Валентин Рунов
Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах
Проводимые операции обескровили русскую армию и лишили ее материальных запасов. Но необходимость постоянно увеличивать количество соединений в составе действующей армии (со 112 дивизий в августе 1915 года до 159 дивизий в феврале 1917 года) требовала дополнительных призывов. Это наносило ущерб экономике страны, лишая ее наиболее сильных рабочих рук. В то же время постоянный приток с фронта увечных и раненых увеличивал количество едоков. В совокупности эти факторы стали причиной нехватки в стране продовольствия, что породило народные выступления. Запасы продовольствия в стране были на складах частных фирм, но император не смог добиться их передачи на удовлетворение потребностей народа. Это стало большой ошибкой его внутренней политики.
Значительными были промахи императора и в области внешней политики. Французские кредиты сделали Россию послушным орудием в руках Парижа, которой была уготовлена участь не равноправного союзника, а девушки по вызову в том случае, когда нужно было отвлечь внимание Германии от Запада. При таком подходе Россия, несшая на своих плечах основную тяжесть войны, среди стран Антанты была только на третьем месте, и император не мог добиться усиления ее роли.
Фронтовые радости.
Не лучше обстояло дело и с внутренней политикой Николая II. Бывший председатель II Государственной думы Ф. А. Головин писал: «Его политика всегда сводилась к тому, чтобы в крайних случаях идти на минимальные уступки обществу, а данные торжественные обещания не выполнять, если окажется малейшая возможность. В царствование Николая II министры мелькают, как в калейдоскопе, они сменяются в зависимости от постоянных колебаний политики то вправо, то влево. Он все время лавирует между подводными скалами революции, заботясь не о пользе и нуждах государственных, а о сохранении в возможной полноте своей власти царской.
Хитрый, двуличный, трусливый государь ведет эту свою извилистую политическую линию вполне сознательно и самостоятельно, но по свойству своего характера старается всегда замаскировать свое авторство и руководство в правительственных безобразиях наивным своим видом безответственного агнца, притворной жертвы влияния посторонних темных сил, окружающих царя. Не обладая ни достаточным умом, ни волею, ни силой характера, несчастный Николай II, сознавая все же, что он своею узкоэгоистическою политикою приносит неисчислимые бедствия государству, чувствуя, что, в конце концов, он может довести Россию до гибели или свой трон до падения, живет в вечном страхе. Как все слабые люди, смутно понимающие безвыходность своего положения, но не могущие ни изменить его, ни разобраться в нем толком, ждут сверхъестественной помощи извне, какого-то чуда, которое их спасет, так и Николай II бросается за помощью то француза шарлатана-гипнотизера, то отца Иоанна Кронштадтского, то старца Распутина…» «Николай II хотел сочетать в себе черты Александра II и Александра III, – отмечает Г. Иоффе, – он был реформатором и контрреформатором в одном лице, а значит, ни тем, ни другим».
Последующие события, связанные с судьбой бывшего императора Николая II и его семьи, хорошо известны, его авторитет в стране, как выяснилось, был невелик. Так, известие о гибели царя, опубликованное в 20-х числах июля 1918 года в советской прессе, не вызвало в народе никакого видимого душевного движения. Бывший премьер-министр Коковцев записал 20 июля: «Сообщение читали вслух вперемешку с ужимками, глумливыми, язвительными, совершенно бессердечными замечаниями типа: «Да, брат Романов, отплясал свое…»
Людей, оплакавших в России гибель императорской семьи, было мало, а слезы их остались почти невидимы миру. Но прошло 70 лет, и зарождающаяся российская демократия вдруг вспомнила о последнем российском императоре. Появились десятки публикаций, вышло несколько книг, изображавших Николая II жертвой советской системы. После роспуска КПСС и распада СССР гибель императора и его семьи стали называть преступлением коммунистов. Начались поиски царских останков, некоторые деятели Русской Православной Церкви заговорили о святости мученически погибшего Николая Романова. И в 1981 году царская семья была прославлена Русской Православной Церковью за рубежом, а в 2000-м – в России.
Генерал Михаил Алексеев
Император, пожелав стать во главе действующей армии, своим начальником штаба назначил генерала от инфантерии М. В. Алексеева, который до этого был начальником штаба Юго-Западного фронта и очень мало времени возглавлял Западный фронт. Именно ему суждено было в качестве начальника штаба Ставки осуществлять оперативное планирование всех действий войск во второй половине 1915 года и 1916 году, а затем стать одним из самых активных инициаторов отречения императора от престола, первым Верховным главнокомандующим Временного правительства.
Сын солдата сверхсрочной службы, выслужившего чин майора, Михаил Васильевич Алексеев родился 3 (13) ноября 1837 года в одной из заброшенных деревень Тверской губернии. Его мать – Надежда Ивановна, урожденная Галахова, дочь преподавателя гимназии, умерла, когда ее сыну исполнилось пятнадцать лет. Спустя два года Михаил, закончив Тверскую классическую гимназию, поступил на военную службу вольноопределяющимся, а в 1876 году стал выпускником Московского юнкерского пехотного училища. В составе 84 пехотного Казанского полка участвовал в боях с турками. За личную храбрость был удостоен пяти боевых наград.
В тридцать три года он по первому разряду окончил Николаевскую академию Генерального штаба и вскоре получил назначение преподавателем военной администрации и руководителем топосъемок в Николаевское кавалерийское училище. Один из его учеников, Африкан Петрович Богаевский, впоследствии генерал, сподвижник по белому движению, вспоминая об этих годах деятельности Михаила Васильевича, писал: «Уже пожилой капитан Генерального штаба с суровым взглядом близоруких глаз, прикрытыми очками, с резким голосом, он вначале на нас, юнкеров, навел страх своей требовательностью и порядочную скуку своим предметом, нагонявшим тоску. Но вскоре под его суровой внешностью мы нашли простое и отзывчивое сердце. Он искренне хотел и умел научить нас необходимой для военного человека науке… Злейший враг лени и верхоглядства, он заставлял и нас тщательно исполнять заданные работы».
Служба в училище оказалась недолгой. Прошло менее двух лет, и Михаил Васильевич получил назначение начальником штаба 1 армейского корпуса, а в 1895 году – начальником одного из отделов Главного штаба. Как отмечает один из его сослуживцев, генерал Александр Сергеевич Лукомский, «он стал постоянным участником и ближайшим помощником генерала Ф. Ф. Палицына (в то время начальника Главного штаба) во всех полевых поездках… Отличаясь громадной работоспособностью, Алексеев являлся образцом, по которому старались равняться и другие участники полевых поездок».
В 1895 году Михаил Васильевич женился. Его жена – Анна Николаевна Щербицкая вскоре родила первенца – дочь Клавдию.
В 1898 году полковник Алексеев, продолжая службу в Генеральном штабе, стал профессором Николаевской академии. Генерал Богаевский в этой связи писал: «Спустя годы я снова встретился в Михаилом Васильевичем, теперь уже в академии Генерального штаба, как со своим профессором по истории русского военного искусства. Он остался таким же кропотливым и усердным работником, прекрасно излагавшим свой далеко не легкий предмет. Он не был выдающимся талантом в этом отношении, но то, что нужно нам было знать, он давал в строго научной форме в сжатом образном изложении. Мы знали, что все, что он говорит, – не фантазия, а действительно так и было, потому что каждый исторический факт он изучал и проверял по массе источников».
Началась Русско-японская война. Получив первый генеральский чин, Михаил Васильевич назначается генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии. Он принимает активное участие в планировании Мукденской операции, за что награждается орденом Св. Станислава 1-й степени. С 1906 года в течение последующих пяти лет он – оберквартирмейстер Главного управления Генерального штаба, затем начальник штаба Киевского военного округа, командир 13 армейского корпуса. Произошли изменения и в семье Михаила Васильевича: в 1906 году родилась вторая дочь – Вера, в 1908 году – сын Николай. Мировую войну генерал-лейтенант Алексеев встретил начальником штаба Юго-Западного фронта.
«Приехав в Ровно, в штаб фронта, – вспоминает его дочь Вера Михайловна Алексеева-Борель, – отец встретился со своим прежним начальником генералом от артиллерии Ивановым. Они несколько лет душа в душу работали в Киеве.
Отцу было дано право выбирать генерал-квартирмейстера. Он представил список из шести лиц. Знаю, что первым был генерал-майор Дитерихс, тот самый, который последним закончил «белую борьбу» на Востоке, который принимал участие в расследовании убийства царской семьи в Екатеринбурге и составил уже в Шанхае об этом большой труд… Последним в списке был генерал-майор М. С. Пустовойтенко. Из этих шести лиц высшее начальство назначило именно его генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта. Человек очень скромный, он не был самостоятельным работником и мыслителем, но вдумчивым и точным исполнителем получаемых распоряжений. Для отца он оказался идеальным помощником…»
В середине 1914 года Михаил Васильевич был произведен в генералы от инфантерии, а в марте – назначен главнокомандующим армиями (командующим войсками) Северо-Западного фронта.
Шел 389-й день мировой войны. В воскресенье 23 августа 1915 года почти ровно в полдень в Могилев, где располагалась русская Ставка, въехала колонна машин. Она остановилась на центральной площади города. Из головной машины вышел человек невысокого роста, плотного сложения с небольшой светлой овальной бородой. Это был царь Николай II, с этого дня принявший пост Верховного главнокомандующего действующей армии и флота Российской империи. За ним потянулась свита во главе с министром двора почтенным, но заметно дряхлеющим графом Фредериксом и дворцовым комендантом генералом Воейковым, известным в обществе более всего своим назойливым рекламированием целебной воды «куваки», добывавшейся в его пензенском имении. Встречали прибывших должностные лица Ставки, именитые люди этого некогда тихого, наполовину еврейского губернского города.
Приветствовал императора неделю назад вступивший в должность начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии М. В. Алексеев.
Назначение Михаила Васильевича на столь ответственный пост носило закономерный характер. Его оперативно-стратегическое мышление и организаторские способности проявились в операциях и сражениях кампании 1914 года. Пользовался генерал Алексеев и достаточно высоким авторитетом в войсках. «В армии, – отмечал генерал Н. Н. Головин, – популярность его распространялась главным образом на офицерские круги. Командный состав видел в нем наиболее знающего из всех русских генералов руководителя, а армейские офицеры – своего брата, вышедшего на высшие ступени иерархии исключительно благодаря личным заслугам».
«Генерал Алексеев – человек рассудительный, достаточно спокойный и вполне подготовленный… к широкой стратегической работе, – отмечал генерал Ю. Н. Данилов, хорошо знавший его по совместной работе, в годы войны занимавший должности генерал-квартирмейстера фронта, командира корпуса, командующего армией, начальника штаба фронта. – Он пользовался в армии вполне заслуженной репутацией человека больших знаний и огромной личной трудоспособности. Происходя из скромной трудовой семьи, Михаил Васильевич проложил себе дорогу на верхи армии необыкновенной добросовестностью и неутомимой энергией. Его уважали и любили за простоту обращения и общую благожелательность…
Участник трех кампаний – турецкой, японской и последней, долго служивший на специальных должностях Генерального штаба и прошедший через высокие командные должности, он, несомненно, был одним из наиболее подготовленных генералов для занятия исключительно ответственной должности начальника штаба Верховного.
Если нужно говорить непременно о недостатках, присущих всякой человеческой природе, – продолжает Ю. Н. Данилов, – то в числе таковых я бы прежде всего отметил у генерала Алексеева недостаточное развитие волевых качеств… Внешность его также мало соответствовала высокому положению. Сутуловатый, с косым взглядом из-под очков, вправленных в простую металлическую оправу, с несколько нервной речью, в которой нередко слышны повторявшиеся слова, он производил впечатление скорее профессора, чем крупного военного и государственного деятеля… Его характеру не чужда была некоторая нетерпимость к чужим мнениям, недоверие к работе своих сотрудников и привычка окружать себя безмолвными помощниками. Наличие этих недостатков сказывалось у генерала Алексеева тем отчетливее, чем расширялась область его деятельности…»
Летом 1915 года Россия переживала исключительно тяжелое время. После крупных успехов первого периода войны, ознаменовавшихся разгромом австро-венгерских вооруженных сил и занятием почти всей Галичины, русские армии вынуждены были начать отход. Дело в том, что уже весной германское Верховное главнокомандование, встревоженное успехами русского оружия над австрийцами, круто изменило принятый им в начале войны план, по крайней мере, на ближайший период времени. Возведя на Западном почти неодолимую стену укреплений, оплетенных проволокой и усиленных мощной артиллерией, немцы создали возможность безбоязненной переброски значительных сил на Восточный фронт. В результате, как правильно оценивал Алексеев, если в начале войны против России действовало около трети всех вражеских сил, то к марту 1913 года – более половины вооруженной мощи Германии и Австро-Венгрии. Для России открылся к тому же новый – кавказско-турецкий театр военных действий.
15 апреля после невиданного по силе артиллерийского обстрела, весьма скоро сровнявшего слабые русские укрепления с землей, соединенные германо-австрийские силы перешли в контрнаступление в полосе между рекою Висла и подножием Баскяд. На центральном участке Русско-германского фронта противник устремился в образовавшийся прорыв. Соседние русские армии, далеко углубившиеся к этому времени в Карпатские горы, были поставлены в весьма трудное положение. Отбиваясь от наседавшего неприятеля, отвечая на его сотни выстрелов лишь одиночными, русские войска стали шаг за шагом отходить с гор, потянувшись к реке Сан.
Здесь командующий войсками Юго-Западного фронта генерал Н. И. Иванов предполагал организовать новый рубеж обороны. Но прибытие свежих немецких дивизий, дополнительно переброшенных с французского фронта, не позволило реализовать план. Русские армии оказались вынужденными к дальнейшему отступлению из Галичины. Силы противника постоянно увеличивались. Полоса его наступления расширялась. В руки неприятеля перешли Львов и Варшава. Истекая кровью, лишенные поддержки союзников, русские армии продолжали отход, нанося время от времени контрудары и переходя в контратаки.
Штаб Северо-Западного фронта тех дней. Командующий его войсками генерал М. В. Алексеев в тяжелых раздумьях – перед его глазами катастрофа на юге страны в полосе фронта, штаб которого он возглавлял более семи месяцев с первого дня войны. Похоже, что генерал Иванов ударился крепко в панику, коль уже думает о сдаче Киева и отводе войск за Днепр. Что же в этих условиях сулит завтрашний день Северо-Западному фронту, в который включена часть разбитых на юге войск, среди них особенно тяжко пострадавшая 3-я армия?
Таран Макензена превратился в гигантскую клешню, охватившую центральную Польшу с юга. Вот-вот навстречу ей протянется из Восточной Пруссии вторая. Тогда судьба русских войск между Вислой и Бугом предрешена. Что делать?
«Алексеев, – записывает в дневнике генерал Ф. Ф. Палицын, в недавнем прошлом начальник Генерального штаба, – чувствует и, скажу, видит, насколько положение наше при отсутствии средств к борьбе хрупко, он видит и необходимый в наших условиях исход. Гуляя вечером между хлебами, мы в разговоре часто к нему подходим и скоро от него отходим. Мы как-то боимся своих мыслей… Вопросы эти требуют заблаговременного решения, они сложны, и последствия этого решения чрезвычайно важны. И дело не в Варшаве и Висле, даже не в Польше, а в армии. Противник знает, у нас нет патронов и снарядов, а мы должны знать, что не скоро их получим, а потому, чтобы сохранить России армию, должны ее вывести отсюда… Надежда удержаться нас не оставляет, но пассивное удержание нашего положения само по себе есть одно горе при отсутствии боевого снабжения».
Выбора, по мнению Михаила Васильевича, собственно, не было, – нужно было отводить войска, пока не потеряно время. Контуры катастрофы обозначились достаточно ясно, и она бы разразилась в полном объеме, если бы командование Северо-Западного фронта не сохранило присутствия духа и четкости мышления. В определенной мере помог и противник. Возникшие разногласия между австрийским командующим Макензеном и германским командующим Гинденбургом привели к тому, что вражеское военное руководство распылило силы.
В конце июня – начале июля войска германского блока перешли в наступление на всем стратегическом фронте. Развернулось трехмесячное тяжелое сражение. Объединения Северо-Западного фронта оказывали противнику упорное сопротивление. Штаб фронта, не терявший управление, планомерно руководил отходом. Правда, были и просчеты. Слишком большие надежды возлагались на оборону крепости Новогеоргиевск.
Прискорбной неожиданностью для Алексеева стала также сдача противнику крепости Ковно. В результате командующий войсками фронта не смог осуществить подготовленный контрудар. Он был вынужден оттянуть правое крыло фронта, еще тяжелее складывалась обстановка в полосе южного соседа.
В кровопролитных схватках с врагом русские войска дрались совсем неплохо, нередко – превосходно. Однако мужество и жертвенность не могли компенсировать всевозраставшей нехватки вооружения и боеприпасов. «Трудно на словах передать всю драматичность того положения, в котором оказалась русская армия в кампании 1915 года, – писал участник событий генерал Н. Н. Головин. – Только часть бойцов, находящихся на фронте, была вооружена, а остальные ждали смерти своего товарища, чтобы, в свою очередь, взять в руки винтовку. Высшие штабы изощрялись в изобретениях, подчас очень неудачных, только бы как-нибудь выкрутиться из катастрофы.
Так, в бытность мою генерал-квартирмейстером 9-й армии я помню полученную в августе 1913 года телеграмму штаба Юго-Западного фронта о вооружении части пехотных рот топорами, насаженными на длинные рукоятки. Предполагалось, что эти роты могут быть употребляемы как прикрытие для артиллерии. Фантастичность этого распоряжения, данного из глубокого тыла, была настолько очевидна, что мой командующий, генерал Лечицкий, глубокий знаток солдата, запретил давать дальнейший ход этому распоряжению, считая, что оно лишь подорвет авторитет начальства. Я привожу эту почти анекдотическую попытку ввести «алебардистов» только для того, чтобы охарактеризовать ту атмосферу почти отчаяния, в которой находилась русская армия в кампанию 1915 года».
Потери русских убитыми и ранеными в этот период достигают рекорда – в среднем 235 тысяч человек в месяц против 140 тысяч за всю войну. Великое Отступление обошлось русской армии в 1 миллион 410 тысяч убитых и раненых. Учет, кто погиб, был труден, а зачастую невозможен. Тяжелораненые погибали на оставленных полях сражений или добивались неприятелем. При отступлении части торопливо хоронили своих и «чужих» убитых. Все чаще при отпевании у свежевыкопанных братских могил-рвов звучали скорбные слова священников: «Имена же их ты, господи, веси». Бессчетные солдаты и офицеры гибли только потому, что не были вооружены и обучены, о чем было слишком хорошо известно.
Это вызывало понятную горечь и гнев. Смерть настигала без разбора – нижних чинов и тех, кто мог бы рассчитывать на иную судьбу. Скорбные санитарные поезда развозили по всей России раненых – живое доказательство происходившего на фронте. Назревала, следовательно, обстановка, в которой требовались кардинальные государственные решения. Одним из них стала смена Верховного главнокомандования. Уход великого князя Николая Николаевича с поста Верховного становился неизбежным. Великий князь, кстати, отдавал себе отчет в создавшемся положении. Он считал также, что на смену начальника штаба генерала Н. Н. Янушкевича, которому не удалось ни проявить должной уравновешенности, ни завоевать необходимого влияния в правительственных сферах, должен прийти новый человек. Им он видел генерала Алексеева, в руках которого как командующего войсками Северо-Западного фронта к началу августа сосредоточилось значительное число армий и на долю которого выпала главная задача по выводу их из «польского мешка». Мнение великого князя по этому вопросу полностью разделялось в высших военных кругах. Между тем события развивались.
4 августа «после обычного доклада, – рассказывает в мемуарах военный министр того времени генерал А. А. Поливанов, – государь высказал мне, что намеревается вступить в Верховное командование армиями. На возражение о трудностях, сопряженных с такими намерениями, император Николай II ответил:
– Я много размышлял по сему поводу, и принятое решение является вполне твердым… Вас прошу выехать в Ставку, а также в штаб Северо-Западного фронта, где ознакомиться с мнениями по этому вопросу.
В Ставке от начальника военных сообщений, – продолжает Поливанов, – я узнал, что для переезда в Волковыск, где размещался штаб Северо-Западного фронта, мне удобнее воспользоваться автомобилем, ибо железнодорожный путь ввиду отхода армий занят непрерывно следующими воинскими поездами… В Волковыск прибыли, когда начинало темнеть.
Командующий занимал маленький домик в центре города. Я не видел генерала Алексеева с мая. Озабоченный тяжелым положением своих войск, он был, однако, как всегда, спокоен и сосредоточен. Он выслушал от меня известие о предстоящей ему обязанности обратиться в начальника штаба при Верховном главнокомандующем государе, промолвив, однако, что «придворным быть он не сумеет». По карте он изложил мне современное стратегическое положение… Далее перешли к делам Ставки.
При столь критическом положении нашего фронта, требующем непрерывного к себе внимания, генерал Алексеев признавал перемену высшего командования в данную минуту безусловно вредной…
После ужина у генерала Алексеева я отправился на автомобиле тем же путем на станцию Барановичи. Во вторник 11 августа прибыл в Царское Село. Я был принят в тот же день в 3 часа и изложил подробно мои переговоры с великим князем Николаем Николаевичем и с генералом Алексеевым, получив указания, для ответов на возбужденные ими вопросы. Государь изъявил согласие не торопиться с отъездом в армию и разрешил мне осведомить Совет министров о принятом им решении».
23 августа 1913 года армии и флоту был отдан приказ. В нем после официального текста государя о вступлении на пост Верховного главнокомандующего собственноручно императором Николаем II была сделана приписка: «С твердой верой в милость Божью и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской».
С чинами Ставки.
«Этот значительный по существу акт, – отмечал генерал А. И. Деникин, – не произвел в армии большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавало себе ясный отчет в том, что личное участие государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос:
– Кто будет начальником штаба? Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство. Фактически, – подчеркивал Антон Иванович, – в командование вооруженными силами России вступил генерал Михаил Васильевич Алексеев… человек, вызвавший в истории различное отношение – и положительное, и отрицательное – к своей военной и политической деятельности, но никогда не давшего повода сомневаться в том, что «крестный путь его озарен кристальной честностью и горячей любовью к Родине – и великой, и растоптанной».
Не всегда достаточно твердый в проведении своих требований, в вопросе о независимости Ставки от сторонних влияний, Алексеев проявил гражданское мужество, которого так не хватало жадно державшимся за власть сановникам».
Поясняя последнюю мысль, генерал Деникин приводит следующий эпизод.
«Однажды, после официального обеда в Могилеве, императрица взяла под руку Алексеева и, гуляя с ним по саду, завела разговор о Распутине. Несколько волнуясь, она горячо убеждала Михаила Васильевича, что он не прав в своих отношениях к Распутину, что «старец – чудный и святой человек», что на него клевещут, что он горячо привязан к их семье, а главное, что его посещение Ставки принесет счастье.
Алексеев сухо ответил, что для него этот вопрос – давно решенный. И что, если Распутин появится в Ставке, он немедленно оставит пост начальника штаба.
– Это ваше окончательное решение?
– Да, несомненно.
Императрица резко оборвала разговор и ушла, не простившись с Алексеевым.
Этот разговор, по словам Михаила Васильевича, повлиял на ухудшение отношения к нему государя. Вопреки установившемуся мнению, отношения эти, по внешним проявлениям не оставлявшие желать ничего лучшего, не носили характера ни интимной близости, ни дружбы, ни даже исключительного доверия… Но в вопросах управления армией, – свидетельствует Деникин, – государь всецело доверялся Алексееву».
Вернемся, однако, к делам на фронте. К исходу сентября 1913 года, то есть месяц спустя после смены военного руководства, тысячатрехсоткилометровый Восточно-Европейский фронт стабилизировался по линии Рига – Двинск – Пинок – Черновицы. Были оставлены Польша, часть Литвы, Галиция. Враг хотя и углубился в пределы России, был истощен. Попытка генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга пробить брешь и вывести в ходе Свенцянского прорыва в тыл русской армии большую массу конницы не привела к успеху. На юге Юго-Западный фронт внезапным ударом разгромил 4-ю австрийскую армию под Луцком.
Обозревая восточный театр военных действий в последние дни уходящей осени 1915 года, командующий германскими войсками с глубоким разочарованием писал: «Русские вырвались из клещей и добились фронтального отхода в желательном для них направлении». Начальник германского генерального штаба генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн, оценивая обстановку того времени, мрачно констатировал: «Выполненные операции не достигли вполне своей цели». «В истории этой войны, – подчеркнул лорд Китченер, выступая 15 сентября в английском парламенте, – будет мало столь выдающихся эпизодов, как искусное отступление русских на очень широком фронте во время постоянного бешеного натиска врага, который далеко превосходил не только в числе, но, главным образом, в артиллерии и боеприпасах. В результате мы видим русскую армию еще вполне боеспособной».
Подводя итоги военных действий осенью 1915 года, начальник штаба Верховного главнокомандующего Ставки генерал от инфантерии Алексеев особо подчеркивал мысль о том, что Восточно-Европейский фронт, сковав основные силы германского блока, стал главным фронтом Первой мировой войны: к концу года здесь против России действовало уже 140 дивизий противника, тогда как против ее союзников – 90. «Таким образом, кампания 1915 года не выявила решающего перевеса ни одной из воюющих коалиций», – отмечалось в его докладе правительству.
Тем не менее, военно-политическое положение Германии ухудшилось. Ее стратегический план совместно с Австро-Венгрией вывести из войны Россию полностью провалился. При сравнительно ограниченных экономических и людских ресурсах блоку центральных держав трудно было рассчитывать на успех в последующих военных действиях.
Вторая половина ноября 1915 года. В Ставке под руководством генерала Алексеева завершается разработка проекта плана совместных с союзниками действий на последующую кампанию. В кабинете начальника штаба только что закончилось очередное совещание. На массивных столах разложены различного рода справки, расчеты, предложения генерал-квартирмейстера, начальников родов войск и служб. На стене огромная карта Европы.
Задумавшись, Михаил Васильевич представил себя в роли воздушного наблюдателя, проносящегося над материком. Открывалась весьма необычная картина. Черная извилистая линия широкой дугой охватывала почти весь Европейский континент, упираясь своими концами в северные моря. Начиналась она у северного побережья Франции, подходила к границе Швейцарии, исчезая под горными массивами Швейцарских Альп, вновь появлялась у их южного подножия и, опоясав Аппенинский полуостров по границе Италии с Австро-Венгрией, поворачивалась к берегам Адриатики. Здесь линия перекидывалась на Балканский полуостров, подходя к Черному морю, затем уходя по огромному пространству России к берегам Балтики. Линия эта представляла позиционный фронт Центральных держав и стран Антанты: 500–800 метров «ничейной земли», густая сеть проволочных заграждений по обе ее стороны, позади которых лабиринт окопов, траншей, ходов сообщений, убежищ, блиндажей, бетонированных покрытий – почти сплошная цепь укрепленных позиций. «Да такого еще не было в военной истории», – невольно подумал Михаил Васильевич, словно встрепенувшись от глубокого сна. И снова в голове мысли о плане, теперь под углом зрения анализа положения воюющих сторон.
Страны Центрального блока, затратив огромные усилия, понеся невосполнимые потери, так и не смогли в 1915 году достичь поставленных целей. Правда, германская армия находилась в ста километрах от Парижа. Ею были оккупированы Бельгия, промышленные департаменты Франции.
Ей удалось захватить Сербию, Польшу, часть Литвы, Латвии и Белоруссии. Несколько упрочила свое положение Австро-Венгрия, довольно успешно отбиваясь от итальянских войск.
Вступила в войну Болгария с ее почти 500-тысячной армией. Стабилизировалось положение в Месопотамии и Сирии.
В более выгодном положении, как считал Алексеев, находились страны Антанты. Период затишья на Западном фронте в уходящем году Англия и Франция использовали для наращивания своего военно-экономического потенциала. По имевшимся в штабе Ставки данным, в этих странах было значительно увеличено производство вооружения и боеприпасов. Создавались новые образцы боевой техники.
Изменилось и соотношение сил воюющих сторон: 236 дивизиям блока Центральных держав противостояло 360 дивизий стран Антанты.
