. Что здесь поделаешь? Лечить. Но как? Никто не знал; никакие бальзамы и ртуть не спасали людей, а часто и отравляли их. Остается вспомнить, кто от неё умер или пострадал в разные времена. Назовём лишь некоторые имена с небольшими ремарками либо отступлениями.
Болезнь
Продолжение 1
Так, от этой болезни умер французский король Карл VIII (1470–1498). Возвращаясь с войсками после бесславного «завоевания» Неаполитанского королевства, которое он считал своей наследственной вотчиной, король решил по пути во Францию захватить Рим и свергнуть папу Александра VI (Борджиа), но заболел и спешно вернулся домой. Здесь он не сократил, а увеличил свои эротические аппетиты и вскоре умер от апоплексического удара в возрасте двадцати восьми лет. Болезнь поразила мозг. В ряд погибших от неё вносят французского короля Франциска I (1494–1547), приютившего изгнанного из Италии Леонардо да Винчи и покровительствовавшего ему. Вот почему портрет Моны Лизы Джоконды находится не в Уффици, не в Ватикане, а в Лувре. По этой же причине во Франции пребывает знаменитая золотая солонка Бенвенутто Чиллини, шедевр ювелирного мастерства всех времён и народов, подаренный художником королю.
В список входит и английский король Генрих VIII (1491–1547), отец Елизаветы I. В свое время он за преданную службу короне подарил предкам Рэтленда, которого лечит прорвавшаяся через вековую Границу Миров группа Гилилова, замок Бельвуар, один из красивейших в стране, и присвоил Мэннерсам (родовая фамилия его светлости) графский титул Рэтлендов, который восходит к Йорской линии Плантагенетов (Белая роза), наследников короля Эдуарда III (1312–1377). В ходе войны Алой и Белой розы (1455–1485) погибли многие титульные фамилии. Графства остались без них. Так случилось и с юным, почти мальчиком, графом Рэтлендом, сыном Ричарда Плантагенета Йоркского. На поле битвы между Сенделом и Уэнфилдом в 1460 году он был заколот лордом Клиффордом из ланкастерского клана (Красная роза). Шекспир в своей исторической пьесе «Генрих VI» с потрясающим сочувствием и пиететом, почти со слезами, описывает смерть этого юного графа, последнего из Рэтлендов, освободившего титул и земли для новых претендентов, по существу, для Мэннерсов. Шекспир вкладывает в уста умирающего Эдмунда Рэтленда фразу на латинском языке: «DI faciant laudis summa sit ista tuae!» В переводе она звучит так: «Да сделают это боги высшей твоей похвалой». Это единственная на названном языке фраза во всей пьесе характеризует невинную светлую душу юного лорда. Она звучит ключом к пониманию того, кто был подлинным Шекспиром. В одном из своих сонетов он завуалировано называет белую розу личным символом и возводит тем самым свою графскую линию к королевской Йоркской линии Плантагенетов.
Не возвращаясь более к королю Генриху VIII, несколько слов скажем о его дочери Елизавете I (1533–1603), которую лично знал, был принят при её дворе, неоднократно участвовал в беседах с нею наш больной Рэтленд. Она, например, в 1599 году издала персональный приказ о немедленном возвращении Рэтленда из Северной Ирландии, куда он самолично отправился воевать под командованием графа Эссекса (1568–1601). И это был не первый поход с человеком, который для Рэтленда, как и для его друга графа Саутгемптона (1573–1624), стал героем, символом храбрости и свободы слова. Тогда она подавлялась жестоко: тюрьмой, казнями. Отсюда преклонение молодежи перед смелостью Эссекса, его огромная популярность в народе. Связь королевы Елизаветы I с Эссексом известна. Он доводился ей двоюродным внуком, был её фаворитом, а в последние годы жизни монархини занимал высокие государственные должности, был Маршалом, то есть Командующим армии её Величества, и был ею казнен в феврале 1601 года. Ему шел тридцать третий год, а королеве – шестьдесят восьмой. Следы отцовской болезни просматриваются и в королеве; вот почему она не вышла замуж, не могла иметь наследников. Самым легитимным к трону в то время был только король шотландский Яков VI, сын Марии Стюарт, которую в 1587 году Елизавета I казнила, пресекая тем самым претензии своей двоюродной племянницы на английский трон. Умирая в 1603 году, она назвала своим преемником сына казненной ею шотландской королевы, больше назвать было некого, и, став королем Англии и Шотландии, Яков VI получил титул Якова I (1566–1625), который известен как основатель династии Стюартов и масонства в Англии; также и он не был свободен от этой болезни. Король отменил жестокие репрессии бывшей королевы по отношению к графу Рэтленду за его участие в мятеже Эссекса; полностью, как и близкого друга его светлости графа Саутгемптона, реабилитировал и восстановил во всех правах. Помилованию подлежали и другие лица, хотя пятеро казненных вместе с Эссексом чем-то напоминают пятерку наших повешенных декабристов.
И вот, на этом фоне кровопролитной войны в Северной Ирландии, казни Эссекса, страшной непоправимой для Рэтленда личной трагедии, ведь казненный ужасными палаческими ударами (первый из них отколол часть черепа, второй раздробил графу плечо) был не только кумиром и покровителем Рэтленда, но и приёмным отцом Елизаветы Сидни, дочери великого английского поэта Филиппа Сидни (1554–1586), сложившего свою голову за королеву ещё в 1586 году на голландской войне; Елизавета Сидни в 1599 году стала законной супругой Рэтленда и боготворила, как и он, своего отчима; на таком мрачном фоне массы ужасных событий, включая почти год заключения Рэтленда в Тауэре, Шекспир не посвятил королеве ни единой хвалебной строки, а в сонете 107 благословил в аллегорической форме её уход из жизни, восславляя мир и надежды, связанные с воцарением Якова I на английском престоле.
Здесь хотелось бы добавить: страна, что называется «кишела» поэтами. И каждый старался восславить свою живую, а потом и умершую государыню, и только Шекспир, слава которого уже была в расцвете, по-прежнему молчал. Поэты упрекали его за черствость по отношению к королеве. Но перед глазами Рэтленда-Шекспира стояла картина окровавленной и разбитой головы Эссекса, жестоко казненного по ее приказу. Эта картина осталась в его памяти на всю жизнь. Эссекс был его другом, покровителем, родственником. Здесь прослеживается прямая связь между Рэтлендом-Шекспиром и Эссексом. И связь эта закономерная и естественная. В поэме Шекспира «Феникс и Голубь» уже умершая к этому времени королева названа тираническим крылом хищной птицы, что вполне соответствовало её характеру, делам и такому отношению к ней Рэтленда, то есть Шекспира.
Однако вернемся к этой самой болезни, сославшись на два примера. Первый имеет отношение к французскому королю Генриху IV (1553–1610), его ещё любят называть Наваррой. Судя по литературным источникам, он болел венерическими болезнями; перенес очень тонкую и опасную хирургическую операцию, которая прошла успешно. Повторное заболевание в период разлада его с бывшим другом и соратником герцогом Бироном обошлось без вмешательства врачей. Но напряжённые отношения короля с Бироном остались без примирения; явная и прямая измена герцога, его бычье упрямство, когда для спасения жизни требовалось всего лишь покаяние перед королем, привели Бирона на плаху; примерно это совпало со временем казни Эссекса, чем похвалялась английская королева в беседе с французским посланником, демонстрируя свою волю и решимость в таком деле.
Среди друзей Генриха IV были герцоги Лонгвиль, Дюмен, Сюлли и многие другие. Но были и враги. За ними стоял Мадрид, возглавлявший Габсбургскую империю на континенте. И вот сработала подлая геополитика. После многих неудавшихся покушений на Наварру 15 мая 1610 года французский король был заколот в своей карете фанатиком-мистиком Равальяком, когда спешил осмотреть Арсенал и навестить больного министра финансов герцога Сюлли. Спустя несколько часов остывшее тело короля раздели для бальзамирования. И все допущенные к этому процессу увидели прекрасное тело человека с идеальными пропорциями всех его частей и элементов. При жизни он любил говорить: «Вы ещё обо мне поплачете». Жизнь этого короля наполнена такими событиями, коллизиями, которых хватило бы на тысячу коронованных лиц или правителей.
Советские историки никак не могли согласиться, что Генрих IV – великий король Франции, они не находили убедительных доказательств этого в его деятельности. Но тогда и Петра I не хвалили, а Николая I называли Палкиным, Николая II – Кровавым; Александра III Миротворца один весьма популярный в свое время исторический писатель с авантюрным уклоном в творчестве назвал единственным русским царём, умершим не от водки.
Выходит, Великую империю создавали сплошь цари-алкоголики. Все русские цари в советской историографии получили гнусные прозвища, а их деятельность оценивалась как антинародная. На Западе чтят своих правителей, но в отдельных поступках те люди бывают хуже варваров. Это мы ещё увидим на посмертной судьбе Генриха IV (Наварры) и кардинала Ришелье. Наварре ставят в вину многочисленные любовные похождения. Но когда представишь, что этот человек из 53 лет своей жизни почти 40 провел на коне и в битвах, создавая единое абсолютистское французское государство, завоевывая ему одно из доминирующих мест на континенте, то поражаешься духу его веры, выносливости, храбрости, политическому уму и другим качествам. Ему прощаешь эти любовные похождения, понимая, что то были узкие полоски жизни вне мучительных забот и смерти, то, что давало жить ему вообще. Видимо, это больше всех понял Генрих Манн, когда вник в жизнь и деятельность Генриха IV, написав о нем свою знаменитую книгу.
В целом судьба Генриха IV (Наварры) трагична и в посмертное время. Его гроб, как и других великих французских королей, во время буйств Великой революции (1789–1794) был выброшен из королевской усыпальницы Сен-Дени. Толпа революционеров с жадностью и страшным любопытством его окружила, впиваясь взглядами в содержимое, когда с гроба слетела крышка. И увидела: король и через 184 года после захоронения лежал в последней своей обители как живой, и его лицо было тождественно прижизненным портретам.
Но мало было вскрыть гробницу, святость которой как бы охраняет само небо и вечность, мало было выбросить тело Наварры, как и тела Людовика IX Святого, Людовика XIV Короля Солнца и других, в яму. Этого было мало! Один из революционеров отсек мёртвую голову Генриха IV кинжалищем, а обезглавленные останки полетели в грязь с известью. Потом он эту голову обработал до черепа и таскал по базарам; попадала она и на аукционы; какой-то художник написал с черепа портрет и торговал им. Не забудем, что подобным образом поступили и с останками великого реформатора Франции кардинала Ришелье: его голову гоняли, как футбольный мяч, по улицам революционного Парижа. И как тут не провести параллель с нашей революцией 1917 года, гражданской войной в России. При всей жестокости тогдашних событий никто не прикоснулся к усыпальницам русских царей ни в Кремле, ни в Петрограде. Когда входишь в царскую усыпальницу в соборе Святых Петра и Павла в Санкт-Петербурге и видишь эти надгробия-саркофаги, их молчаливые ряды в граните, мраморе, в чугунных кружевах решеток, то думаешь и о величии духа народа, о его святости и уме.
О посмертной судьбе Генриха IV Рэтленд знать не мог, но он приобщился к жизни французского двора в 1597 году, возвращаясь домой после длительного путешествия по континенту, при этом долго живя в Италии. Блистательный английский лорд познакомился с жизнью французского двора, с Маргаритой Наваррской, её фрейлинами, с вельможами и придворными. Тогда блистали Босомпьер, Лонгвиль, Дюмен, Бирон – все исторические лица. Рэтленд не мог долго задерживаться во Франции, так как спешил попасть в экспедицию Эссекса на Азорские острова. Но он оставил память о своем пребывании при французском дворе. В числе пьес Шекспира находим одну особую и неповторимую: «Бесплодные усилия любви», где присутствуют все названные и другие исторические лица в числе героев; где разлиты волны тончайшего юмора и остроумия; созданы комические ситуации, звучат великолепные монологи, в которых дается простор чувствам всех оттенков, а в диалогах сверкают изумрудами латинские слова и выражения вперемешку с итальянскими. В этой пьесе, как и в других, совершенно очевидна прямая связь наивысшей степени: Шекспир – это Рэтленд. Но как она возникла? Когда, где и почему? Об этом разговор впереди, а пока вернемся к этой самой болезни, чёрт её побери! Но ведь нужно довести до конца показательные примеры её разрушительной силы в человеческом обществе.