Вадим Иванович Кучеренко
Кумир
Алла. Я бы сказала, да ведь обидишься.
Томов. В рожу плюнь – и то не обижусь. Я тебя только увидел – все, чувствую, кранты, будто стакан водки без закуски принял. Как будто приворожила.
Алла. Это правда?
Томов. Клянусь! (Берет ее за руку). Ну, пойдем ко мне…
Алла. Не трогай меня! Поищи другую дурочку. (Бьет его по руке).
Томов. Да и черт с тобой. Не больно-то и хотелось. (После паузы). Закурить есть?
Алла. Пустая пачка.
Томов. Жизнь бекова! Ни тебе выпить, ни покурить, ни с бабой покувыркаться.
Алла. У тебя, смотрю, одна радость – погулять всласть. От такой жизни и завыть впору.
Томов. Сказанула – завыть! Горя ты не видала, вот что.
Алла. Можно подумать, ты много повидал.
Томов. Да уж довелось.
Алла. Что-то не верится, на тебя глядючи.
Томов. Не верится? А ты друзей своих из мерзлого снега выкапывала?
Алла. Каких друзей?
Томов. Отвечай, когда тебя спрашивают! Камни зубами грызла, когда от голода подыхала?
Алла. Ты чего на меня вызверился?
Томов. Маму родную кляла, зачем она тебя на белый свет народила?
Алла. Не ори на меня!
Томов. Нет? Тогда о чем с тобой говорить! Все равно не поймешь ничего.
Алла. Сам-то давно понял?
Томов. Не очень. Помню, под себя от радости мочился при одной мысли, что завтра в горы. Так невтерпеж было.
Алла. И чего там хорошего? Чокнутые вы все!
Томов. Теперь-то я поумнел. Но одно там и верно хорошо – никто над душой не стоит. Этого я не выношу. По мне, так лучше в петлю, чем по чужой указке жить.
Алла. Ярко выраженный индивидуализм?
Томов. Романтик духа. Слыхала про такое?
Алла. В книжках читала. И откуда в тебе это? На вид вроде бы простой парень.
Томов. Ниоткуда.
Алла. Не родился же ты таким.
Томов. Верно, не родился. Общество воспитало. Что, не веришь? Помню, когда еще в школе учился, сочинение писали на тему «кем быть». Учительница на доске мелом вывела, а в конце жирный такой знак вопроса поставила.
Алла. Опять байки травить начал?
Томов. Клянусь, не вру. И вот смотрю я на этот жирный вопрос и думаю: напишу, как оно есть, и завтра же меня из школы поганой метлой выметут. А зачем мне эти проблемы, спрашивается? Вот и написал, что хочу стать депутатом и заботиться о благе народа.
Алла. Какой разумненький мальчик!
Томов. А как иначе? Зато потом мое сочинение перед всем классом зачитывали – мол, учитесь, детки, у Олега Томова, о чем и как мечтать надо. А я смеялся в душе: как я их, олухов, вокруг пальца обвел!
Алла. И о чем же ты мечтал таком, что даже заикнуться нельзя было?
Томов. А ты не из милиции случайно, что меня все выспрашиваешь?
Алла. Можешь не отвечать.
Томов. Ладно, скажу из личной симпатии. Я уже в те юные годы считал, что работа только дураков любит. А мне хотелось не работать, но при этом иметь много денег и баб. А на все остальное – чихать с Эйфелевой башни!
Алла. Большой ты, я смотрю, оригинал!
Томов. Да ведь все об этом, или о чем подобном, мечтают. Только скрывают, как и я.
Алла. Так уж и все?
Томов. До единого. А кто говорит иначе – врет, почем зря.
Алла. И зачем им это, скажи на милость?
Томов. А из страха.
Алла. Тебе-то, пацану, чего бояться было? Взял бы да и написал, как думал.
Томов. Папаша у меня в больших начальниках ходил, уважаемый был в городе человек. Соображаешь, какой скандал мог выйти?
Алла. Значит, отца пожалел?
Томов. Точно.
Алла. Ой ли? А не себя ли, любимого?
Томов. И почему ты меня так невзлюбила, Аллочка?
Алла. А за что мне тебя любить, собственно? Тоже мне, фрукт какой выискался!
Томов. За что – это каждая может. А ты за просто так попробуй.
Алла. Просто так женщины только настоящих мужчин любят. А таких, как ты – из жалости или по расчету.
Томов. Из жалости… Юродивый я разве?
Алла. Мотай на ус, пока я жива. Кто тебе еще правду скажет?
Томов. Правдолюбка, значит? От тебя потому и муж в горы сбежал, не стерпел.
Алла. Не твоя печаль!
Томов. Как знать, как знать. Кто ты сейчас? Считай, уже вдова. С таким язычком всю оставшуюся жизнь прокукуешь без мужика и в нищете в своем музее. А я парень неженатый, и все, что надо, при мне. Сама знаешь.
Алла. Да я лучше в пропасть, чем с тобой жить!
Томов. Так иди, прыгай, что же ты?
Алла. И прыгну! Мне теперь все равно. (Убегает).
Томов. Эй, ты куда? Постой! Да стой, тебе говорю! Дура, там же расщелина! (Убегает за ней).
Свет гаснет.
Буфет на турбазе. Анна и Василь пьют чай. Виктор Манцев о чем-то разговаривает с Леваном. Кирилл Сумятов делает записи в блокнот.
Входит Томов, у него на руках Алла, она без сознания.
Леван. Слушай, дорогой, зачем сюда пришел, а? Совсем стыд потерял, да?
Томов. Вот, чуть в расщелину не бросилась… (Кричит). Да помогите же!
Все бросаются к нему. Сдвигают два стола и кладут на них Аллу.
Анна. Что с ней? Осторожненько опускай, вот сюда.
Томов. Я ее на самом краю схватил. Вниз глянула – и брык с копыт!
Анна. Да помолчи ты! Лучше воды принеси.
Томов. Воды! Леван, давай воду!
Леван. Уже несу. (Подает стакан). Слушай, зачем сам пьешь, а?
Сумятов. Ей бы нашатыря. Вмиг бы очнулась.
Леван. Где возьму, а? Водка есть. Сойдет, да? (Уходит).
Манцев. Расстегни ей ворот. Пусть полной грудью подышит.
Анна. Да расступитесь вы! (Расстегивает пуговицы на одежде Аллы). Зенки-то свои бесстыжие спрячь. Ишь, вылупился!
Томов. И чего я там не видел? (Отходит).
Манцев. Как это случилось, Олег?
Томов. Дурь в голову стукнула. Что с бабы возьмешь? Представляешь, держу ее, а она меня за руку укусить норовит. Вот, след от зубов остался, видишь? Орет благим матом: муж мой погиб, и мне жить незачем.
Манцев. Кто ей сказал, что муж погиб?
Томов. Говорю, блажь. Закурить есть?
Анна. Курите на улице! Совсем человека уморите.
Сумятов. А с ней как?
Анна. И без вас управлюсь… (Радостно). Очнулась!
Алла. Где я?
Анна. Лежи, лежи, все в порядке. Да уйдете вы или нет, изверги?
Манцев. Пошли, мужики, покурим.
Томов. Папироску-то дай!
Мужчины уходят.
Алла. Что со мной?
Анна. Уже все позади. В следующий раз на краю пропасти вниз не смотри. Высоты-то боишься?
Алла. До ужаса!
Анна. Скажи спасибо Олегу. Он тебя удержал.
Алла. А, так это он мой благородный спаситель… (Встает и приводит свою одежду в порядок).
Анна. Неужели из-за мужа хотела в пропасть?
Алла. Не знаю. Ничего не помню. Помутнение какое-то нашло.
Анна. Напрасно ты так. Раньше срока человека хоронишь. Подумай, каково ему будет это узнать, когда он вернется?
Алла. Думаешь, он живой?
Анна. Конечно, живой. В горах и не такое случается. Уж я-то знаю!
Алла. Легко тебе рассуждать. Твой-то Василь с тобой.
Анна. А кто тебе мешал? Шла бы тоже с ним. Со своим.
Алла. Может, и пошла бы. Если бы позвал.
Анна. А без зова гордость не позволила?
Алла. В тайне от меня он все сделал. Здесь только и узнала.
Анна. Ты прости, но не могу в такое поверить. Неужели ни разу не проговорился, этак невзначай? В постели там, после этого дела?
Алла. Мы с ним в последнее время все больше молчали. За столом кроме «подай соль» да «спасибо» словом не обмолвимся. Потом в телевизор уткнемся – и подавно не до разговоров.
Анна. И о чем ты только думала? Да я бы своего Василя за такое!..
Алла. Тебе ли жаловаться? Я как думала: что у меня за жизнь? Серая, скучная. Это такие люди, как вы, живут. А мы, остальные, так, существуем!
Анна. Ребенка бы тебе родить. Сразу вся дурь пройдет.
Алла. Не хотела я от него, от Павла-то. Все мечтала, что встречу настоящего мужчину, полюблю так, что себя забуду, и на край света за ним.
Анна. Ох, и дуреха же ты!
Алла. Неброский он у меня какой-то, Павел. Сидит себе, бывало, перед телевизором, в пижаме, в тапочках. Взгляну на него незаметно, а у самой сердце в груди так и защемит, до слез. На кого, думаю, молодость свою трачу!
Анна. Он, может, потому и молчал. Чувствовал твое отношение.
Алла. Не трави ты мне душу. Мне сейчас кажется, что он и в горы из-за этого пошел. Чтобы я могла им гордиться. (Плачет).
Анна. Не реви. Вернется он.
Алла. Только бы вернулся! Все у нас будет по другому.
Анна. Нарожаешь еще ему кучу ребятишек. Не веришь? У меня бабушка ведьмой была. Я от нее на будущее гадать научилась.
Алла. Пусть только вернется. А там поглядим!
Входит Михалыч.
Михалыч. Я гадаю, куда это моя дочка подевалась? А она вон где! С подружкой.
Анна. Михалыч, родненький, вы зачем сюда?
Михалыч. По делу особой важности.
Анна. Не пугайте меня. Дом наш продали?
Михалыч. Когда продали?
Анна. Не знаю.
Михалыч. Я же хозяевам строго-настрого наказал ждать. Вот я им задам!
Анна. Так, может, и не продали еще?
Михалыч. А кто сказал, что продали?
Анна. Не я. Честное слово, не я!
Михалыч. Фу ты, а я-то уж было подумал…
Анна. Значит, напрасная тревога?
Михалыч. Никак не могут продать. Уговор был!
Анна. А если им кто денег сразу даст?
Михалыч. Уговор – он, стало быть, дороже денег.
Анна. Михалыч, на вас только и надежда. Мы без вас никуда.
Михалыч. Я, дочка, еще никого не подводил. Вот, глянь-ка, кума успел навестить. Прижимист кум, а пол-миллиона дал, вошел в наше положение.
Анна. Ой, не надо денег!
Михалыч. Да ты не егозись! Курочка по зернышку клюет, а сыта каждый день бывает.
Анна. Вы же ничего не знаете. Нашли мы денег, нашли! У нас теперь хватает.
Михалыч. Стал-быть, покупаем дом?
Анна. Берем не глядя.
Михалыч. И то, чего глазеть! Дом на зависть. (Поворачивается, чтобы уйти).
Анна. Куда вы, Михалыч?
Михалыч. А до дому. Оно ведь и поспешить не грех. А ну как перекупят?
Анна. Да вы же только что говорили…
Михалыч. Мало ли чего я болтал. На то мне и язык даден.
Анна. Бегите, Михалыч, родненький, бегите! Скажите: берем!
Михалыч. (Уходит, но возвращается). Ах, ты, совсем из головы выскочило!
Анна. Что такое?
Михалыч. Письмо вручить должон. Заказное. Виктору Манцеву.
Анна. Так я передам! Он во дворе, курит.
Михалыч. Никак нельзя. Обязан из рук в руки, под расписку. Ты уж прости, дочка.
Анна. А когда вручите?
Михалыч. Тогда аллюр три креста! Да ты не сомневайся. Считай, дом уже наш.
Анна. А завтра с утра вместе пойдем, еще раз посмотрим?
Михалыч. Вы с Васильком и встать не поспеете, я здесь буду. Как часовой. (Уходит).
Алла. Дом покупаете?
Анна. А, была не была! Сколько можно по турбазам да гостиницам скитаться? Надоело.
Алла. Да и пора уж тебе.
Анна. (Гладит себя по животу). Неужто заметно?
Алла. Не так чтобы очень. Но если хорошенько приглядеться…
Анна. Как на дрожжах прет! А ну как двойня?
Алла. Боишься, муж разлюбит?
Анна. Ну да! Я Василю и такая глянусь. А двоих рожу – подавно от счастья одуреет.
Алла. Я, наверное, тоже домой поеду. А то изведусь здесь. Мысли всякие от безделья в голову приходят…
Анна. Оно и верно. Дома сложа руки не посидишь, работа всегда найдется. А вернется твой – уютно, светло, шанежками пахнет. Сразу поймет, что ждала.
Алла. Ждала?
Анна. А то нет!
Алла. Хорошая ты. (Целует Анну). Проводишь меня?
Анна. Какой разговор!
Алла. Тогда пошли. Автобус скоро. Как бы мне опять не опоздать.
Алла и Анна уходят. Появляются Леван и Михалыч.
Леван. Э, зачем волнуешься! Куда он денется?
Михалыч. Да пойми ты, спешу я очень! Дело срочное есть.
Входит Сумятов.
Михалыч. Фамилия ваша как, мил человек?
Сумятов. Мы с вами уже знакомились. Поройтесь в памяти, Михалыч!
Михалыч. Недосуг мне.
Сумятов. Тогда – Сумятов.
Михалыч. (Разочарованно). Нет, не вы.
Сумятов. Будь по-вашему. Не я так не я.
Леван. Слушай, дорогой, почему такой хмурый?
Сумятов. Командировка заканчивается, а блокнот пуст. Никто не желает быть героем. О чем писать?
Леван. Скушай пирожное, а? Всю печаль как рукой снимет, веришь, нэт?
Сумятов. Если бы это могло помочь, умял бы целую сотню.
Входит Манцев.
Манцев. Вы местный почтальон?
Михалыч. Да, я. Ну и что?
Манцев. Как обычно, для меня ничего?
Михалыч. Позвольте прежде узнать вашу фамилию.
Манцев. Манцев. Виктор Манцев.
Михалыч. Мне бы документ какой.
Манцев. Это еще зачем?
Михалыч. Чтобы удостовериться, что вы именно тот, за кого себя выдаете, а не совсем другое лицо.
Манцев. Какое еще другое лицо?
Михалыч. Это меня не касается. Мое дело маленькое – доставить, вручить, взять расписку.
Манцев. Документы у меня в номере. Принести?
Михалыч. И как можно быстрее. Я спешу.
Манцев. Я мигом. Только вы никуда не уходите. Обещаете?
Сумятов. Это действительно Виктор Манцев. Я ручаюсь.
Леван. Слушай, зачем человека мучаешь, а? Отдай письмо!
Михалыч. А, ладно! Но только потому, что за вас поручились люди, мне лично известные. Распишитесь вот здесь… А теперь спешу, бегу! (Быстро уходит).
Леван. Э, генацвале, дождался, да?
Манцев. Ты прав, Леван. Кажется, дождался. (Уходит).
Появляется Алла с дорожной сумкой в руках.
Сумятов. Вы уезжаете?
Алла. Да, домой. Зашла попрощаться.
Сумятов. К сожалению, никого нет.
Алла. Я искала вас. Удивлены?
Сумятов. Признаться, не очень.
Алла. Не будьте слишком самоуверенны. Объяснения в любви не последует.
Сумятов. На это я не рассчитывал.
Алла. Послушайте, вы еще не оставили своей затеи?
Сумятов. Какой-такой затеи? О чем это вы, не пойму.
Алла. Помните тот вечер, когда мы познакомились?
Сумятов. Разумеется, помню. Вы сидели за этим самым столиком и отчаянно скучали. Я подсел к вам…
Алла. Тогда вы сказали, что приехали сюда развенчивать кумиров.
Сумятов. Положим, это были ваши слова.
Алла. Пусть мои. Но я угадала?
Сумятов. Допустим.
Алла. Я хочу вас попросить. Догадываетесь, о чем?
Сумятов. Вероятно, не делать этого.
Алла. Напротив. Я умоляю вас: доведите до конца задуманное. Напишите! Да так, чтобы им тошно стало, всем этим героям и кумирам толпы.
Сумятов. Подобное – и от вас? Никогда бы не подумал. Но почему?
Алла. А вдруг это поможет им прозреть. И устыдиться.
Сумятов. Кого? Неужели тех, кто курит им фимиам, который делает их слепыми, как кроты? Это наивно, по меньшей мере.
Алла. Нет, самих себя. Когда они увидят, что цена их тщеславию – горе старых матерей и слезы осиротевших детей… И если в них еще осталось что-то человеческое…
Сумятов. Если…
Алла. Я много передумала за сегодняшний день. Может быть, больше, чем за всю предыдущую жизнь. И поняла – вы были правы. Либо все, либо никто.
Сумятов. Я был прав?
Алла. Вы уже сами сомневаетесь в этом?
Сумятов. Кто вам такое сказал? Я не меняю так быстро своих убеждений!
Алла. Мне показалось. Что же, прощайте!
Сумятов. Еще увидимся?
Алла. В этой жизни едва ли.
Сумятов. Вас проводить?
Алла. Не надо. У меня уже есть провожатые.
Сумятов. Извините.
Алла. И запомните: собственного счастья на чужом горе не построишь. Вот где ахиллесова пята всех кумиров.
Сумятов. Подождите!
Алла. Прощайте! (Уходит).
Сумятов. Одно из двух: либо на свете стало одним безумцем меньше… Либо я сам понемногу схожу здесь с ума. (Берет со стола свои записи и рвет их).
Входит Манцев.
Манцев. Леван, у тебя есть что-нибудь выпить?
Леван. Как не быть, дорогой! Кофе, чай, сок…
Манцев. Ты меня не понял. Я сказал – выпить!
Леван. Витя, генацвале…
Манцев. Меньше бесполезных слов. Нет так нет.
Леван. Что с тобой, а?
Манцев. Ладно, забудь о моей просьбе.
Леван. Зачем так говоришь! Обидеть хочешь, да?
Манцев. Нет. Напиться до бесчувствия.
Леван. Для тебя из-под земли бы достал, веришь, нэт? (Достает бутылку коньяка). Бери, ничего не жалко!
Манцев. Спасибо, Леван.
Леван. О чем ты говоришь! Только я двери закрою, да?
Манцев. Это можно.
Леван. (Сумятову). Слушай, дорогой, выйди, а? Очень тебя прошу!
Сумятов. Как прикажете.
Манцев. Оставь его, Леван. (Сумятову). Вы не составите мне компанию?
Сумятов. Вообще-то я не большой любитель этого дела.
Манцев. Жаль. Мне так хотелось выпить с вами.
Сумятов. Почему именно со мной?
Манцев. Если желаете, чтобы не пить одному.
Сумятов. Хорошо. Но с одним условием.
Манцев садится за стол, открывает бутылку и наполняет два стакана, жестом приглашая Сумятова присоединиться.
Манцев. Забавный вы все-таки человек. Но все равно, говорите!
Сумятов. (Садится напротив). Вы должны мне сказать, за что мы будем пить. Согласитесь, я имею право это знать.
Манцев. За удачу. Вы не против?
Сумятов. В принципе нет. Но за какую удачу?
Манцев. За ту, которая поможет вам избежать мании победителя. И всех связанных с этим последствий.
Сумятов. Опять вы за свое! Но ведь это выдумка, и не из самых удачных, кстати. Ни в одном из медицинских справочников вы не найдете упоминания о мании победителя. Нет такой болезни!
Манцев. Так таки и нет?
Сумятов. Да. То есть нет!
Манцев. Согласен, в медицинских справочниках нет. Но в жизни она есть.
Сумятов. Очередной ваш парадокс! Устал я уже от них.
Манцев. На то она и жизнь. В ней встречается много такого, что невозможно упрятать в справочники.
Сумятов. Но и в жизни все не так. Я это знаю по себе.
Манцев. Смотрите, не накликайте на свою голову.
Сумятов. Ради достижения цели я готов на многое. Но могу в любой момент остановиться и повернуть назад.
Манцев. Не будьте так наивны. Все до поры до времени.
Сумятов. И что же, по вашему, может случиться однажды?
Манцев. Однажды человеку вдруг становятся не нужны ни слава, ни деньги, ни поклонение толпы. Его манит только вершина.
Сумятов. Но вот она достигнута. И что тогда?
Манцев. Он падает, высунув от усталости язык, и ждет, не разорвется ли его сердце.
Сумятов. И больше ничего? Ни радости, ни чувства удовлетворенного тщеславия?
Манцев. Ему грезится лишь постель с чистыми прохладными простынями. Если ее нет, сойдет и сырая земля. Забвение сна – вот истинная награда. Другой нет и не будет.
Сумятов. Однако пробуждение неизбежно.
Манцев. Когда бы он ни проснулся, его ждет только одно – снова вперед, на новую вершину. Иного выбора у него не осталось, он все потерял. Да, если честно, и не желал иметь.
Сумятов. Такого не может быть!
Манцев. Вы мне не верите? Так вот вам, убедитесь, чем это обычно кончается. (Бросает на стол письмо).
Сумятов. Что в этом письме?
Манцев. Приговор, не подлежащий обжалованию.
Сумятов. Чей приговор? Над кем? Да не улыбайтесь вы так, прошу вас!
Манцев. Моей жены… Вернее, теперь уже бывшей. Надо мной.
Сумятов. Вот оно как… У вас были дети?
Манцев. Две маленькие дочери. Я обожал их, но всегда уходил, оставляя одних, считая, что есть что-то более важное в жизни. Я прозрел, но уже поздно. Теперь мне незачем спускаться с гор. (Выпивает полный стакан до дна и опускает голову на скрещенные на столе руки).
