Вадим Панов
Чужие игры. Противостояние
– Не ожидал от вас подобного пафоса, – с ненаигранным удивлением произнёс директор «Vacoom Inc.».
– Мы рассматриваем конкретную ситуацию, мистер Райли, – объяснил Козицкий.
– Ей можно доверять?
– Нет.
– Тогда почему бы её не арестовать? – Касатонов изумлённо поднял брови.
– Потому что другого нужного мистеру Райли специалиста у нас нет. Кроме того, мисс Жарр уже выступила против инопланетян, что не позволит ей рассчитывать на их дружелюбие.
– Мы тоже так думаем.
– Может, предложить ей помилование? – протянула Емельянова. – Это сделает девушку более лояльной?
Дознаватель промолчал, пальцем рисуя на столешнице что-то невидимое, но, кажется, абстрактное.
– Козицкий?
– Очень мало информации, госпожа президент, – мгновенно ответил дознаватель, не отрываясь от своего занятия. – Я не возьму на себя ответственность делать выводы на основе скудных данных, но не уверен, что мисс Жарр можно купить помилованием. Зато мы покажем, что нам известно о её связи с Краузе.
Линкольн и Райли переглянулись.
– Я не знаю, на что могут пойти сообщники мисс Жарр, если поймут, что мы их ищем, поэтому рекомендую пока не трогать девушку. Кроме того, она является моей единственной ниточкой к Краузе.
– Ты сможешь его найти?
– Я собираюсь его найти, госпожа президент.
– Прекрасно. В таком случае вы знаете, что делать, господин Козицкий.
– Да, госпожа президент.
– Аллан?
– Я возьму Сандру с собой, госпожа президент. И буду тщательно за ней присматривать.
– Если потребуется, вы можете предложить ей моё помилование, Аллан. Полный иммунитет от обвинений в любых преступлениях, которые она совершила до того момента, как вы предложите ей помилование.
– Это очень щедро, госпожа президент.
– У вас ведь нет другого программиста?
– Нет.
– Значит, вы можете заплатить любую цену.
– Я понял, госпожа президент. А что делать с мальчишкой?
– Вы уверены, что Артур Баррингтон связан с инопланетянами?
– Да.
– Он им подчиняется или пытается сотрудничать?
– Он – аутист. Мы понятия не имеем, на каких условиях он сотрудничает с инопланетянами. И понимает ли он, что сотрудничает с ними.
– Что будет, когда он очнётся?
– Можно только догадываться.
– Капитан?
– Я за ним присмотрю, – пообещал Линкольн.
– В таком случае, совещание окончено. Мы знаем, что нужно делать, а что касается вас, Аллан… Совершите чудо. Пусть не к своему Рождеству, а к нашему, но всё равно совершите. Это нужно всем нам.
– Я постараюсь, госпожа президент.
– И да поможет вам Бог, Аллан. Я жду вас на Земле, и только посмейте не вернуться – найду где угодно.
Райли рассмеялся и отключил связь.
…
Разумеется, Октавии и Даррелу было очень интересно, о чём собираются говорить Баррингтон и Сандра, однако к просьбе девушек оставить их наедине ребята отнеслись с пониманием. Отошли, но не ушли, расположились метрах в десяти, наблюдая за тем, чтобы сложному разговору никто не помешал.
– Мне показалось, что мы решили все вопросы, – прохладно произнесла Анна, буравя Конфетку взглядом.
Баррингтон специально выбрала такое вступление – решила показать, что не сильно заинтересована в разговоре, однако смутить Конфетку не сумела. И подумала, что девушку, которая долго притворялась девочкой, смутить, кажется, вообще ничего не способно.
– Мы решили вопросы, которые важны для всех, – хладнокровно ответила Сандра. – А теперь необходимо уладить наши личные дела.
– У нас нет личных дел.
– Есть, и ты это прекрасно знаешь. Ты приняла произошедшее очень лично.
В первое мгновение Анна опешила от такой наглости. Она приняла произошедшее «очень лично»?! А как она ещё могла его принять? Радостно и со смехом?
Вот сейчас ей захотелось Сандру ударить. Сильно. До крови.
Но сдержалась.
Огромным усилием воли Баррингтон взяла себя в руки и ровным голосом произнесла:
– Не вижу ничего удивительного в том, что я восприняла случившееся очень лично: пострадал мой брат.
– Но я ведь не знала, что так получится! – воскликнула Конфетка и тут же прикусила язык.
– Не кричи, – попросила Анна, заметив, что громкий голос в очередной раз привлёк внимание окружающих.
– Извини. – Сандра вновь понизила голос. – Я ведь понятия не имела, что Артур настолько сильно связан с компьютерной системой станции. Я была уверена, что он общается с инопланетянами через смартплекс, а значит, вирус ему не повредит. Ну, то есть может затронуть смартплекс, но не его. Всё, что произошло, стало для меня полной неожиданностью…
Конфетка говорила быстро и очень убедительно, смотрела Баррингтон в глаза, взгляд не отводила, не поверить ей было невозможно, но при этом девушка… лгала. Смотрела в глаза и лгала. Взломав смартплекс Артура, Сандра, в числе прочего, отыскала на нём видео с мёртвым мальчиком – Артур не пережил встречи «Чайковского» со станцией. Во время катастрофы ему раскроило череп, и Конфетка догадывалась, каким способом инопланетянам удалось его оживить. Но всё равно написала и запустила в Сеть вирус – ударила по Баррингтону, спасая Райли и команду VacoomA.
– Ты не знала, и что? – спросила Анна. – Что бы изменилось, знай ты о подключении Артура?
И тем подтвердила то, о чём Сандра догадывалась: содержимое головы младшего Баррингтона оставалось человеческим лишь частично.
– Ты права, – медленно ответила Конфетка. – Я не знаю, повлияло бы знание на мои действия, и не хочу об этом говорить, потому что сейчас это не имеет значения: что было, то было. Я хочу сказать, что не знала, понимаешь?! Я не знала!
– Не кричи, – повторила Баррингтон.
– Прости. – На глазах Конфетки выступили слёзы. – Прости меня…
– Это из-за тебя Артур в таком состоянии, – глухо сказала Анна. – Ты его ударила.
– А ты попросила брата спасти Райли. Из-за тебя он полез в Сеть.
– Я не могла позволить Райли умереть.
– Я тоже.
– Ты… – Анна хотела продолжить, но замолчала, потому что поняла, что крыть ей нечем.
Да, она умоляла брата спасти команду VacoomA, но Сандра делала то же самое – спасала. Потому что Артур не справлялся. Анна ни за что бы в этом не призналась, но отдавала себе отчёт в том, что брат не справлялся. Он протащил VacoomA на станцию, но не защитил от расстрела, а Сандра – защитила. Закончила работу, которую начал Артур, потому что в противном случае пришельцы перебили бы всех. И, возможно, самого Артура – за то, что помог тем, кого они считали врагами. Это Анна тоже понимала.
Но пока не была готова вести с Конфеткой задушевный разговор.
– Если это всё, то можешь уходить.
Но она действительно не на ту напала.
– Думаю, Артур придёт в себя, – продолжила Сандра таким тоном, словно не услышала просьбы убираться.
Несколько мгновений Анна молчала, после чего тихо, но очень твёрдо ответила:
– Я в это верю.
– Вера – это хорошо, – кивнула Конфетка. – Но я успела оценить архитектуру их компьютерной сети и хочу сказать, что это нечто грандиозное. Нам до них далеко. До сих пор удивляюсь тому, что сумела завалить такую мощную систему.
– К чему ты клонишь? – выдержав короткую паузу, спросила Баррингтон.
– Я долго думала о том, почему Артур среагировал на мой вирус, – мягко произнесла Сандра. – И нашла только одно правдоподобное объяснение: он выходил в Сеть не с помощью смартплекса, а через другое устройство. Возможно – вживлённое. Возможно – в его голову.
– Слишком много «возможно», – едва слышно ответила Анна.
– То есть я права?
Молчание.
– Да?
Молчание.
– Очень многозначительное молчание, – не удержалась от комментария Конфетка.
– Думай, что хочешь.
– Важно не то, о чём думаю я, а то, о чём думают они. – Сандра кивнула на «Чайковский», в котором сидели Райли и Линкольн. – Ты ведь понимаешь, что они подозревают? Во всяком случае – капитан. А он обязательно поделится подозрениями с Алланом. Что произойдет дальше, предсказать несложно: какое-то время они будут внутренне противиться этому выводу, поскольку он действительно фантастический, но долго это не продлится. В конце концов, мы на инопланетном космическом корабле, детка, и самые фантастические выводы здесь – повседневная обыденность. В какой-то момент они сообразят, что в голову твоего брата вшит инопланетный компьютер, после чего Артур навсегда потеряет свободу. Ты ведь умная, Анна, ты это понимаешь. Ты сильно расстроена, поэтому перестала думать, но пора начинать, потому что кома Артура долго не продлится. Я сумела положить Сеть, но не уничтожила её. Выражаясь языком нашего доброго приятеля Бесполезного, отправила её в нокдаун, но не в нокаут. Система восстановится. Через час или день, но восстановится, и Артур придёт в себя.
– Хорошо, – машинально улыбнулась Анна.
– Согласна – хорошо, – поддержала её Сандра. – Но что дальше? На чьей стороне окажется Артур?
– На…
И Баррингтон запнулась. Увидела грустную улыбку Конфетки и покачала головой, признавая, что вопрос действительно важный. И ответить на него чрезвычайно сложно.
– Не думала об этом?
– У меня не было твоей уверенности насчёт выздоровления Артура, – объяснила Анна.
– Теперь есть?
– Теперь есть.
– Значит, пора думать над тем, что будет дальше…
Разговор затягивался, но к ним по-прежнему никто не подходил: ребята видели, что девушки сильно увлечены, а вернувшуюся Баджи перехватил Бесполезный и попросил подождать окончания в их с Октавией компании.
– Рассмотрим случай, который ты наверняка считаешь идеальным: компьютерная система инопланетян приходит в себя, возвращает себе контроль над станцией, проявляет снисхождение и возвращает нас на Землю тем или иным способом: или подбрасывает до орбиты, или запихивает всех в VacoomA и выталкивает в космос.
– Хороший вариант, – оценила Анна.
– Самый плохой для тебя.
– Почему?
– Во-первых, мы не знаем, в качестве кого инопланетяне воспринимают Артура. Возможно, как свою собственность, а значит, могут просто-напросто не отпустить его.
Баррингтон побледнела.
– Не думала об этом?
– Нет.
Судя по тону и изменившемуся выражению лица – действительно не думала, полностью поглощённая свалившимся на неё горем.
– Во-вторых, даже если инопланетяне отпустят Артура, его тут же прихватят Райли и компания, чтобы изучить то, что спрятано в голове твоего брата.
– Ты им расскажешь?
– Ещё раз: они не дураки. Догадаются.
– А если нет?
– А если нет, то Артура сдаст первая же «рамка» безопасности в любом аэропорту.
– А если нет?
– Не будь ребёнком. – Сандра покачала головой. – Анна, ты ведь умная, ты понимаешь, что я права.
Баррингтон снова вздохнула. Помолчала и спросила:
– Теперь говори, почему тебе всё это интересно. Почему для тебя так важно договориться?
– Потому что я проникла на «Чайковский» нелегально, – рассказала Конфетка. – Я – хакер.
– Хороший?
– Отличный. Чтобы оказаться на Луне, я взломала «Vacoom Inc.», и никто этого не заметил.
– Насколько я понимаю – заметили.
– Не заметили. Меня вычислили только потому, что началось расследование. Не будь его, я бы слетала на Луну и исчезла.
– Ты крутая?
– Очень.
– Много натворила?
– К сожалению.
– Но ведь ты не просто так на них работаешь? – медленно произнесла Анна. – Тебя пообещали амнистировать?
– Да.
– Тогда что тебя беспокоит?
– Я не всё рассказала, – улыбнулась Сандра. – И боюсь, что некоторые… поступки, которые я успела совершить, не попадут под амнистию.
– Даже так?
– Я пришла, чтобы сказать, что мы с Артуром, а значит – с тобой, в одной лодке. И нам нужно крепко подумать над тем, на каких условиях мы вернёмся домой.
Конфетка начала подниматься, но Баррингтон её остановила:
– Если мы в одной лодке, то скажи, что за серьёзное преступление ты совершила.
– Не связанное с насилием, – сухо ответила Сандра.
– Ты воровка?
Пауза. Девушки смотрят друг другу в глаза.
– Я верю в то, что делала, и верю до сих пор, – произнесла Сандра так, словно это всё объясняло. – Когда они узнают обо мне всё, то потребуют предать тех, кого я люблю. А мне… мне бы этого не хотелось. И я постараюсь этого не допустить.
– Они узнают?
– Обязательно.
– Узнают то, что ты им не рассказала? Несмотря на то, что ты такая крутая?
– По моему следу идёт очень сильный и очень опытный охотник.
Конфетка поднялась и пошла прочь. Не стала переспрашивать Анну, договорились ли они. Сейчас ей было достаточно тех сомнений, которые она зародила в душе Баррингтон.
Или усилила.
И об охотнике Сандра тоже не думала. Просто знала, что он придёт.
…
– Козицкий!
– Да, госпожа президент?
– Ни о чём не хочешь рассказать?
Дознаватель помолчал, несколько раз провёл пальцами правой руки по старой кожаной папке, которая лежала перед ним на столе, поднял голову и посмотрел Емельяновой в глаза. Всем, кто знал Козицкого, этот жест показался бы не просто неожиданным – невероятным. Все, кто знал Козицкого, были уверены, что дознаватель никогда не смотрит не то что в глаза, а даже просто на людей, куда угодно, только не на людей. Все они были бы сейчас безмерно удивлены: все те, кто не знал Козицкого, а был с ним знаком. А вот люди, которые действительно знали Козицкого, не удивились бы, потому что им он всегда смотрел в глаза. Может, не при посторонних, но наедине – обязательно. И потому Емельянова спокойно выдержала взгляд дознавателя и чуть приподняла брови:
– Что не так с Краузе?
– Вы догадались?
– Я – президент, мой дорогой, я не могу позволить себе быть дурой.
– Вы никогда ею не были.
– Тебе не идёт быть льстивым.
Это была шутка, поэтому Козицкий улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, а не растянул губы в дежурной светской гримасе, чуть склонил голову, показав, что понял всё правильно, и, продолжая улыбаться, негромко произнёс:
– К сожалению, с Краузе почти всё не так.
– Что ты имеешь в виду? – Емельянова стала очень серьёзной.
– Вам не докладывали?
– Мясник Краузе – опасный террорист, но для их нейтрализации у нас в стране существуют соответствующие службы.
– Полностью с вами согласен, госпожа президент. Вам нет никакой необходимости забивать голову ненужными подробностями.
– Рассказывай, что натворили мои спецы?
– Не только ваши, госпожа президент. Гораздо больше неприятностей Краузе доставил англосаксам, а поскольку они никак не могли его достать, то решили замазать грязью и кровью.
– Чтобы лишить поддержки?
– И получить карт-бланш на любые действия.
Президент тихо вздохнула, на мгновение закусила нижнюю губу – Козицкий прекрасно знал этот жест – и негромко, но очень твёрдо спросила:
– Ты уверен в том, что говоришь?
– Абсолютно.
– Краузе не преступник?
– Преступник, и убеждённый, Краузе – высокомотивированный противник существующего порядка вещей, враг всех играющих не по правилам транснациональных корпораций. Но он не творил те злодеяния, за которые журналисты его прозвали Мясником.
– Понятно. – Емельянова помолчала. – Он знал, на что шёл, когда связывался со спецслужбами.
– Я знаю, госпожа президент.
Дознаватель не был ангелом, но грязных методов старался избегать, предпочитая вскрывать преступников с помощью ума и логики. И поэтому Емельянова поставила Козицкого во главе расследования: ей требовался не просто результат, а доскональное выяснение обстоятельств произошедшего.
– То, что ты узнал о Краузе, нам поможет или помешает?
– Я буду об этом думать, госпожа президент, – ушёл от ответа дознаватель. – С одной стороны, их щепетильное отношение к насилию и уважение к человеческим жизням позволяет надеяться на то, что террористы будут принимать решения в пользу пассажиров «Чайковского». Или во всяком случае учитывать их интересы. С другой – совершенно понятно, что Краузе взбешён проявленной нами подлостью и не испытывает никакого желания сотрудничать.
– И ты сказал, что ни его, ни его помощницу купить невозможно.
– На совещании я намеренно коснулся только идейной составляющей, которая тоже имеет место быть. А сейчас добавил, что они…
– Нам не доверяют, – поняла Емельянова.
– Да, госпожа президент.
– Ничего удивительного, учитывая, как с ними обошлись.
– Совершенно с вами согласен.
– Люди Краузе непредсказуемы.
– Да, госпожа президент.
– Но ты позволил Аллану взять с собой Сандру.
– Мисс Жарр – наш единственный программист.
– Только поэтому?
– В основном поэтому, – медленно ответил дознаватель. – Вторым аргументом стал тот факт, что участие мисс Жарр в предприятии мистера Райли заставит активизироваться её сообщников, что поможет расследованию.
– Что они сделают?
– Я пока не знаю, – не стал скрывать Козицкий. – Но уверен, что безучастными они не останутся.
– Мы сильно рискуем, подпуская Сандру к рубке управления.
– Во-первых, мы ещё не добрались до рубки. Во-вторых, мистер Райли осведомлён о мисс Жарр и будет тщательно за ней приглядывать.
Козицкий замолчал.
– А в-третьих? – спросила Емельянова, которая прекрасно знала дознавателя и понимала, что он не закончил мысль.
– А в-третьих, госпожа президент, анализ показал, что активность Честера Краузе преимущественно направлена на крупные европейские и североамериканские корпорации и почти не затрагивает наши интересы. Кровавым убийцей его выставили наши коллеги, а это значит…
– К нам у Краузе отношение ровное, – вновь перебила дознавателя президент.
– Совершенно верно, – кивнул Козицкий. – Что, как я надеюсь, поможет нам договориться в том случае, если мисс Жарр сумеет в полной мере использовать свои несомненные способности и при этом превзойдёт мистера Райли в уме и хитрости.
– Весьма разумно, – оценила, после короткой паузы, Емельянова. – И здраво.
– Спасибо, госпожа президент.
– Но для переговоров мне нужны козыри, Козицкий, хоть какая-то полезная информация.
– Нужная информация у вас будет, госпожа президент, – пообещал дознаватель. – Даю слово.
Емельянова знала, что он своё слово сдержит. Не сомневалась. И улыбнулась, глядя на то, как быстро дознаватель возвращается в привычное состояние: собирает бумаги, застёгивает папку, поднимается, кивает и выходит из кабинета.
Не глядя на неё.
///
Козицкий редко смотрел людям в глаза.
И не только «объектам», то есть тем, кто находился в оперативной разработке или являлся подозреваемым – вообще всем. Давным-давно появившаяся привычка настолько прочно вошла в его жизнь, что похвастаться тем, что дознаватель держится с ними обыкновенно, как нормальный человек, могло крайне малое число людей, их можно было пересчитать по пальцам двух рук. Только старые проверенные друзья и те, кому Козицкий полностью доверял. Остальным доставалась нейтральная отстранённость. А «объектам»… А «объекты», даже опытные, через многое прошедшие уголовники терялись от невозможности поймать взгляд дознавателя, не понимая, куда он смотрит, не понимая, что происходит и как это работает.
Но это работало.
Козицкий досконально изучил методики ведения допросов, как современные, так и старые, тех времён, когда люди ещё не имели технических средств и полагались исключительно на свой ум. Он понимал силу психологического воздействия, которое оказывает хорошо поставленный взгляд, но разработал собственную систему работы с «объектами», гарантированно сбивающую с толку и нервирующую собеседников, особенно тех, кто привык к мощному напору следователей и жёстким, прожигающим взглядам. Такие люди умели противостоять стандартным процедурам и не понимали, как реагировать на действия Козицкого. А главное, не понимали, что он их прекрасно видит. Точнее, не столько он, сколько самообучающаяся, давно самообучившаяся, но продолжающая совершенствоваться нейросеть, следящая за мимикой «объектов» через три скрытые видеокамеры высокого разрешения. Записи допросов Козицкий иногда пересматривал, а вот подсказки нейросети, которые она делала в режиме реального времени, как правило, игнорировал, поскольку в ста случаях из ста знал правильный ответ раньше неё: у дознавателя был абсолютный музыкальный слух, позволяющий различать даже едва слышные оттенки голоса и сделать вывод о том, лжёт собеседник или нет, в каком эмоциональном состоянии находится, следует ли на него давить или нужно позволить «объекту» ненадолго расслабиться… По голосу Козицкий мог узнать о человеке больше, чем разглядывая его под микроскопом. Всё остальное делали ум и опыт.
И сейчас его ум был занят поиском тех самых преступников, которых два с лишним года безуспешно пытались поймать все спецслужбы планеты. И если в России и Азии за Краузе особенно не гонялись, а просто внесли в списки разыскиваемых, то в Европе и Северной Америке на него объявили настоящую и очень жёсткую охоту. И особое ожесточение у ФБР, АНБ и их коллег вызывал тот факт, что они до сих пор не знали ни настоящего имени Честера Краузе, ни то, как он в действительности выглядит. Возраст, пол, национальность, гражданство – никаких данных о человеке, которого транснациональные корпорации считали своим злейшим врагом. Краузе не допустил ни одного прокола, ни одной оплошности, он издевался над спецслужбами, которым регулярно устраивали головомойки и даже публичные выволочки, и дождался того, что против него начали действовать запредельно грязно. Подлоги, провокации и давление на СМИ сделали своё дело: из идейного борца с корпорациями Честер Краузе превратился в Кровавого Мясника – не в реальности, а в восприятии аудитории. Но кому нужна реальность, если в статьях, обзорах и репортажах его постоянно называют убийцей? Кто послушает осторожные замечания немногих здравомыслящих людей, предлагающих не торопиться развешивать ярлыки, а провести детальное расследование? Кому нужно расследование, если преступник уже объявлен?
Без всякого расследования.
На том основании, что он неугоден корпорациям.
До сих пор Козицкий делом Краузе не занимался, детали, которые он узнал от коллег, ему не понравились, однако чувства дознаватель всегда оставлял при себе. Всё, что сделали с последователями Краузе, сейчас не имело значения. Ничего не имело значения, кроме того, что на борт «Чайковского» ухитрились проникнуть три опасных преступника и он, Козицкий, обязан их вычислить. И поставить точку в долгой погоне за Честером «Мясником» Краузе. И у него, в отличие от коллег, была великолепная подсказка: Козицкий точно знал, что одна из этих троих – Кассандра Жарр. Загадочная девушка, сумевшая обмануть всех. То есть вообще всех: и спецслужбы, и лучших хакеров, и его, Козицкого… И обмануть не по одному разу. Загадочная и удивительная девушка, с которой дознаватель очень хотел познакомиться лично: не только для того, чтобы предъявить обвинения и арестовать, но и выразить уважение её мастерству и таланту. Но ещё больше Козицкий хотел разгадать Кассандру Жарр, выяснить, кто она на самом деле, а учитывая, что девушка сильно постаралась сохранить инкогнито, задача перед дознавателем стояла нетривиальная.
– Кто же ты такая?
И где научилась так ловко прятаться от Системы?
Несмотря на тотальную оцифровку всего и вся. Несмотря на то что в гигантских информационных центрах, принадлежащих государственным учреждениям, специальным службам и частным компаниям, хранился колоссальный объём сведений едва ли не о каждом жителе Земли: где живёт, с кем спит, как проводит время, сколько денег зарабатывает, сколько тратит, где был семнадцатого сентября с шести тридцати вечера до полуночи… Несмотря на всё это, Козицкий не мог сказать о Кассандре Жарр ни-че-го. Оцифрованный мир, который ещё несколько дней назад казался таким открытым – если у тебя есть доступ, – спасовал перед девушкой, сумевшей познать его законы. Обе личности, которые Сандра сдала Козицкому и которые с лёгкостью проходили цифровую проверку любой сложности и дотошности, оказались фальшивыми.
– Я знаю только одно, девочка: ты – гений.
Хакер-виртуоз, чьё искусство приводило в восторг. В цифровом пространстве Кассандра Жарр чувствовала себя как рыба в воде, была на голову выше лучших специалистов, проходила сквозь любую защиту, не оставляя следов, но использовала свой талант не на банальное зарабатывание денег – чтобы уехать на какой-нибудь остров и жить на нём припеваючи, – а стала соратником Честера Краузе. Человека, противопоставившего себя системе.
– Получается, ты – идейная?
Получается – да. Но что заставило молодую девушку разделить убеждения террориста? Почему она, имея превосходную возможность выйти из-под удара – с её талантом не составило бы труда сделать себе новую личность и исчезнуть навсегда, – согласилась принять участие в безумной авантюре по захвату «Чайковского»?
Вопросов много. А отыскать на них ответы, не обращаясь к самой Сандре, можно было только одним способом: собрав максимум информации. Поэтому после разговора с президентом Козицкий вышел во двор, где его ждала машина, но садиться в неё не стал, а набрал номер Штерна.
– Марк?
– Кажется, я понял, как вас зовут! – жизнерадостно отозвался помощник Емельяновой, продолжая начатую пару дней назад игру, в которой надеялся выиграть.
– И?
– Жарылкасын!
– Что?
– Только этим я могу объяснить ваше упорное нежелание раскрывать своё имя.
– Вы ошиблись, – вздохнул Козицкий. – Как обычно.
– Жаль… – протянул Штерн. – Вам бы оно подошло.
– Не уверен. – Козицкий знал, что Марк его не видит, но всё равно растянул губы в усмешке. А затем прежним, равнодушным тоном продолжил: – Мне нужно в Балтимор.
– Когда?
– Как можно быстрее.
– Самолёт будет готов в течение двух часов. – Учитывая важность проводящегося расследования, Емельянова распорядилась оказывать Козицкому любую поддержку. – Если вам нужен паспорт…
– У меня есть.
Дипломатический, выданный на чужое, разумеется, имя, но оформленный по всем бюрократическим правилам.
– До аэропорта вы доберётесь за час…
– Распорядитесь, чтобы самолёт был готов через три – мне нужно доделать кое-какие дела.
…
Этого собрания ждали с огромным нетерпением.
И даже проявляли его: пока Линкольн и Райли сидели в «Чайковском», ребята то и дело подходили к Наоми и Вагнеру, уточняя, планируется ли общая встреча, а если планируется, то когда, выслушивали ответ: «Обязательно, но время пока не определено» и кивали головами. Понимали, что капитану и директору «Vacoom Inc.» нужно многое обсудить и сформировать планы на будущее, но всё равно хотели услышать их как можно скорее. Отходили одни – подходили другие. И все разговоры в ангаре вертелись вокруг ближайших перспектив: что их теперь ожидает и как они будут выкручиваться. Ещё обсуждали возможность выйти в коридор и «погулять по кораблю», но при взглядах на стоящих у ворот солдат становилось понятно, что с «прогулками» придётся обождать. Как минимум – до выступления Линкольна. И поэтому, когда объявили общий сбор, ребята обступили «Чайковский» едва ли ни мгновенно.
Трибуной же служил всё тот же ящик, на который привычно взобрался капитан. Помолчал, обводя взглядом ребят, и громко произнёс:
– Добрый день! Я знаю, что затянул с общим собранием, но уверен, вы понимаете причину задержки – требовалось время, чтобы обсудить происходящее с мистером Райли и с Землёй.
– Мы понимаем!
– У вас снова есть связь с Землёй? Что они говорят?
– Они пришлют ещё один клипер?
– Мы сможем выбраться?
– Мы правда летим на Марс?
– А что мы там будем делать?
Аллан, которому впервые пришлось участвовать в подобном мероприятии, слегка оторопел от того, что Линкольна перебили, причём весьма бесцеремонно, а вот на капитана крики слушателей ожидаемо не произвели впечатления. Линкольн дождался, когда все выскажутся, поднял руку и невозмутимо продолжил:
– Позвольте, я расскажу, как обстоят дела? А потом, если у вас останутся вопросы, вы сможете их задать. – Выдержал паузу, давая возможность замолчать последним крикунам, дождался тишины и улыбнулся: – Итак, по порядку. Как вы уже знаете, несколько часов назад к нам присоединились мистер Аллан Райли и члены его команды, что лично я рассматриваю как большой успех. Давайте его поприветствуем.
Вялые аплодисменты показали, что слушатели в целом не удивились первой новости. Однако заданная тема вызвала определённый интерес:
– В каком состоянии VacoomA?
– Мы сможем на нём улететь?
– Он правда разбит вдребезги?
– Его можно починить?
– Миссия провалилась?
– С Земли пришлют ещё один клипер?
Райли закатил глаза, но отвернулся, делая вид, что чихает, чтобы ребята не увидели гримасу.
– Спасательная миссия не провалилась, – жёстко произнёс Линкольн. Намеренно жёстко, желая продемонстрировать абсолютную уверенность в заявлении. – VacoomA, как вы все знаете, находится уровнем ниже, в таком же ангаре, как наш, и требует незначительного ремонта. Задержка с собранием была вызвана в том числе необходимостью оценить ущерб, и сейчас я не сомневаюсь в том, что в течение суток мы сможем вернуть клипер в строй.
Вагнер, у которого по этому поводу были огромные сомнения, вздохнул, но, разумеется, промолчал. Старший офицер обязан следить за моральным состоянием подчинённых, и ложь Линкольна преследовала одну цель – выиграть время. Через сутки можно заявить, что времени потребуется чуть больше, и организовать экскурсию к VacoomA, чтобы показать ход выполнения работ. И так выиграть ещё сутки.
– Хорошо, вы вернёте клипер в строй, а в космос? – громко спросила Диккенс.
– Что? – не понял капитан.
– Ангар ведь закрыт, да? Так же, как наш? Как вы откроете ворота, чтобы VacoomA оказался в космосе?
– Мы работаем над этим, – ответил Линкольн. – План есть, осталось его реализовать.
– Вы им поделитесь?
– Не сразу.
– Почему?
– Потому что мы тоже не хотим оставаться на корабле, мисс Диккенс, – резковато бросил капитан. – Мы хотим улететь, и если у вас есть собственные соображения, как лучше это сделать, то подойдите и поделитесь ими. Спасибо!
Линкольн надеялся, что не жёсткий, а уже резкий, причём демонстративно резкий тон заставит собравшихся умолкнуть, но ошибся. Ребята были слишком взволнованы, чтобы обращать внимание на невербальные сигналы.
– То есть вы не знаете, как вытолкать VacoomA в космос?
– А не слишком ли далеко мы улетели?
– Вот именно! Мы сможем добраться до Земли?
– Это второе, о чём я хотел рассказать, – очень громко произнёс капитан. – Несмотря на то что план спасательной миссии оказался слегка нарушен и обратный вылет задерживается, нет никаких сомнений в том, что мы сумеем вернуться.
– У вас нет сомнений?
– У нас хватит топлива?
– А воздуха?
– В каком состоянии клипер?
Слушатели явно выходили из-под контроля, и Аллан жестом предложил Линкольну поменяться. Капитан не стал отнекиваться и быстро свернул выступление.
– Поскольку детальный план спасательной миссии разрабатывался под руководством мистера Райли, он сможет ответить на ваши вопросы точнее меня.
Смена оратора прошла под недовольный, но не очень громкий гул, и поднявшийся на ящик Аллан попробовал развеять его фирменной улыбкой и полным оптимизма голосом:
– Ребята, привет! Я знаю каждого из вас, а вы знаете меня. Знаете, что я не бросаю слов на ветер. И ещё знаете, что я мог бы спокойно руководить спасательной экспедицией из уютного офиса на Земле, а вместо этого я три дня сидел в памперсе, чтобы догнать вас, и мечтаю принять душ, потому что меня тошнит от того, как я сейчас пахну.
