Валентин Варенников
Неповторимое. Том 2

Дальше – булочная. Расположена она в большом доме – не в центре города, но в людном месте. Держит ее семья: хозяин, хозяйка, две дочери (одна из них замужем) и зять. Пять взрослых человек. Правда, младшая дочь еще ходит в гимназию.

Булочная досталась хозяину по наследству от отца, который имел в городе несколько таких магазинчиков. Кроме небольшого уютного зала, где шла продажа хлебобулочных изделий, в булочной имеется и само производство: цеха подготовки теста и выпечки, хранения продукции, кондитерский, а также склад для хранения муки, располагавшийся в обычной комнате. Наконец, маленькая конторка. У магазина два выхода – центральный и со двора. Хозяин живет в этом же доме над магазином.

Труд у этой семьи не менее напряженный, чем у фермеров. Магазин открывается в 7 утра и закрывается в 21 час. Два раза в сутки идет выпечка: к открытию, когда рабочие и служащие торопятся на работу, и к 17 часам вечера, когда они возвращаются домой. Кроме того, магазинчик поставляет хлеб, булки и кондитерские изделия в ближайшие кафе и ресторанчики. Поскольку посетители фактически одни и те же, то спрос практически стабильный, а следовательно, и расчеты все уже апробированы. Мы поинтересовались – нанимает ли хозяин рабочую силу. Он ответил отрицательно, но сказал, что у него есть постоянный договор с экспедитором, который имеет собственный автомобиль-пикап, приспособленный для перевозки хлебопродуктов. Вместе со своим зятем он развозит их продукцию по тем кафе и ресторанам, с которыми у них заключены договоры. Хозяин булочной платит экспедитору. А в булочной работает только его семья.

Вот такие были у нас «университеты» по части некоторого познания частного сектора в Венгрии. Разумеется, опыт венгров мы воспринимали по-разному. Но главные дискуссии относительно увиденного у нас развернулись, когда мы прибыли в гостиницу, где должны были пообедать. Однако еще до обеда начались нешуточные столкновения.

Дело в том, что когда мы были у фермеров, то уже тогда Алексей Алексеевич Епишев начал ворчать. Мол, частная собственность в любой форме порождает у человека эгоизм и стяжательство, стремление к постоянной наживе любым путем, в том числе и за счет эксплуатации рабочей силы и т. д. Павел Степанович Кутахов все его уговаривал, чтобы он помалкивал, находясь в гостях. Вот когда уедем – тогда и поговорим.

И вот, наконец, открылась возможность «выпустить пар».

– Я никогда не соглашусь с тем, что можно построить социализм, имея в стране частную собственность! – выпалил Епишев.

– Ну и не соглашайся! Никому от этого ни холодно, ни жарко, – вступил в дискуссию Кутахов. – Ты вот считаешь, что нельзя в этих условиях построить социализм, а венгры утверждают, что можно. И я с ними согласен.

– Нет, ты посмотри на него! – обратился Алексей Алексеевич в поисках поддержки к Огаркову. – Социализм не может быть венгерским, советским или армянским. Социализм существует один.

– Алексей Алексеевич, – деликатничал Огарков, – а ведь Павел Степанович прав.

– Вот как?! И ты туда же? А как же марксизм-ленинизм? Чему вас только в академиях учили? Валентин Иванович, ты недавно учился, скажи, чему в академии учили?

– Диалектическому подходу к любым явлениям, – ответил я.

– Вот именно, – подхватил Кутахов, – ди-а-лек-ти-ческому!

А не начетническому. Вот в Венгрии и во всех других странах Восточной Европы есть такая форма собственности, какую мы только что видели. Это факт. Она завоевала свое место под солнцем и никакой угрозы социалистическому строительству не представляет.

Что тут началось! Алексей Алексеевич покраснел, глаза налились кровью, как у быка. Разбрызгивая слюну и не умолкая, он прочитал целую лекцию и закончил уничижительно:

– Если б только видел Ленин, в каких обывателей превратились советские военные кадры даже такой категории, как вы!

– При чем здесь Ленин? – не унимался Павел Степанович. – А если уж говорить о Ленине, то тебе не надо забывать его НЭП. Ведь благодаря этой политике, позволившей в условиях полной разрухи как-то оживить экономику, удалось улучшить жизнь народа.

– Ты же сам говоришь: НЭП вводилась, чтобы оживить экономику, но не стать ее основным курсом. И Ленин шел на НЭП как на временную меру.

– Верно. Именно так он и заявлял: «Мы вынуждены временно…» и т. д. Но это еще не значит, что если бы он остался жив, то эта политика не получила бы своего развития. Верно говорит Валентин Иванович – нас в академиях учили диалектике, творчески подходить к оценке обстановки. Это истинный ленинизм.

Неизвестно, какую форму приняла бы дискуссия, если бы не приехал министр обороны. – О чем спор? – спросил с порога.

Епишев и Кутахов кратко рассказали суть противоречий. Гречко сказал, как отрезал:

– Это их дело. Главное, чтобы в сферу частной собственности не попали основные рычаги экономики, от которых зависит все.

После обеда уехали в штаб Южной группы Советских войск. Были хорошие, теплые встречи. Нашего министра действительно искренне и глубоко уважали. Наблюдать его искренние, сердечные беседы было приятно. А наутро мы уже были на пути в Москву. В самолете царила тишина. Министр обороны со своим помощником разбирал какие-то документы. Епишев и Кутахов сидели в другом купе и молчали. А мы с Николаем Васильевичем Огарковым заняли свое прежнее место. Он прикрыл глаза и, на мой взгляд, притворялся, что дремлет: видимо, хотел побыть наедине со своими мыслями. Это полностью совпадало и с моим желанием кое-что проанализировать.

Странное дело: пока не стал командиром полка, а затем командиром дивизии, я почти никогда не задумывался над конкретными государственными проблемами. Разумеется, я всегда был в курсе основных событий, происходивших в стране. Имея свое мнение, твердо отстаивал его. Например, восхищался нашими новыми победами в космосе. А они были, да еще какие! Запуск на Луну нашей автоматической станции и мягкая посадка аппарата; «высадка» нашего лунохода, управляемого с Земли; возвращение с Луны на Землю нашей автоматической станции с образцами забранного им на Луне грунта; мягкая посадка на поверхность Венеры нашего аппарата с научной аппаратурой, который был доставлен автоматической межпланетной станцией «Венера-8» (пролетела 300 млн километров за 117 суток); передача на Землю – впервые в мире! – данных об атмосфере Марса, полученных нами с аппарата, который был доставлен автоматической станцией «Марс-6», и т. п. Это вызывало восхищение, гордость. Эти же чувства я испытывал, находясь на высоких должностях. Сегодня все это вообще звучит как сказка. Особое впечатление на весь мир произвел выход в открытый космос А.А. Леонова. Разумеется, мы гордились и созданием промышленных гигантов и гидроэлектростанций, хотя уже тогда, несмотря на отсутствие опыта масштабного взгляда на явления, закрадывались сомнения в необходимости именно таких гигантских сооружений.

Но мы тревожились за периодическое напряжение в мире (разведывательный самолет США «У-2», Карибский кризис) и радовались принятию различных международных договоров, смягчающих напряжение. Естественно, мы неловко себя чувствовали, когда на XXII съезде КПСС по настоянию Хрущева была принята новая Программа КПСС, в которой было записано, что к 1980 году Советский Союз должен был завершить построение коммунизма. И еще большую неловкость мы испытывали, когда Хрущев выступал на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Зато облегченно вздохнули, когда его все-таки отстранили от должности. Обо всех этих событиях я судил тогда все-таки еще на уровне обывателя. Но, став командармом, тем более командующим войсками округа и являясь депутатом Верховного Совета вначале РСФСР, а затем – СССР, я уже размышлял по-другому. Это естественно, с годами приходит и опыт, и мудрость, повышается ответственность перед избирателями. Да и сама обстановка вынуждает прибегать к анализу, выводам, обобщениям. Вот и сейчас ситуация требовала от меня четко определиться: как я смотрю на все увиденное и какие делаю для себя выводы с учетом дискуссии наших товарищей. Моя позиция была однозначной. Повышение жизненного уровня народа должно проходить с учетом интересов всех слоев населения, но в первую очередь тех, кто лично занят производством материальных благ, и тех, кто их готовит к этому созиданию (учитель), кто поддерживает и сохраняет его физическое здоровье (врач) и высокую духовность, а также обеспечивает защиту Отечества. А если должны быть учтены интересы всех слоев общества, то и навязывать ему какие-то свои формулы (например, взгляды Епишева) по меньшей мере неуместно. Взглядом окидывая эту проблему глобально, мы должны и де-юре, и де-факто признать, что в Венгрии, как и в остальных странах Восточной Европы, сложилась вот такая ситуация с частной собственностью. Пласт людей – мелких собственников составляет значительную часть народа. Они не желают другого способа производства, и с этим надо считаться. Следовательно, они должны идти на равных с государственными и коллективными предприятиями (ассоциациями), не получая никаких преимуществ, но и не угнетаясь государством. А так как эта категория все-таки является побочной в общегосударственной структуре, то и опасности она для власти не представляет. Но если будет притесняться – стабильность в обществе может быть нарушена, потому что связи в обществе так переплетены и так устоялись, что стоит «порвать» одну только ниточку, как и все остальные нити ослабнут. Другое дело, что происки спецслужб Запада будут, конечно, направлены на дестабилизацию обстановки. Но это уже другой вопрос. Эта сфера полностью относится к органам государственной безопасности. Надо заметить, что и для Западной Украины (Львов, Закарпатье, Буковина) тоже были характерны эти черты, хоть и в меньшей степени. Но различные ремесла очень распространены. Например, портновское ремесло, художественное, кузнечное, резьба по дереву, чеканка и т. д. Они укоренились с незапамятных времен. И совершенно не препятствовали становлению социалистического строя на западе Украины, когда пришел 1939 год. Эти и другие ремесла процветали там, когда мне довелось служить в Прикарпатском военном округе. Изделия местных мастеров замечательно украсили наши офицерские и солдатские клубы, кафе, спортивные комплексы, Ленинские комнаты, казармы, столовые, санатории и вообще различные общественные места. Эти мастера были гордостью края. У них были простенькие мастерские, где, как правило, трудились семьями. Поэтому ни у кого не возникало и мысли о ликвидации этого вида собственности. Благо первые секретари обкомов партий все это правильно понимали и даже приветствовали их существование и деятельность. А что касается В. Добрика (Львов) и В. Дикусорова (Черновцы), то они даже стимулировали процветание ремесел. И конечно, правильно делали. Хотя иногда «законники» из прокуратуры портили отдельным людям жизнь. А иногда и большим коллективам.

Например, подо Львовом у одного колхоза была большая птицеферма, где производилась разделка куриных тушек, включая и отделение потрошков (печень, сердце, шейка и т. д.). Последние измельчались вместе с пером, в эту массу добавлялось зерно или отруби, и все это шло на корм для птицы. Но колхоз решил потрошки на корм не пускать, а обрабатывать их, варить и консервировать. Эффект получился прекрасный. Стеклянные пол-литровые баночки с застывшими в желеобразной массе-соусе (типа холодца) потрошками по крайне дешевой цене шли нарасхват. Чем дальше – тем больше спрос. А какое облегчение для хозяйки! Это готовое и первое, и второе, да и просто закуска. В тех магазинах, где колхоз реализовывал продукцию, покупатели первым делом спрашивали: «Потрошки есть?» И вдруг на колхоз обрушилась прокуратура. Вместо того чтобы заставить правление привести все в существующие нормы и дать производству потрошков зеленую улицу, служители Фемиды все разгромили, закрыли, а колхоз оштрафовали. Львовяне остались без потрошков, а колхозники – с убытком – ведь была построена специальная линия, сделаны затраты, и вот все лопнуло.

Здесь речь шла о колхозной, коллективной собственности. А вот еще более крупный пример, о чем красочно и, естественно, с возмущением Владимир Васильевич Щербицкий рассказал на одном из Пленумов ЦК Компартии Украины:

– У нас на Украине сложилась плохая обстановка с производством некоторых культур земледелия. В частности, лука и чеснока. Многие крупные города остались без этого вида продукции из-за того, что колхозам и крестьянам невыгодно их производить. Руководители стали принимать меры. А в это время в один из колхозов Полтавщины приехала солидная группа корейцев и предложила дать им в аренду участок земли для производства лука и чеснока. Колхоз назвал им контрольные цифры (заломил, конечно, максимально в свою пользу): сколько корейцы должны произвести лука и чеснока, по какой цене они сдают это колхозу и как рассчитываются за аренду. По этим расчетам корейцы получали минимальную прибыль. Арендаторы согласились, но поставили и свои условия: все, что будет произведено сверх этих цифр, они имеют право продавать самостоятельно. Колхоз тоже, конечно, согласился, понимая, что произвести то количество, которое было названо, – это на грани фантастики. И что вы думаете? Корейцы сняли урожай в два раза больше, чем им запланировали. В итоге мы обеспечили буквально все города луком и чесноком, колхоз и корейцы получили солидную прибыль. Все были довольны. Недовольна была лишь прокуратура. Она усмотрела в этой сделке нарушения, разогнала корейцев, отобрав у них выручку, и через суд оштрафовала колхоз. Кому же от этих действий стало хуже? Всем людям. Мы опять остались со старыми проблемами. Может, только этот колхоз (если там не спали) перенял хоть толику их культуры земледелия и сможет самостоятельно частично произвести то, что делали арендаторы, – может, это как-то компенсирует этот странный итог. Эта информация несла в себе многое. Но в том числе и то, что к частному сектору никогда нельзя подходить формально. Если его деятельность приносит пользу обществу, а тем более если она крайне необходима, то к ней надо подходить внимательно и заботливо. Размышляя обо всем этом, я, конечно, вспоминал и свои действия, свою предприимчивость, направленную на благо людей. Верно говорил Павел Степанович Кутахов, что еще не известно, какую направленность приняла бы наша экономика, если бы Владимир Ильич был в здравии хотя бы 10–15 лет. Что же касается Главпура в лице его начальника Алексея Алексеевича Епишева, то он всех нас (уверен, и министра обороны) не просто удивил, но даже огорчил. Огорчил своей зашоренностью, схоластическим отношением к марксизму-ленинизму и полным отсутствием элементарной логики, не говоря уже о диалектическом материализме. Ведь все лежит на поверхности, а он этого «не видит»! С другой стороны, он совершенно безразличен к личным судьбам людей. Когда мне рассказывали об этом, я первоначально ничего не воспринимал, полагая, что это просто навет. Но летом 1975 года я испытал его равнодушие на себе лично. Просто удивительно! В одном человеке, который прожил жизнь и занимал огромный военно-политический пост, вдруг, как в фокусе, сошлись две противоположности – борец за чистый (я бы сказал – стерильный) социализм и до странности флегматичный начальник, для которого судьба человека ничего не значит. А ведь это же главный политработник армии и флота! Вот с такими думами я прилетел в Москву на правительственный аэродром во Внуково-2. Здесь Андрея Антоновича встречали член Политбюро ЦК КПСС В. Гришин, кандидат в члены Политбюро Б. Пономарев и вся коллегия Министерства обороны, выстроенная в одну шеренгу (порядок должен быть во всем). Непосредственно у трапа Андрея Антоновича встретили В. Гришин и Б. Пономарев, остальные спустились и тоже поздоровались. Затем все направились к строю. Гречко с удовольствием жал каждому руку и отпускал какую-нибудь шутку. За ним шли все остальные. Я не знал, как мне лучше поступить: то ли ретироваться в сторону и стать за строй, то ли идти замыкающим, здороваясь со всей коллегией. Однако последнее, на мой взгляд, выглядело бы некорректно с моей стороны. Но тут кто-то подтолкнул меня, и я вынужден был пройти весь строй.

Здесь же на аэродроме Гречко коротко рассказал, что сделано в ходе визита, после чего все начали разъезжаться. Спросив разрешения у министра обороны отправиться в округ, я надеялся сразу получить добро. Но он неожиданно остановился. Естественно, все тоже встали.

– Так мы же летели через Львов?! – воскликнул министр. – Павел Степанович, мы через Львов летели?

– Так точно, товарищ министр обороны, – подтвердил Кутахов.

– Что же ты мне не напомнил, что тебя надо было высадить? – обратился ко мне А.А. Гречко.

Несколько обескураженный, я помалкивал. Ведь знал же, что летим в Москву!

– Вот и получается, что мы его затащили в Москву. Сидоров, у нас в самолете парашют есть? – обратился министр к помощнику.

– Никак нет. Есть большой зонт. Он держит не хуже парашюта.

– Ну вот. В следующий раз напоминай о себе, а сейчас разрешаю лететь во Львов, – «смилостивился» А.А. Гречко.

Министр и остальные попрощались со мною, после чего все уехали, а я остался. Ко мне подошел полковник из Генштаба и доложил, что получили приказ доставить меня на аэродром Чкаловский, где уже стоял наш самолет.

Через три часа я был во Львове.

Приобретя хороший темп в работе, – а к этому нас подтолкнул маршал Гречко еще осенью 1973 года, когда обязал провести учения с двумя армиями, – мы постоянно старались отыскивать пути совершенствования боевой готовности войск округа. Важнейшим разделом была боевая и политическая подготовка. Но не менее ответственным было поддержание должного уровня в мобилизационной подготовке. Все-таки численность половины соединений округа была сокращенной. Например, численный состав дивизии был: мотострелковой развернутой – 12 тысяч, сокращенной – 1700–2200; танковой развернутой – 10 тысяч, сокращенной – 3100. Весь же недостающий до полного штата личный состав в сокращенных соединениях надо было готовить капитально, чтобы каждое из них могло развернуться и полностью провести боевое слаженное учение в отведенное для этого время 3–5 суток.

Но полную готовность дивизий предопределяли не только солдаты и офицеры, приписанные к ним. Мы достаточно много получали от народного хозяйства автомобилей. Приписывались они к воинским частям и автоколоннам (в основном по 100 машин), так сказать, россыпью, то есть по две-три машины из различных предприятий. Однако же на дивизию в целом «россыпью» получалось по 400 единиц. Это усложняло учет, проверку этих автомобилей, их получение и введение в строй той части, куда они предназначались. В то же время военный округ первого разряда, – в том числе и ПрикВО, по разнарядке Генерального штаба Вооруженных Сил ежегодно получал 1800–2000 новых автомашин непосредственно с автозаводов. Они шли взамен тех, что по нормам выводились из эксплуатации и разбирались на запасные части или списывались в народное хозяйство после нашего участия в уборке урожая (со времен Хрущева участие Вооруженных Сил в этой деятельности, в отличие от всей мировой практики, приобрело уже постоянный характер). Однажды, проанализировав и взвесив свои возможности, в том числе и ремонтного завода, начальник автомобильной службы округа генерал-лейтенант Василий Федорович Попов выходит на Военный совет округа с предложением: автомобильная служба округа обязуется улучшить техническое обеспечение машин, тем самым можно продлить срок их эксплуатации и уменьшить число автомобилей, списываемых в народное хозяйство после уборки урожая. Поэтому представляется возможность поступающие из промышленности новые автомобили ставить на хранение в части сокращенного состава вместо автомобилей, приписанных «россыпью». Водители, закрепленные за этими машинами, приписываются к части, изучают и поддерживают уже новые машины в должном порядке. Военный совет округа поддержал это решение и определил для эксперимента 51-ю мотострелковую дивизию 13-й армии и 70-ю гвардейскую мотострелковую дивизию 38-й армии. В результате мы уже в 1974 году смогли одну дивизию обеспечить автомашинами полностью, вторую – на 50 процентов; выделили 600 автомобилей из полученных двух тысяч. После чего приписали водителей, ознакомили их с автомобилями (а во многих случаях они сами участвовали в постановке машин на хранение). Словом, опыт удался. Понимая значение этой проблемы, я решил при первом удобном случае доложить Генеральному штабу о проделанной работе. Возможно, наш опыт будет приемлем для Вооруженных Сил в целом. Такой случай подвернулся уже в начале 1975 года. Во времена Гречко существовала такая практика: командующий войсками округа, если у него накопились вопросы к центральному аппарату, мог с разрешения министра обороны выехать в Москву, чтобы уладить свои проблемы. Естественно, такое разрешение получил и я. Как положено и по установившейся традиции (а я, конечно, навел предварительно справку), первым делом я отправился к министру обороны. Доложил об обстановке в округе и на западе Украины, рассказал о широко развернувшейся у нас работе по совершенствованию материальной базы (перечислил дивизии, где реконструируются военные городки). И в заключение, как бы между прочим, сказал:

– Есть у округа одна проблема, решить которую без вашей помощи мы не можем.

Гречко поднял брови, как бы говоря: ну, выкладывай. – У округа все есть, но нет выхода к морю, – сказал я. – Что вы имеете в виду? – спросил министр. – Многие европейские военные округа имеют на Черном море свои базы. Даже Ленинградский, хотя и стоит на Балтике, имеет в Ялте санаторий. А у Киевского – две базы в Крыму: санаторий «Жемчужина» и турбаза «Кичкинэ». Вот если бы нашему округу передали турбазу, мы были бы очень благодарны.

– Вообще-то логично, – задумался Андрей Антонович, – но мы, наверное, можем пойти по другому пути.

Тут же звонит недавно назначенному на должность заместителя министра обороны по строительству генерал-полковнику А.В. Геловани. Знаменитый строитель генерал армии А.Н. Комаровский в 1973 году скоропостижно скончался. Знаменитый потому, что он строил еще канал Москва – Волга и был его начальником. А в годы войны руководил Главным управлением оборонительных работ и даже командовал саперной армией. Был начальником Главпромстроя СССР и десять лет заместителем министра обороны по строительству. Это благодаря ему были построены суперсовременные защищенные командные пункты управления государством и Вооруженными Силами. Это он обустроил все Ракетные войска стратегического назначения. Это он создал современную основу военно-морских баз и баз хранения ядерных боеприпасов. Это с его непосредственным участием решались все проблемы по созданию аэродромной сети для ВВС и ПВО страны. Я уж не говорю о строительстве в военных округах. Вообще за период его работы с Гречко театры военных действий преобразились. На смену ему пришел тоже очень опытный и талантливый строитель Арчил Викторович Геловани. – Арчил Викторович, – начал министр, – в каком состоянии сейчас дача адмирала Исакова?.. Да, да, та, что в Крыму, около санатория «Фрунзенский». В чьем она ведении сегодня? Хорошо. К тебе по этому вопросу подойдет командующий Прикарпатским военным округом.

Затем Гречко переключился на меня:

– В Крыму есть одно очень красивое место. Там стоит небольшая дачка с башенкой. Ее Сталин в 1950 году дал адмиралу Исакову, когда тот ушел в отставку и стал заместителем министра Морского флота СССР. Но за год или два до смерти он передал ее Министерству обороны. Дачка называется «Орел». Не знаю, кто придумал это название, но очень удачно. Дача возвышается надо всем окружающим, и впечатление такое, будто парит орел. Находится она недалеко от санатория «Фрунзенский». Еще когда начинали строить санаторий «Крым», я думал, как бы «приобщить» и эту дачу.

Но потом вопрос отпал. А вот округ действительно мог бы там обосноваться. Земли много – 4,5 гектара, для Крыма это отлично.

Кругом виноградники. Ранней осенью полно перепелок. Словом, райское место. Немного далековато до моря – наверное, 700–750 метров, но зато воздух райский. Дорога туда есть. В общем, надо посмотреть.

«Вот удача!» – обрадовался я. То, что об этом говорит лично министр, да еще так увлеченно, меня весьма заинтересовало и окрылило. Я хотел было уже встать и просить разрешения идти, как вдруг зазвонил телефон, причем особым, приятным тембром. Министр прервал разговор, а я насторожился.

– Я слушаю тебя, Леонид, – сказал Андрей Антонович в трубку. Слышимость была хорошая, – сидя на моем месте против министра, можно было даже разобрать отдельные слова. Я уловил, например, «…ракеты», «…Дмитрий Федорович». Наблюдая за Гречко, я видел, что он преображается в лице. Наконец, наверное, не выдержав, Андрей Антонович сказал, перебивая собеседника:

– Я еще раз тебе, Леонид, говорю, что это только я могу определить, надо или не надо. Министерство обороны с Генеральным штабом уже четко определились, что им надо для Вооруженных Сил и для обороны страны. И никто другой – ни по своему положению, ни по своей компетенции – не вправе тебе что-то из этой области докладывать. Я уже тебе об этом говорил, но опять начинается прежняя история.

Я сделал попытку встать и уйти, но Гречко решительным жестом меня посадил. Вскоре телефонный разговор закончился. Министр обороны положил трубку, почему-то надел очки и, постукивая пальцами поврежденной правой руки по столу, задумался. Я чувствовал себя прескверно. Мне сразу стало ясно, что звонил Брежнев. Конечно, я обязан был сразу встать и уйти. Но не предполагая, что разговор приобретет такой оборот, я медлил, считал некорректным выходить без разрешения, спрашивать же министра об этом во время его разговора с Генеральным секретарем вообще было бы бестактно. Вот и просидел весь этот разговор на «свою голову», а теперь вообще не знал, как поступить. Но министр сам нарушил тишину: – Леонид Ильич совсем у нас стал плох: зубов нет, говорит поэтому тяжело, память притупилась, со всеми стал соглашаться…

А этим пользуются различные технари, лезут не в свое дело.

Я все-таки решился просить разрешения действовать – не вступать же мне в беседу по затронутой министром проблеме.

– Да, конечно. Договорились с Геловани по этой дачке. А когда побываешь на месте – позвони (в хорошем расположении Андрей Антонович, как правило, переходил на «ты»).

Я оставил министра обороны со своими тяжелыми мыслями, но и у самого на душе был камень. Конечно, в то время мне и в голову не приходило, что в Политбюро ЦК могли быть какие-то трения и тем более какие-нибудь интриги. Об этом я узнал значительно позже, когда уже работал в Генеральном штабе. А тогда все воспринял как есть. А скверно на душе было оттого, что я понял: нет единства среди тех, кто окружает Брежнева. Встретившись с генералом Геловани, я разрешил с ним все свои строительные проблемы. Он пожурил меня за то, что я применяю дорогостоящие материалы для внутренней и внешней отделки казарм, солдатских клубов, спортзалов и столовых. Я же ему доказывал, что это многократно выгоднее: во-первых, такие материалы служат дольше (3–5 лет), и, конечно, они эстетичнее, современнее. При моем варианте – сделал и не возвращайся, например, к панелям в казармах или к их фасадам несколько лет. А при рекомендованных методах – надо и то и другое красить дважды в год: весной и осенью. И все-таки каждый остался при своем мнении, хотя заместитель министра обороны по строительству не мог упрекнуть меня в целом – благоустройство и повышение комфортности военных городков приобрели у нас большие масштабы. Наоборот, похвалил, но усомнился, что все это можно сделать за счет тех средств, которые выделяются округу министром. Разумеется, я не раскрыл ему своих «секретов». И не потому, что не хотел, чтобы он об этом знал. Я был уверен, что ему доподлинно известно все: те же наши строители все это преподносили своему главному начальнику на блюдечке. Не исключаю, что все мои действия по отысканию дополнительных денежных и материальных средств на строительство были известны и министру обороны. Но важно, что я сам не говорил об этом, стараясь не афишировать сложившееся статус-кво. Если же я об этом доложу официально, придется разбираться, нет ли здесь каких-нибудь нарушений. Тогда любое отклонение от инструкций считалось серьезным нарушением. Следовательно, надо пресечь его на корню. А если не докладывать, но делать благое дело, то оно всеми воспринималось правильно. Поэтому свои «хитрые» сомнения Геловани высказал не столько для того, чтобы побудить меня к откровению, сколько дать понять, что ему все известно.

Обсудили мы с ним все принципиальные вопросы и по даче «Орел». Договорились, что я слетаю туда со своими специалистами и оценю все на месте. Приблизительно через месяц я представил доклад о целесообразности строить одно комплексное здание: по центру – жилую «башню» на 160 мест, а справа и слева примыкающие к ней столовую и над ней клуб, а с другой стороны – лечебный корпус и здание администрации. Получив одобрение, мы приступили к проектированию. Пока копались с документацией, я все-таки начал строить (и за 1975-й, и частично 1976 годы построил) хорошую современную дорогу от основной магистрали к будущему санаторию «Орел» (то есть как преемник дачи). Однако к строительству самого санатория не приступили – внезапно умер Андрей Антонович. Через полгода говорю Геловани, что надо бы предусмотреть финансирование на следующий год. А он мне: «При этом министре (то есть Д.Ф. Устинове) и не заикайтесь, хотя бы полтора года, ни о каких санаториях». Я решил ждать. Через некоторое время скоропостижно скончался Геловани. На его место пришел Николай Федорович Шестопалов. Естественно, не будет же молодой заместитель министра по строительству начинать свои первые в новой должности шаги со строительства санаториев. Поэтому на мой вопрос: «Как быть?» – он ответил: «Надо докладывать только лично, но при удобном случае, и не по телефону, а тем более не по почте». Такой «удобный» случай мне представился только в 1979 году, но меня вскоре забрали в Генеральный штаб. Мои просьбы и советы, обращенные к новому командующему войсками округа генералу В.А. Беликову, результатов не дали, и этот вопрос «умер». О чем я сожалею по сей день. Но вернемся к тому времени, когда я еще был командующим и совершал визиты во время пребывания в Москве. В тот раз, после Геловани, я отправился к начальнику Генерального штаба генералу армии Виктору Георгиевичу Куликову. Доложил, как и министру, все по округу, затем все то, что решил у министра обороны и у Геловани, после чего спросил: – Можно ли округу проявить новаторство? – Смотря в чем, – уклонился Виктор Георгиевич от прямого ответа. – В повышении боевой и мобилизационной готовности, – ответил я. – Несомненно. За это даже будем поощрять, – сказал генерал. Тогда я подробно рассказал ему о наших шагах в этой области – закладке на хранение поступаемых из промышленности автомобилей вместо тех, которые мы должны «россыпью» получать из народного хозяйства. При этом подчеркнул, что на общем техническом состоянии автомобильного парка округа это скажется только положительно, ведь приписанные машины из народного хозяйства, как правило, не имеют 100-процентной гарантии. Виктор Георгиевич внимательно меня выслушал и, не сказав ни слова, позвонил начальнику Главного организационно-мобилизационного управления Генерального штаба генерал-полковнику Волкову, приказав ему срочно зайти. Пока тот шел, Куликов, глядя в окно и о чем-то думая, все повторял: «Интересно, интересно…» Через пару минут Анатолий Васильевич Волков был в кабинете начальника Генштаба.