Валентин Криндач
Умолчания
До духа не дошёл
До духа не дошёл. В игру слепцов не верю.
Играл. Ловил успех. Скользил по колее.
Узнал, что поровну удачи и потери,
Как ни хоти удач. Расставлены в судьбе.
Узнал. Что поровну, как ни слыви счастливцем
Несчастье с счастьем на весах судьбы.
Такой удел. Не стоит в стены биться.
Довольно стен. И в предостатке лбы.
Не стоит начинать. Концы чужды началам.
Всегда относит вкось. Кривая не везёт.
Искал даров – не миновать ударов.
Вчерашний друг всего больнее бьёт.
Пора сойти с кругов. Надежды – малолеткам.
С горчинкой ада рай. С горчинкой зла приязнь.
Не стоит начинать. Но кружится монетка.
Ещё сегодня жизнь. Ещё не завтра казнь.
Застучали дожди по стеклу
Застучали дожди по стеклу
Я взглянул в непроглядную мглу
И увидел, что кто-то прильнул
И из ночи в окно заглянул
«Заходи, будь ты вор, будь ты бес,
Или ангел промоклых небес,
Будь ты нелюдь, мертвец или сон –
Заходи, разберемся потом
Говорит он: «Я жил и не жил.
Я хотел быть всего лишь как все
Смерть всего лишь дожди и дожди.
Жизнь всего лишь забот карусель»
Говорит: «Я посмертно продрог
И прижизненно сердцем озяб
Никаких я не ведал дорого,
Кроме надо и кроме нельзя»
Говорит: «Я наверно неправ:
Все искал привилегий и прав,
Все хотел, чтобы все как у всех
И как белка кружил в колесе»
Говорит: «Это я не со зла,
Просто мне не хватало тепла
Просто кто-то меня не любил
Или сам я не ведал как жил».
«Уходи,– говорю,– к упырям
Мне несносны такие как все
Лучше ад, чем бессрочный туман,
Лучше зло, чем бесплодный посев».
Полюби Россию будущую
Полюби Россию Будущую
Посреди разора, немощи,
Посреди крысиной ненависти
Зазвучи на белый луч ее –
И не ищи удела лучшего
Припади к России – женщине
На ее холмы блаженные
К родникам ее медлительным
И рукам ее молитвенным
Отыщи Россию истины
По ее огням неистовым
Неразлучным ямам с высями
И мечтам – мостам в немыслимое
Не ищи
Не ищи себе, Слепец,
Поводыря
Не ищи себе, Глупец,
Мудрого зазря
Не ищи себе, подлец,
Доброго – в пример,
А живи на свой промер и на свой манер
А суди своим умом,
Даже если глуп
А иди своим путем,
Даже если крут
А гляди своим зрачком
Даже если крот –
Тот, кто искренен, лишь тот истинно живет.
Помнишь ли…
«Помнишь ли труб заунывное пение,
Звуки дождя, полусвет, полутьму…»
Ранний ноябрь, скорпионово игрище
Дождь-полуснег, полугрязь-полулед
Кто там танцует в залатанном рубище?
Что он поет?
Что там дрожит над дворами столичными
В запахе жухлой листвы и мочи?
Кто там куражится в сырость полночную?
Что он кричит?
Тянется танец теней замерзающих
Денно и празднично жизнь напролет
Кто управляет им? Кто там кривляется?
Кто их ведет?
Что он лепечет про реки усохшие,
Холод в печи, паутину в углах?
Кто там тасует их судьбы невзрачные?
Страх?
И наконец настала тишина
И наконец настала тишина.
Безумной лошадью в пустынном месте сброшен
Набрёл на хижину, где бедность, быт упрощен,
Но мир и творчество. Дырявая стена –
Окошко в космос. Прежние одежды –
Для пламени, вчерашних дружб ярмо –
Расторгнуто, забыто. Лишь одно
Оставлено: бессонная надежда.
Неистово
Неистово, глухо и рьяно
Дожди в мои ломятся окна
Оранжево-бурая гамма
На мокром подворье примолкла.
Неистово, слепо и жадно
Осенняя кровь колобродит
И свистом по сумеркам бродит
Истец моей жизни туманной.
И медленно, тихо и внятно
На проводах бабьего лета
Душа мне вещает: «Куда ты?»
И вот теперь семижды семь отмерю
И вот теперь семижды семь отмерю,
Стараясь разгадать концы в начале,
Затверживая вновь о золоте молчанья
И правде недеяний, ненамерений.
Я ухожу босым в беззвучную траву,
Скрываясь в неизвестность с головой
От драм непонятых, от хитростей с собой,
От жизней мной надорванных («во рву
Под насыпью с некошенной травой»).
Сосредоточенность, молю, из белых крыл
В мороку игр, во мглу, не урони,
Семижды семь отмерь и издали взгляни
На всё, что недопонял, недожил.
Эпитафия
На одном шикарном кладбище в День воцарения Правды
полиняли золотые эпитафии и прорезались правдивые:
«Он был смазливым и лживым».
«Он боялся и оборонялся львиную долю жизни.
Он боялся сил хаоса равно как сил порядка,
И последним страхом был Бог,
которому он многое задолжал и ежедневно обкрадывал».
«Его оборона имела то видимость дружелюбия,
а то одевала личину заботливости или маску шалуна – Вселюбимца.
Но истинно, что он жил с раком и умер от рака,
и посмертно грыз его рак, имя которого – Страх.
Страх пронёс он от колыбели до смерти,
Дверь хлопнула, свистнула вьюга, – фюить!-
И он вынес свой страх и ушёл с ним».
«В те недолгие праздники, когда Страх занимался другими,
Он торопился устраивать пиры Вожделенья,
Прося отогреться от Страха
И чтобы Мать-Фортуна ласково поплескала его
В розовой ароматной водице. Чтобы побаловала».
«Он был слишком болен долгими зимами Страха
и слишком безудержен в короткие праздники вожделения,
чтобы иметь хоть немного досуга для Знания.
Казалось, он вёл пожизненную тяжбу с Фортуной –
то обижаясь, что она склоняется над его колыбелью
страшными мордами Страха, то прося поплескаться.
Поэтому Страх, Вожделение и их детище Ложь
Были главной начинкой всей его жизни.
Не была ли такая жизнь исполнением кары?
На этом шикарном кладбище – единственная могила.
Моя.
Я по складам читаю книгу встреч
Я по складам читаю книгу встреч
Минуты переполнены стихами –
Мне бы только вовремя дослушаться, извлечь
Их тонкий смысл – тогда ложатся сами
Во внятный ряд поступки, звуки, жест –
Стигматы жизни явствуют о жизни.
Прожги мне лоб, звезда, чтобы успеть
Низы и небеса соединить в реторте,
Прожги покуда не порхает смерть
Над летом жизни бабочкою чёрной.
И как слепцу как свет поводыри,
Как воздух тонущему и младенцу ласка –
Чтоб одарить – прозреньем одари
Глаза, Господь,
От пыли оботри
Хотя б слезой – чтобы слетели маски.