Валентин Варенников
Неповторимое. Том 3
Все последующие действия Горбачева только создавали видимость того, что он якобы беспокоится о сохранении Союза. Взять, к примеру, заседание Совета Федерации, проведенное под его руководством уже после референдума. Помимо других вопросов обсуждалось положение в Прибалтике, и в частности в Литве. Учитывая остроту сложившейся ситуации, Горбачев пригласил на это заседание двух народных депутатов – А. Денисова (ученый из Ленинграда) и автора этих строк. На заседании присутствовали президенты, председатели Верховных Советов и председатели правительств всех республик, за исключением России и Литвы. Ельцин игнорировал Горбачева, поэтому Россию представляли Хасбулатов и Силаев, а от Литвы был только представитель В. Ландсбергиса, который уже тогда считал, что Литва находится вне Советского Союза. В заседании участвовали и некоторые союзные министры, в частности Д.Т. Язов, Б.К. Пуго и другие.
К моему удивлению, выступающие совершенно не касались темы повестки дня, а говорили обо всем, что, на их взгляд, было важнее. В частности, президент Молдавии Снегур все свое выступление посвятил приказу двух министров – обороны и внутренних дел СССР, который предусматривал совместное патрулирование военными и милицией в тех населенных пунктах, где этого требовала обстановка (задерживать гражданских лиц имела право только милиция, а военные помогали). Снегур яростно критиковал министров: этот же приказ только обострил обстановку.
В середине обсуждения Горбачев дал слово народному депутату А. Денисову. Тот изложил в общих чертах обстановку в Прибалтике – а она была тревожной – и сказал, что нужны хоть какие-нибудь решения.
Я полагал, что если не сразу за ним, то через один-два человека будет предоставлено слово и мне. Но выступать продолжали другие, причем они никак не отреагировали на сказанное Денисовым. Я один раз поднял руку – Горбачев увидел и кивнул, мол, имеет в виду. Через двух выступающих я еще раз поднял руку – он опять кивнул мне. Поскольку я был в военной форме, он не мог меня «потерять». Но когда выступило еще два или три человека, и все продолжали говорить вовсе не о Прибалтике, а кто во что горазд, и по ходу совещания чувствовалось, что дело идет к концу и мне вообще не дадут выступить, я после слов Горбачева: «Ну что, товарищи…» – решительно встал, поднял руку и громко произнес: «Прошу дать мне слово!» Горбачев этого явно не ожидал. Но он был вынужден обратиться к присутствующим: «Вот еще товарищ Варенников хочет выступить, как вы считаете?..» Конечно, ему хотелось, чтобы все сказали: надо заканчивать. Однако раздались голоса: «Надо дать!»
Не ожидая приглашения Горбачева, я пошел к небольшой трибунке, что стояла рядом со столом, за которым сидел президент. Представился присутствующим: «Народный депутат Варенников. Приглашен на заседание в связи с обсуждением обстановки в Литве. Мне приходилось решать там ряд задач, поэтому ситуацию знаю детально».
Однако начал не с Литвы и Прибалтики, а с того, что Совет, поставив перед собой архиважный вопрос, фактически его не обсуждал, и мне, народному депутату, странно слушать, когда в столь тревожной обстановке говорят совершенно на другие темы. Да и здесь нет достаточно твердых позиций.
«Вот выступал товарищ Снегур, – сказал я, – выступал и критиковал министров обороны и внутренних дел за их совместный приказ о проведении патрулирования с целью поддержания порядка. Эти министры здесь сидят, – я показал в их сторону рукой. – Да их надо благодарить и кланяться в ноги за то, что они вам помогают, а не критиковать. Это ваше дело поддерживать в республике порядок и стабильность. А что касается бронетранспортеров, так их не обязательно применять, если это не вызывается обстановкой. Взять, к примеру, Армению: есть районы, где имеют место грабежи военных складов, – здесь и нужны БТРы, но есть и спокойные районы, где достаточно пеших патрулей. Верно я говорю, Левон?» – столь вольно я позволил себе обратиться к президенту Тер-Петросяну, потому что знал его отлично. Левон кивнул головой, но промолчал.
Затем я перешел к теме заседания. Подробно обрисовав обстановку в Литве, вплоть до выявления дезертиров из ВС, сведенных в отряды боевиков, и открытой работы американских «специалистов», введенных Ландсбергисом в свой штат, я сказал: «Обстановка в республике ухудшается из года в год, из месяца в месяц. Она и будет ухудшаться, если мы четко и ясно не поставим перед собой цель – заставить выполнять Конституцию СССР и Конституцию Советской Литвы. Для этого нужны и соответствующие меры. Главная из них – введение чрезвычайного положения в соответствии с Федеральным законом или хотя бы введение президентского правления. Другими мерами обстановку не поправишь. Если же мы задались целью «тушить» отдельные вспышки, что мы делаем сегодня, то надо будет иметь в виду, что под этим мнимым благополучием будет накапливаться такая сила, взрыв которой разнесет Советскую власть не только в Литве, но и во всей Прибалтике. Наконец, есть третий вариант – под лозунгами лжедемократии вообще не обращать внимания на то, что там происходит. Дать центробежным силам полную свободу и ни во что не вмешиваться. Тогда надо быть готовым, что эти силы разнесут и Советский Союз».
Я умышленно шел на обострение, рассчитывая на то, что Горбачев или одернет меня, или поправит, или спросит мнение у присутствующих. Но он не реагировал. После 15—20-минутного резкого выступления я отправился на свое место, не теряя надежды, что Горбачев прокомментирует мое выступление или хотя бы скажет: нужно вводить какой-нибудь режим в Литве или можно обойтись и без этого.
Каково же было мое удивление, когда он встал и заговорил так, будто моего выступления и не было. «Думаю, что обмен мнениями был полезен, – сказал он. – Каждый мог извлечь для себя необходимое. Будем и впредь стараться придерживаться этого метода. Если возражений нет, то можно было бы закончить нашу работу».
Возражений не было. Заседание закрылось. Я вышел в приемную. Ко мне подходили некоторые участники этой встречи и положительно отзывались о моем выступлении. Подошел и Р. Хасбулатов. Раскуривая трубку, сказал: «Вы все правильно говорите. Так не может дальше продолжаться». Я смотрю на него вопросительно: за кем же остановка? Для чего собирался Совет Федерации? Очевидно, поняв это, он сказал: «К сожалению, нерешительность нашего руководства, полумеры или отсутствие вообще всяких мер ставят всех нас в сложное положение…»
Мне было ясно, что никто не собирался и не собирается вступать в полемику с Горбачевым: министрам этого делать нельзя, потому что любого инакомыслящего Горбачев не потерпит и снимет; руководителей республик устраивала позиция невмешательства, занятая Горбачевым еще на заре перестройки, каждый из них действовал по своему разумению. Либерал по характеру, социал-демократ по убеждению и холуй перед Западом по крови своей, Горбачев намеренно создавал обстановку, стимулировавшую процессы развала страны.
Но эти выводы я мог сделать значительно позже, а в то время был просто огорчен таким возмутительным бездействием. Еду в машине к себе в Главкомат, а в голове все один и тот же вопрос: почему судьба так жестока к нам?
Вспомнил, как все скверно складывалось с первых дней руководства Горбачева. Обманутые надежды, родившиеся у меня на первой с ним встрече в декабре 1984 года, заседании комиссии Политбюро ЦК по афганской проблеме с каждым годом все больше и больше приводили меня к мысли, что действия Горбачева носят зловещий характер, а не заблуждение, как это пытались показать его почитатели. Некоторые даже подавали Горбачева как человека исключительного душевного бескорыстия, весьма гуманного, деликатного и привлекательного. В общем, ангела во плоти.
О Горбачеве нельзя сказать, что он переродился или что яд буржуазного индивидуализма проник в его сознание и отравил его (в 50-то лет!). Дело в другом. Вирусы Запада нашли у него благоприятную почву (а почва – популизм, стремление к славе и наживе). Они-то и растопили у него то притихшее до поры до времени, то замороженное, что оставалось в душевном наследии от отца и деда. Как, кстати, и у Ельцина. Ему, Горбачеву, перерождаться не надо было, как, к примеру, Гайдару. Он с рождения был таким. Только умело носил до времени фальшивую личину, чем обвел вокруг пальца и Суслова, и Громыко, и даже Андропова, холуйствуя перед ними.
Вы помните, читатель, как в 1959 году в английском парламенте на заседании, специально посвященном 80-летию со дня рождения И.В. Сталина, У. Черчилль сказал, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомным оружием? Перефразируя Черчилля, можно сказать о Горбачеве: он принял великую державу, которой к исходу 1991 года вообще не стало – вместе с другими предателями он ее полностью разрушил. Это уникальный случай во всей мировой истории.
Если проанализировать деятельность Горбачева на протяжении всех лет его руководства страной, то можно сделать вывод, что он ни одного полезного дела не довел до конца, ему важно было лишь обозначить себя. Но во всем, что способствовало развалу страны, он явно преуспевал. Он постоянно торопился, не давая специалистам глубоко продумать и просчитать то или иное положение. Некоторые его меры выглядели импровизацией, что, конечно, было недопустимо для огромной страны. Многие крупные государственные и партийные деятели терялись в догадках: чем были вызваны эти поспешные действия? Одни считали: он боялся, что его могут убрать с поста генсека (а для этого основания уже были), а потом и президента, поэтому, мол, хотел сделать возможно больше, почему и торопился. Другие утверждали, что он по характеру легкомысленный популист, ему лишь бы «застолбить» идею. Третьи говорили, будто его принуждают к активным необдуманным действиям силы, заинтересованные в развале СССР, о чем как раз и свидетельствовали результаты этих действий.
Памятными в жизни нашей страны были такие события, как закрытое заседание Верховного Совета СССР 16 и 17 июня 1991 года и Пленум ЦК КПСС 25–26 июля 1991 года.
Заседание Верховного Совета было необычным. В связи с обсуждением вопросов особой важности заседание сделали закрытым.
К тому времени ситуация в стране, а особенно в Москве накалилась до предела. Горбачев упразднил Совет Министров, как орган с широкими функциями, и вместо него создал куцый Кабинет министров, максимально обкорнав его властные полномочия. На пост председателя Кабинета министров СССР был назначен В.С. Павлов. К лету 1991 года он уже поднаторел в этой должности, тем более что в марте того же года он как бы получил боевое крещение – ему пришлось выдержать в Москве натиск так называемых демократических сил, организовавших крупные демонстрации против президента и правительства СССР. Ситуация складывалась так, что без применения силы нельзя было гарантировать порядок в столице. Горбачев поручил это Павлову, а сам, как всегда (Тбилиси, Карабах, Баку, Вильнюс и т. п.), «ушел в тень». Павлов подтянул войска к Кремлю и тем самым дал понять псевдодемократам, что им надо задуматься о последствиях в первую очередь для них самих. Это, несомненно, сыграло отрезвляющую роль. Напряжение было снято, хотя пресса поносила Павлова, как только могла. А что Горбачев? Может, поддержал свое правительство? Нет, конечно, он заявлял в привычном стиле: «Ну зачем нам демонстрировать силу? Надо договариваться…» Вот так! Горбачев всегда был верен себе.
Кстати, Валентин Сергеевич Павлов как-то рассказал нам такой эпизод. Во время праздничной демонстрации 1 Мая, когда руководство страны поднималось на трибуну Красной площади, Горбачев, решив «пошутить», сказал: «Я в следующий раз пойду с лозунгом „Долой Павлова!“» А Валентин Сергеевич ему серьезно ответил: «А я встану вам в затылок с лозунгом „Полностью поддерживаю предложение президента!“» Тем самым дал понять Горбачеву, что за пост председателя Кабинета министров он совершенно не держится.
К лету 1991 года В.С. Павлов понял, что ждать от Горбачева каких-либо радикальных мер по пресечению развала властных структур страны бесполезно. И он решил апеллировать к Верховному Совету СССР. Выступая на заседании парламента страны, Павлов, характеризуя обстановку, максимально заострил все вопросы. Он заявил, что из-за политической нестабильности обстановки и отсутствия твердого управления в стране (фактически хаоса) только в 1991 году дефицит союзного бюджета достиг 39 млрд рублей. Была названа также огромная, в 200 миллиардов рублей, сумма ущерба, нанесенного стране антиалкогольной компанией Горбачева – Лигачева. Глава правительства Павлов категорически поставил вопрос о предоставлении Кабинету министров чрезвычайных полномочий, подчеркнув при этом, что только такая мера может предотвратить катастрофу. Его поддержали А.И. Лукьянов, Д.Т. Язов, В.А. Крючков и Б.К. Пуго.
Здесь же были заслушаны и все три силовых министра. Д.Т. Язов и Б.К. Пуго доложили о состоянии дел соответственно в Вооруженных Силах и Министерстве внутренних дел. В.А. Крючков обстоятельно обрисовал трагичность положения страны и вскрыл причины надвигающейся катастрофы. Он довольно ясно дал понять, что перестроечные реформы есть не что иное, как заговор ЦРУ, осуществляемый у нас с помощью «агентов влияния». Владимир Александрович зачитал известный уже читателю доклад бывшего председателя КГБ Ю.В. Андропова на имя ЦК КПСС, датированный еще 1977 годом. В заключение Крючков сказал, что по всем принципиальным вопросам КГБ своевременно дает руководству страны информацию с необходимыми предложениями, но адекватной реакции не видно. Если же не будут приняты чрезвычайные меры, то наша страна может прекратить свое существование.
Доклады произвели на депутатов большое впечатление. Однако серьезно обеспокоенный этими выступлениями, Горбачев на следующий день пришел на заседание Верховного Совета и сделал все, чтобы предложение Павлова о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий не прошло. Горбачев успокоил депутатов и заверил, что для наведения порядка предпримет необходимые меры. Депутаты, как всегда, поверили ему, и все осталось в прежних рамках. Но ситуация продолжала обостряться. Страну затягивало в катастрофу.
Вот и выходило: пошумели на закрытом заседании Верховного Совета – и никаких практических шагов. Совершенно было непонятно, почему заседание сделали закрытым. Если бы содержание докладов широко довели до народа – уверен, реакция с его стороны могла быть сильной. Кстати, и сегодня некоторые заседания Государственной думы, Федерального собрания РФ, например о состоянии Вооруженных Сил России, делают закрытыми, хотя их содержание прекрасно известно всему Западу. А вот от своих сограждан самая важная информация скрывается.
Но еще постыднее выглядит наше телевидение, которое или вообще не информирует население, или информирует выборочно, и так, как это выгодно «денежным мешкам». Так, например, было с заседаниями Государственной думы, Федерального собрания РФ, на которых были предъявлены обвинения Президенту РФ Б.Н. Ельцину с целью организации процедуры импичмента. Из тех куцых сообщений, что шли по ТВ, зритель мало что мог понять, и делалось это специально.
По настоянию всех депутатов председатель Госдумы РФ Г.Н. Селезнев обращался ко всем руководителям телевидения (М.Е. Швыдкому, И.В. Шабдурасулову, М.В. Сеславинскому) с просьбой транслировать пленарные заседания все три дня, пока рассматривался вопрос. Но из этого ничего не вышло. Российская «демократия» не позволила сделать это. Всесильными оказались деньги. На экранах присутствовали только сторонники президента, а некоторые его противники хоть и были представлены, но с негативными комментариями с целью их обезвредить.
Теперь несколько слов об июльском (1991) пленуме ЦК КПСС.
Главным на Пленуме был вопрос «О проекте Программы КПСС и задачах партийных организаций по его обсуждению». С докладом выступил Горбачев. Говоря о проекте новой Программы, он подчеркнул:
«Из множества вопросов программного значения считаю необходимым выделить один, на котором, можно сказать, спотыкались многие поколения сторонников социализма. И сегодня он продолжает быть предметом острых дискуссий. От его правильного решения в теории и на практике зависит само будущее социалистической идеи.
Я имею в виду соотношения социализма и рынка. В прошлом эти понятия считались у нас несовместимыми на том основании, что рыночные отношения противоречат распределению по труду и на них якобы основана эксплуатация человека человеком. В действительности рынок сам по себе не определяет характера производственных отношений. Зато он был и остается с древнейших времен единственным механизмом, позволяющим объективно и в какой-то мере автоматически, без вмешательства бюрократии изменить трудовой вклад каждого производителя. Только через рынок выясняется, насколько его товар действительно нужен обществу и какова его истинная цена. А если производителей множество и они соревнуются за потребителя, то качество и изобилие товаров становятся дополнительной наградой каждому трудящемуся за его личный вклад в экономику…»
Не останавливаясь на ряде проскользнувших в этом докладе заблуждений (или умышленно допущенных опасных позиций), надо принципиально отметить, что вопрос о наличии рынка в нашей экономике – отнюдь не открытие этого Пленума ЦК КПСС. Новая экономическая политика (НЭП), провозглашенная В.И. Лениным в марте 1921 года на X съезде РКП(б), уже предусматривала рынок. Тогда было принято принципиальное решение о переходе от продразверстки, когда у крестьянина отбиралось фактически все, что он производил (оставляли только на питание семьи и семена), к продналогу, что позволяло производителю все излишки, образовавшиеся после сдачи налога, использовать по своему усмотрению. То есть торговать. Это порождало заинтересованность крестьянина больше выращивать зерна и других культур. Была разрешена частная торговля. Крестьяне, ремесленники, кустари, различные предприниматели имели на это право, но торговали они под контролем государства, в руках которого находилась монополия на все стратегические направления экономики. Это обеспечивало экономическую независимость страны от Запада. Основное внимание государства было сосредоточено на организации торговли между городом и деревней, чем обеспечивалось взаимодействие и сближение рабочего класса и интеллигенции с крестьянством (как говорили в то время, смычка города и деревни). Ярко были выражены стимулы для подъема и промышленности и особенно сельского хозяйства, что в целом благотворно сказывалось на восстановлении всей экономики страны, разрушенной Гражданской войной. При этом экономика в стране была многоукладной, ибо сосуществовали натуральное крестьянское хозяйство, середняцкое мелкотоварное, кустарное, капиталистическое (в виде кулачества), государственное социалистическое (точнее, ростки социалистического в форме примитивных тогда совхозов) хозяйства. Важно заметить, что в это время утверждается и монополия государства на внешнюю торговлю, что позволяло проводить эффективный контроль за движением капитала. И хоть НЭП при жизни Ленина и рассматривался как переходный период к социалистическому народному хозяйству, но никто не может категорически утверждать, что все формы хозяйствования, проявившиеся в новой экономической политике, кроме «чисто» социалистической, были отвергнуты автором НЭПа. Бесспорно, что в ходе осуществления НЭПа была бы диалектически обогащена сама теория социалистического строительства.
Поэтому когда Горбачев говорил в своем докладе на Пленуме, что на проблеме соотношения социализма и рынка многие поколения сторонников социализма спотыкались, то он лукавил. И наиболее ярким тому подтверждением является НЭП. Другое дело, что внешнеполитическая обстановка и продолжающаяся внутренняя классовая борьба у нас в стране вынудила Сталина досрочно свернуть НЭП и он вынужденно повел страну жестким курсом коллективизации и индустриализации. Но это было оправданно. История подтвердила, что если бы у нас не было сделано всего того, чего мы добились к 1941 году, то мы бы не добились победы в войне с фашистской Германией. Но вот в хрущевские годы и брежневский период мы могли бы пойти на такие шаги, какие сегодня предпринимаются в Китае. Однако этого, к сожалению, не произошло, хотя нужные для этого кадры были.
Зато Горбачев и его клика не просто открыли шлюзы для рыночной стихии, но и начали разрушать государство. Это преступное деяние продолжил Ельцин со своими подельниками. Некоторые сегодня возмущаются: «Вот Ельцин с Гайдаром, Черномырдиным, Чубайсом и другими ввергли страну в дикий капитализм». Но ведь это не соответствует действительности. Фактически разрушается буквально все, и название этому страшному беспределу просто еще не придумано.
На июльском (1991) Пленуме ЦК КПСС Горбачев старательно «пудрил» мозги участникам заседания. В очередной раз обещал подъем и процветание. Он делал это ежегодно, начиная с 1985 года. Конечно, сегодня легко и просто критиковать членов и кандидатов в члены ЦК КПСС за их недальновидность и нерешительность. Но к тому времени ЦК уже «обновился», ушла сотня богатырей (точнее, Горбачев эту сотню насильственно вытолкал из ЦК), которые могли поддерживать политический барометр на отметке «ясно». Пришли новые, «обязанные» Горбачеву своим членством (кооптацией) в ЦК. Многие высокопоставленные «крысы» побежали с партийного корабля. Например, И.С. Силаев подал заявление об исключении его из состава ЦК КПСС – просьба была удовлетворена. Прекратил свое членство в КПСС Э.А. Шеварднадзе, и его тоже вывели из состава ЦК. В связи с исключением из КПСС первого секретаря Мордовского областного комитета КПСС А.И. Березина он тоже был выведен из состава ЦК. Не знаю всех тонкостей по делу Березина, но то, что Силаев и Шеварднадзе были выведены из ЦК, было благом. Плохо то, что это сделано по их инициативе, а ведь они заслуживали того, чтобы их выгнать с треском из высшего органа партии. Получилось же так, что они нагадили, а мы были вынуждены «принять меры»…
А с Горбачевым тянули. Ну, кому было еще не ясно, что он привел партию, народ и страну к катастрофе? Ведь даже наше «Слово к народу» как нельзя лучше раскрывало это. Почему же коммунисты не поставили вопрос о выводе Горбачева из ЦК – ума не приложу! То, что он был предателем и изменником, нам еще не было известно (хотя КГБ обязан был знать и делать вывод из того, что Горбачев покрывал Яковлева, о чем знал и говорил Владимир Александрович Крючков). Но то, что Горбачев изуродовал страну и привел народ к катастрофе, – было видно всем. Об этом говорил с трибуны даже Ельцин.
В общем, на этом Пленуме ЦК КПСС можно было решительно пресечь падение страны в пропасть. Но эта возможность не была использована.
Вспоминаю все это с болью в сердце. С большой физической болью…
Наблюдая в те дни за всеми основными фигурами высшего эшелона власти, я чувствовал, как среди них нарастает напряженность. Они суетились, нервничали, группировались. Одни – вокруг Горбачева и Яковлева. Вторые – оппозиция Горбачеву, но без лидера. Сюда входил и Лигачев. Третьи считали себя центристами (в том числе и Лукьянов), хотя внутренне склонялись к первой или второй группе. Такое разделение было и в ЦК, и в Верховном Совете, и в правительстве. Тех, кто высказывался против политики Горбачева – Яковлева, было большинство. Но. несмотря на это, страна продолжала катиться в пропасть – в полном разгаре была «война законов» (законы, принимаемые в республиках, как правило, противоречили союзным законам), отсутствовало былое управление государством. Все строилось на анархических лозунгах, Горбачев, как известно, говорил: «Разрешено все, что не запрещено законом!» А Ельцин внушал субъектам России: «Берите суверенитета столько, сколько проглотите!» Это раскачало страну до основания. Но ни одно сепаратистское высказывание и даже действие центральной властью не пресекалось.
В начале августа, после моего возвращения из Прикарпатского военного округа, где я проводил сборы руководящего состава Сухопутных войск Вооруженных Сил, мне доложили проект Договора о Союзе Суверенных Государств. На этом документе (он у меня хранится) я написал: «Не договор, а приговор Союзу ССР!» И далее: «Ознакомить всех членов Военного совета Сухопутных войск».
В проекте Договора от Советского Союза оставались рожки да ножки, поскольку подчеркивался суверенитет каждой республики, слово «социалистических» республик было исключено даже из названия будущего Союза. Это был шаг назад. Вторым шагом назад был перечень республик, данный в препроводительной записке, подписанной главой нашего государства: «Президент Союза Советских Социалистических Республик М. Горбачев». Сама подпись звучала издевательски, ибо в перечне значилось всего девять республик из пятнадцати, которые якобы готовы были подписать Договор, хотя фактически их было меньше. А Латвия, Литва, Эстония, Армения, Грузия и Молдавия вообще не были обозначены.
Вот эта препроводительная записка:
«Направляю текст проекта Договора о Союзе Суверенных Государств, завизированный руководителями полномочных делегаций республик 23 июля 1991 года в Ново-Огарево.
Предлагается открыть Договор для подписания государственными полномочными делегациями 20 августа с. г. Подписание проводить в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца поэтапно в следующие сроки:
20 августа – РФСФР, Казахстан, Узбекистан;
3 сентября – Белоруссия, Таджикистан;
20 сентября – Туркмения, Киргизия;
10 октября – Украина, Азербайджан, другие республики, союзная делегация.
Дата и порядок проведения торжественного акта по случаю завершения подписания договора будут согласованы дополнительно».
Автор этой записки неуклюже старался заверить читающих документ, что отсутствующие в перечне республики якобы подразумеваются во фразе «…другие республики…».
После прочтения этого документа возникал логичный вывод о том, что авторы договора вместе с Горбачевым отрекались от социализма…
Горбачев готовил этот Договор в обстановке полной секретности – он утаивал его от народа, чтобы никто не мог помешать подписанию документа, ставящего точку на Союзе Советских Социалистических Республик. Только 15 августа, благодаря утечке информации, сделанной В. Павловым, одна из газет опубликовала полный текст проекта Договора, и тогда многим стало ясно, что на самом деле президент-предатель задумал прекратить действие Союзного договора 1922 года, а вместе с ним отправить в историю и СССР. Таким образом, топор над страной был занесен. Часы истории отстукивали последние минуты великого Советского Союза…
