Валентин Варенников
Неповторимое. Том 1

Полная версия

© Варенников В.И., наследники, 2023

© «Центрполиграф», 2023

Сын века

Самодовольный оптимизм: «Все к лучшему в этом лучшем из возможных миров» – потерпел крушение еще в черные дни Голгофы – человечество предало самое себя. Но что бы ни было, оставался в течение всех перепадов истории островок непреходящей надежды вместе с нравственно-этическим кодексом непокорных: «Встать и не сдаваться».

Гигантская страна, родина величайшей литературы и русского патриотизма, исповедуя этот кодекс, создала в борьбе и страданиях мощное государство еще не виданной в мире социалистической структуры, удачливо просуществовавшей едва ли не целый век. Немецкая же нация, столица музыки всех времен, превратила убийство в государственную идею, в индустрию, а патриотизм в кровавую любовь к германской отчизне, считая самым красивым цветом на земле вспышки пулеметных очередей. Война этих двух систем потрясла мир, принесла победу и много бед и ран советскому социализму, которые народ с самоотверженной доблестью залечил в короткий срок.

Эта великая война родила особый вид людей, отвергнув унылую формулу: на войне смерть всегда единственный победитель. Нет, победили непокорные, они вынесли все, что может вынести убежденный в своей правоте человек, многое поняли, помудрели – и назвать их можно лучшими представителями нации, честью и гордостью ее.

Таким я вижу Валентина Ивановича Варенникова, чья славная биография началась с сорок второго года от Сталинграда, прошла через всю войну, до поверженного Берлина, до исторического Парада Победы в Москве, и здесь, уже в столице, Варенникову была оказана честь командовать почетным караулом и принять Знамя Победы на Центральном аэродроме. На победном параде послевоенная служба Варенникова не заканчивалась, а только начиналась.

Генерал Варенников один из самых образованных и эрудированных современных военачальников – окончил Военную академию Генерального штаба и Высшие академические курсы Генерального штаба. Будучи Главнокомандующим Сухопутными войсками ВС – заместителем министра обороны СССР, поддержал в августе 1991 года выступление ГКЧП, когда стало особенно ясно, что после нескончаемых антинародных предательских реформ Горбачева и Ельцина Советскому Союзу и России угрожает бесславная гибель, прямое насилие над вековой идеей общности, разлом экономики, саморазоружение недавно сильнейшей армии, происходит унижение, непристойное загрязнение и вытаптывание народной истории, превращение могучей русской и советской культуры в навоз для сверхпошлых шоу американского покроя, когда обессилена защита гражданских свобод, вседозволенность, а кризис идеологий, политическая ложь возведены в статус правды, когда узаконены разрушительные тенденции, болезненные комплексы и извращения, когда нарастает борьба всех против всех, ненависть к ближнему – не это ли все разительные признаки надвигающейся деградации страны и каждого русского человека в тисках отчужденности? Не это ли все обещанное демократами счастливое будущее, то есть – безнадежность пустыни?

В связи со многими причинами ГКПЧ не достиг своей цели, и вместе с главными участниками этого сопротивления Варенников был арестован и помещен в тюрьму «Матросская Тишина». В 1994 году он отказался от амнистии, потребовал суда, и суд оправдал его за отсутствием состава преступления. Ельцин и Генеральная прокуратура опротестовали приговор, но состоялся третий суд в составе Президиума Верховного Суда, и Варенников был окончательно оправдан.

Герой Советского Союза, выдающийся военачальник, так много сделавший для армии, известный каждому в нашей стране общественный деятель, генерал армии Варенников никак уж не совместим с образами паркетных услужливо-придворных генералов, которых в годы так называемых реформ стало немыслимо много, мнится, больше, чем солдат. Варенников заслужил всероссийскую популярность еще и тем, что, работая в Думе, он стал совестливым поборником социальной защиты ветеранов, инвалидов войны и военной службы, президентом Российской ассоциации Героев. Вся жизнь генерала даже не дает воспаленному воображению представить, чтобы он хотя бы на минуту стоял на позиции, противной духу народному.

Читатель, взяв в руки книгу Валентина Ивановича Варенникова «Неповторимое», с неисчезающим интересом погрузится в неповторимое, переполненное событиями и движением время, которое прошел замечательный и доблестный сын века, для кого голый культ власти, как самодовлеющей цели, как власти для самой себя, не имел значения. Варенников из тех редких людей, чьей жизнью управляют долг, необходимость и воля, а не случай.

Юрий Бондарев

Посвящается соотечественникам и особо – офицерскому корпусу

Предисловие

Повествование, названное мной «Неповторимое», вызвано многими обстоятельствами. Но принципиальным является одно – почему после блестящей победы советского народа в Великой Отечественной войне и стремительного развития нашей Великой державы вдруг постигла ее катастрофа, в результате которой был разрушен Советский Союз.

Первоначально задумывалось представить только период с 1985 года и по сей день, то есть затянувшуюся страшную трагедию, которую переживает наш народ и сейчас. Однако друзья и товарищи настояли, и я согласился, чтобы был описан весь жизненный путь, тем более что имею прямое или косвенное отношение ко многим событиям, которыми XX век наполнил планету в целом, и особенно наше Отечество.

Принятие такого решения объясняется также и тем, что псевдодемократы, коварно обманув народ, пришли к власти и, долгое время не зная, что с ней делать, начали «перекраивать» историю, выбрасывать из нее все, что связано с советским прошлым. Они насильственно вдалбливают народу мысль о том, что правда лишь то, что было до октября 1917 года. Дальше правда имеет свое продолжение с конца 1991 года. И что именно только это время – лучезарно. А вот 74 года советской власти – это был кромешный ад: полное отсутствие демократии, лишение человека его прав, аресты, расстрелы, ГУЛАГи, тирания…

Конечно, это ложь, и ее надо опровергнуть. Поэтому я решился на долгий путь описания, что потребовало многих лет и значительных сил. Идя по жизненной канве, я попытался выполнить эту задачу путем прямого разбора событий, иногда сопоставляя эпизод из прошлого с тем, что происходит с нами сегодня. Незначительные повторения сделаны умышленно, чтобы заострить внимание.

Многое уже народу известно. Мои повествования не должны показаться читателю банальными по причине добавления мной еще никому не известных моментов и представления официальных (в том числе неопубликованных) документов. Плюс – бесстрастные оценки человека, лично пережившего тяжелые изломы, но никогда не менявшего своих принципов и жизненной позиции.

Событий, к которым мне пришлось иметь отношение, было предостаточно. Защита Отечества на фронтах Великой Отечественной войны. Парад Победы. Послевоенная служба: длительно – в Заполярье, непродолжительно – в Группе Советских войск в Германии, основательно – на западе Украины. И везде свои особенности, черты характера народа и воинов, свои традиции и неписаные законы.

Но работа в Генеральном штабе подключает меня в высшую сферу. Отсюда постоянные рабочие контакты с МИД, КГБ, Совмином, ЦК КПСС, Советом обороны – события, лица, уроки. Новые вооружения, развитие советской военной науки, стратегические учения. Особое место отведено пребыванию на фронтах в Анголе, Сирии, Эфиопии. Отдельно выделены: Афганистан – неоднозначные подходы и оценки; южнокорейский лайнер (как это было); Чернобыльская катастрофа; Вооруженные Силы в условиях падения государства в целом.

Наконец, трагедия страны на рубеже августовских событий 1991 года. Однако даны и поучительные причинно-следственные связи с тем, что было до этого, и принципиальные уроки и выводы из преступной перестройки и предательских реформ. Арест. Три суда, но оправдательный приговор. Работа в Государственной думе. Смена власти. Надежды на возрождение.

«Неповторимое» не отделяет военную область от жизни всего нашего общества. При этом никаких политических пристрастий – это главный принцип, который автор стремился выдержать в своем повествовании. Значит, приглашаются к ознакомлению с «Неповторимым» все социальные слои и возрасты нашего общества.

Но какие бы обобщения ни делались и какие бы оттенки ни имела наша жизнь, все-таки через все одиннадцать частей в «Неповторимом» проходит военная струя. Поэтому офицерам нашей страны это не может быть безразлично. Да и посвящено все в основном офицеру.

Автор совершенно не претендует на литературное совершенство, но правдивость и объективность гарантированы. В то же время автор надеется, что это повествование должно внести свой вклад в борьбу за возрождение былого величия нашего Отечества.

Часть I
Начало пути

Глава 1
У каждого свое детство и свое отрочество

Краснодар – не Екатеринодар. – Родители и близкие. – Безвременная смерть матери. – Микоян. – Мы в Москве. – Промакадемия. – Впервые о Сталине. – Абрау-Дюрсо, конечно, райский уголок, но какие неожиданности! – Дыхание НКВД. – Наша судьба предрешена

Всякий из тех, кому довелось бывать в горах, хоть однажды испытал нечто близкое к потрясению. Вот ты вскарабкался на вершину, встал во весь рост, распрямился, глянул вниз и… замер: что за чудеса вокруг! Город, который ты знал как свои пять пальцев, знакомый чуть ли не с младенчества дом с резным крылечком и даже самые заметные «казенные» здания – все вдруг куда-то исчезло, провалившись, словно Атлантида, в мягкое, струящееся марево. Только изредка в его «прогалинах» мелькнет то черепичная крыша жилого дома, то золотом горящая луковица церквушки, а потом снова все скроет легкая, похожая на туман голубая дымка.

Вот так и иные годы, десятилетия, отделяющие меня сегодня от раннего детства, тонут в дымке времени. Многое утекло безвозвратно, лишь отдельные – самые яркие – эпизоды остались в памяти. Их просто невозможно забыть. Они-то плюс долгие вечерние разговоры с отцом, когда он еще был жив, особенно о матери, ушедшей от нас очень рано, бередят душу и пробуждают воспоминания.

И тогда я неизменно обращаюсь к своим истокам, к своим корням – моей малой родине.

Людям свойственно восхищаться родными краями – каждый кулик свое болото хвалит. Что ж, это понятно и достойно уважения: беречь надо это доброе чувство и заботиться о том, чтобы оно сохранялось в сердце. Ведь, если вдуматься, с любви к ней, малой родине, начинается любовь к Отечеству, к нашей общей большой Родине, породившей и взрастившей нас.

Так вот, моя малая и милая «отчина» – это Краснодарский край, и рассказывать о нем я могу без конца. Говоря о Краснодарском крае, никак не забыть, что именно здесь самые плодородные земли, огромный узел железных, морских, речных, а сейчас и воздушных путей; развитые промышленные и сельскохозяйственные районы, научные и культурные центры. Именно здесь в этом веке происходили важнейшие социально-политические события. На изломе жизни нашего народа край фактически всегда был в эпицентре событий. Созданная черноморскими казаками еще в конце VII века, крепость Краснодар оказывалась объектом разрешения споров с помощью оружия. Поворотным моментом в ее истории стало присоединение Западного Прикавказья, в том числе и Северного Кавказа, к России. Через сто лет Краснодар превратился в крупный торговый, промышленный центр и, подобно магниту, притянул к себе не только сливки, но и дно общества. А то и другое, как известно, имеет место быть в любом государстве. Когда говорят о революционном движении в России, в первую очередь называют Москву и Ленинград, хотя в других крупных городах оно также развивалось. Это касается и Краснодара. Уже в конце XIX века здесь зарождаются рабочие кружки, а в 1902 году возникла социал-демократическая организация. В следующем году появляется городской, в 1904-м – Кубанский областной комитет РСДРП, возглавивший революционное движение в крае во время первой русской революции. В ходе октябрьской (1905 года) Всероссийской политической стачки был создан Екатеринодарский городской совет. Он ввел на всех предприятиях города 8-часовой рабочий день. После Февральской революции 1917 года город стал центром казачьей контрреволюции. Ее возглавила Кубанская рада. Однако в марте Советская власть здесь опять восстанавливается, идут тяжелые бои с Добровольческой армией. В середине 1918-го Екатеринодар становится центром Кубано-Черноморской Советской Республики. Казалось, жизнь стабилизируется. Но нет, в августе того же года город опять переходит в руки белогвардейцев, и лишь весной 1920-го, после разгрома Деникина, край окончательно освобождается Красной армией. Одни эти перечисленные мною события начала века уже о многом говорят. И то, что так талантливо описано Шолоховым в романе «Тихий Дон», полностью относится к Кубани. Что же характерно для того времени? Переход власти из рук в руки. Жесточайшие расправы с противниками, попавшими в плен, просто сочувствующими и часто совершенно безвинными. Полное непонимание большинством населения того, что на самом деле происходит, какие цели ставит та и другая сторона. Конечно, тяжелые испытания оставили свой след не только на политической судьбе края, но и в душах человеческих. Происходившее на Кубани стерло границы края. События, зарождавшиеся здесь, распространялись по всему югу европейской части России, в том числе на Северном Кавказе. Екатеринодар – название города, данное в честь российской императрицы, – был переименован в Краснодар. И он стал символом дарения людям светлого, справедливого начала в городе Красном.

Теперь о родителях, близких, друзьях семьи.

Моя матушка, Мария Алексеевна Шкорина, казачка во всех поколениях, родилась в Краснодаре в 1900 году в семье потомственного ремесленника. Дед Алексей в молодости жил в станице Пашковской. Затем переехал в Краснодар, женился, с помощью своих родителей и родителей жены построил добротный дом. Был известным в городе мастером по шитью сбруи. Слыл очень трудолюбивым и старательным человеком. Его дети – два сына и две дочери – получили определенное образование. Сыновья окончили церковно-приходскую школу, а дочки учились в гимназии. Моя мать еще успела закончить гимназию, а ее младшей сестре, в связи с событиями Февральской революции 1917 года, не довелось.

Матушка была очень доброй. Это качество она унаследовала от своей матери. А еще она была исключительно красивой. Ею открыто восхищались. Она вышла замуж за моего будущего отца, который был старше ее на пять лет. Через год родила ему сына Ванечку. Но малышу не суждено было долго жить. В два годика он стянул на себя со стола большую кастрюлю с кипятком и погиб. Бабка Евдокия не корила дочь за то, что та недосмотрела, но строго втолковывала ей: они с моим отцом сделали ошибку, назвав первенца Иваном. Это плохая примета. Первенца следует называть в честь деда, прадеда, их братьев, но не именем родителя. А вот последующих детей называйте, как душе угодно. Такие уж понятия были у казачек.

А еще через год появился я. Мы жили не у деда, а в центре города, на улице Красной – снимали комнату во втором этаже. Со мной тоже произошла история, которая могла окончиться трагедией для семьи. В один из дней я, трехлетний пацан, пользуясь занятостью матери, проник на балкон, пролез между металлическими прутьями и сорвался… Но в последний миг руками вцепился в эти прутья и повис. Естественно, начал орать так, что сбежался весь дом. Мама тут же вытащила меня из бездны, сгребла в охапку, и мы с ней, трясясь от страха, проревели до прихода отца. Подробности моего «подвига» он рассказывал мне много лет спустя. Говорил, что мать после этого случая стала носиться со мной как с писаной торбой – никуда одного не отпускала.

Именно тогда родители почувствовали в Краснодаре нечто недоброе. Им казалось, что здесь их преследует злой рок. И они в том же году переезжают в Темрюк, на Азовское море. Отец к тому времени уволился из армии, окончил курсы организаторов производства и уже устроился работать. Однако на курсах он познакомился с неким Куциным. У этого человека не было определенных политических взглядов, зато он слыл мощным экономистом и организатором, имел высшее образование, в общении привлекал обходительностью, обаянием. Куцин и сагитировал отца перебраться в Темрюк, где сам был директором консервной фабрики, предложив моему родителю должность своего заместителя. Через годы я понял, что он для отца стал фактически учителем. А ему, Куцину, в то сложное время нужен был на производстве комиссар, который бы мобилизовывал людей, поддерживал дисциплину. Вот он и остановил свой выбор на отце. Родитель мой, Иван Евменович, тоже казак, но воронежский. Дон пересекает эту область по вертикали – с севера на юг, и все притоки, речушки, начиная с Ведуги и заключая Черной Калитой, Богучаром и Хопром, конечно, были местами казачьими. Дед Евмений и бабушка Аксинья проживали в селе Рубашевка, что на реке Битюг. Кстати, неожиданным, удивительным было здесь название районного центра – Анна. Населенный пункт словно очеловечен: раз услышишь его название – уже не забудешь. Дед и бабушка имели трех сыновей – Василия, Ивана, Михаила, а также двух дочерей – Александру и Анюту. В начале 1905 года дед отправился на заработки в Оренбург и… пропал. Грозное, кипящее было время. Все заботы легли на плечи бабушки. Старшие дети подрабатывали, младшие учились в церковно-приходской школе, помогая матери вести хозяйство. Но жизнь становилась все тяжелее. И вот семья вначале распродала имевшуюся живность, затем – имущество. Вскоре дети похоронили мать. Они крепко держались друг за друга, хотя братья и разъехались в разные места. Мой отец вначале работал в Анне, в местной типографии. Здесь вступил в РСДРП, отсюда был призван в армию. Революционные потоки втянули его, как и миллионы других, в Гражданскую войну. Позже он, уже на Кубани, нашел себе жену, создал семью. …Жизнь в Темрюке, небольшом провинциальном городишке, куда мы переехали из Краснодара, была спокойной. Наша семья и семьи директора завода и главного инженера дружили. Частенько выезжали на Азовское море. В те дни никаких туч на горизонте не было. Мне запомнился вот какой случай. Однажды женщины, забрав детей, отправились на море. Уютно устроились на пляже, малышня барахталась у берега, а матери купались неподалеку. Вдруг послышались крики, началась суматоха. Все ринулись к берегу, а когда вышли из воды, то моя матушка достала из купальника большую рыбину. Та, как в сачок, попала туда во время ныряния. Надо сказать, в Азовском море тогда было очень много рыбы. Вот почему почти в каждом приморском городе имелись свои консервные заводы.

ЧП с рыбиной всполошило присутствующих. Все единогласно решили: морскую «гостью» надо бросить в море, что и было сделано. Женщины крестились, глядя ей вслед, чтобы та долго жила. А потом сказали матери, что у нее скоро будет ребенок. Такое вот, оказывается, бытовало народное поверье.

Странно, но этот случай остался в памяти на всю жизнь.

Снова и снова мысленно возвращаюсь я в тот день в Темрюке. Разойдясь по домам, женщины долго еще галдели насчет матушки. Вечером, уединившись, мои родители тихо о чем-то беседовали. Спустя несколько дней я узнал, что мы поедем в отпуск на Черное море, что, вообще, возможно, обоснуемся там на жительство. Почему? Оказывается, для здоровья отца тот климат лучше подходил: у него после ранения было заболевание легких…

Сейчас я думаю: как все было просто тогда! Захотели – поехали на новое место, не боясь остаться без работы и без средств к существованию.

Каким контрастом предстает наша нынешняя жизнь по сравнению с той, которую мы потеряли! Приведу сообщение газеты «Советская Россия» (08.02.97) о происходящем в Северодвинске Архангельской области.

Рассказывает Римма Николаевна Степанова, заместитель председателя профкома «Севмашпредприятия» (это промышленная жемчужина нашего атомного подводного кораблестроения): «Ситуация в городе страшная. Люди по 4–8 месяцев не получают заработной платы, но продолжают трудиться… Мы отдаем государству военные заказы в долг, не получая за них ничего. Люди накалены до предела…»

Степановой вторит Людмила Чернышева, председатель совета женщин того же завода: «…У нас были лучшие детские сады, к нам ехали за опытом со всей страны, мы имели великолепные учреждения культуры. А уж о том, чтобы не было работы или зарплаты, и говорить не приходилось… Четыре года шла Великая Отечественная война. Фашисты не смогли поставить нас на колени, потому что каждый чувствовал за своей спиной государство и его заботу. А сейчас? За пять лет „реформ“ люди выстроились в очередь с протянутой рукой. Это мы-то – в положении нищих!»

Позор! Жители северного города, которым и не снилось, что они станут нищими, требуют от президента и правительства конституционного права на труд и его оплату. Они, как и все люди России, не смирятся с тем, что их выбросили за борт жизни. Но вот что примечательно: здесь обнаружилась новая тенденция – у рабочих, учителей, врачей, транспортников появилось чувство солидарности друг с другом, чего не замечалось прежде. Многие еще хорошо помнят речь Ельцина на первых президентских выборах в 1991 году. Тогда в ответ на обращение Союза женщин России он обещал скорый выход из «кризиса». Да только по сравнению с тем, что в 1999 году творится в Северодвинске, тот «кризис» кажется раем. Материал журналиста Ж. Касьяненко назван предельно точно: «За жестокие опыты над северодвинцами надо судить, как за преступления против человечности». Такие вот разительные контрасты. Солнечный летний день на Азовском море в далеком, но куда более комфортном для народа прошлом, когда после Первой мировой и Гражданской войн утекло всего несколько лет, и мой зимний вечер в Москве над газетной страницей, поведавшей о сегодняшних «демократических» реалиях постсоветской России, когда после Великой Отечественной войны минуло более полувека, но стало хуже, чем до войны. Человеку моего поколения не думать об этом, не сопоставлять подобные факты и ситуации просто невозможно. Мысли о пережитом, как говорится, былое и думы не оставляют ни на миг. …Прошло месяцев пять-шесть, мы отправились в путешествие. Мне было шесть лет – рос нормальным для своего возраста мальчишкой, непоседой. Сначала мы жили в Хосте, это небольшой городишко под Сочи. Затем переехали в Новый Афон, около Гагры. Наконец, решили податься в Сухуми. В дороге матушке стало плохо. Когда добрались до города, отец сразу отвез ее в больницу – она ждала ребенка. В Сухуми у родителей была знакомая семья, где мы собирались остановиться (по их приглашению), но обосновались все-таки в гостинице. Три раза в день навещали матушку. Фактически – ходили вокруг больницы целый день. Все ждали – вот-вот случится «это». Первые два дня она чувствовала себя нормально. На третий – отец утром ушел и пропал. Часа через два или три он появился, разъяренный, с заплаканным лицом, в сопровождении двух мужчин в белых халатах. Это были врачи, грузины. Очень громко, почти крича, отец говорил мне: «Смотри, сынок, вот эти гады загубили твою маму, запомни их!» И, уже обращаясь к ним, требовал, чтобы немедленно провели нас обоих в морг. Те его отговаривали, дескать, нет разрешения. Отец обещал разнести их больницу в пух и прах, если немедленно не отведут нас к покойнице. Врачи поняли – положение безвыходное, и выполнили его требование. Кажется, и теперь та картина стоит перед глазами. Тело матери находилось среди других покойников. Нас подвели к ней, сдернули простыню. Она была в белой ночной сорочке, с растрепанными волосами, с запекшейся пеной у рта, с опавшим животом. Отец как стоял, так и припал к ней, рыдая и проклиная все на свете. Я не знал, что делать, просто не мог поверить, что остался без матери.

На всю жизнь запомнил свесившуюся вниз материнскую руку.

Взял ее в свои ладошки и почувствовал, какие холодные у нее пальцы. Все старался их согреть.

Потом врачи стали уговаривать нас уйти…

Дальше – точно во сне. Отец отвел меня в гостиницу, а сам весь день мотался по городу, организуя похороны. Вернулся поздно, измученный и усталый. Ночью часто вставал, ходил, опять ложился. Рано утром мы отправились в похоронное бюро, где он, оказывается, уже был вчера. Отец все оговорил, внес плату за катафалк и другие услуги. Затем мы добрались до кладбища, что на юго-восточной окраине города – называлась она, эта окраина, Синоп. Здесь было много старых захоронений. Отец позвал могильщика и пошел с ним к тому месту, где будет покоиться матушка. Поблизости, как сейчас помню, росли пальма и много больших деревьев…

Договорились, что к обеду могилу выроют. Отец расплатился, мы отправились в больницу. Там уже собирались люди, чтобы проводить покойницу в последний путь. Пришла в том числе и семья, с которой были дружны мои родители. А еще, наверное, их знакомые, близкие, всего человек двенадцать – пятнадцать. Через некоторое время отец вернулся из больницы, сказал, что покойницу обмыли, сейчас ее надо одеть. Попросил трех женщин помочь – они пошли за ним.

Подъехала арба, привезли тахту и несколько стульев, все это было расставлено здесь же, у больницы. Гроб, оказывается, доставили еще раньше. Через некоторое время матушку вынесли, открытый гроб установили на тахте. Все целовали покойницу в лоб, плакали, прощались, но я не верил – никак не верил! – в то, что она от нас ушла навсегда.

Через много лет, когда закончилась война, отец, выйдя на пенсию, поселился в Сухуми. Я приезжал к нему, мы долгими вечерами беседовали, вспоминая прошлое, прежде всего мою мать. Казалось бы, годы должны были сгладить пережитое, тем более что у него была другая семья, но отец всегда с нежностью отзывался о матери, с негодованием говорил о тех, кто ее лишил жизни. Слово «убийцы» и через многие годы срывалось с его уст.

Я, конечно, разделял его настроения, потому что никаких оснований для смерти цветущей двадцатидевятилетней женщины, у которой были уже третьи роды, не могло быть. К тому же матушка, объяснял мне отец, обладала абсолютным здоровьем, никогда не болела. Ее убили, но доказать это оказалось невозможно.

Не знаю, кому мешала моя добрая мать, кто свел с ней счеты. А может, не с ней, а с отцом? Я не поручусь, что в тогдашней бурлящей жизни у него не было врагов. И даже таких, о существовании которых он мог и не подозревать…

…В Сухуми мы прожили еще три-четыре дня. Утром отец уходил с чемоданом на базар – продавать вещи, в основном матушкины, чтобы рассчитаться с долгами за похороны. А мне он наказывал: за тобой, мол, зайдут, накормят, и не смей никуда отлучаться.

Действительно, по утрам ко мне приходили две незнакомые женщины, водили в чайную, кормили и приводили обратно. Позже одна из них стала женой моего отца, вторая была ее сестрой.

Каждый день после похорон, ближе к вечеру, мы с отцом ходили на могилку матери. Что потом? Обратный путь в Темрюк, уже без матери, без вещей и, как я понял, без денег. Это было полное опустошение – моральное, физическое, материальное.

В Темрюке нас ждал сюрприз. Позаботился начальник и друг родителя Куцин: отца назначили директором небольшой консервной фабрики в станице Крымской (сейчас – город Крымск). Мы сразу же переехали туда. Оба жили на фабрике. Там же и питались.

В это время как раз заканчивалась наладка производственных мощностей построенного по соседству завода-гиганта (по тому времени). Вскоре была запущена первая линия. Отца переводят туда заместителем директора, а директором – вот радость! – становится Куцин. Мы с отцом сняли двухкомнатную квартирку с отдельным входом у зажиточного жителя станицы. Называли его почему-то «кулаком».

Шел 1930 год. В один из выходных отец привел меня на завод и стал знакомить с производством. Объяснял все популярно. Конечно, у меня, мальчишки, дух захватило. Все казалось сказочным. Только сказка была реальностью. Много позже, когда я уже был взрослым человеком, отец рассказывал о своем могучем заводе, о Микояне, наркоме пищевой промышленности, который тогда частенько посещал Крымский консервный завод – ведь это был один из первенцев пищевой промышленности того времени. А еще я знал, что Анастас Иванович интересовался у отца его отношением к учебе…

1931 год был полон событий. Во-первых, мы его встречали не вдвоем, а втроем: приехала из Сухуми Клавдия Моисеевна, ставшая женой отца. Во-вторых, весной мы переехали в построенный заводом трехэтажный дом, который казался мне дворцом. В-третьих, я пошел в первый класс. В-четвертых, осенью того года отец уехал в Москву, его зачислили слушателем Промышленной академии имени Сталина. Она находилась в то время у Красных Ворот.

Учитывая, что нас с Крымской и заводом уже ничего не связывало, мы с Клавдией Моисеевной сначала переехали в Сухуми, где поселились в доме ее матери, а в декабре добрались до Москвы.

Отец к тому времени получил комнату в академическом семейном общежитии. Комната была большая, светлая, нашей семье в ней было удобно. А семья к тому времени состояла уже из четырех человек: Клавдия Моисеевна родила дочь, у меня теперь была сестра Леночка.

В целом жили нормально. Никаких потрясений или скандалов, но вспышки – случались. Первая – еще в Крымской, у «кулака». Хозяин имел огромную собаку, держал ее на цепи. Помню, хозяин часто говорил мне (отцу, разумеется, не смел) разные грубые слова; я решил в отместку отыграться на его собаке: длинной палкой загонял ее в будку и шуровал там.

За поединком наблюдали, спокойно сидя у окна, «кулак» с женой и Клавдия Моисеевна. Посматривая на зрителей, я решил блеснуть бесстрашием. Но у пса кончилось терпение, он вылетел из будки и дал волю клыкам… Я кричу! Клавдия Моисеевна, причитая, тащит меня в дом, промывает раны – они оказались серьезными. Мы оба испугались. Она помчалась на завод к отцу.

Вместе с ним, втроем отправились в больницу, где мне обработали раны, сделали укол от бешенства. Вечером у родителей состоялось тяжелое объяснение. Отец громко и раздраженно заявил: «Если ты и дальше будешь так смотреть за ребенком, то все плохо кончится!»

Вторая вспышка была тяжелее. Как-то поздно вечером поначалу у них шел нормальный разговор, но потом начался крик. Клавдия Моисеевна стала звать меня. Я увидел их по обе стороны стола. В руках у отца – наган. Она кричала, чтобы отец бросил оружие, и просила меня помочь… Тогда я не понимал, чем вызвана ссора, но, став взрослым и вспомнив об этом случае, попытался у отца прояснить случившееся.