Вадим Мальцев
Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945
Отец
Нет, никого на свете я всё-таки не люблю так сильно, как папу. Я буду его любить всегда.
Никогда я не сделаю ему никакой неприятности, никогда не подумаю о нем дурно.
Валентин Катаев
Мальцев Пётр Федорович родился летом 1894 года в городе Бузулук. Он был младшим среди двух братьев и двух сестёр, родившихся в казачьей семье. На фотографии времён Первой мировой войны запечатлены три брата с офицерскими погонами.
В начале той войны отец окончил школу прапорщиков, потом воевал на Западном фронте, где участвовал в минировании и уничтожении приграничных крепостей и укреп-районов при отступлении русской армии. Был ранен в грудь навылет и направлен в тыл на лечение. Болел долго тифом.
Кажется, он имел звание капитан. Я хорошо помню его офицерский кортик, который отец подарил моему старшему двоюродному брату Борису. Гражданская война закончилась для него знакомством с моей мамой и женитьбой. Лебедева Зоя Петровна в то время работала медицинской сестрой на пароходах и в тыловых госпиталях. Брак был зарегистрирован в канцелярии коменданта города Томска 22 марта 1920 года.
В удостоверении отца, выданном в январе 1920 года, написано, что он является командиром взвода конной сотни 267-го Горного стрелкового полка, входящего в 5-ю армию.
Некоторое время отец имел двух лошадей и занимался частным извозом. Перед моим рождением беременная мама ездила верхом на лошади, которую звали Орлик. Это были удивительно отважные и рискованные поездки, очень хорошо запомнившиеся моим родителям, а мне по их рассказам.
Отец был высоким и рослым, сильным и смелым человеком. Легко забрасывал на крышу сарая пудовую гирю, а когда она падала, то непременно ее ловил. Знал приёмы французской (римско-греческой) борьбы. Посещал цирк, увлекался схватками знаменитых в то время борцов.
Отец в составе артели ходил на север тайги мыть золото. И его поход, по словам матери, был удачным.
Когда я родился, отец служил в топографических отрядах и занимался землеустройством. В домашней библиотеке всегда были книги по геодезии и топографии.
В моей памяти сохранились поездки в города Канск и Барнаул, а также в районы Новосибирской области, где отец в летнее время работал землемером. Благодаря ему я знакомился с топографическим инструментом, держал вешки и рейки при нивелировке, забивал колышки.
Мы с мамой постоянно сопровождали отца в летних поездках. Для нас это было счастливое время. Мама называла отца Петрусик, а он её – Зайка, что утверждало семейное уважение и любовь друг к другу. Меня отец называл Вадим, а иногда и рифмовал: Вадим – никому не продадим.
Дома у нас всегда было ружьё с патронами, которыми я любил играть. Отец любил мне рассказывать про рыбалку и охоту. В своё время большую красную рыбу ловили с помощью багра и охотились на медведей зимой во время их спячки. Хорошо помню его рассказ о медведице, разбуженной в берлоге ёлкой-будилкой, про осечку ружья и подоспевшую помощь товарища. Очень любил рассказывать про охоту на волков в лунные зимние вечера. Для этого он с товарищем выезжал на санях в степь. В качестве приманки использовали, как правило, поросёнка. Если поросёнок слабо визжал, отец кусал его за уши.
Благодаря трудолюбию отца и его уважению к людям жили мы в это время хорошо и могли снимать квартиру в городе Новосибирске. С 1929 года мы жили на Коммунистической улице в маленьком холодном домике, стоящем на краю большого оврага.
Родители были людьми общительными и гостеприимными. В зимнее время, когда к нам приходили гости, обычно сослуживцы отца с семьями, чаще под Новый год, взрослые устраивали весёлое катание на санях по дороге, проходящей по оврагу и круто спускающейся к речке Каменка.
По вечерам отец обычно занимался калькированием (копировальными работами), а мама – домашними делами и мною. Помню в этом домике три комнаты, в каждой по одному окну, нехитрую обстановку. Ещё в доме были сени, в которых складывались дрова, нарубленные отцом. Большая поленница дров стояла и во дворе. Из сеней дверь вела на кухню, где была русская печь, а около дверей было место, где снимали и ставили галоши мы и наши гости. С этими галошами происходили часто забавные случаи: то терялись пары, то ребята засовывали в них липкие конфеты, то иногда они куда-то бесследно исчезали.
В следующей комнате стоял обеденный стол, диван с подлокотниками в виде львиных голов и несколько простых стульев. На стене висела репродукция картины Шишкина и два чучела куропаток. В спальне, кроме кроватей, стоял буфет, в нижнем ящике которого лежали мои игрушки.
Когда я учился во втором классе начальной школы, наша спокойная жизнь круто изменилась. То ли по высоким политико-экономическим соображениям, либо из-за подлого доноса, рождённого русской завистью, отец был арестован и сослан в город Нарым. (Постановление коллегии ОГПУ от 13 февраля 1932 года.) Затем его посылают прокладывать трассу БАМа, а вскоре отправляют на строительство Беломорско-Балтийского канала, где он был прорабом на первом и втором шлюзах головного участка канала.
Мама же вынуждена была искать работу. Чтобы прокормить себя и меня, она устроилась работать зубным врачом на железнодорожную станцию Болотное, куда мы и переехали жить.
Мама неоднократно писала письма и прошения о пересмотре судебного дела отца в различные организации и инстанции, в том числе «всесоюзному старосте» М.И. Калинину, но все старания были напрасны. Не помогло и обращение к Богу.
Перед окончанием строительства канала за успешное руководство работами на первом и втором шлюзах отцу разрешили свидание с семьёй. Мы с мамой незамедлительно приехали в зону, за колючую проволоку, где прожили втроём в маленькой барачной комнатке целую неделю. Может быть, это была вовсе не неделя, а всего два-три дня, но мне хотелось это счастливое время продлить как можно дольше.
Отец брал меня на стройку и лично показывал, что, где и как строится. Строительство шлюзов было практически завершено, однако взрывные работы ещё продолжались. Гранитные глыбы и ложе канала непрерывно взрывали с помощью зарядов аммонала, а заключённые так же непрерывно катили тачки, наполненные камнями, по дощатым настилам в отвалы.
Уставшие крестьянские лошади везли в грабарках по плохим дорогам всё ту же каменистую породу. Казалось, что этой тяжёлой работе нет конца, а подневольные люди будут выполнять её вечно.
Как вспоминают некоторые историки, строительство канала с использованием «дармовой» рабочей силы было предложено и обосновано некоторыми «очень сообразительными товарищами», которые затем занимали руководящие посты на многих стройках. В том числе: Н.А. Френкель, Л. Коган, Берман. Эти люди обладали фантастической памятью, были беспощадны, имели неограниченные права и умели приспосабливаться. Они раньше других поняли, как эксплуатировать заключённых и как руководить такими стройками. Для этого использовались все известные и малоизвестные методы «перевоспитания» каналоармейцев (заключённых).
Можно сомневаться, но канал протяжённостью в 227 км и только усилиями ОГПУ был построен за 20 месяцев, а введён в эксплуатацию 20 июня 1933 года.
В это время ОГПУ (Объединённое государственное политическое управление) возглавлял Ягода. На этой важнейшей стройке 1-й пятилетки «очищались трудом и перековывались» более 100 тысяч человек.
Для нормального функционирования канала было построено 19 шлюзов, 15 плотин и 51 дамба, а история перековки заключённых описана в большом литературном труде 37 известных авторов под редакцией М. Горького. В книге подробно описано само строительство и «перековка» врагов народа, вредителей, воров и других «нехороших» людей. За ударный труд некоторые заключённые (15 %) были восстановлены в правах, награждены орденами и почётными значками Беломорканала. Нужно отметить, что на строительстве канала «перековке» уделялось особое внимание, и поэтому неудивительно, что некоторые заключённые в дальнейшем занимали высокие должности или были ведущими специалистами в областях создания новой техники.
Охрана пропускала отца на все участки стройки, и он мне показывал устройство шлюзов, механизмы ворот, крепёжные ряжи, водосбросы и другие интересные сооружения. Пользуясь доверием руководства лагеря, он брал прогулочную лодку, и мы заплывали далеко от берега ловить удочками окуней.
Вода в Онежском озере очень прозрачная, и, когда отец учил меня рыбачить, было интересно наблюдать за поведением рыбы и её поклёвками.
Уезжали мы с мамой обратно в Болотное со станции Медвежья Гора в тот день, когда туда приехали члены политбюро ЦК ВКП(б). В нескольких шагах от меня, около своего вагона, беседовали Сталин, Калинин, Ворошилов и другие известные руководители страны. Первых троих я хорошо рассмотрел и запомнил.
На следующий год мы получили открытку, в которой отец каллиграфическим почерком писал: «УРА! Я СВОБОДЕН! СОБИРАЙТЕСЬ В МОСКВУ!»
Его освободили досрочно, наградили знаком «Ударник Беломорско-Балтийского канала» и направили уже вольнонаёмным на строительство канала Москва – Волга. Там, на севере Онежского озера, он оставил добрую память в гранитных камерах первого и второго шлюзов, а также приобрёл большой опыт как строитель и организатор строительных работ.
На строительстве канала Москва – Волга отец был назначен начальником отделения топографических разбивок Химкинского района канала. Топографические работы начинались на участке Клязьминского водохранилища, и, видимо, поэтому мы сначала жили в деревне Чиверево, а затем в Хлебникове.
Жили в маленьких комнатах. Мои родители дружили с хозяевами сдаваемого жилья. По утрам на служебной подводе отец уезжал на топографическое обустройство трассы канала и строительство объектов, связанных с каналом, в том числе Северного речного вокзала и порта, четырёхпутного железнодорожного моста (около города Химки), шоссейного моста возле Хлебникова и других объектов.
Домой отец возвращался уставший и, как правило, в грязных болотных сапогах, за которыми очень ухаживал, постоянно тщательно пропитывал жиром, чтобы они не промокали.
В моей памяти сохранились первые впечатления о людях, которые жили на будущей трассе канала. Все они были добрыми, мылись в русских печках на соломе, по вечерам долго гуляли и громко пели песни. Чаще всего пели про «златые горы и реки полные вина». И главное – все они были москвичами, так как постоянно говорили о Москве и либо там работали, либо ездили на московские рынки. Вагоны пригородных поездов были заполнены молочницами с большими бидонами молока и пахли вкусной колбасой, которую они покупали в столице.
Мы с отцом ездили мыться в центр Москвы, в Сандуновские бани. Там терпеливо сидели на полках в парилке, а заканчивали мытьё в маленьком бассейне. В буфете бани выпивали бутылку лимонада. Иногда отец покупал мне яблоки или апельсины. К пиву и водке он относился отрицательно. И только иногда, приходя домой мокрым и уставшим, он выпивал одну-две рюмки водки, настоянной на апельсиновых корках. И ещё это случалось в те дни, когда мама готовила вкусный обед. Он считал, что русские люди в подавляющем большинстве не умеют пить, а выпив, совершают непредсказуемые поступки и стремятся к заветной цели – допить и ещё выпить. Недоброжелательно отец относился и к курению.
В хлебниковской начальной школе я учился с Мишей Дуловым, Симой Коровкиной и Геной Морозовым. Требования в этой школе были значительно строже, чем в сибирских школах, и я на уроках чаще всего получал отметку «уд с вожжами».
Примерно через год после приезда на стройку мы получили отдельную комнату с балконом в двухэтажном бревенчатом доме. Этот дом стоял рядом с дорогой, с двух сторон которой росли старые ели, а сама дорога вела в богатое поместье Кузнецовых. Здесь были красивые постройки, большие конюшни и дом, построенный без гвоздей, который демонстрировался на Парижской всемирной выставке. Некоторое время в нём размещались классы котовской начальной школы, в которой я учился.
В нашем доме было всего десять комнат. Там жили в основном семьи бывших репрессированных офицеров. Рядом с нашей комнатой жила семья генерала Генерального штаба – молодая жена и их толстая вредная дочь.
Пожилой сосед иногда заходил к отцу играть в шахматы. Некоторые партии были долгими. Отец обучал этой игре и меня, но я шахматами не увлекался, старался подольше быть на улице.
Каждую зиму отец обязательно делал для ребят большую снежную горку, и мы с большим удовольствием катались и дурачились возле неё.
Посчастливилось мне наблюдать игру футбольной команды «Спартак» со сборной командой лагеря, состоящей из заключённых. Хорошо запомнился лагерный вратарь, «человек-пантера», который далеко прыгал и здорово ловил мячи. Однако легендарные футболисты братья Старостины, а их было половина команды, забили несколько безответных мячей и сломали ребро вратарю. После этого футбол как игру я перестал уважать.
В праздники отец водил нас в зону, где был большой клуб, в котором проводились торжественные собрания и концерты с участием известных артистов. Приезжали артисты Большого театра и московской эстрады. Мне почему-то запомнились выступления певицы Валерии Барсовой и баса Максима Михайлова.
В тёплое время года отец часто брал меня на строительство канала. Там я наблюдал за работой людей и техники, которая облегчала труд землекопов, помогал ему в землемерных работах: держал топографические рейки, забивал колышки, измерял расстояния с помощью металлической ленты.
Наиболее тяжёлым участком на строительстве канала была так называемая Глубокая выемка. Там нужно было глубоко копать и вывозить много грунта. Я смог наблюдать весь процесс работ на этом участке канала. После топографической разбивки участка верхние слои грунта заключённые вывозили в отвалы на тачках и грабарках, запряжённых лошадьми. Когда появился котлован, тачки из него вытаскивали с помощью специальных тросовых подъёмников с крючками. Эти агрегаты были созданы заключёнными и работали на электрической тяге. На заключительном этапе земляных работ на этом участке появились экскаваторы типа «Ковровец» и железнодорожные платформы с маломощными паровозами серии «Ов», в просторечии – овечка.
Когда экскаваторы начали тонуть в плавунах, а железнодорожные рельсы уходить под воду, которую непрерывно откачивали, отца привлекали к дежурству на этом участке как специалиста и организатора по борьбе с аварийной обстановкой.
Вскоре появились экскаваторы типа «драглайн», которые далеко забрасывали свои ковши и успешно справлялись с жидким грунтом.
Благодаря самоотверженной работе строителей канал длиной 128 километров со сложными гидротехническими сооружениями был построен и сдан в эксплуатацию 15 июля 1937 года.
Глубина канала 5,5 метра, ширина по поверхности 85 метров. На трассе канала вынуто около 200 миллионов кубов земли. На стройке работало 200 экскаваторов, а численность заключённых доходила до 192 тысяч человек. Канал имеет 240 гидротехнических сооружений: 11 шлюзов, 40 плотин, 8 водохранилищ и около 100 заградительных ворот.
История строительства вызывает чувство восхищения и грустную память о миллионах людей, связанных со строительством канала имени Москвы. Число погибших остаётся неизвестным в связи с таинственным уничтожением архивов НКВД в 1941 году, хотя, по некоторым данным, может достигать одного миллиона человек. Строительство канала возглавлял известный Л. Коган.
Отец несколько раз ездил с ним в шикарной американской автомашине с собакой на радиаторе и пояснял начальнику строительства некоторые особенности работ на Химкинском участке. После таких поездок отец рассказывал, какие он испытывал волнительные чувства при поездке в авто по сравнению с тряской на служебной телеге.
После окончания строительства для лучших людей стройки была организована поездка на новом теплоходе «Иосиф Сталин» от Северного речного порта до Икши и обратно. Отцу была выделена каюта люкс с передним обзором, на второй палубе. Большую часть каюты занимала широкая мягкая кровать, покрытая шёлковым покрывалом и очень удобная для наблюдения берегов и водного пространства. Мы отправились в путешествие втроём, были взволнованы и счастливы.
Отец в течение всей поездки рассказывал мне и маме о трудностях и особенностях стройки. Когда мы отплывали от речного вокзала, отец вспоминал, как сложно было по насыпному грунту осуществлять планировку парка, а затем высаживать взрослые деревья, как впервые строился четырёхпутный железобетонный мост и как Глубокая выемка сдерживала сроки окончания строительства канала.
После Химкинского водохранилища мы проплыли под мостами, а потом над заградительными воротами и только затем вошли в Глубокую выемку. Перед этим отец показал дачу Тухачевского и обратил внимание на большое количество ходовых береговых знаков. Когда мы плыли по участку Глубокая выемка, высокие берега почти закрывали пасмурное небо, а в каюте становилось мрачно. Но берега опускались, и обзор снова улучшался.
Пересекли старое русло реки Клязьмы, на траверзе слева была деревня Павельцево, а справа – старинный парк Котово. Отец вспомнил, как мы с ним наблюдали за взрывом временной перемычки реки Клязьмы перед заполнением водохранилища и как на нас сыпались куски породы и деревяшки, когда мы лежали на крыше сарая в этой деревне. Взрывы были настолько мощными, что, находясь в километре от перемычки, мы были вынуждены спрятаться от падающих сверху различных предметов.
Далее мы проплыли шоссейный мост в Хлебникове, где просматривалось Клязьминское водохранилище. Заканчивался большой участок канала, где топографическую разбивку проводило отделение отца. Дальше были ещё водохранилища и другие участки канала. Перед шлюзами наш теплоход развернулся и поплыл обратно. Стало пасмурно, и накрапывал дождь.
Для меня из всего увиденного на стройке канала остались загадкой особенности конструкции заградительных ворот, предназначенных для аварийного перекрытия канала. Хотя я наблюдал, как обрабатывались толстые брёвна из лиственницы, как они стыковались в треугольники, укладывались и поднимались из своего лежбища, а затем с помощью крепкой цепи удерживались в вертикальном положении, но я не понимал всей динамики их подъёма и способности удерживать большой напор воды.
Наша счастливая семейная жизнь закончилась постановлением тройки УНКВД СССР от 7 декабря 1937 года, которая осудила отца по 59-й статье на 10 лет и направила его на строительство Байкало-Амурской магистрали. Там он работал топографом и прокладывал пешком в болотистой тайге новую трассу магистрали от города Тында на запад к Байкалу. Больше я своего отца не видел. Из Тынды очень редко приходили грустные, заботливые письма, в которых писалось о трудностях работы на новой стройке.
С началом Отечественной войны строительство магистрали прекратили, а перед Сталинградским сражением были демонтированы и вывезены на фронт железнодорожные рельсы.
В связи с прекращением стройки отец был переведён в Коми АССР на участок по добыче нефти в районе города Ухта. 1944 год для отца стал последним. Плохое питание, постоянные унизительные отказы патриотически настроенным офицерам в создании специальных подразделений по борьбе с немецкими оккупантами, тяжёлая моральная лагерная обстановка сильно повлияли на здоровье отца. Мы получили уведомление, что он скончался в местах заключения 14 июля 1944 года. Кажется, это был день его рождения…
Я никогда не верил, что отец мог совершить необдуманные поступки, оскорбить людей или выступать против политической линии власти. Мама до самой смерти осталась беспартийным большевиком, а я убеждённым коммунистом.
Официально отца реабилитировали в 1969 году. Президиум Новосибирского областного суда 27 июня 1969 года отменил решение коллегии ОГПУ, а президиум Московского областного суда 6 июня 1969 года отменил решение тройки УНКВД. Справка о полной реабилитации № 201-69-5 от 20 ноября 2003 года была получена из прокуратуры Московской области.
Адвокат Арие, который помогал оформлять реабилитацию отца, сообщил маме, что отец за ударный труд был представлен к ордену Трудового Красного Знамени, но она отказалась от дальнейших хлопот по столь сложному делу.
Его трудолюбие, доброта и любовь к людям останутся в нашей памяти, а результаты практической деятельности в виде монументальных сооружений уже стали памятником этому человеку и миллионам людей, связанных общей судьбой.